Царь Арташес II принимал гостя в тронном зале. Он восседал на троне из золота и слоновой кости, отделанном кружевным орнаментом и символами Армении (солнце, древо жизни, плоды граната, виноградная лоза и орлы). На царе белая длинная туника, подпоясанная золотым поясом, длинная пурпурная накидка, красные сапожки, медальоном «Солнце и Луна» на груди, перстни на пальцах и белая шерстяная лента, повязанная вокруг головы (символ царской власти и предводителя нации). Он думал: «Что уготовано нам богами: мир или война, жизнь или смерть, добро или зло?» Слева-справа от него, сложив руки на груди (восточный жест, означающий полную покорность), стоят цари Атропатены и Софены, рядом Баграм, Санасар и Грант, вокруг царедворцы и родственники. Царица Эрмина с драгоценным венцом на голове встала у трона правителя.
В зал, отделанный причудливым туфом, мрамором и золотом, вошли римляне. Лоллий, легат, лучший друг Агриппы, шел к трону уверенным шагом с выражением лица «восторг лжеца», непроизвольно выдавая свое лукавство.
Вся жизнь этого сорокадвухлетнего прожигателя жизни – сплошное приключение. Однажды он примкнул к заговорщикам, замыслившим убить Юлия Цезаря, но в убийстве не участвовал. Став легатом Брута, был внесен Антонием и Октавианом в проскрипционные списки (список лиц объявленных вне закона), потерял права и состояние, а в одной из битв гражданской войны даже попал в плен к Антонию. Притворился рабом, был куплен другом Квинтом Лепидом, но вскоре опознан. Лепид снова спас его от смерти и даже добился помилования. С этого момента Лоллий, ярый сторонник Августа, бьется в Египте против Антония и Клеопатры, а когда растерявшийся Лепид переметнулся к Антонию и попал в плен, Лоллий, пользуясь дружбой с Агриппой, в свою очередь вызволил его. Незаурядные люди Августу нравились: Лоллий и Лепид неожиданно получили должности консулов Рима. Агриппа очень ценил Лоллия, поручая ему самые щекотливые дела, и тот оправдывал доверие. Не так давно он исхитрился превратить царство Галатия в римскую провинцию.
Вместе с легатом позади на шаг шел молодой военный трибун Квинт Гатерий со свитками в руках.
– О царь царей Арташес II, я легат Лоллий, посланник наместника провинции Азия Марка Агриппы. От его имени приветствую тебя! – провозгласил Лоллий красивым баритоном.
То, что римлянин не посланник сената, сразу стало ясно: у него не было тоги с красной полосой и золотого перстня дипломата, а значит, не было полномочий. Одет он был по-военному: короткая бордовая туника, кожаная кираса, имитирующая рельеф мужской мускулатуры, наплечники, красный плащ, поясная портупея, белый шарф и шлем с белым гребнем. Оружие он сдал при входе в зал.
– Приветствую тебя, легат Лоллий! – произнес царь достаточно добродушно. – Передай наместнику Агриппе мои наилучшие пожелания в управлении провинцией.
В словах царя сквозила ирония, но Лоллий, не заметив, выпалил:
– Несложно управлять, когда умеешь подчинять… – Поняв, что сказал лишнего, сделал строгое выражение лица и произнес: – О, я не это хотел сказать! Успех не терпит сомнение… Если великий царь позволит, я изложу цель своего визита.
– Легат Лоллий, слушаю тебя.
Римлянин был красноречив:
– Царь царей Арташес II, ты нашел меру балансирования во всех делах, держишь нейтралитет с сильнейшими государствами мира Римом и Парфией, при этом придерживаешься статуса «друга римского народа». Наша дружба, возносящая твою страну к благоденствию…
– …дружба, ведущая к подчинению римскому диктату, – перебив легата, спокойно сказал Арташес.
– О великий правитель, твое враждебное отношение к Риму ничем не обоснованно, – бархатный голос Лоллия обволакивал и успокаивал. – Не открою тайну, если скажу, что твой отец царь Артавазд вел тайную переписку с Августом, когда тот еще не был правителем Рима. Мудрые советы Артавазда сыграли важную роль, и император Август очень благодарен Армении за содействие. Жаль, наш друг Артавазд погиб от руки подлого Антония.
– Лоллий, я всего лишь имел в виду, что мы никогда не будем вассалом Рима.
