Я могла бы узнать, кто эта девушка и что с ней случилось, не ввязываясь в дело. Сэм мне расскажет, как только выяснят ее личность или появится подозреваемый, а может, даже при допросе разрешит присутствовать. Да только не узнает он ничего, кроме ее имени и имени убийцы, а об остальном мне до конца дней придется гадать. Дом сверкал передо мной, как сказочный замок, возникший на один день из небытия, таинственный, манящий; четверо стражников охраняют его, а внутри прячутся тайны столь зыбкие, что не передать словами. Лицо мое – ключ, что откроет мне двери. “Боярышник” ждет, готовый вновь погрузиться во тьму, если я скажу “нет”.
Вдруг оказалось, что я просидела очень долго, чуть ли не уткнувшись носом в фотографию, – уже темнело, наверху под крышей просыпались совы, делали вечернюю разминку. Прикончив остатки вина, я стала смотреть, как небо наливается лиловым, точно перед грозой, а далеко на горизонте мигает маяк. Когда вино ударило в голову и стало уже все равно, что подумает Фрэнк, я отправила ему сообщение: Во сколько?
Спустя десять секунд телефон пискнул: В 7 ровно, встретимся там.
Значит, Фрэнк держал мобильник под рукой, ждал моего согласия.
В тот вечер у нас с Сэмом случилась первая серьезная ссора. Хоть она и запоздала – как-никак мы встречались уже три месяца и ни разу не спорили, даже по мелочам, – но время было самое неудачное.
Сблизились мы с Сэмом спустя несколько месяцев после моего ухода из Убийств. Сама не знаю, как меня угораздило. Я о том времени вообще мало что помню; кажется, купила тогда несколько унылых свитеров – в таких только под кровать забиться и впасть в спячку на несколько лет – и к знакомствам, что завязались в то время, всерьез не относилась. Сэм и я сдружились во время операции “Весталка” и не отдалились, когда в моей жизни все пошло прахом; самые жуткие дела – это проверка на прочность для отношений, и я задолго до конца расследования поняла, что Сэм – золотой человек, но мне было в то время не до любви.
Сэм зашел вечером, часов в девять.
– Привет! – Поцеловал меня, заключил в медвежьи объятия. Щека у него была прохладная от ветра. – Вкусно у тебя пахнет!
В квартире пахло помидорами, чесноком и пряностями. На плите тушился замысловатый соус, рядом закипала вода, тут же лежал наготове огромный пакет равиоли – я следовала тому же принципу, что и многие поколения женщин испокон веков: если тебе предстоит трудный разговор с мужчиной, для начала накорми его.
– Как видишь, одомашниваюсь, – сказала я. – Уборку сделала и все такое прочее. Как у тебя день прошел?
– Ну, – рассеянно ответил Сэм, – расскажу еще, успеется. – Когда он снимал куртку, взгляд его упал на кофейный столик: пустые бутылки, пробки, бокалы. – Встречаешься втихаря от меня с каким-нибудь красавчиком?
– Фрэнк заходил, – ответила я. – Далеко не красавчик.
Улыбка слиняла с лица Сэма.
– А-а, – отозвался он. – Чего он от тебя хотел?
Этот разговор я надеялась отложить, накормить сначала Сэма ужином. Следы заметать я совсем не умею – горе-детектив!
– Зазывал меня на ваше завтрашнее совещание, – ответила я словно мимоходом и заглянула на кухню посмотреть, как там чесночные гренки. – Намекал осторожно, но именно этого добивался.
Сэм не спеша сложил куртку, набросил на спинку дивана.
– Ну а ты?
– Я все обдумала, – ответила я. – Собираюсь.
– Он не имел права, – тихо сказал Сэм. На скулах вспыхнули алые пятна. – Явился за моей спиной, стал на тебя давить…
– Будь ты рядом, все равно бы я решила идти, – возразила я. – Я уже взрослая девочка, Сэм. Не нужно меня опекать.
