Генерал вышел на балкон и тоже посмотрел вниз на выходившего из машины начальника УР. Было понятно, что тот никого не привёз. Они встретились глазами, и генерал громко, на весь двор прокричал неприличное слово, характеризующее неподобающее поведение особы женского пола.
Несколько любопытных ворон, сидевших на крыше дома, восприняли звук, который издал генерал с балкона, как что-то отдалённо похожее на выстрел. Поэтому дружно поднялись в воздух. А одна из них, прямо налету приготовилась сделать сброс фекалий на начальника УР, из-за прибытия которого на объект, воронам пришлось так скоропостижно взлетать с насиженного места, но промахнулась. Зато на лобовом стекле новенького ВМВ всё-таки появилось большое пятно неприятного происхождения.
Краем глаза начальник увидел появление пятна на своей машине, и тоже вспомнил, как называется неподобающее поведение особы женского пола. Но не стал останавливаться и произносить вслух это слово, а поспешил в дом к генералу, несмотря на запятнанную таким образом репутацию. Важнее было отмыться перед генералом за своё невыполненное обещание.
Дом, в который направлялся начальник управления уголовного розыска, был настолько нелепым и вычурным сооружением, что увидевший его впервые несколько лет назад, генерал сначала не понял, что с ним делать.
Этот дом ему удалось «отжать» у одного не слишком дальновидного банкира в результате несложной оперативной комбинации, после которой банкир должен был либо надолго «присесть», либо откупиться чем-то очень значимым для него.
Когда приехали смотреть дом, то генерал подумал, что этот «дворец» проектировал какой-то недоучившийся студент-архитектор. Но, нет. Оказалось, что семиметровая высота потолков помещений первого этажа и пятиметровая высота второго и третьего этажей были заказаны маститому архитектору самим банкиром, который всё детство и юность провёл в квартире с очень низкими потолками, и утверждал, что низкие потолки «давили ему на мозги».
Впрочем, большая высота потолков этого дома, который строился для совсем других целей, не помешала генералу, ещё раз надавить на мозг этого финансиста, чтобы тот выделил к тому же и невозвратный кредит на перепланировку дома.
В результате задуманных генералом перепланировок получилась элитная баня с роскошным бассейном и многочисленными подсобными помещениями. Но, из-за большой высоты потолков, в доме получилось слишком много всяческих лесенок и лестничных переходов с площадками. А одну часть дома вообще пришлось почти изолировать, оставив в ней только кухню и кладовую с санузлами. Библиотека на втором этаже с огромным камином вообще никогда не интересовала генерала. Всё, что нужно, он уже давно прочитал.
В общем, жить в этом доме было нельзя. А вот для приёмов раз в месяц или по праздникам «нужных» людей, приглашённых «попариться в бане с девочками» подходил как нельзя лучше. Причём, «попариться с девочками» генерал понимал в последнее время почему-то почти буквально. Девочки должны были оказаться девочками во всех смыслах этого слова.
Нет, поначалу, конечно, «девочки для бассейна» являлись обыкновенными проститутками.
Но генерал пользовался ими с какой-то брезгливостью. Не то, чтобы был каким-то эстетом в этой области, нет. Просто его воротило от их вынужденной неискренности и разнузданности, от какой-то внутренней неправды всего того действа, которым они сознательно занимались.
В молодости, когда был простым оперативником, даже пытался по-своему жалеть и опекать их. Нет, не «крышевать», а именно жалеть и опекать. «…И жалость к падшим призывал», как сказал великий поэт. Всех этих девушек из неблагополучных семей, с исковерканными судьбами, с их надеждами заработать как можно больше денег и уже после этого начать заново выстраивать свою счастливую семейную жизнь. Знал, что слишком у многих это не сможет получиться никогда. От слова «совсем». Понимал, если сказать, что их жизнь – «говно», то это будет самым скромным по искренности высказыванием.
