Я тебя вижу
Раньше я любил оставаться дома один. Это было время свободы, но теперь, когда мать начинала куда-нибудь собираться, я нервничал. Раз в несколько дней она ходила в магазин за покупками, чтобы пополнить запасы. Меня с собой не брала, говорила, что я зря трачу деньги на всякую сладкую и вредную ерунду. Вспоминала меня ребенком… Она ушла поздним вечером. Я лежал и долго не мог уснуть. Слышал, как под одеялом бьется мое сердце. В квартире было очень тихо, за окнами тоже. Только в кухне еле слышно гудел холодильник.
Синица давно не прилетала и не стучала в стекло. Понятно, что птицы зимой не пропадут – найдут, где прокормиться. Но до чего мне было стыдно, что я обидел эту пташку. Наверное, не стоит зацикливаться на таких мелочах…
Раздался стук в дверь. Опять. Как в прошлый раз! Я не собирался повторять историю снова. Стук. Ожидание. Снова стук. А вдруг я ошибаюсь и это мама в очередной раз забыла ключи? Думаю, она бы позвонила на телефон. Хорошая идея – позвонить. Я набрал мамин номер:
– Алло? – ответила она.
– Привет, а ты где? – спросил я.
– По магазину хожу. А что такое?
– Да ничего. Так спросил. Ладно, пока.
Я повесил трубку. В дверь стучали с каждым разом все громче и настойчивее. Но это не продолжалось вечно. Я дождался, когда это прекратится. В квартире снова повисла тишина. Прошло минут двадцать, но на душе не стало спокойнее. Я боялся: вдруг остроносый до сих пор стоит за дверью и ждет меня.
Я поднялся с кровати, оделся в домашние вещи и пошел на разведку. В глазке никого. Пустая лестничная площадка. Но я чувствовал, что не все так просто, а потому слегка приоткрыл дверь и посмотрел на коврик…
Так я и думал! Там рассыпали горсть пшена. Желтые зернышки застряли в волокнах коврика и валялись по плитке. Это нужно было убрать, пока не вернулась мама. Мне хотелось скрыть от нее происходящее. Думал, так будет лучше.
Коврик для обуви я вытряхнул над унитазом, потом промыл под душем. Вернулся на лестничную площадку с веником и быстро замел в совок остатки пшена. Успел. Дело сделано.
Я уже заходил в квартиру и машинально посмотрел на лестницу выше. Он стоял там! Не двигался и не дышал, чтобы его не заметили раньше времени. Пучеглазый бродяга. Нос длинный, как спица. На лбу синие вены под грязной кожей. Я подавился собственной слюной и закашлялся, но не хотел показывать слабость и выругался:
– Что ты ходишь ко мне? Иди отсюда!
Бродяга растянул губы и прищурился. Я закрылся в квартире. Страх бил по ребрам, по вискам. В животе неприятная щекотка. Ощущение бессилия. Все из-за той синицы? Тогда плевать на мамины запреты! Лучше иметь дело с ней, чем с настоящим злом.
Я достал из шкафа немного крупы и насыпал на скат за окном. Если птица прилетит – пусть полакомится. Пока я ее кормил, к нам в квартиру никто не стучал.
***
Ударили морозы. Землю скудно присыпало снегом. На мне был серый пуховик, шапка и два толстых свитера. Но я так замерз, что не мог разговаривать. Хотелось поскорее добраться домой и отогреться.
Пришлось долго ждать лифт, повозиться с ключом, замерзшими пальцами, и пытка закончилась. Я, наконец, вошел в квартиру и сбросил рюкзак с плеч. Мама появилась из кухни. Она была суетливо-веселая. Редкое настроение…
– О! Пришел! Как у тебя дела? – спросила она.
– Да, обычно, – пробурчал я замерзшими губами.
– Обычно, обычно… Все у тебя обычно! – язвила мама. – С тетей Мариной поздоровайся.
Вот откуда эта суета. Пришла ее подруга с работы, с которой они иногда сплетничали обо всех коллегах. Это надолго! Я заглянул на кухню:
– Тетя Марина, здра…
Слова застряли у меня в горле. Дыхание перехватило. Это оказалась не подруга мамы. У нас на кухне сидел пучеглазый остроносый бродяга. Он развалился на стуле, положив на стол грязные руки с кривыми ногтями. Вонь, как с помойки!