– Не нравится мне этот тип, – отрезал Сэм. – Ни его образ мыслей, ни методы работы.
Я хлопнула дверцей духовки.
– Он старается распутать дело. Может, тебе его подход не близок…
Сэм откинул волосы с глаз.
– Нет, – сказал он, – ничего подобного. Дело тут ни при чем. Этот Мэкки – в деле он сбоку припека; сколько я расследовал убийств – в первый раз он явился и за ниточки дергает. Ему охота нервы пощекотать, вот и все. Шуточку придумал – бросить тебя в логово подозреваемых в убийстве и посмотреть, что выйдет. Да он, черт подери, псих!
Я достала из буфета тарелки.
– Да хоть бы и псих. Подумаешь, схожу на совещание. Что тут страшного?
– Этот псих тебя использует, вот что. Ты с того прошлогоднего дела на себя на похожа…
Эти слова меня обожгли, как если бы я притронулась к электрической изгороди. Я развернулась, начисто забыв про ужин; хотелось запустить тарелкой Сэму в голову.
– Только не это… Не надо, Сэм. Прошлогоднее дело сюда не приплетай.
– А как же без него? Твой Мэкки всего раз на тебя взглянул – и понял, что запросто втянет тебя в эту авантюру…
Тоже мне собственник: стоит, понимаете ли, посреди моей квартиры, руки в карманы – мое дело, моя женщина! Я звякнула тарелкой о кухонную стойку.
– Плевать мне, что он там думает, ни во что он меня не втянет. Мне все равно, чего хочет Фрэнк, – ни при чем тут Фрэнк, и точка. Ну пытался он на меня давить. Послала его подальше.
– Ты пляшешь под его дудку. Что значит – послала подальше?
Мелькнула безумная догадка: а вдруг он меня ревнует к Фрэнку, и если ревнует, что делать?
– Ну, допустим, не пойду я на совещание, сделаю, как ты просишь. Выходит, я пляшу под твою дудку? Я решила идти. По-твоему, я не в состоянии сама принять решение? Ради бога, Сэм, подумаешь, прошлогоднее дело – это же не лоботомия!
– Ничего я такого не говорил. Я всего лишь сказал, что ты на себя не похожа после…
– Я такая же, как всегда, Сэм. Приглядись хорошенько, это же я, черт возьми! Я работала агентом, когда операцией “Весталка” еще и не пахло, так что не приплетай ее сюда.
Мы уставились друг на друга. Через миг Сэм кротко сказал:
– Да-да, так и есть.
Он рухнул на диван, провел ладонями по лицу. Вид у него сделался несчастный, у меня аж сердце кольнуло.
– Прости, – сказал он. – Зря я этот разговор затеял.
– Не хочу с тобой спорить, – успокаивающе сказала я. У меня дрожали колени; как же мы умудрились разругаться, если мы на самом деле заодно? – Просто… не надо об этом, ладно? Пожалуйста, Сэм. Прошу тебя.
– Кэсси… – Его круглому добродушному лицу совсем не шло страдальческое выражение. – Не могу я, и все тут. А вдруг… Боже… А вдруг с тобой что-нибудь случится? Во время моего расследования, с тобой не связанного. Если вдруг, черт возьми, я не смогу найти убийцу. Никогда себе не прощу. Никогда.
Говорил он сбивчиво, задыхаясь. Во мне боролись два желания – то ли обнять его покрепче, то ли пнуть.
– С чего ты взял, что дело со мной не связано? Эта девушка – мой двойник, Сэм. Разгуливала, видите ли, с моим лицом! Откуда ты знаешь, что убийца не промахнулся? Вдумайся. Аспирантка, читает долбаную Шарлотту Бронте, – и следователь, десятки людей засадила. Кто скорее наживет врагов?
Сэм молчал. Операция “Весталка” ему знакома не понаслышке, сам в ней участвовал. Мы оба знаем по крайней мере одного человека, который мог бы меня убить не раздумывая. Сердце у меня готово было выпрыгнуть.