В дальнейшем он продолжал их жалеть, но со временем его жалость, видимо, превратилась во что-то совсем иное, скорее противоположное…
11
– Да, нашёл бы я её, если б можно было найти!.. Ну нету нигде! Николай Михалыч, ваши охранники в доме сколько раз уже искали?.. Мы сколько искали! В сводках ни погороду ни по области её нету… Вы ж приказали по-тихому, без лишнего шума! Мои опера по приметам всех напрягли, кого можно было. И не только участковых… Объявили, что она дёру дала из детдома и кучу вредных делов натворила… Ну, нашли пару девчонок, но сразу проверили: не те!.. Вот и Карим говорит, что нет у неё здесь никого, ни родственников, ни знакомых. Не могла она ни к кому пойти… На родине тоже у неё никого не осталось… Эх, жалко фотки её нету…
Генерал в упор смотрел на своего подчинённого, видя, как тот старательно обнуляет своё обещание. Оправдания неприятно затянулись: – Товарищ генерал, да, она, может, уже утонула, и течением тело под корягу занесло, вот и не всплывает… Или там собачки бродячие порвали, и сейчас уже косточками где-нибудь играют … Товарищ генерал, вы же меня знаете – мышь в норе найду! Как что-то будет, так я сразу…
Генерал сидел в распахнутом кителе за огромным письменным столом, в кабинете на третьем этаже вычурного особняка, и молча выслушивал оправдания начальника УР, глядя на того серыми оловянными глазами. Его давнишний приятель и личный врач Айболит, подполковник военно-медицинской службы Айдар Болитов, сидел рядом, и уже не сомневался, что сейчас последует знаменитый генеральский «разнос».
И «разнос» последовал. Причём, если бы эта сцена попала в какой-нибудь документальный фильм о скрытой жизни российских генералов-полицейских, а тогда ещё милицейских, то почти все слова и, даже, звуки из монолога генерала пришлось бы «запикивать». Поэтому, я не стану пачкать буквы русского алфавита об эту грязь. А в переводе на традиционный русский язык, получилось бы примерно следующее:
– Эта девчонка мне нужна! Я переживаю за неё очень, дурень ты нехороший! Она, может быть, и тварь, и великомученица, но не Святой же дух, в самом деле, чтобы так бесследно и бессердечно исчезнуть!.. Поэтому, даю тебе ещё три дня. И чтобы нашли мне её! Иначе… Ну ты меня знаешь! Весь твой отдел разгоню и в ППС отправлю!.. Да, и Кариму передай, чтобы девок, которые с ней вместе с Юга ехали, хорошенько расспросил. Может, они что-то знают, да молчат… И ещё: чтобы в следующую субботу никого не привозил, ко мне важные люди должны приехать. Всё, можешь идти!
Почти бегом спустившись вниз по странным лесенкам этого генеральского «логова», и увидев, что неприятных пятен на машине за время его отсутствия заметно прибавилось, и что охрана генерала, сидевшая на первом этаже, едва заметно скалилась по этому поводу, начальник УР постарался быстрее уехать. Уже сидя в машине, достал из кармана новенький смартфон и проверил, как записался его разговор с генералом. Конечно, он собирал компромат на генерала, и конечно, был уверен, что это когда-нибудь пригодится… Но в этот раз на диктофоне не было ничего, только унылый шум упущенного времени!
– Вот, генерал! Вот, старый хрен! Ну, ничего, придёт и наше времечко… – Начальник УР прибавил газу и уехал в отдел повышать раскрываемость в своём районе.
– Ты уверен, что он тебя не «писал»? – спросил Айболит генерала.
– Конечно, писал! А кто бы не писал?.. Поэтому я и не забыл включить свои «глушилки». Они у меня хорошие! Они у меня замечательные. Знакомые ФСОшники в прошлом году поставили.
– Да ты помешался на этом, Михалыч! Вот, если бы не требовал отключать все камеры по этим твоим «субботам с девочками» в доме, и вокруг, мы бы знали сейчас, где твою девчонку искать! Но, зачем она тебе? Ну, сбежала – и сбежала! Сбежала – и ладно! Если пойдёт куда-нибудь и расскажет, ей же никто не поверит… Её же, в общем, и так нет! Иностранка, нигде не зарегистрирована! Нет ни в каких базах данных, нет паспорта, нет фотографии, нет ничего вообще…
Генерал как-то не по-доброму посмотрел на Айболита, которого специально сегодня попросил ещё раз по-дружески заехать на рюмку чая:
– Ты не понимаешь, Айдар! Ничего не улавливаешь… Собака ты сутулая! Негатив ты исписанный!.. Да, если бы уважаемые люди узнали, что я «пишу» их забавы на камеру, меня бы уже давно не было. Совсем не было, понимаешь! Да и дома этого тоже. И тебя, тоже, доктор ты залеченный! Я ж даю им гарантии, что всё будет чисто… Башкой своей отвечаю… И в этом весь смысл!