Мама пролетела мимо и села напротив этого упыря. Она не замечала, кто сидит на нашей кухне! Я переминался с ноги на ногу, и что-то хрустело под подошвами тапок… Пшено! Им был усыпан весь пол.
Ущипните меня, чтобы я проснулся! Такого не бывает в жизни!
Перед остроносым стояла нетронутая кружка с чаем. Он смотрел на меня. Мама отхлебывала чай и весело рассказывала что-то, размахивая руками. Казалось, она абсолютно уверена, будто перед ней сидит подруга. Как же это было дико! Мать посмотрела на меня и сказала:
– Что ты вечно кривишься? Поешь давай и иди к себе в комнату.
– Аппетита нет. Не хочется… – ответил я.
Остроносый сильнее сощурился и улыбнулся еще шире. Морщины на его лице сжались гармошкой. Это у меня крыша поехала или у мамы? Как тут разобраться? Я ушел в комнату, но стоял у двери и слушал, как мать разговаривает сама с собой:
– А я тоже ему говорю: зачем тебе эта машина? У тебя уже одна есть! Ты лучше в квартире ремонт сделай… В таких условиях живет… Да не говори, Марин, я про то же!
Она думала, что ей отвечают, но остроносый молчал. Зачем он вообще пришел к нам домой и навел морок на мою мать? Хочет поиздеваться надо мной?! Меня грызла совесть, я не мог оставить маму наедине неизвестно с кем. Поэтому снова вернулся на кухню и сказал, что мне кое-что нужно. Мама вышла за мной и спросила:
– Чего тебе?
Я наклонился к ее уху:
– Мам, это не тетя Марина. Ты что, не видишь? Это не она!
– Юра, иди отдыхай. Не позорь меня. Придумал тут еще!
Мать толкнула меня в плечо и ушла обратно к своему гостю. Мне оставалось только ждать, чем все закончится. Уйдет ли остроносый или будет сидеть у нас до ночи.
За окном плавно кружил снег. Нетронутая горстка зерна, что я оставил для синицы, покрылась ледяной коркой. Не знаю, каким проступком я навлек на наш дом проклятье, но назад ничего не отыграть.
– Давай, Марина, всего тебе хорошего, – прозвучал голос мамы в коридоре.
Я выглянул из комнаты, и мои глаза округлились от ужаса. Она обнимала этого остроносого упыря. А он чуть ли не смеялся, глядя из-за ее плеча. Если бы он ко мне прикоснулся, я бы немедленно сжег свою одежду, а потом долго тер кожу мочалкой в ванне. От него же вонища на всю квартиру. Мерзость!
Мама закрыла дверь за скверным гостем и ушла к себе. А я целый вечер чистил кухню. Протирал стол и стулья с химикатами, выметал каждое зернышко пшена и двигал холодильник.
Можно было только надеяться, что остроносый удовлетворится этим визитом и больше не явится к нам. Он достаточно потрепал мои нервы! Что же все-таки случилось?
Может, недавно я прикормил вовсе не птицу, а несостоявшуюся беду? Похоже, я задобрил какую-то темную силу, но потом сам и отказался от своей доброты. Теперь беда вернулась в мой дом, чтобы, наконец, свершиться.
Я знал: произойдет что-то нехорошее…
***
В выходные мама всегда просыпалась после обеда, однако в ту субботу спала чуть ли не до вечера. Я ее разбудил, потому что начал беспокоиться. Вид у нее был нездоровый, но она старалась вести себя как обычно. Пришло время запасаться продуктами. Мама застегивала пальто и жаловалась:
– Что-то мне плохо. Такая слабость целый день.
– Так отдыхай, – ответил я. – Куда ты собираешься?
– Когда мне отдыхать? Дел полно. И от тебя никакой помощи не дождешься.
Сколько я не пытался уговорить ее поручить мне поход за едой, мама не соглашалась. Она не могла доверить это дело бестолковому сыну, и сама пошла в гипермаркет.
«Сейчас опять придет. Будет молотить в дверь», – думал я.