Сэм начал:
– Думаешь…
– Неважно, какое именно дело, – сказала я, пожалуй, резковато. – Главное, может статься, я уже увязла по уши. Не хочу до конца дней жить с оглядкой. Не смогу я так.
Сэм поморщился.
– О всей жизни речь не идет, – сказал он вполголоса. – Уж это я могу тебе обещать. Никуда он от меня не денется.
Я оперлась о кухонную стойку, отдышалась.
– Понимаю, Сэм. Прости. Совсем не то хотела сказать.
– Если, не дай бог, он охотится за тобой, тебе тем более стоит затаиться, пока я его ищу.
В дразнящем запахе стряпни появилась тревожная едкая нотка: что-то пригорело. Я выключила плиту, задвинула сковородки на дальние конфорки – аппетит у обоих напрочь отбило – и уселась на диван скрестив ноги, лицом к Сэму.
– Ты рассуждаешь так, будто я твоя девушка, Сэм, – сказала я. – А на работе я не твоя девушка, я твой коллега-следователь.
Сэм невесело усмехнулся:
– А нельзя ли совместить?
– Хотелось бы, – вздохнула я. Жаль, вина не осталось, Сэму не мешало бы выпить. – Честное слово. Только не при таких обстоятельствах.
Сэм, помолчав, протяжно выдохнул, откинул голову на спинку дивана.
– Значит, ты согласна, – заключил он. – Все по плану Мэкки.
– Нет, – возразила я. – Просто хочу узнать побольше об этой девушке, вот и решила пойти. При чем тут Фрэнк с его глупостями? Просто хочу про нее послушать.
– Зачем? – Сэм выпрямился, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза. Голос у него прерывался, в нем звенела тревога, почти мольба. – Кто она тебе? Не родня, не подруга – никто. Совпадение, Кэсси, только и всего; мечтала о новой жизни, а тут и случай подвернулся.
– Понимаю, – кивнула я. – Понимаю, Сэм. Она и человеком была, наверное, не особо приятным; если бы мы встретились, она бы мне вряд ли понравилась. В том-то и штука. Хочу ее выкинуть из головы. Думать о ней противно. Надеюсь, если побольше разузнаю, то забуду о ней, будто ее и не было никогда.
– Есть и у меня двойник, – сказал Сэм. – Из Вексфорда, инженер, больше ничего о нем не знаю. Примерно раз в год ко мне подходят и говорят, что я вылитый он, а то и вправду окликнут: “Брендан!” Посмеемся, сфотографируемся на телефон, чтоб ему отправить, вот и все.
Я покачала головой:
– Это совсем не то.
– Почему?
– Для начала, его никто не убивал.
– Жив-здоров, – подтвердил Сэм, – а если бы и убили, я-то тут при чем? Разве что на меня бы взвалили расследование, ну а так – не моя забота.
– А эта девушка – моя забота, – возразила я.
Руки Сэма – большие, теплые, крепкие – согревали мои ладони, волосы падали ему на лоб. Он всегда какой-то встрепанный, когда волнуется. Весна, субботний вечер; по-хорошему, нам бы бродить сейчас по пляжу где-нибудь за городом, смотреть, как курчавятся темные волны, или готовить на ужин что-нибудь необычное, врубив на всю катушку музыку, или сидеть в одном из тех редких укромных пабов, где до сих пор поют старинные баллады до глубокой ночи.
– К большому сожалению, эта девушка – моя забота.
– Значит, – сказал Сэм, – я чего-то не понимаю. – Он выпустил мои ладони и поглаживал меня по руке, не спеша, машинально, а сам хмурился. – На мой взгляд, убийство тут самое заурядное, а от совпадений никто не застрахован. Естественно, я опешил, когда ее увидел, – решил, что это ты. Когда разобрались, надеялся, все встанет на свои места. Но вы с Мэкки… можно подумать, эта девушка вам близкий человек и вас это касается напрямую. Или я что-то упустил?