– Об этом не может быть и речи! Твоя страна уже десять лет бурно развивается, и мы, твои соседи, радуемся этому. Но как друг ты мог бы помочь нам в одном важном предприятии. Агриппа планирует поход в Счастливую Аравию, и твоя помощь была бы кстати.
Счастливая Аравия (античное название южной части Аравийского полуострова), или Arabia Felix, имела плодородные почвы и природные богатства – золото, специи, корицу. Три года назад Август уже отправлял туда военную экспедицию, закончившуюся поражением римских войск.
Армянский властитель заметил:
– У меня хорошие отношения со Счастливой Аравией, торговля оживленная…
– О великий царь, подожди, не принимай решение на ходу, обдумай все. Вот личное послание Агриппы, – легат взял пергаментный свиток у трибуна Гатерия, стоявшего рядом в парадных доспехах и шлеме с красным гребнем, и протянул царскому секретарю. – Я пробуду в твоей столице несколько дней. Позволь встретиться с министрами и военными, и мы найдем обоюдовыгодное решение.
Лоллий с трибуном ушли, а взволнованный царь, посмотрев на своих приближенных, спросил:
– Что скрывает завеса славословия?
Баграм, выпрямившись и приподняв бровь, высказался:
– Довериться льстецу, держащему камень за пазухой, – значит усыпить бдительность.
Грант с лицом, выражающим верность долгу, предостерегающе произнес:
– Лгал римлянин превосходно… Ничуть не верь хвалам, скрывающим коварство, и гони прочь льстецов, задумавших злодейство…
Санасар, хранитель государственной печати Великой Армении, своевольный вельможа, в своих покоях доверительно беседовал с Вахинаком, управляющим царским двором.
– Нас, самых богатых аристократов Армении, настроенных проримски, все больше. К моим планам по свержению царя Арташеса примкнул начальник стражи дворца, – говорил хранитель.
Вахинак, поглядывая на дверь, говорил негромко:
– Новость окрыляет, но все же сторонников маловато. Сил недостаточно, чтобы сместить Арташеса.
– Мы с тобой сами себе цари. Наша неприкосновенность обеспечивается договором с царем. Если захватим дворец, то ста человек будет достаточно, чтобы мятеж изгнал прежнего правителя, – Санасар уже все продумал.
– Я бы действовал по-другому. – Управляющий придвинулся к уху заговорщика: – Пустить слух, что царь повелел отобрать детей у неплательщиков налогов, и восстание вспыхнет как пламя, а мы его возглавим…
– Ты глуп, Вахинак! – Санасар возмущенно смотрел на не очень умного соратника: – Восстание перерастет в такую смуту, что сметет все, и нас с тобой. Переворот замышляется и совершается наверху, а невежественный народ как стадо баранов загоняется в новую жизнь. Я заставлю повиноваться себе всех в этом царстве, создам династию, а Арташесиды будут уничтожены, и Рим мне поможет…
Вахинак, слушая его, играл в уме свою партию. «Могущественный Санасар, может быть, и ведет переговоры с Римом, мне же это ни к чему, – думал он. – У меня другой план: нейтрализовать Санасара, а одного из рода Арташесидов сделать послушным царем и, получив доступ к сокровищам Армении, править Азией».
В гостевом доме, отведенном для дипломатической миссии, Лоллий, одетый в белую тунику с вышивкой, сидя в кресле, размышлял о прошедшей аудиенции. С царем он был весьма красноречив, в меру вежлив, очень убедителен и достаточно агрессивен. Довольный собой, он решил, что все идет строго по плану. Армяне поняли, что Рим не шутит.
Гатерий прервал его мысли:
– Легат, но Агриппа вовсе не планирует поход в Счастливую Аравию. Зачем мы здесь?
Не без раздражения оторвавшись от раздумий, Лоллий ответил:
– Когда хищник затевает смертельную игру, жертву не должны заботить напрасные мысли.
Прозвучал женский голос:
– Милый юноша, не относись к играм серьезно, иначе сам станешь игрушкою в чужих руках.
В комнату вошла Геката, красивая молодая женщина лет тридцати пяти, с чудными черными волосами, в длинной ниспадающей до пят кремовой тунике с многочисленными складками и закинутым за спину плащом-гиматием из тонкой овечьей шерсти фиолетового цвета. Трибун Гатерий обомлел. В мифологии греков имя Геката принадлежало богине лунного света, связанной с колдовством. Она часто изображалась скульпторами трехликой (управляла тремя стихиями – землей, огнем и воздухом), всегда выходила на охоту по ночам в сопровождении ужасных псов. Ее отцом считался бог Перс – олицетворение разрушения.
