А вот был случай (рассказы геолога)

Верхоянье. Мои сезоны

НОВЫЙ КОЛЛЕКТИВ

Закончился 4 -х летний цикл работ партии Боброва. Начальник остался еще на год на издание, а основной состав стали раскидывать по другим партиям. Меня определили в партию Башлавина Д. К.

Стою я как-то в кассу за зарплатой, а сзади один из начальников партии, хороший знакомый моего отца, я привык его дядей Димой звать. Он меня и спрашивает, мол, ну и куда тебя теперь?

– Да, к какому-то Башлавину, – отвечаю.

Он что-то хмыкнул, я получил положенное по заслугам и отошел от кассы. А располагалась партия совсем в другом районе, в знакомом мне с юности Измайлово на 7 парковой улице. Мне с Речного вокзала что на Профсоюзную было ездить, что на Первомайскую, все по времени одинаково – час, час-десять. Но на Профсоюзной я себя в гуще коллектива ощущал, несколько партий там соседствовали. А на Первомайской как в глуши оказался, как на отшибе.

Партия занимала две комнаты в полуподвальном помещении – половина окна ниже тротуара, половина – выше. Захожу знакомиться, а начальник… дядя Дима. Но теперь уж не дядя, а Дмитрий Константинович. Сразу и надолго. Из состава старших геологов была Светлана Тищенко, из геологов Леня Никитин, начальник поискового отряда, и Саша Трещалов, геолог. И техник-радист Раскосов Иван. Партия проводила работы по геологическому картированию в Верхоянье и отработала уже два года. До окончания работ оставалось еще два года.

Для ознакомления с территорией работ мне дали почитать отчет на предыдущую территорию, а взглянув на физико-географические карты, я просто ахнул: они были коричневого цвета, в отличии от привычных зеленых, с кудряво закрученными густо сближенными в спирали горизонталями. Это была горная страна.

– Как же тут в маршруты ходить, – удивился я.

– Ничего, поработаешь пару лет, привыкнешь… – обнадежил меня Коля Десятерик, геолог соседней партии, успокаивая.

БАТАГАЙ. БАЗОВЫЙ ПОСЕЛОК

Весной, все сотрудники и набранные рабочие, вылетели в Батагай. Это была уже долго существующая база, где были построены утепленные домики для сотрудников, некоторые с рубленными банями во дворах, были строения административное, для спектральной и минералогической лаборатории, гараж и склад. Я уже не помню, куда нас, прилетевших, поместили, но, получив со склада заказанное снаряжение и продовольствие, мы на МИ-4 вылетели в район работ.

Здесь, на берегу речки был полевой лагерь партии, где стояли на столбах два лабаза с оставленным прошлой осенью снаряжением. Здесь же был законсервированный на зиму вездеход ГАЗ-47. Вездеходчиком был постоянно ездивший в поле с Башлавиным Молокоедов Борис, весельчак и балагур. У каждого геолога был один или двое рабочих. Двое, это, наверное, для того, чтобы легче приносить подстреленную в маршруте животину – барана или оленя, а то и сохатого.

Впечатление от окружающей действительности поразили меня полным несоответствием моим прежним представлениям о районе. Оказалось, что горы этого района сложены так называемым флишем – морскими осадочными горными породами, которые имеют преимущественно обломочное происхождение и характеризуются чередованием нескольких литологических слоев.

По составу это аргиллиты, алевролиты и песчаники. Эти толщи прекрасно дешифрируются на АФС и не нужно лазить по склонам, идешь по долине и описываешь визуально наблюдаемый состав толщи. Преимущественно это были аргиллиты и алевролиты с редкими прослоями песчаников. Где-то песчаников было мало, где-то много и такие места были маркерами, отмечающими границы разных толщ.

МАРШРУТЫ

Маршруты Дмитрий Константинович (ДК) намечал мне так, что они приходились между его маршрутом и маршрутом Светланы Тищенко. Так что при сбивке наблюдений, он брал мои снимки и записи в пикетажке и проводил общую линию границ выделяемых толщ.

Указав мне, чтобы я отмечал наличие крупных кварцевых обломков в долинах, я стал описывать наличие их среди щебня алевролитов под ногами и оказалось, что там, где они резко кончались, это тоже являлось маркером для описания.