– Михалыч, я тебя уважаю, мы знакомы много лет. Ты вроде нормальным мужиком всегда был. Но, хоть убей, не могу понять, зачем тебе и твоим прокурорам, депутатам, начальникам всяким это вдруг стало нужно? Все эти девочки-недолетки? Что, на старости лет свежатины захотелось? Все эти ваши тайные банно-сексуальные «праздники»? Я же знаю, ты жалеешь потом этих несчастных девочек! В церковь ходишь, грехи замаливаешь… У них ведь вся жизнь испорчена, судьба поломана…
Оловянные глаза генерала приобрели новый блеск: – Нет у них никакой судьбы! И быть не должно! Зачем им такая судьба? И жизнь такая?.. А если забеременеют? Жалко мне их, понимаешь!.. Очень жалко… Поэтому, не нужно им жить совсем… Совсем не нужно!
Айдар, боевой врач, прошедший через «горячие точки», изменился в лице от услышанного. Ужас накатил на него откуда-то снизу. И он замахал руками перед собой, словно этот ужас стал вонять тяжёлыми испарениями. Теперь он понял, что случалось с этими девочками после того, как они попадали в этот дом… И тут же вспомнил свою недавнюю оговорку с предложением убить его самого, если ничего не поймет… Тогда он, Айдар, просто не успеет осуществить уже задуманное. И хорошо, что он не успел поговорить с Михалычем об этом. Айдар ещё не догадывался, что его друг генерал уже обо всём задуманном знает и участвует в плане по его использованию «в тёмную». Такое было принято решение. С тем, чтобы можно было всё потом свалить на Айдара…
Вероятно, теперь в этом доме такая оговорка «хоть убей!» могла быть истолкована очень даже буквально. И не смерти Айдар испугался, а нелепых обстоятельств, при достижении которых она могла случиться.
Раздражение усиливает ощущения. Айдар посмотрел на своего старого приятеля, которого, оказывается, совсем не знал по-настоящему, ожидая, что же, всё-таки, будет дальше… Но, генерал всего лишь послал его:
– Слушай Айболит, а не пошёл бы ты со своими вопросами… И назвал достаточно точный адрес, на который всегда можно было прибыть без помощи навигатора и других ориентиров.
Генерал надолго замолчал. Молчал и Айболит. Наконец, генерал, как хозяин дома и всего окружающего придомового пространства, в упор взглянул своими жидкометаллическими глазами на человека, которого по-прежнему считал своим лучшим другом, а, может быть, уже только делал вид, что так считал:
– Давай лучше выпьем как старые друзья!
– Только тебе могу сказать, больше, наверное, никому не смогу! Тяжко мне! Думаешь, не мучаюсь я? Вот живу как не в этой жизни, хотя и не слишком далеко от неё, как-то чуть в стороне… Моих грехов уже не замолишь, не замажешь, и не вычеркнешь! Скажу один раз, если не поймёшь – твои проблемы… Договорились?
То, что было произнесено после этого, тоже требует перевода на традиционный русский язык. Поэтому дословно я воспроизводить это не буду, иначе пришлось бы загадить всю страницу. Но смысл сказанного примерно такой:
– Ты же сам служишь, и знаешь, что когда поднимаешься по служебной лестнице, то в какой-то момент достигаешь определённых вершин. Потом ещё новых вершин. И так, пока не окажешься там, где уже не сам поднимаешься, а тебя должны поднимать, то есть, глубоко во власти. Власть – она ведь как та баба-дура. Сегодня с тобой, а завтра нет. Такова жизнь. И, чтобы удержаться на своей вершине, мы, эти люди, которые туда добрались, должны держаться друг за друга. Как звенья одной цепи. А что может являться самым крепким связующим звеном в этой цепи?.. Если ты думаешь, дружба, то жестоко ошибаешься. На этом уровне власти с тобой дружат, только пока ты нужен! Тогда что?.. Раньше это называлось круговой порукой. Да, только круговая порука может дать какие-то гарантии, что тебя не сдадут такие же как ты люди, которые сидят на соседней вершине, и пристально к тебе присматриваются… Только страх может удержать этих людей от подставы и предательства. Поэтому должна быть общая для всех тайна. Коллективная тайна участия в чём-то страшном… И, лучше, чтобы эта тайна была постыдной и мерзкой! Вот тогда это работает! Ещё как работает! Поэтому и существуют в мире всякие закрытые клубы, масонские ложи и секты, чёрт побери!.. Да, раньше на закрытую охоту ездили: бомжей гоняли по лесу, подпольные бои без правил устраивали, подпольные казино крышевали, другие забавы были… Но сейчас, когда и денег навалом, и всё есть, уже не модно это стало… Да и грязи много было! Но это грязь уже засохшая, под ковёр затёртая… А теперь нужен какой-то страшный грех, почти первородный… Ну, ты всё равно не поймёшь… Не тот разбег у тебя в жизни был… Вот на скотстве на этом мы все и повязаны… Да, ты бы видел их всех, когда им предоставился шанс воплотить свои скрытые гнусные желания в жизни, когда они могут физически ощутить чувство вседозволенности…
– Вот в прошлый раз Карим мне привёз такую чистенькую девочку – домашний цветочек! Ольгой звали, правда она говорила, что она не Ольга, угрожала нам… Да кто их там разберёт! Так ты знаешь, как на неё мужики набросились… И вдоль и поперёк использовали! Как будто со своими толстыми жёнами сто лет не спали. Проститутки и любовницы – это совсем не то! Сложности всякие там, а тут наивная непосредственность. О-о-о! Как она кричала, и как мы её любили… Слабая тоже была, но сладкая… Жаль, что одноразовая… Утром закопали мы её в лесу. Она это сама попросила, говорила, что не сможет с этим жить, что её все предали… Вот я и говорю: дай людям безнаказанность, так они такого натворят! Будут потом думать, как забыть. А девочки – они хорошие! Но зачем им потом жить? Будут мучиться, травма психологическая там, дети могут родиться, опять же проблемы всякие… И у неё, и у нас. Вот и жалею я их, девочек этих! Понимаешь?..