Как зачарованный Гатерий смотрел на женщину, а она, подойдя ближе, положила ладонь на лицо юноши (касание его взбудоражило) и стала оценивающе рассматривать правильные черты, затем, нежно погладив по щеке, потянулась поцеловать. Его взор заскользил по ее телу, зрачки сузились, брови приподнялись, у него появилось желание прикоснуться к ней, но вдруг сработал древний инстинкт самосохранения: трибун резко отстранился, взор его стал сдержанным, скулы упрямыми. Наваждение, внушенное колдуньей, рассеялось. Она покровительственно похлопала его по щеке:
– Время исполнения желаний еще не наступило, но у тебя, прекрасный мальчик, все впереди: возможно, счастливое будущее, а, возможно, преждевременная смерть, – ее глаза сверкнули.
Подошел Лоллий, обнял красавицу и пылко поцеловал:
– Геката!.. Ты приехала, я ждал… Гатерий, оставь нас! Сегодня гречанка исполняет мои желания…
Глава 6. Гампр – страж тайника
Баграм шел привычным маршрутом по улочке торговцев ювелирными украшениями, когда увидел Гекату. Не доходя несколько шагов до лавки с золотыми цепочками, он остановился как вкопанный, и стоял, плененный красотой женщины, наслаждаясь созерцанием безупречной фигуры и грациозной осанки. Он любовался длинными, завязанными на затылке в узел черными как смоль волосами, греческим профилем, невысоким лбом, большими, широко открытыми глазами и матовой шелковистой кожей. Волосы, украшенные диадемой с жемчужинами, скромные золотые украшения в ушах и на руках, застежка хитона «фибула» с сапфиром, необычно большая, в форме кинжала, – просто невозможно устоять перед притяжением красотки. Божественна! По его коже побежали мурашки. Какая-то неведомая сила управляла мыслями и чувствами мужчины, он себя больше не контролировал, и эта сила подталкивала к ней. Она тоже проявила к нему интерес: поправила волосы, бросила томный взгляд, как бы говоря: «Тебя ждет щедрая награда и благодарность». Интуиция подсказывала: «Она опасна», но в такой момент человек с завышенной самооценкой не слушает голос интуиции. В голове покоренного гипнотическим обаянием мужчины уже не было ничего рационального.
Взгляды встретились, их потянуло друг к другу, и это сильное притяжение вызвало у Баграма головокружение, влечение и одержимость. Он подошел. Шаг в безрассудство сделан. Для Гекаты разбить мужское сердце – пара пустяков; ее женская сущность ликовала.
– Очаровательная незнакомка, ты выбираешь украшение? – выбитый из эмоционального равновесия Баграм скользил рассеянным взглядом по ее груди.
– Золото обладает особой магической силой, поэтому выбор труден… – Геката уже не стремилась сохранить бесстрастный вид, ее глаза светились страстью.
– Разреши выбрать мне.
Не слушая возражений, взял с прилавка затейливую золотую цепочку с якорным плетением и, прочитав одобрение в ее карих глазах, надел ей на шею.
Ночью в его доме, насладившись страстью, они бессильно распластались на кровати и лежали, разглядывая в свете масляных ламп черты лица друг друга. Получив невероятные ощущения, Баграм произнес:
– Я сделаю для тебя все, что захочешь, любимая.
Геката, приподнявшись на локте, плавным движением убрала за ухо упавшие на лицо шикарные распущенные волосы и сладко сказала:
– Ты был великолепен. Жаль, наша связь не может продлиться долго.
– Почему?
– Рим идет сюда, скоро война. Город не устоит против разрушительной силы.
Баграм улыбнулся:
– Арташат Риму не по зубам. У нас есть то, что не позволит никому взять город штурмом.
Конечно, он имел в виду непреступные крепостные стены и воду, непрерывно текущую с гор по керамическим трубам и питающую столицу, а также изрядные запасы хлеба и сильную армию, которую побаивались и римляне, и парфяне. Но не только.
– Знаешь, Геката, у нас есть бесценный талисман, оберегающий город…
– И все же я должна уехать. Рим объявил на меня охоту, обвинив в поджоге храма богини Весты. Сгорел палладиум, статуя-оберег Рима, – Геката огорченно смотрела на него.