И вообще меня приятно поразила проходимость по долинам ручьев. Днища их долин были так засыпаны этим щебнем и выровнены весенними водными потоками, что не то что идти или ехать на вездеходе, а хоть на машине спокойно можно было. Хоть на ГАЗ-66, хоть на Камазе. Вот только перевалы, которые «брал» вездеход, машина, конечно, не одолеет.

А маршруты, после отработки участков часто строились так – мы сворачивали палатки, раскладушки и спальные мешки, и стаскивали их к вездеходу. И уходили в маршруты с перевалом на другой участок. А вездеходчик Борис и радист Раскосов укладывали все в вездеход, выезжали к намеченной точке новой стоянки и разбивали лагерь. Мы приходили маршрутом на новое место стоянки и ставили свои палатки.

Однажды, в конце полевого сезона, мы преодолели перевал и, поднявшись на седловину, увидели перед собой истоки крупного ручья и его долину. Ручей через 100 км впадал в Северный ледовитый. Но какая была разница между тем, по которому мы поднялись и тем, по которому предстояло спуститься. Сзади было солнце, впереди долина вся была в тумане – что стоит океану дунуть на 100 км, все равно что плюнуть.

Как-то, вернувшись к новой стоянке, я решил расставить все палатки. Вездеход только что подошел, мы разгрузили его и я расставил все палатки ровным рядом вдоль ручья. сначала двухместки для рабочих, затем свою, потом Башлавинскую и в конце женскую. Пришел ДК, я думал он меня похвалит за инициативу. Счас, дождешься от него.

– Что ты мне тут выстроил, как в армии, – проворчал он. – Мне нужно было подальше, а Светлане вообще в кустах.

Вот так, век живешь, век учись!

Запомнились мне и дни, когда печки в палатках топить было нечем. В долинах, где был лес, с дровами проблем не было. Но когда мы забрались в верховья, где леса не было, только кусты тальника в русле, но выше и они исчезли. Кто поопытней, припасли для этого случая примус, вездеходчик использовал паяльную лампу (с ее помощью и готовили).

ВЕЗДЕХОДЫ

Иногда мы переезжали на вездеходе. Как он тащил все снаряжение, да и нас всех, поражаюсь. ДК часто ворчал по этому поводу и призывал нас идти пешком за вездеходом, но это ему не всегда удавалось. Как-то но ушел в маршрут, а нас отправил с переездом на новое место на вездеходе. Молокоедов в этот сезон поехать не смог и вездеходчик был другой. При перегоне двигатель стуканул, но вездеходчик отключил поврежденный цилиндр, снял с него клемму трамблера и мы поехали дальше. Но только на 1 передаче.

Вездеходчику не хотелось жариться за рычагами на 1-й, в кабине ГАЗ-47 всегда было очень жарко от работающего двигателя, и он пошел рядом, а за рычаги пустил меня. Он еще раньше показал мне как управлять вездеходом, особенно как переправляться через препятствия или спускаться с обрывистого берега – подъезжаешь вплотную к спуску, нависаешь на тормозах над обрывчиком и начинаешь потихоньку тормоза отпускать. И вездеход спокойно съезжает. Дорога была ровная, но вот мы подъехали к устьевой части притока речки. В притоке воды не было, высох, и днище было каменистое с большими валунами. Мне стало страшно преодолевать эти валуны, хоть они были округлые, обкатанные водотоками.

– Валера, пересеки их сам! – попросил я вездеходчика.

– Давай, давай сам, – ответил он.

Я подъехал к валунам, но со страху машинально закрыл глаза… Вездеход потихоньку плавно движется вперед. Открываю глаза, а приток с валунами уже позади… Вот так, у страха глаза велики! И вот, что такое Вездеход!

Забегая вперед расскажу, что много позже при перегоне ГАЗ-71 по льду реки двигатель тоже стуканул. Помня случай с 47-м я спросил вездеходчика, можно ли отключить «накрывшийся» цилиндр и ехать потихоньку без него. Он сказал, что нельзя. Пришлось вылететь в поселок, и на нашем ГТТ ехать до сломавшегося 71-го и буксировать его в поселок (рассказ «Невезуха»).