Это было ожидаемо. Только мать за порог и в дверь стучат. Я смотрел в окно. Снежинки плавали в воздухе и неспешно спускались на землю. Ни одного человека на улице. Будто весь город опустел и только я слышу этот стук.
Рано или поздно все прекратится. Он не войдет, если ему не открыть. Пусть стучит, пока кулак себе не отобьет. Остроносому просто нужна моя реакция, страх… да любые эмоции! Больше он этого не получит.
Стук в дверь.
Почему соседи не жалуются на этот шум? Разве они не слышат? Я смотрел в окно. Обледенелая горстка пшена. Снег. Фабричные трубы. Белый дым.
Стук в дверь.
Он не войдет, если ему не открыть! И вдруг зазвонил мобильный. Неизвестный номер. Я обычно не отвечаю на звонки от подозрительных контактов, но в этот раз почему-то взял трубку.
– Алло?
– Юрий, это вы? – со мной говорила незнакомая женщина. – Это городская больница. Ваша мама просила позвонить. Ей стало плохо в магазине. Она поступила к нам. Состояние пока неустойчивое. Приходит в себя и снова теряет сознание.
– Что?.. – телефон затрясся в моей руке. Я весь дрожал.
– Вы не беспокойтесь, она под присмотром врачей в реанимации.
Нет. Это плохо кончится. Мама умрет, если ничего не сделать. Я это чувствовал. Но что сделать? Что?! Надо заглянуть беде в лицо, попробовать договориться.
Я пошел к двери. Встряхнул дрожащие руки, сделал вдох и открыл. Остроносый сделал шаг к порогу, занес руку над полом коридора и разжал кулак. Посыпались желтые зерна. Клятое пшено! Я думал: «Провалился бы ты с ним!», но вместо этого делал виноватое лицо и шептал в отчаянии:
– Что мне сделать, чтобы это закончилось? Что сделать?!
Остроносый сощурился, открыл рот и бросил всего одно слово:
– Ешь!!!
Этого я не ожидал, но какой у меня был выбор? Моя мама умирала в больнице. Тут пойдешь на любые унижения. Я медленно опустился на колени, наклонился к полу, подобрал губами несколько зерен и стал жевать. На зубах хрустел песок, пшено оказалось горьким. Я поднял глаза.
Остроносый смотрел на меня сверху вниз. Ему не хватило этого унижения. И я сгреб пшено в маленькую горстку, снова склонился и продолжил есть. Клевал, как маленькая птица…
В следующий раз, когда я поднял голову, остроносого уже не было. Он ушел. Все обошлось… Маме полегчало этой же ночью. Она пришла в себя. Вскоре ее выписали из больницы. Мать вернулась такая же бодрая, как и была. Все у нее благополучно. А у меня нет…
По вечерам, когда ее не бывает дома, в мою дверь стучит остроносый. И я всегда открываю. Он рассыпает крупу на пол, а я встаю на колени и ем. Все для того, чтобы снова не случилось беды.
***
Так прошел месяц, а может, и больше.
Моя жизнь стала похожа на заключение в темнице. Тоску сменяло только глубокое горе. Я не мог вспомнить, когда в последний раз смеялся или хотя бы улыбался чему-то.
Куда подевалось солнце? Почему оно не показывается? Кажется, вечность прошла с тех пор, когда я ощущал его лучи на лице.
Я сидел в своей комнате. За окном бушевала метель, с бешеной яростью кружа снежные вихри. Небо – сплошная серая пелена.
Эта зима никогда не кончится. Я застрял в ней навсегда.
В мою комнату без стука зашла мама:
– Юра, твоя тарелка в раковине долго будет стоять? – спросила она, даже не взглянув на меня.
– Сейчас помою, – ответил я.
Мама и не думала уходить. Она продолжала стоять в дверях, будто ожидая, что я сейчас же вскочу и побегу мыть посуду.
– Когда?.. Или ты ждешь, что я ее вымою?
– Через пять минут.
– Это столько тебе нужно времени, чтобы встать и дойти до кухни? А ты не мог сразу после еды ее помыть?!
Мама тряслась от раздражения. Ее выводила из себя любая мелочь. Она бесилась от того, что я делаю и как, а если не занят ничем, так это вообще – повод для психоза.