Хрипловатый голос Баграма прозвучал веско:
– У них ненастоящий палладиум. Истинная статуя хранится здесь, в этом городе.
Геката, удивившись, встрепенулась:
– Ах, если бы я могла взглянуть на нее, убедиться, что ваш палладиум настоящий, я бы стала твоей навсегда!
В венах Баграма бешено пульсировала кровь, его переполняли пылкие чувства, он уже не представлял жизни без нее и, преисполненный обожания, был готов положить сердце к ногам красавицы. Опьяненный страстью и вином, он горячо воскликнул:
– Моя любовь к тебе безгранична! Я докажу, что говорю правду, и ты останешься со мной навечно!..
По темным пустынным улочкам Арташата, закутавшись в плащи, они шли к храму богини Нанэ. Баграм, освещая путь факелом, держал возлюбленную за руку, время от времени всматриваясь в гармоничные очертания ее лица: не сон ли это? Они подошли к зданию, окруженному колоннами, и, открыв в боковой стене потайную, известную лишь ему и жрецам, дверь, вошли внутрь, в святилище. Посреди зала на высоком гранитном постаменте стояла монументальная скульптура Нанэ – богини войны, материнства и мудрости, дочери верховного бога-творца Арамазда. В свете факела бронзовая женщина в шлеме, хитоне, с наброшенной на плечо эгидой, казалась живой. Она, сотворенная великим скульптором в полный рост, безмолвно смотрела большими глазами вдаль, держа в руках копье и щит, а у ее ног извивалась каменная змея.
– Потрясающая работа! – с нескрываемы восхищением произнесла Геката, узнав греческую Афину Палладу, богиню мудрости, праведности, войны и стратегии.
Баграм подошел к стене позади изваяния, осветил факелом каменный узор и, нажав на изображение птицы, пьющей из чаши воду, толкнул каменный блок. Образовался узкий проход, в который он увлек свою подругу. В трепещущем свете факела взору открылась крутая лестница. Они спустились в подвальное помещение, остановившись у массивной дубовой двери.
– Как открыть эту дверь, знают лишь царь, несколько жрецов и я, – похвастался Баграм.
Рядом с дверью на стене висели увесистые старинные ключи – золотые, серебряные и бронзовые, с ручками в виде символов: пара диких муфлонов, пара азиатских львов, два солнечных сокола, два разбегающихся зайца, величавый двуглавый орел, пара нисейских лошадей, пара оскалившихся волков.
– Ключ, отмыкающий эту дверь, здесь, но, если выбрать не тот, попрощайся с жизнью, – Баграм заговорщически посмотрел на спутницу.
– И какой же ключ верный? – с придыханием спросила женщина, оглядываясь по сторонам.
– Что выбрала бы ты?
– Ну, не знаю, наверное, золотых львов…
– Любимая, нет. Каждый день для отпирания двери назначается новый ключ…
Она была заинтригована:
– Ключ от врат смерти или бессмертия?
– Всего лишь ключ, скрывающий тайну, – Баграм изо всех сил старался произвести впечатление. – Вчера был знойный день и гроза… Ничего не приходит на ум?
– О, Баграм, наверное, двуглавый орел?
– Да, любимая!
Взяв бронзовый ключ с двуглавым орлом, символом, заимствованным армянами у хеттов, он с лязгом и скрежетом отворил замок и, с силой потянув на себя бронзовую ручку, открыл дверь, пригласив жестом спутницу.
Геката сделала шаг, но внезапно остановилась как вкопанная на пороге слабоосвещенного зала, боясь даже вздохнуть. На нее смотрел, сверкая глазами, страж тайного хранилища громадный армянский пес-волкодав породы гампр, из пасти которого текла слюна. Казалось, жертва будет поражена лишь одним взглядом свирепой собаки. Несомненно, таких псов, агрессивных, с мощными челюстями, с окрасом, как у волка, избирают для хранения сверхъестественной сущности. Жаль, с собой у нее нет лепешки со снотворным, чтобы усыпить этого Цербера, как предписывалось мифом!
– Не бойся, любимая. Аралез, лежать!
Гампр с некоторым запозданием выполнил команду царедворца, продолжая угрожающе смотреть на Гекату. Она, колдунья, преодолев минутную слабость, подошла, протянула руку и так посмотрела в глаза собаки, что та успокоилась и, опустив большую голову на камни, даже разрешила женщине себя погладить. Баграм осознал: Геката непроста, может и удивить.