– В некотором смысле, – ответила я, – нас это касается, да. Насчет Фрэнка ты прав отчасти, для него это большое приключение. Но не только. Лекси Мэдисон появилась на свет благодаря ему, и восемь месяцев, пока я выполняла задание, он за нее отвечал, и сейчас отвечает.
– Но эта девушка не Лекси Мэдисон. Она присвоила чужие личные данные, и если хочешь, зайду завтра с утра в отдел по борьбе с мошенничеством, найду таких сотни. Нет никакой Лекси Мэдисон, вы с Мэкки ее выдумали.
Он снова сжал мои ладони.
– Понимаю, – кивнула я. – Тут ты прав.
Уголок рта у Сэма дернулся.
– Говорю же, он псих.
Насчет Фрэнка я отчасти была согласна. Я всегда подозревала, что один из секретов его знаменитой храбрости в том, что он плохо отличает реальность от вымысла. Для него каждая операция – как учебная игра Пентагона, только еще интересней, потому что опасней, а результаты заметны и долгосрочны. Изъян невелик, а у Фрэнка хватает ума его не выпячивать, но пока он ведет красивую хладнокровную игру, виртуозно прикрывая все слабые места, в глубине души он мнит себя Шоном Коннери.
Я такие вещи чую, по себе знаю. У меня грань между реальностью и фантазией тоже довольно зыбкая. Моя подруга Эмма, которая любит все раскладывать по полочкам, видит причину в том, что мои родители погибли, когда я была совсем мала, – сегодня здесь, а завтра нет – и пробили в этой грани брешь, которая так и не затянулась. За те восемь месяцев, что я изображала Лекси Мэдисон, она стала для меня живым человеком, потерянной сестрой, – как тени исчезнувших близнецов, что проступают иногда на рентгеновских снимках. Даже до того как она вернулась и нашла меня, я чувствовала себя в долгу перед нею за то, что выжила.
Сэма такое признание вряд ли обрадовало бы, ни к чему осложнять ему и без того тяжелый день. Вместо этого, чтобы хоть как-то до него достучаться, я стала ему рассказывать о работе агента. Рассказала о том, как эта работа обостряет все чувства – краски становятся яркими до боли, а воздух пьянит, как золотое игристое вино; даже походка и та меняется – балансируешь, как серфингист на гребне волны. Рассказала о том, как с тех пор больше ни разу не курила с друзьями по кругу косяк, не принимала экстази в клубе – никакой кайф не мог с этим равняться. Рассказала, как здорово у меня получалось – видимо, природный дар; прослужи я в Домашнем насилии хоть миллион лет, никогда мне не выйти на такой уровень.
Я умолкла, а Сэм все смотрел на меня, меж бровей залегла тревожная складочка.
– К чему ты клонишь? – спросил он. – Хочешь вернуться в агенты?
Он выпустил мои руки. Я глянула на него – отодвинулся от меня подальше, хмурится, волосы сбились на сторону.
– Нет, – ответила я, – ничего подобного. (И лицо его просветлело у меня на глазах.) Даже не думай.
Вот чего я Сэму не рассказала: спецагенты зачастую плохо кончают. Случается, их убивают. Многие теряют друзей, супругов, любимых. Иные ожесточаются, незаметно для себя переступают черту, а когда очнутся, то уже поздно, и их потихоньку сплавляют раньше срока на пенсию. Некоторые, причем те, от кого не ждешь, ломаются – без предупреждения, просто просыпаются однажды утром и осознают весь ужас того, что делают, и цепенеют, как канатоходцы, случайно посмотревшие вниз. Был у нас один, Макколл, внедрился в ячейку ИРА, не ведал страха, а как-то под вечер звонит из переулка возле паба. И говорит: не могу вернуться в паб и уйти не могу, колени дрожат, заберите меня отсюда. И плачет. Когда мы познакомились, он работал в архиве. А кое-кто ступает на другой путь, самый опасный: когда силы на исходе, их покидает не мужество, а страх. Они ничего уже не боятся, даже когда следовало бы. Для мирной жизни такие потеряны. Они как летчики-асы Первой мировой – блестящие, безрассудные, непобедимые, – которые вернулись домой и не нашли себе места. Бывают агенты до мозга костей, работа их забрала целиком.