В таких высокогорных районах леса не было и топить печки в палатках было нечем. Саша Трещалов, например, разжигал припасенный заранее примус, а вездеходчик зажигал в палатке паяльную лампу. На костер для готовки удавалось наломать веточек кустарника в русле ручьев, а если не было и их, то готовили еду, направляя на посуду огонь паяльных ламп. Ниже по течению в долинах уже появлялся лиственнично-сосновый лес и проблемы с дровами не было.

ОХОТА

Поработав на Колыме, я привык к мясу оленей и сохатых. Но попав работать в Верхоянье, сразу скажу это бараны! Вкус баранины настолько отличался от оленины и сохатины, что у меня при упоминании о ней до сих пор слюнки текут. Можно баранину и в Москве купить, но уж больно цена по карману бьет, даже и говядину стараешься не покупать, предпочитаешь курятину.

Основным добытчиком у нас был сам ДК. У него была винтовка, у меня карабин. Он выбирал самые дальние маршруты, чтобы увеличить вероятность встречи с баранами, мне как-то везло встретить их поблизости от лагеря. ДК настаивал, чтобы я всегда брал с собой карабин, но, когда мяса было достаточно, я уходил без карабина, подняв сзади за спиной длинную ручку геологического молотка. Или брал карабин, но пройдя с километр, клал его в кустах и забирал на обратном пути. Особенно, если предстояло в маршруте подниматься на высокий перевал. Бывало, пока до седловины доберешься, семь потов сойдет.

Помню, поднимались как-то до седловины, щебень на склоне осыпью, ноги вязнут, а брать высоту мне всегда было тяжело. Иду елочкой, чтобы не в лоб, а постепенно… И, вдруг,.. набитая баранья тропа – наискось по склону и с выходом как раз на нашу седловинку. Мы встали на нее и пошли как по асфальту, и куда только усталость делась.

Нужно сказать, что выйдя в маршрут, ты должен был выполнить его невзирая ни на что, в том числе и на непогоду, ведь приходить порой приходилось на новое место стоянки. Как-то застал нас в маршруте дождь. дело привычное, ботфорты болотников подняты по это самое, у рабочих брезентовые плащи, у меня полиэтиленовая накидка с самодельным пришитым капюшоном. Башлавин, выйдя в наш распадок и увидя внизу темные фигуры, тут же вскинул винтовку:

– Бараны!.. – воскликнул он. – И с ними Музис! – добавил он, заметив мою светлую накидку.

Так, моя накидка спасло кому-то жизнь…

Горные бараны Верхоянья

А как-то, первый год работая с ДК, в начале первого сезона моя спарка вернулась к вечеру в лагерь и под вершиной ближайшей невысокой сопки мы заметили двух пасущихся баранов. Не высоко, а мне не успели переслать с Колымы мой карабин. Но у меня была мелкашка. Патронов, почему-то, оказалось мало, обычно у меня приличный запас. Я выпустил обойму и подранил одного. Мелкашка ведь бьет тихо, а пули щелкают если по щебню, то не пугают.

Мы засели в палатке и стали ждать Башлавина. Как только он пришел, мы кинулись к нему:

Горный "подарок" Верхоянья

– Константиныч! Бараны! Добей!

Что-то ворча, он не мог без этого, он подобрался к подножию сопки и выстрелил в подранка. Тот кувыркнулся и съехал по склону вниз. Второй, после грохота выстрела, мгновенно взлетел на сопку и скрылся за ней. Мы притащили тушу барана к лагерю и ДК разделал его.

– Ты молодого подбил, перебил ему ногу, – сказал ДК. – Если бы ранил взрослого, он бы рванул вверх и увлек за собой молодого.

ПЕРОЧИННЫЙ МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ НОЖ

Другой случай был у меня, когда мы поднялись на перевал, а в соседнем распадке заметили пасущееся стадо баранов, медленно поднимающихся по распадку вверх. В этот раз со мной был карабин. Я обогнул вершину сопки и залег за седловинкой. Через некоторое время передо мной появился первый… Это была овца! Я не хотел стрелять ее, не принято это, хотел дождаться барана. Но она могла заметить меня и тогда вспугнутое стадо унеслось бы прочь. Овца была так близко, что я прицелился ей в голову и выстрелил.