Он зажег факелом масляные светильники тайного зала. Перед взором вошедших наконец предстала волшебная реликвия. В глубине на черном базальтовом столбе-постаменте стояла древняя резная статуя – небольшая, в три локтя, – фигура богини Афины в доспехах, с копьем и щитом. Священная статуя с остатками краски, потертая, потерявшая от череды веков нарядность и мелкие детали, волей-неволей притягивала внимание своей таинственностью и предчувствием грядущего.
Они остановились вблизи реликвии.
– И от этой фигурки зависит судьба города и его оборона? – Она недоверчиво прищурилась, обращаясь к спутнику: – Но как удостовериться, что палладиум подлинный?
Баграм торжественно объявил:
– Если произнести нужное заклинание, статуя вращает глазами.
– И ты знаешь это заклинание?
– Конечно! – Он подошел ближе к статуе и церемонно сказал: – О Афина Паллада, светлоокая дева, градов защитница, пусть сгинут презренные трусы, подло дерзнувшие великих разгневать богов!
Вдруг глаза статуи задвигались. Медленно переведя взгляд вниз, она начала делать круговые движения серыми глазами по часовой стрелке. Три раза.
– Успех не терпит сомнение… – услышал Баграм фразу, сказанную со вздохом Гекатой.
Его звериный инстинкт сработал с быстротою молнии. Совсем недавно эту пословицу произнес на приеме у царя римский легат Лоллий, а теперь ее повторила Геката. Совпадение? Не может быть! Что-то здесь не так… Он, изумленный, резко обернулся как раз в тот момент, когда женщина занесла кинжал-фибулу для нанесения удара ему в шею. Обеими ладонями, сложенными чашечкой, он захватил наносящую удар руку с кинжалом, но предотвратить порез не смог. Царапина, неглубокая, однако длинная, осталась на его шее. Рывком отстранив захваченную руку Гекаты, он оттолкнул женщину от себя, приготовившись ударить локтем ей в голову, но силы разом оставили его. На кончике кинжала был яд. У Баграма возникли вялость, слабость и головокружение, дрожь охватила конечности. Побледнев, он вяло опустился на каменный пол. Только глаза и несвязная речь выдавали, что он еще жив.
Геката, деловито заложив кинжал-фибулу в застежку, уничижительно посмотрела на поверженного у ее ног мужчину:
– Благородные поступки часто вознаграждаются болью…
Она подошла к постаменту, протянула руки и с трепетом сняла статую. Ощутив в висках биение пульса, колдунья почувствовала торжество злорадства и прилив восторга. Приблизив палладиум к глазам, она произнесла:
– О Афина Паллада, светлоокая дева, градов защитница, пусть сгинут презренные трусы, подло дерзнувшие великих разгневать богов!
Статуя начала вращать глазами, Гекату же, кроме возникшей на устах победоносной улыбки, распирали самодовольство и превосходство. Сдернув со сломленного мужчины плащ, она принялась заворачивать трофей. Баграм, превозмогая страдания, приподнял голову и из последних сил прохрипел:
– Ктум! (взять – арм.)
Аралез неожиданно превратился в лютого зверя со взъерошенной шерстью, хищным оскалом и налитыми кровью глазами. Вскочив и издав низкое рычание, собака, по крови близкая к волку, агрессивная, по существу живое оружие, грозно оскалилась, приготовившись до остервенения защищать хозяина. Геката, прервав возню с фигуркой, попыталась применить свои колдовские чары, но подчинить это неуправляемое животное не получалось. В мозгу колдуньи билась мысль: «Как усмирить, как контролировать собаку?!» Удерживая в одной руке сверток с реликвией, она выставила вторую руку вперед и забормотала заклинание.
Пес кинулся на нее. Мощный и сильный волкодав, обладающий независимым умом, сам выбирающий себе друзей и жертв, готовый задушить льва, тигра или медведя, схватил вытянутую руку женщины у самой кисти и, прокусив насквозь, яростно стиснул зубы. Геката взвыла, выронила сверток, упала на колени, навзрыд заплакала, причитая:
– Не лаять, не рычать, не грызть, не кусать! Иди вой, глаза закрой, бойся меня! Да будет так!