Я никогда не боялась погибнуть или сломаться. Храбрость моя расцветает в критические минуты, и страшат меня опасности иного рода, более незаметные и коварные. Но пугают они меня всерьез. Фрэнк однажды сказал – не знаю, прав ли он, и Сэму я об этом не стала говорить, – что у лучших из агентов есть в характере темная сторона, глубоко скрытая.
3
И вот в воскресенье вечером мы с Сэмом отправились в Дублинский замок, к Фрэнку на военный совет. В Дублинском замке работает отдел убийств. Однажды осенью, длинным промозглым вечером, я освободила там свой рабочий стол: документы разложила опрятными стопками, пометив каждую, содрала с компьютера смешные наклейки, выкинула из ящиков обгрызенные ручки, старые рождественские открытки и завалявшиеся конфеты, погасила свет, закрыла за собой дверь.
Сэм заехал за мной притихший. В то утро он ушел от меня чуть свет – в квартире было еще темно, когда он наклонился меня поцеловать на прощанье. Я не расспрашивала его, как продвигается следствие. Нашел бы что-то важное, хоть крохотную зацепку, – сам бы рассказал.
– Не позволяй этому Мэкки тобой помыкать, – сказал он в машине, – втягивать тебя во что-то.
– Да брось ты, – ответила я. – Когда это я позволяла собой помыкать?
Сэм осторожно поправил зеркало заднего вида.
– Да, – отозвался он, – понимаю.
Сэм открыл дверь, и меня сразил наповал знакомый запах, здесь пахло сыростью, куревом и лимоном, совсем не то что в Домашнем насилии, в стерильном новом здании в Феникс-парке. Ненавижу тоску по прошлому – мне кажется, она от лени и самолюбования, – но сейчас с каждым шагом во мне оживали воспоминания: вот я сбегаю вниз по лестнице с бумагами под мышкой и яблоком в зубах; вот мы с напарником даем друг другу “пять” за дверью допросной, впервые добившись признания; вот мы вдвоем наседаем в коридоре на шефа, просим дать нам побольше времени. Коридоры здесь как на рисунках Эшера – стены словно бы чуть кренятся, чуть плывут перед глазами, а что не так, не поймешь.
– Как ты? – спросил тихонько Сэм.
– С голоду умираю, – ответила я. – И кто нас сюда вызвал, когда мы еще не поужинали?
Сэм улыбнулся, будто у него камень с души свалился, и на ходу сжал мне руку.
– Оперативный штаб нам пока не выделили. Сначала решим… ну, как именно мы будем расследовать, кто за это отвечает. – И открыл дверь в дежурную комнату отдела убийств.
Посреди комнаты, перед большой белой доской, восседал верхом на стуле Фрэнк; говорил, междусобойчик – он, я и Сэм, – но выяснилось, что врал. За столами в разных углах сидели двое – Купер, наш патологоанатом, и О’Келли, начальник отдела убийств, и злобно щерились друг на друга. Забавное было бы зрелище – Купер смахивает на цаплю, а О’Келли вылитый бульдог с зачесом, – но я сразу почуяла подвох. Купер и О’Келли друг друга на дух не переносят, чтобы заманить их хоть ненадолго в одну комнату, нужны изощренные дипломатические уловки и пара бутылок хорошего вина. По загадочным, ему одному ведомым причинам Фрэнк всеми правдами и неправдами залучил обоих. Сэм метнул на меня опасливый, тревожный взгляд. Он тоже такого не ожидал.
– Мэддокс, – сказал О’Келли с обидой. Пока я работала в Убийствах, он меня не замечал, но едва я попросила о переводе, как сразу сделалась в его глазах предательницей – мол, столько сил на меня ухлопал, а я хвостом вильнула и улизнула в Насилие. – Как жизнь в низших эшелонах?