Овца закувыркалась вниз и съехала по снежнику, оставляя за собой красно-алую полосу. Я не любил таскать с собой штык-нож, но перочинный многофункциональный был у меня всегда на поясе офицерского ремня в чехольчике и на шнурке, чтобы не потерять и нигде не забыть, как в случаях со многими другими. Я легко разделал ее, все-таки опыт в этом деле у меня был уже большой, но, странное дело, пулевого отверстия не обнаружил. Сначала я недоумевал по этому поводу, потом понял, что угодил ей в ухо. Рабочих, к счастью, у меня было двое, чтобы не пачкать рюкзаки, мы завернули разделанную тушу в плащи, а я в полиэтиленовую накидку, и мы пошли в лагерь.

БАШЛАВИН

О нем нужно рассказать обязательно. Это был неулыбчивый недоверчивый мужчина, ворчащий по каждому поводу, но совершенно беззлобный. Я сначала недоумевал по этому поводу, но ребята, работающие с ним, предупредили меня, чтобы просто не обращал внимания. Он ворчит, а ты внимания не обращай. Похвалы от него было не дождаться. А мужик он был умный и знающий свое дело. Из нас троих, говорил мне отец про своих приятелей, Дима самый талантливый.

Я очень многому у него научился: планировать свои полевые работы так, что еще зимой, при подготовке к полевому сезону знал, где будет у меня каждая точка геологических наблюдений. Его хозяйственности – никогда у него не случалось так, что заканчивалось что-нибудь из продуктов, что бывало и у Шульгиной, и у Боброва. Никогда у него не было проблем с нехваткой рабочих и, особенно, повара.

Когда я попал в новый коллектив, работающий в другом регионе, я потешал своих новых коллег байками о Башлавине, которые можно было отнести если не к анекдотам, то к поговоркам, это точно. Вот некоторые из них.

Мы долго ждали вертолета, но по причине непогоды он все не летел, и не летел.

– Погоду надо ломать! – заявил он.

Мы загрузили вездеход, уселись сверху на брезент и выехали на место новой стоянки. Вертолет догнал нас уже на полдороге.

– Погоду надо ломать, – стали говорить мы при каждом удобном случае.

Как-то геолог сказал ему, что пойдет порыбачить, попробовать тайменя поймать.

– Да нет там никаких тайменей, – ответил ему ДК.

Но геолог все же пошел и поймал-таки тайменя.

– Ну вот там был один таймень, ты его и поймал! – как всегда в своей манере отреагировал Башлавин.

– Да нет там никаких тайменей! – стали говорить мы при каждом подходящем случае.

Или сидим мы в своей рабочей комнате в Москве, отмечаем его день рождения. Заходит Битерман, начальник соседней партии. Мы, как водится, предлагаем ему рюмку чая за здоровье именинника. Он рюмку взял и говорит:

– Я вам сейчас историю расскажу, сами поймете о ком она. Испачкал человек свой пиджак чернилами. Жена ему говорит, что отнесет пиджак в химчистку. «Да бесполезно» – отвечает он ей. Но она все-таки отнесла пиджак и там его отчистили.

– Да разве у нас умеют делать чернила? – проговорил он.

С того дня эта фраза стала у нас крылатой.

А как прилетел я в поле пораньше с заданием сделать два лабаза на столбах. Формой я решил сделать их, как строил Башлавин – один большой квадратный, другой поменьше – треугольный. Сказано – сделано. построили мы лабазы и решил я концы жердей обпилить, чтобы не торчали, а красиво смотрелись. И обпилил все концы жердей волнообразно ножовкой. Прилетел Башлавин, подошел к лабазам:

– Ты мне что за танцплощадку сделал? За что я веревки цеплять буду?

«Ты мне что за танцплощадку сделал»? – тоже стало нашей обиходной фразой.

Только два года мне посчастливилось поработать в этом районе. Порадоваться хорошей проходимости. Почувствовать управление вездеходом. Насладиться вкусом баранины. Но, после защиты отчета, Башлавин и Тищенко остались на издании листа, а геологов определили в другие партии. Я попал в совершенно новый для себя регион – на Сибирскую платформу.

Так и хочется сказать словами товарища Сухова:

– И бросала меня судьба…

Но это уже совсем другая история!

20.12.2020г.