Вдруг хватка гампра ослабла. Открыв пасть, он освободил руку и, продолжая стоять рядом, неотрывно и злобно смотрел на Гекату. Пытаясь совладать со страхом, она потихоньку на коленях поползла к выходу, забыв про палладиум. Пес, часто дыша и высунув язык, стоял как страж, сопровождая взглядом удаляющуюся, совершенно обессиленную и истекающую кровью колдунью, всем суровым видом показывая, что в этом обиталище никому не позволено нарушать древние правила: дозволяется лишь покорность судьбе и ему, гампру.
Геката, утопая в слезах, уползла. Аралез обернулся к обездвиженному воину, в котором едва теплилась жизнь, и, примостившись рядом, стал зализывать его рану. В Армении знают, что гампр, зализывая рану смертельно раненого человека, может его оживить. Баграм открыл глаза и с благодарностью посмотрел на друга.
Глава 7. Армянская головоломка
Вечер выдался на редкость жарким. Заговорщики, краснея и потея не столько от духоты, сколько от волнения и страха, встретились в одном из помещений дворца армянского царя – галерее скульптур: вдоль стен стояли великолепные статуи греческих мастеров. Коллекцию начал собирать еще Тигран II Великий, мудрейший и храбрейший царь своей эпохи. Он привозил из завоевательных походов бронзовые и мраморные изваяния богов и богинь, и это собрание шедевров было предметом зависти большинства правителей Азии. Только Рим мог похвастаться более значительным ареалом искусства, ведь он завоевал Грецию и все страны Средиземноморья.
Единственный светильник бросал призрачный свет на лица конспираторов. Санасар, хранитель государственной печати, стоя у статуи Гермеса, сказал:
– Этот бог, Гермес, – мой покровитель. Он самый изворотливый и хитрый из всех богов.
– Гермеса никто так и не превзошел в воровстве и лукавстве, – подтвердил Вахинак, управляющий царским двором.
Начальник охраны дворца Татул (имя означает «радость отца»), тридцатилетний офицер, которому Баграм слепо доверял, примкнул к заговорщикам недавно. Он произнес:
– Предпочитаю молиться армянскому богу Ваагну: он сильный, как Геракл.
Санасар прислушался:
– Шаги? Нет, показалось. Я, Татул, тоже почитаю армянских богов. В храме главного бога Арамазда бываю часто, получая толковые пророчества. Там есть жрец-прорицатель, он устанавливает прямую связь с богом. Последний раз я спросил Арамазда: «Какой я могу внести вклад в процветание Армении?» И знаете, что бог ответил устами прорицателя? Он сказал: «Если будешь решительным, переступишь порог вечности».
Управляющий двором трепетно задрожал:
– О Санасар, бог благоволит тебе… Царем должен быть ты, но Арташес, ненавистный тиран, в здравии… Такое впечатление, что он черпает силы из магических источников.
Санасар достал из кармана камень:
– Вот его магический источник!
На ладони лежал оплавленный, неправильной формы, черный и блестящий камень. Соратники округлившимися от удивления глазами ошеломленно уставились на объект.
Санасар пояснил:
– Этот кусок металла, упавший с неба, умеет омолаживать тело и дарует чувство внутреннего равновесия и гармонии. Как хранителю печати царь доверил его мне и требует приносить каждый раз, когда гневается. Вызывает меня, берет камень, прикладывает к животу, и от сердца сразу отлегает.
Вахинак выразил изумление:
– Чудеса, да и только… То-то что ты молодеешь…
– Да, я полон сил и здоровья, – похвастался Санасар.
– И много у него таких необычных штучек? – поинтересовался Татул.
– Много. Кладовая забита. Одна вещь чудеснее другой. Татул, молись Гермесу и побываешь в подземном мире без последствий.
В подземелье дворца в хранилище чудес прятали много необычных вещей: доспехи неуязвимого в бою воина, бронзовый кинжал с ручкой из рога африканского носорога, способный пронзить любую стену (его как-то обмакнули в драконью кровь), радужный минерал счастья, предотвращающий беду и внушающий оптимизм, драконий перстень, творящий волшебство и придающий человеку невероятную силу, и другие артефакты. От рассказов Санасара у заговорщиков глаза полезли на лоб. Что касается богов, то их было так много, а слухи о чудесах распространялись в Древнем мире так быстро, что человек в каждой конкретной ситуации молился и приносил жертвы определенному божеству, ожидая взаимности.