– Усыпана розами, сэр, – улыбнулась я. Когда я волнуюсь, то начинаю острить. – Добрый вечер, доктор Купер.
– Рад вас видеть, как всегда, детектив Мэддокс, – откликнулся Купер.
С Сэмом он не поздоровался. Сэма он тоже ненавидит, да и вообще людей ненавидит, каждого по-своему. Я у него пока что на хорошем счету, но если он узнает, что мы с Сэмом встречаемся, то сразу окажусь в черном списке.
– Здесь, в Убийствах, – О’Келли брезгливо глянул на мои драные джинсы, облачиться в приличный костюм у меня почему-то духу не хватило, – почти все могут заработать на пристойную одежду. Как там Райан?
Я так и не поняла, хотел он меня задеть или нет. Роб Райан – мой бывший напарник, мы давно не виделись. И О’Келли я давно не видела, и Купера – с тех пор как ушла из Убийств. Слишком уж все быстро, и ничего тут не поделаешь.
– Шлет привет, целует-обнимает, – ответила я.
– Так я и думал. – О’Келли ухмыльнулся Сэму, тот отвел взгляд.
В дежурке умещается двадцать человек, но на этот раз здесь было по-воскресному пусто: компьютеры выключены, на столах бумаги, обертки от еды – уборщицы придут только утром в понедельник. Наши с Робом бывшие столы – в дальнем конце комнаты, у окна – так и стоят углом, как мы их когда-то сдвинули, чтобы сидеть плечом к плечу. Теперь их заняли другие – может быть, новенькие, сменившие нас. У того, кто сидит за моим столом, есть ребенок – с фотографии в серебряной рамке улыбается беззубый мальчишка; солнце золотит стопку отчетов. Когда я здесь сидела, последний луч солнца в этот час всегда бил в глаза.
Я задыхалась, воздух будто сгустился, почти затвердел. Одна из ртутных ламп барахлила, и комната болезненно мерцала, точно в бредовом сне. В шкафах выстроились толстые папки, кое-где на корешках я узнала свой почерк. Сэм подтащил к столу стул, посмотрел на меня, слегка хмурясь, но промолчал – и на том спасибо. Я вгляделась в лицо Фрэнка – под глазами мешки, на подбородке порез от бритвы, но при этом бодр, полон сил, воодушевлен; явно предвкушает, что будет дальше.
Он перехватил мой взгляд.
– Ну что, соскучилась?
– Просто не передать! – ответила я. И тут же заподозрила, что сюда он меня пригласил с расчетом, знал, что я могу расчувствоваться.
Я бросила сумку на ближайший стол – Костелло, судя по почерку на бумагах, – и привалилась к стене, спрятав руки в карманы куртки.
– Хорошо сидим, – начал Купер, отодвигаясь подальше от О’Келли, – но хотелось бы все-таки знать, для чего этот междусобойчик.
– Справедливое замечание, – откликнулся Фрэнк. – Дело Мэдисон – точнее, дело неизвестной, присвоившей имя Мэдисон. Кодовое название?
– Операция “Зеркало”, – ответил Сэм. Как видно, слухи о моем сходстве с жертвой докатились и до начальства. Красота! Не поздно ли еще передумать, удрать домой и заказать пиццу?
Фрэнк кивнул:
– Да, операция “Зеркало”. За три дня у нас ни подозреваемых, ни зацепок, и личность жертвы так и не установлена. Как вы все знаете, я считаю, пора сменить тактику…
– Не гони коней, – остановил его О’Келли. – Доберемся еще до твоей тактики, будь спокоен. Но для начала есть вопрос.
– Пожалуйста, – великодушно согласился Фрэнк, сделав широкий жест.
О’Келли чуть не испепелил его взглядом. Концентрация тестостерона в комнате зашкаливала.
