– Я не знаю, что это такое, и не понимаю, чего вы хотите, – сказал фраа Ороло.
– Спилекаптор!
– А. Ты слышал о провенере и, раз уж попал сюда, хотел бы его увидеть и сделать движущуюся картину?
Мастер кивнул.
– Это допустимо, при условии, что ты встанешь там, где тебе скажут. Не включай! – Фраа Ороло поднял руки и приготовился отвести взгляд. – Мать-инспектриса узнает и наложит на меня епитимью! Я направлю тебя к ита. Они покажут тебе, куда идти.
И так далее в том же духе, поскольку канон включает много правил, и мы, на взгляд мастера Флека, нарушили их уже тем, что впустили его в деценарский матик.
Клуатр. 1. (староорт.) Всякое ограниченное, замкнутое пространство. (Фелена перед казнью держали в К., но тогда это слово не несло матических коннотаций значений 2 и др. (см. ниже), что часто сбивает с толку младших фидов.) 2. (раннесреднеорт.) Матик в целом. 3. (позднесреднеорт.) Сад или дом, окружённый строениями и считающийся центром или сердцем матика. 4. (новоорт.) Всякое тихое, пригодное для раздумий место, ограждённое от лишних впечатлений и помех.
«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.
Я поднял сферу, на время разговора с мастером заменявшую мне табурет, и движением пальцев против часовой стрелки уменьшил её так, чтобы помещалась в ладони. Пока я сидел, стла сбилась; лавируя ко входу в скрипторий между столами, стульями, глобусами и неспешно ступающими фраа, я подтянул её и расправил складки. В скриптории, сразу за аркой, сильно пахло чернилами. Возможно, потому что престарелый фраа и двое его фидов переписывали сейчас книги. Но я гадал, за какое время выветрился бы чернильный дух, даже если бы здесь не писали вовсе; в этом помещении израсходовали столько чернил, что всё пропиталось их влажным запахом.
Маленькая дверь в дальнем конце вела в Старую библиотеку, одну из самых ранних построек концента. Каменный пол, на две тысячи триста лет старше, чем в Новой библиотеке, был такой гладкий, что я почти не чувствовал его ступнями. Я мог бы идти с закрытыми глазами, позволяя ногам читать память, втёртую в плиты теми, кто проходил здесь раньше.
Старая библиотека непосредственно примыкала к клуатру: крытой аркаде по периметру прямоугольного сада. С внутренней стороны ничто не защищало его от ветра, кроме колонн, поддерживающих свод. С внешней стороны аркаду загораживала стена с дверями в Старую библиотеку, трапезную и калькории.
Всё, что я видел: резные книжные шкафы, каменный пол, оконные переплёты, кованые дверные петли и ручной работы гвозди, на которых они держались, капители колонн, дорожки и клумбы сада – обрело форму стараниями древних умельцев. На некоторые вещи (например, двери Старой библиотеки) ушла целая жизнь. Другие выглядели так, будто их играючи смастерили за вечер, но по такому снизарению, что они продолжали радовать глаз сотни и тысячи лет спустя. Одни были основаны на простых и чистых геометрических формах. Другие восхищали своей сложностью, заставляя ломать голову, подчиняется ли их конфигурация хоть какому-нибудь закону. Третьи являли собой изображения реальных людей, живших и думавших интересные вещи в ту или иную эпоху, либо общих типов: богопоклонник, физиолог, бюргер, пен. Если бы меня спросили, я сумел бы объяснить четверть того, что вижу. Когда-нибудь смогу объяснить всё.
Солнце било в сад клуатра, где трава и дорожки перемежались клумбами, грядами, кустами и редкими деревьями. Я потянулся через плечо, поймал кромочный край стлы и накрыл голову. Потом оттянул нижнюю часть, болтающуюся под хордой, чтобы бахромчатый край мёл по земле и закрывал ноги. Руки я спрятал в складки на груди, над хордой, и ступил на траву. Она была желтоватая и колкая, потому что дни стояли жаркие. Выйдя на открытое место, я взглянул на южный циферблат часов. Ещё десять минут.
– Фраа Лио, – сказал я. – Не думаю, что буряника входит в число ста шестидесяти четырёх.
Я имел в виду перечень растений, дозволенных к выращиванию «Второй заново пересмотренной книгой канона».
