Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца

Груз 200, история одной поездки (из письма отцу)

В часть пришла телефонограмма о том, чтобы направить похоронную команду из пяти человек (четверо солдат и один офицер). Ехать предстояло через Ростов-на-Дону в Амурскую область.

– Ты его опознавал, тебе и везти! – коротко сказал комбат.

Я был рад любой оказии, чтобы сорваться из части, так как последние несколько месяцев ожидал перевода в госпиталь на лечебную должность.

До Ростова мы доехали на электричках – поездов не было. Там я разместил солдат в частном секторе, благо деньги и сухие пайки у них были, да и жильё там стоило по 30 рублей с человека за ночь. Сам же остановился у друзей на квартире и начал собирать документы для отправки. В ростовском госпитале находится окружной морг, куда сводят всех погибших в Чечне и Северо-Кавказском округе. Здесь же опознают и наших врагов. Воюем по разные стороны, а ждём под одной крышей. Здесь же и криминалистическая лаборатория. Руководит службой мой однокашник по академии. Во время совместной посиделки в его кабинете и спальне я шутя сказал бывшему комвзвода:

– Юрка, в Чечне только и думаю, чтобы не попасть к тебе на стол раньше времени.

Посмеялись, выпили, и он стал хвастаться закромами морга. Морально я был не готов увидеть человеческие тела в таком количестве. Многие были неопознаны, особенно из сгоревших вертолётов. Хмель улетучился из мозга.

Через три дня все было готово. Под расписку получил в морге цинковый гроб, который, если верить афганской войне, прозвали «груз 200», так как весит он обычно около двух центнеров. В него срочники-санитары положили скелет, ржавый жетон с личным номером и новую военную форму. Внутри я плакал. Это больно. Я так и не вспомнил его лица. Он прослужил в нашей части всего три месяца. Ребята хотели поменяться с ним кителем, тельняшкой и берцами. Дескать, зачем добру пропадать? Всё равно запаяют и земле предадут. Я не разрешил. Вдруг родные вскроют цинк? Да и кощунственно это.

Затем цинк поместили в деревянный, из свежих некрашенных досок, ящик с опилками и заколотили. Ни флага, никакой иной военной эстетики. Не умеют у нас провожать в последний путь.

Оказалось, что на самолёте разрешается сопровождать груз 200 лишь одному человеку (по распоряжению коменданта города), и я передал солдат в одну из близкородственных частей, находящуюся в пригороде.

В аэропорту меня проинструктировали, чтобы на каждой станции обращался в комендатуру, и мне будут помогать за казенный счет.

Сначала я летел до Красноярска, где через четыре часа пересел на рейс до Читы, а оттуда двое суток поездом до пункта назначения. Местность там, конечно, дикая. Сопки, тайга. Порою едешь пять-шесть часов на поезде – и ни одного полустанка, лишь изредка попадаются избушки путейцев. Выходя на станциях, ощутил, что народ здесь живёт бедно. Стоят покосившиеся избушки, часть из которых уже заброшена. Скудно одетые людишки, бегающие вдоль платформы, либо что-то продают, либо пытаются что-то украсть, либо попрошайничают. Порою попадаются бывшие заключённые, внешность которых говорит сама за себя – такого в тайге встретишь и испугаешься его недоброго взгляда, который ничего хорошего предвещать не может. Они так подходят окружающей дикой природе, что порою кажется, что она выпестовала и выкормила их. Магдагачи, Могоча, Сковородино, Ерофей Павлович, Петровск-Забайкальский… Даже сами названия станций отпугивают.

Как-то постепенно моё желание продолжить службу где-нибудь на Чукотке или ещё какой-нибудь «отдалёнке» улетучилось, если не испарилось. Широка Россия! Но кого она кормит? Проезжая мимо вагонов с лесом, везде видишь надписи «Китай», «Япония».

На вокзале в Чите я ждал поезда около пяти часов и заметил, что два зала для пассажиров из трёх заняты китайцами. Они сидели на скамейках, на цеметном полу, подложив под себя циновки или просто картонки, играли в карты, громко причмокивая, пили «Балтику» из металлических блюдец-тарелок, ловко орудовали дервянными палочками. В магазинах Хабаровска иногда девяносто процентов ассортимента составляли китайские товары, причём не лучшего качества. На городских улицах на десять праворульных легковых автомобилей приходилась лишь одна машина отечественного производства.

Всё было так, как и должно было быть. Где грузчики, где военный патруль, где просто добрые люди помогали мне грузить груз 200 на тележку и затаскивали в вагон или салон. На конечной станции познакомился с военным комиссаром, который спустя час пригласил меня пообедать в местный ресторан с отдельными кабинетами. Меня это приятно удивило и порадовало. Здесь нам подали фирменное блюдо – пельмени по-амурски. Он расспрашивал меня про мою Чечню и рассказывал про свой Афган.