Казалось, что слова к этим мыслям генерал подбирал уже с трудом и жалел, что разговорился.
– Плесни-ка ещё в кружку, Айдар, там осталось… В ту субботу с прокурорскими недопили… И эту дуру с кухни потревожь, скажи, чтоб сменила наконец закусь.
Генерал как-то неожиданно для себя понял, что говорил уже не словами, а прямо так, поверх смыслов, какими-то острыми, торопливыми звуками, заменявшими ему временами речь. И не было в нём уже ни веры в Бога, ни другого умственного спокойствия. А было что-то страшное…
Вернувшийся с кухни Айдар молча сидел, оглушённый откровениями своего старого приятеля, который не один раз выручал его по жизни, и которого он знал ещё, когда тот бегал по городу простым сыскарём в капитанских погонах. Он тогда попал в госпиталь, где они и познакомились. И вот теперь, когда тот капитан стал большим генералом, и каждый день мог решать судьбы многих людей, Айдар понял, что не знает его настоящего. Конечно, не знает! И теперь ему не нужен совет генерала…
В голове было как-то сыро и грязно, словно мозги протерли грязной тряпкой. А ведь он собирался поговорить с Михалычем о своём горе и о том, что он уже задумал. Айдар ещё не знал, что его друг давно предал их прежнюю дружбу и что ему поручено контролировать действия Айдара до самого «конца». И принято это решение было в очень «высоких» кабинетах.
…Одиночество дано каждому человеку по праву рождения, но для генерала это внутреннее одиночество было явно велико, недетского размера, большое, просторное, тяжёлое, словно на вырост ему дано. И эта его манера говорить вне службы почти исключительно матом – воспринималась военным врачом как своего рода защитная реакция стареющего организма на хронический стресс. Помимо этого диагноза, Айдар давно знал и о других болячках своего приятеля. Поэтому и лечил их по мере возможности в перерывах между госпиталями и санаториями.
Всё-таки, удивительно, почему эта простая привычка существовать в окружающем пространстве почему-то называется жизнью. Айдар попытался взять себя в руки и уже больше не выпускать. Его ни на секунду не покидала личная трагедия, его личная боль. Поэтому начал придумывать, как покинуть этот ставший страшным, как ночной кошмар, как замок зачем-то придуманного Дракулы, дом.
– Михалыч, дорогой, тебе уже хватит! Поехали, я сам тебя отвезу к Наташе…
– Наливай, я сказал! – тут же огрызнулся генерал.
Айдар подумал, что, наверное, зря сказал про жену генерала Наташу, Наталью Ивановну. Забыл, что тому неприятно в последнее время вспоминать о ней.
Пока генерал делал карьеру, она состарилась. Вымученные отношения друг с другом ожесточили их, но имели свою историю. Он словно вычерпал жену, душевно разграбил, заставил страдать. А она так и не смогла родить ему детей, но не считала себя виноватой.
И теперь, если Наталья Ивановна начинала орать, то у соседей молоко убегало от страха, и в квартире появлялись летающие тарелки, домработница в полуобмороке закрывалась в туалете. Если Николай Михайлович начинал орать, то стены начинали рушиться, межэтажные перекрытия прогибались, поезда метро под землёй останавливались, а самолеты норовили вот-вот упасть. И казалось, что они оба уже не знали, что такое просто взять и остановиться, обнять и расплакаться. Любая вчерашняя жизнь не имела никакого отношения к сегодняшней. Поэтому дома у них было временами хорошо, но тягостно и пусто.