= = = = = = = = = =

Оленек. Мои сезоны

1. ПРЕДЫСТОРИЯ. НА КОЛЫМЕ

Это было на второй полевой сезон моей работы на Сибирской платформе по работам на кимберлиты.

До этого я работал на Колыме. Сначала от младшего до старшего техника у Шульгиной (был ее напарником), затем у Боброва (съемка на золото). Только после специального приказа Министерства о переводе всех техников, имеющих высшее образование, в геологи, техников экспедиции перевели в геологи. Уже геологом поработал и в Верхоянье на флишоидных толщах (съемка на олово).

Начало работы геологом было непростым… Многие ребята, давно уже работая на съемке, были знакомы с методикой проведения этих работ. Я же у Шульгиной колотил фауну при составлении ею разрезов и занимался оформлением многочисленных образцов, отбираемых для различных анализов.

А нужен был навык геолога-съемщика, которого у меня не было, я только знакомился с ним, работая у Боброва. У него, до получения должности геолога, я работал техником, развозя горняков к местам работ, задавая и описывая горные выработки и промывая отобранный материал лотком.

Помню, решил как-то не просто воткнуть в готовый шурф сухую лесину корневищем кверху, положено было отмечать местоположение горных выработок на местности, а сделать как положено – срубить свежую лесину, вырубить Г-образную площадку у комля и подписать. Шарахнул по лесине топориком, да неудачно. Бывает и «на старуху проруха!». Топор отскочил рикошетом и тюкнул меня чуть-чуть по ноге у щиколотки, сверху. Я поначалу и внимания не обратил. Потом чувствую, неудобно что-то ноге… Снял резиновый сапог, размотал покрасневшую портянку, а там… Обратно сапог одеть я уже не смог. Описывал шурфы прямо из вездехода, порода была суглинки четвертичные (т. н. Едомные), а горняки сами мерили размеренным шестом глубину и набирали песок на промывку.

Развожу горняков на места работ

Бобров вечером, выходя из маршрута, подошел к нам и крикнул мне издали:

– Виктор, иди сюда!

– Сам иди! – улыбаясь, крикнул я в ответ.

Немая сцена!.. «Вожатый удивился, вагон остановился!» Бобров подошел, я показал перевязанную ногу.

– Ну и как ты теперь? – спросил он.

– Да горняки сами все сделают… – и продемонстрировал.

А в лагере Дима Израилович дал мне свой 47-й и я боле-мене ковылял в нем. Нога только не держалась на пятке, а «шлепалась» сразу на всю ступню. В Москве Дима свел меня со знакомым хирургом, тот пощупал, приложил мой палец к ранке и сказал:

– Чувствуешь, сухожилие повреждено. Операция пустяковая, захочешь – сделаем.

Но я не решился. А где-то через год нога уже работала нормально.

А как-то, уже в сентябре, уже лег снег и ручьи покрылись тонкой коркой льда, мне поручили промыть несколько десятков пробных мешков мерзлого суглинка из шурфов. Как?

«Проявляй солдатскую смекалку! – сказал мне как-то отец. – Начальник не всегда должен думать за тебя…».

Мы загрузили вездеход, подвезли мешки к ручью, выгрузили их и он уехал за следующей «порцией». В напарники дали рабочего. Долго думать не пришлось: поставили две треноги, на них перекладину, развели под ней костер и подвесили на крючок ведро с водой. В ручье проломили лед, раскидали обломки-льдинки, я надел матерчатые перчатки, на них резиновые грубые, чтобы не колоть пальцы о щебень, растирая суглинок, и, опуская мешок в ведро с кипятком, вываливали размякшую породу в лоток. А там уж дело привычное – растираешь суглинок, промываешь породу, освобождая ее от глиняных частиц и песка и сливаешь шлихи в шламовые матерчатые мешочки. Мешочки тут же сушишь у костра на камнях и пересыпаешь в маленькие крафт-пакетики. Всего-то и делов… Как говориться: – «Наливай, да пей!».

А первый свой маршрут и первые геологические точки я помню по сей день.

– Володя, – помню, крикнул я Боброву (начальнику колымской партии), встретившись с ним в первом самостоятельном маршруте. – Я ничего не понимаю!