– Нет, «чёрных тюльпанов» у нас нет. Груз 200, иногда вместе с трёхсотыми, доставляют в Ханкалу обычными МИ-8, которым дали прозвище «чебурашки», – отвечал я ему, – там их собирают и переправляют в Моздок, оттуда самолётами в Ростов, где тела ждут похоронных команд.

Ну а после трапезы мы отправились делать дела. Нашли «газель», поставили туда деревянный ящик с цинковым гробом и выехали в маленький посёлок, что в восьмидесяти километрах от ж/д станции.

Тяжёло было видеть слёзы матери, смотреть в глаза родственникам, рассказывать о том, как был взят в плен их сын. Ведь никто из них так и не поверил результатам судебной экспертизы, что там лежат родные кости, а не чужое тело, и что завтра они собираются вскрыть цинк. Ведь с тех пор прошло почти два года. Через неделю в посёлке ожидают прибытия второго цинка. В морге я был свидетелем, как параллельно похоронная команда из солдат-срочников надевала тельняшку и камуфляж на обгоревшее тело десантника, который погиб в горящем вертолёте.

– Вы не останетесь на похороны, поминки? Завтра будет прощание!

– Нет, меня ждут в части! – ответил я. Наверное, смалодушничал, а может, и испугался, что побьют. Об этом рассказывали те, кто отвозили груз 200. Биться я не шибко боялся, гораздо страшнее смотреть в глаза тех, кто потерял близкого, кто ждал его уже третий год и, наверное, будет ждать всю жизнь.

Я вскочил в первый же подошедший поезд. Мне было всё равно, куда ехать, лишь бы оставить это место, где я себя чувствовал виновным в смерти молодого парня. Наверное, я трус и не готов нести бремя ответственности за глупую войну, уносящую жизни ни в чём не повинных. Или мне не хочется чувствовать себя убийцей этого парня?

Поезд привёз меня в Хабаровск, где я ещё не бывал. Но там меня ждало разочарование и неприятности. Оказалось, что столица края – довольно криминальный город и небольшие группировки специализируются на грабеже военных. Чудом и разумом я дважды смог избежать нападений и увечий. С первых минут нахождения на вокзале почувствовал повышенное внимание со стороны местных бомжей и других непонятных шатающихся субъектов.

Вначале ко мне подошли два псевдопьяных мужичка, которые пытались втереться в доверие и искоса поглядывали на сумку. Боковым зрением я заметил ещё двоих мужичков покрепче. Они внимательно следили за этой мизансценой, сопровождали нашу процессию и контролировали ситуацию вокруг. Пожав им руки, я вскочил в первый подошедший автобус, который увёз меня с вокзальной площади.

Дальнейшей моей задачей был поиск недорогой гостиницы, поскольку после четырёх дней дороги хотелось немного отдохнуть и избавиться от дорожных запахов. Но, к несчастью, мне попадались отели по сорок-пятьдесят долларов в сутки с человека. Так продолжалось почти два часа, пока я не набрёл на десятидолларовый номер. Увы, мест в нём не оказалось. В командировке министерство обороны оплачивает гостиницу из расчёта двадцать долларов в сутки. Тогда я решил, что буду дожидаться свободного номера в холле этой гостиницы, пока какой-нибудь номер не освободится. Попутно рассказывал администратору о нелёгкой службе военного, тем более в незнакомых городах. Видимо, что-то ёкнуло у неё, и она, с кем-то созвонившись, согласовала моё поселение в гостинице для лесников.

Это оказалось приятное деревянное здание, в котором пахло хвоей и пихтой. В подвале располагался магазин по продаже пихтового масла. Цена номера составляла три доллара с человека. Я даже поначалу заподозрил что-то неладное: уж больно дёшево здесь было и слишком приветливо со мной обращались. Поэтому перед тем, как лечь спать, я забаррикадировал дверь стулом и закрыл её на замок. Но, выспавшись, я понял, что мои опасения оказались напрасными, и отправился ближе знакомиться с городом: совершил пробежку по набережной Амура, попробовал салат из папоротника, пресервы из кеты, накупил книжек, намерил кроссовок, которые здесь чуть ли не в два раза дешевле, чем в магазинах Москвы и Питера. Для друзей-товарищей приобрёл знаменитые уссурийские бальзамы и настойки. В качестве сувенира прикупил себе китайских палочек для еды.

По возвращении в номер обнаружил, что ко мне подселили соседа. Им оказался лесник с Сахалина. Я прикупил пива, заварил картофельное пюре, у товарища была красная рыба и компот из клоповника (ягода, которая произрастает только на Сахалине, по вкусу напоминает изюм, по запаху – клопов), и мы душевно поужинали. Но ночью нужно было возвращаться на вокзал: мой поезд приходил рано утром, когда общественный транспорт ещё спит.