– Как я понял, – начал он, – девушку эту убили. Если я где-то ошибся, поправь меня, Мэкки, но я не вижу здесь ни признаков домашнего насилия, ни указаний на то, что она была агентом. Так что вы оба, – он указал подбородком на нас с Фрэнком, – тут делаете?
– Я – ничего, – ответила я. – Я тут ни при чем.
– Жертва присвоила имя, которое я придумал для своей подчиненной, – объяснил Фрэнк, – и меня это задело. Выходит, от меня вам не отвертеться. А насчет детектива Мэддокс – это нам и предстоит выяснить.
– Это я хоть сейчас скажу, – вмешалась я.
– Будь другом, – попросил Фрэнк, – дай договорить. Выслушай сначала, а там можешь послать меня к черту, я и слова не скажу. Ну как, согласна?
Я сдалась. Есть у Фрэнка еще один талант: так все повернет, будто одолжение тебе делает, и если не пойдешь ему навстречу, со стороны будешь выглядеть упрямой овцой.
– Да, отлично проведем вечер, – кивнула я.
– Ну что? – обратился Фрэнк ко всем. – Когда закончим, засунете меня, как марионетку, в ящик, и я о своем плане больше не заикнусь. Но сперва выслушайте. Согласны?
О’Келли неопределенно хмыкнул, Купер пожал плечами – дескать, не мое дело; Сэм, чуть помедлив, кивнул. У меня зашевелилось дурное предчувствие: где Фрэнк, там вечно какой-нибудь подвох.
– А пока все мы еще не слишком увлеклись, – продолжал Фрэнк, – давайте проверим, так ли уж велико сходство. Если нет, тогда и спорить не о чем, верно?
Никто не ответил. Фрэнк спрыгнул со стула, достал из папки стопку фотографий и принялся их вешать на доску. Фото со студенческого билета Тринити, увеличенное, восемь на десять; мертвое лицо в профиль, глаз закрыт, под глазом синяя тень; в полный рост на столе в морге – слава богу, одетая, – кулаки стиснуты, на футболке кровь темной звездой; снимок рук крупным планом: кулаки разжаты, пальцы в бурой корке запекшейся крови, сквозь нее кое-где поблескивает серебристый маникюр.
– Кэсси, можешь мне помочь? Выйдешь сюда на минутку?
Ах ты ублюдок! – подумала я. И, нехотя отлепившись от стены, вышла к доске и встала на ее фоне, будто фотографируюсь для уголовного дела. Наверняка Фрэнк уже раздобыл в архиве мое фото, рассмотрел под лупой. Любит он задавать вопросы, на которые уже знает ответы.
– По-хорошему, сюда бы труп, – игриво сказал Фрэнк, раскусив пополам кусочек офисного пластилина, – но это было бы, мягко говоря, странно.
– Боже сохрани, – ужаснулся О’Келли.
Мне чертовски не хватало рядом Роба. Мы не разговаривали уже несколько месяцев, и все это время я держала подобные мысли в узде, даже по ночам или когда валилась с ног от усталости. Первое время хотелось врезать ему хорошенько – просто с ума сходила от бешенства, даже вещами швырялась. И в итоге запретила себе о нем думать. Но здесь, в дежурке, где все на меня пялятся, как на диковинный экспонат в анатомическом музее, а фотографии так близко, что почти касаешься их щекой… Всю неделю я ходила как под наркотиками, а сейчас меня будто волной захлестнуло, голова закружилась, в груди заныло. Я готова была руку себе отрубить, лишь бы здесь очутился Роб, хоть на одну секунду, – глянул бы на меня из-за спины О’Келли, насмешливо выгнув бровь, и невинно заметил, что план наш никуда не годится, потому что убитая девушка была симпатичная. На один мучительный миг мне даже почудился запах его лосьона после бритья.
– Брови, – Фрэнк постучал по портрету со студенческого билета, я аж дернулась, – брови сойдут. Глаза тоже. Челка у Лекси покороче, надо и тебе подстричь, а так волосы вполне сойдут. Уши – повернись-ка, – сойдут и уши. У тебя проколоты?