Лио был плечистее меня. Из пухлого мальчика он за последние годы превратился в крепкого юношу. Сейчас он сидел в тени яблони на сфере, уменьшенной до размеров человеческой головы, и, покачиваясь взад-вперёд, завороженно смотрел на разрытую землю. Кромочный край стлы Лио обмотал вокруг пояса и пропустил между ног, более или менее прикрыв срам, остальное свернул в тугой цилиндр, стянул по краям хордой и закинул за плечо наискосок, как скатку. Эту обмотку Лио изобрёл сам; желающих следовать его примеру не нашлось. Я должен был признать, что в жаркий день она удобна, хоть и выглядит по-дурацки.
– Фраа Лио! – позвал я снова. Но Лио немного чудной и не всегда воспринимает слова. Плеть буряники перегораживала мне путь. Я отыскал отрезок без колючек длиной в несколько дюймов, ухватился, выдернул плеть с корнем и махнул ею так, чтобы цветки задели ершистую голову Лио.
– Башка репейная! – крикнул я.
Лио опрокинулся назад, как будто я ударил его палкой. Его ноги взлетели вверх, опустились и упёрлись в яблоневые корни. Он вскочил: колени напружинены, подбородок прижат к шее. С потной спины посыпались комья грязи. Сфера откатилась и застряла в куче выполотых сорняков.
– Ты меня слышишь?
– Буряника не входит в число ста шестидесяти четырёх, верно. Но она и не включена в одиннадцать. То есть я не обязан сжечь её, как увижу, и внести это в хронику. Она подождёт.
– Чего? Чем ты занят?
Он указал на землю.
Я нагнулся и посмотрел. Не каждый рискнул бы так поступить. За краем стлы я не видел фраа Лио периферическим зрением. Считалось, что за фраа Лио всегда надо приглядывать краешком глаза, потому что никто не знает, когда ему придёт желание побороться. Мне больше, чем кому-либо, досталось от Лио бросков через спину, захватов, подсечек и подножек, а также ссадин от столкновения с его головой. Однако я знал, что он на меня не нападёт, поскольку я проявил уважение к тому, что его заинтересовало.
Нас с Лио новособрали восьмилетними, десять лет назад, как и весь наш подрост из тридцати двух мальчиков и девочек. Первые года два мы наблюдали, как четвёрка фраа постарше заводит часы. Команда из восьми суур звонила в колокола. Потом нас с Лио и ещё двумя сильными мальчиками отобрали в команду, которой отныне поручалось заводить часы. Точно так же восемь девочек из нашего подроста начали обучать колокольному искусству, для которого нужно меньше сил, но больше прилежания, поскольку некоторые звоны длятся часами и требуют неослабной сосредоточенности. Уже больше семи лет моя команда заводила часы каждый день, если не считать дни, когда Лио забывал прийти и нам приходилось справляться втроём. Последний раз такое случилось две недели назад, и суура Трестана, мать-инспектриса, назначила ему епитимью: полоть грядки в самое жаркое время года.
Оставалось восемь минут, но без толку было напоминать Лио о времени, пока мы не обсудим то, о чём он хотел поговорить.
– Муравьи, – сказал я, потом, зная Лио, добавил: – Муравьиное искводо?
Он хмыкнул.
– Два цвета муравьёв, фраа Раз. У них война. Как ни печально, вызвал её я.
Он поворошил ногой груду выдернутых плетей буряники.
– Война или бессмысленная беготня?
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – ответил он. – На войне есть стратегия и тактика. Например, атака с фланга. Могут ли муравьи атаковать с фланга?
Я еле-еле сообразил, что он имеет в виду «нападать сбоку». Лио выдёргивал такие словечки из старых книг по искводо – искусству долины, – как зубы из окаменелой драконьей челюсти.
– Наверное, муравьи могут атаковать с фланга, – сказал я, хоть и понимал, что вопрос содержит в себе ловушку и Лио атакует меня с фланга посредством слов. – А что?
– Да, могут! Ты смотришь на них сверху и говоришь: «похоже на атаку с фланга». Но как они совершают скоординированные манёвры, если на поле боя нет командира, направляющего их действия?
– Немного похоже на вопрос светителя Таунги, – заметил я. («Может ли достаточно большое поле клеточных автоматов мыслить?»)
– Так что?
– Я видел, как муравьи сообща уносят часть моего обеда, и знаю отсюда, что они могут координировать свои действия.
– Если я – один из ста муравьёв, толкающих изюмину, я чувствую, как она движется, верно? То есть они обмениваются информацией через изюмину. Но если я – одинокий муравей на поле боя…
– Репей, провенер сейчас начнётся.
– Ладно.