Уютно расположившись на жёстком, потрескавшемся кресле, я принялся за чтение новой книги «Пособие по психотерапевтической работе с сексуальными меньшинствами». До прибытия поезда оставалось четыре часа, и я планировал закончить книгу. Но оказалось, что сделать это не так-то просто. Откуда ни возьмись появились соседи, которые якобы «кого-то провожали». Они назойливо хотели со мной познакомиться и представлялись военными, которые участвовали в первой чеченской компанию. Я во время вояжей в военной форме стараюсь не распространяться о месте службы, тем более с незнакомыми людьми.

Они с гордостью показывали свои шрамы якобы от осколков (скорее от самопорезов), и мне было бы смешно на всё это смотреть, если бы я не чувствовал, что весь этот спектакль разыгрывался для меня. Чтобы снизить их напор, я представился военным психиатром, на что девушка и двухметровый верзила спросили:

– Значит, вы умеете отгадывать мысли?

– Конечно. Нас в армии ещё не такому учат…

Но, похоже, это их не напугало.

– Может, тебе сумку помочь нести? – спросил верзила.

– Я справлюсь, не переживай…

Но трое милиционеров с появлением актёров куда-то исчезли, а единственный выход на перрон пролегал через подземный переход, который не ремонтировался лет тридцать и освещался двумя тусклыми лапочками.

Объявили о прибытии моего поезда, а конца разговора так и не наступило. Я предполагал, что с бывшими сидельцами, а именно на них незнакомцы походили (двухлетний опыт работы в тюремных больницах давал о себе знать), мне не справиться. Но я решил не пасовать и в крайнем случае пожертвовать сумкой.

Выходя из зала ожидания, я заметил группу спортсменов в асиксах, направляющихся в переход. Конечно, сразу завязал знакомство, благо что общих тем для разговора было более чем достаточно, и благополучно с ними дошёл до перрона. Мои предположения, что меня ждали в переходе «для продолжения разговора о службе», подтвердились, и верзила напоследок гаркнул: «Ещё увидимся, служивый».

Уже в поезде я подарил спортсменам три пакета сока, правда, они так и не поняли, за что.

Из Хабаровска добрался до Улан-Удэ и на сутки отправился в гарнизон в родную часть спецназа. У них как раз отряд вернулся из командировки в Чечню. Встретился со старыми друзьями, вспомнили былое, совершили обязательный забег в ещё заснеженные сопки. Не смог удержаться от того, чтобы не съездить в буддистский дацан в тридцати километрах от Улан-Удэ. Несмотря на то, что было холодно и ветрено, мы стойко вытерпели ознакомительную экскурсию по территории дацана, познакомились с историей этой религии, нафотографировались на фоне буддийских символов, увидели единственное в России дерево Ботха, которое прижилось лишь в этом дацане. Ведь за два года службы в тех краях ни озера Байкал, ни дацанов я так и не увидел.

Из Улан-Удэ я вылетел в Ростов на самолёте. Здесь забрал из части своих солдатиков, которых там пристроили для работы на консервном заводе. Перед отъездом в часть мы решили немного пожить в Ростове. На выходные съездили в Таганрог на побережье Азовского моря – от Ростова это приблизительно полтора часа езды на электричке, – на побережье разожгли дрова и устроили праздничный ужин с купанием в море и прыжками через костёр. Так как по ночам ещё прохладно, то с наступлением темноты мы направились на поиски ночлега. По дороге набрели на ночную дискотеку в ДК «Комбайнер», вход в которую стоил дешевле, чем койка в дешёвой гостинице, и всю ночь провели в танцевальном марафоне. Ну а утром, первой электричкой, усталые, но довольные отправились домой.

Электричками добрались в город Владикавказ, где находится штаб нашей 52-й Армии и аэродром Гизель, откуда вертолёты перевозят пассажиров цвета хаки в Ханкалу. По дороге нас несколько раз останавливала и тщательно, порою даже чрезмерно придирчиво обыскивала милиция, но отпускала, ничего не находя и не подбрасывая.

Во Владикавказе уже неделю стоял зимний туман и вертушки не летали, поэтому мы также на электричках добрались до Моздока, а оттуда, переночевав в палатках на нарах со вшами, уже вертолётом до Ханкалы. Так прошла наша командировка. С солдатами я подружился, и мы ещё долго вспоминали ту поездку, которая поневоле соединила нас.

07.03.2002 г., Ханкала

За те несколько дней, что прошли, новостей у меня накопилось множество. Мне пришёл заменщик – майор из Шалей. Должность у него с понижением, но для него это лучше, чем увольнение из армии – его сделали крайним в гибели солдата. Два дня назад сделали акты о передаче дел и должности. Своё представление на перевод в госпиталь я тоже отправил.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Баррожирование – режим полета летательного аппарата.