Кочка мерзлотного пучения (выветривания)

Настолько все было задерновано и только вершины плоских сопок, стоило подняться выше 300-метровой горизонтали, были свободны от леса. А на склонах одна щебенка (дресва) в кочках мерзлотного вспучивания. Но, со временем, привык и даже в чем-то маленько стал разбираться.

Но, после двух лет (я попал на завершающие 2-года) работы (а всего на съемку листа отводилось 4-ре года), костяк партии был оставлен на издание, а остальных распределили по другим партиям и по разным регионам.

2. ПРЕДЫСТОРИЯ. ВЕРХОЯНЬЕ

Меня определили в партию к Башлавину Дмитрию Константиновичу, работающему в Верхоянье с базой в пос. Батагай.

Сибирский хариус

Очень не хотелось расставаться с Колымой, с привычными базовыми поселками – Зырянкой и Лобуей (что ниже Средне-Колымска). Ведь я довольно долго работал там техником у Шульгиной Валентины Ивановны и даже осмелился называть ее Валей в последние годы работы с ней. А какая там была охота! А какая рыбалка! Как я полюбил эти места!

Стоя как-то в кассу за зарплатой в последние дни работы у Боброва и перекидываясь шуточками со знакомыми и приятелями, на вопрос одного знакомого (приятеля моего отца):

– Ну, и куда тебя?..

– Да к какому-то Башлавину! – машинально ответил я.

Башлавин Д. К.

Знакомый что-то хмыкнул в ответ. Но каково же было мое изумление, когда я в первый раз приехал в назначенную партию, ведь это и был сам Башлавин, которого я звал «дядя Дима» при встречах у отца, но фамилией и не интересовался, зачем мне это надо было. Но в партии это был, конечно, только Дмитрий Константинович. Ну, Константиныч, и то только после года работы с ним.

Так вот! Взглянув на топографическую основу карт, я увидел сплошной коричневый цвет и все в сплошных сближенных завитушках рельефа – горный район… Как же здесь ходить в маршруты? А флишоидные толщи – я помню их еще по Крымской практике – сплошное чередование песчаников и алевролитов и все сжато и перемято в сплошные складки… А как в них разобраться?

– Ничего, – ободрил меня Десятерик (геолог соседней партии). – За пару лет привыкнешь, разберешься.

Действительно, за пару лет как-то маленько привык, разобрался. И к проходимости, и к флишу…

И с коллегами я сдружился. Только Башлавин все время ворчал по любому поводу. Я, поначалу, принимал все близко к сердцу, но ребята сказали мне, чтобы просто не обращал на это внимания. Действительно… Как-то, Битерман, начальник соседней партии, поднимая в его честь рюмку (мы на работе отмечали День рождения Константинича), произнес:

– Я вам расскажу один случай, а о ком идет разговор вы поймете и сами. Как-то его супруга решила отдать в химчистку его пиджак, на котором было чернильное пятно от авторучки.

– Да разве там смогут отчистить! – заметил он.

Но она все-таки отнесла пиджак в химчистку. И пиджак от пятна отчистили.

– Да разве у нас умеют делать чернила?! – сказал он.

И эта фраза – «Да разве у нас умеют делать чернила!» – стала у нас поговоркой.

А какая охота в горах! А какова баранина на вкус! Я сразу почувствовал разницу после оленины и сохатины.

И как мне понравились эти места!

Но дело опять не в этом!

После окончания 4-летних работ на отведенном «листе», начальник партии и старший геолог остались на его издании, а нас, геологов и техников, как обычно, распределили в другие партии.

3. СИБИРСКАЯ ПЛАТФОРМА. ПЕРВЫЙ СЕЗОН

Так я попал в партию Осташкина Игоря Михайловича на работы в совершенно новый для себя регион Сибирской платформы левобережья реки Лены. Там уже работали две партии – Сибирцева (база в пос. Жиганск) и Шахотько (база в пос. Жиганск и Оленек).

В новой для меня партии были три старших геолога (женщины) и техник, Саша Владимиров, но в поле они не выезжали, кто по семейным обстоятельствам (?), кто по здоровью. И Осташкину, видимо, понадобился молодой, но шустрый геолог, которого можно было бы посылать в командировки в местные территориальные геологические организации (в Нюрбу и Мирный) и использовать самостоятельным отрядом на полевых работах.