Лио повернулся ко мне спиной и зашагал прочь. Именно эта привычка обрывать разговор на полуслове, как и некоторые другие странности, создали ему репутацию слегка тронутого. Сферу свою он опять забыл. Я поднял её и бросил в Лио. Она отскочила от его затылка и подлетела вертикально вверх. Лио, почти не глядя, поймал её в падении. Я обошёл поле боя, не желая набрать на ноги бойцов, живых или мёртвых, и припустил за Лио.
Он гораздо раньше меня добрался до угла клуатра и юркнул наперерез толпе степенных пожилых суур: очень грубо, но так комично, что сууры только рассмеялись. Тут они влились в арку, загородив мне путь. Я позвал фраа Лио, чтобы тот не опоздал, а в итоге сам опаздывал с риском схлопотать нагоняй.
Актал. 1. (прото- и древнеорт.) Действие, сознательно предпринимаемое кем-либо, чаще индивидуумом. 2. (средн. и более поздн. орт.) Церемония, обычно проводимая коллективом инаков, в ходе которой матик или концент как целое совершает некое торжественное общее действо, сопровождаемое исполнением гимнов, кодифицированными движениями и другим ритуальным поведением.
«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.
В определённом смысле часы – и весь собор, и его фундамент. Однако, говоря «часы», обычно подразумевают четыре циферблата, укреплённые высоко на стенах президия – центральной башни собора. Циферблаты были созданы в разные эпохи, и каждый показывал время по-своему, однако все четыре были связаны с одним и тем же внутренним механизмом. Каждый сообщал время, день недели, месяц, фазу луны, год и (для тех, кто умеет их читать) много других космографических сведений.
Президий стоял на четырёх колоннах и почти по всей своей высоте имел квадратное сечение. Впрочем, чуть выше циферблатов углы квадрата были срезаны, так что получился восьмиугольник, ещё чуть выше восьмиугольник превращался в шестнадцатиугольник, а затем – в круг. Крыша президия представляла собой диск, точнее, сплюснутую полусферу, поскольку середина у неё была слегка приподнята для стока дождевой воды. На крыше размещались менгиры, купола и башенки звёздокруга, который управлял часовым механизмом и, в свою очередь, управлялся им.
За ажурной каменной резьбой под циферблатами прятались звонницы. Ниже от башни отходили аркбутаны; они упирались в верхушки четырёх башен, более приземистых, чем президий, но выстроенных по тому же общему плану. Система арок и ажурной каменной резьбы, соединяющая башни между собой, скрывала нижнюю часть президия и образовывала широкий внешний контур собора.
Над высоким каменным сводом было настелено плоское перекрытие. На нём стояла горняя дефендора. Её внутренний двор, окружающий президий, был закрыт сверху, обнесён стеной и поделён на кладовые и административные помещения; вдоль внешней стороны тянулся карниз, по которому часовые дефендората могли за несколько минут обойти собор и обозреть всю местность до самого горизонта (кроме тех участков, где её закрывали аркбутаны, колонны и башенки). Карниз опирался на десятки близко расположенных дугообразных опор, отходящих от стены внизу. На конце каждой опоры несли вечный дозор горгульи. Половина их (горгульи дефендора) смотрели наружу, половина (горгульи инспектора), выгнув чешуйчатые шеи, направляли острые уши и глаза-щёлочки на концент внизу. Между опорами, в низких матических арках под карнизом располагались окна инспектората. Редкий уголок в конценте не просматривался хотя бы из одного. Разумеется, все эти уголки мы знали назубок.
Светитель. (новоорт.) Почётное звание, присваиваемое великим мыслителям, как правило, посмертно. Прим.: этот термин был принят только на тысячелетнем конвоксе 3000 г. от РК, а до тех пор считался искажённой формой слова «просветитель». На камне, где буквы выбивать трудно, О часто заменялось точкой. Так появилась форма ПР.СВЕТИТЕЛЬ, либо, если резчику не хватало места, ПР.СВЕТ или даже ПР.СВ («проблема ленивого резчика»). В десятилетия после Третьего разорения, когда грамотность упала, «пр.» стало восприниматься как сокращение от «праведный», «профессор» или «преподобный», что привело к появлению формы «светитель» (теперь общепринятой) и даже «светой» (по-прежнему рассматриваемой как нежелательная). На письме во всех случаях используется сокращение «св». В некоторых наиболее традиционалистских орденах сохраняется форма «просветитель»; вероятно, так же говорят милленарии.