«Как ты можешь позволить себе сидеть и смотреть в потолок, когда у меня каждый день завал!», – она раз за разом повторяла одни и те же слова.
Нам даже было не обязательно общаться в реальности. Я мог разговаривать с ней мысленно, всегда знал наперед все фразы. Однако даже в своем воображении не мог ее переспорить.
Я стоял у раковины и намыливал губку, а она сидела за столом и косилась краем глаза. Давила меня напряжением.
«Эх мама, тебя заботят такие мелочи, – говорил я про себя. – А в твое отсутствие ко мне приходит остроносый оборванец и заставляет есть пшено с пола. И если я не буду этого делать, то, скорее всего, ты умрешь. Я берегу тебя от беды».
Отмытая и насухо вытертая тарелка стояла в полке. Губка лежала на своем месте, полотенце висело на крючке. Мама могла бы промолчать, но она прошипела мне вслед:
– Вот нельзя было сразу так сделать?
Что за жизнь такая? Стать бы птицей, открыть окно и улететь. Пусть даже в мороз…
Вечером метель стихла, и за окном осталась только беспросветная темнота.
Мама сразу же собралась и куда-то ушла. Ей не сиделось дома в такие длинные зимние вечера. Я остался один на один с неприятным ощущением ожидания.
Знал, что остроносый придет. Он всегда приходил. Его присутствие всегда висело в воздухе, как запах гниющих отходов.
Неведомый человек, одетый в лохмотья. За это время я хорошо запомнил его лицо. Длинный нос, как птичий клюв, длинные грязные космы, выпученные глаза и рот, как рваный башмак с торчащими гвоздями. И вонь, как из помойки…
В мертвой тишине раздался стук. Тихий, но четкий.
Я не заставлял его ждать, а сразу подошел к двери и открыл. Снова это лицо со злобной улыбкой и безумными глазами.
Одна его рука, как всегда, висит расслабленно, а вторая сжата в кулак. Остроносый опять принес мне угощение.
Я не трясся от страха, а чувствовал только абсолютную беспомощность, с которой я давно смирился. В моей душе была холодная пустота, и ни одна мысль, ни одно желание не могло через нее пробиться.
Остроносый разжал кулак. На пол посыпалось пшено. Ему больше не приходилось говорить, что надо делать. Я сам опустился на колени, привычно сгреб крупу в горстку, склонился ниже и взял губами горьковатые твердые зернышки.
«Какое же я ничтожество, что позволяю ему делать с собой это. Я должен за себя постоять», – эта мысль взялась из ниоткуда.
Такая ясная и неожиданная идея. Неужели я способен?..
Наевшись сухой гадости сполна, я медленно поднял голову. Оборванец ушел. Его шаги затихали где-то наверху.
Мне стало интересно: «Куда он направляется? Почему не к выходу? Собирается выпорхнуть из окна, как птица?».
Не сдержав любопытства, я тихо вышел в подъезд и, стараясь не издать ни шороха, начал подниматься по ступенькам. Этаж за этажом.
Лохмотья шелестели по полу. Я нагнал остроносого, робко выглядывал из-за перил. Теперь нас разделял один пролет.
Оборванец достиг последнего этажа и влез на железную лестницу, что вела на чердак.
Я смотрел, как он взбирается по перекладинам и пропадает в черном люке. А затем грохнула крышка, и я вздрогнул от резкого звука.
Так значит, остроносый живет на чердаке? Он приходит оттуда? Пока я не знал, что мне делать с этими знаниями…
Ночь прошла в бессоннице. В голове крутились злые мысли. Во мне накопилось много гнева, который я не мог выплеснуть. Это чувство пришло на смену беспомощности. Я понял, как сильно ненавижу остроносого, который наслаждался тем, что гнобил меня. Эта ненависть придавала мне сил. Хотя я пока и не понимал, куда их направить.
Обычное утро обычного дня. Сборы рюкзака, бессмысленные наставления матери. Она словно всегда ожидала от меня подвоха или позора. Я давно не обращал внимания на то, что она говорит. Какая разница? Можно хоть идеальным стать, а ее всегда будет что-то напрягать и раздражать.
Я молча стерпел все язвительные слова, чтобы она не хваталась за сердце, и вышел в подъезд.
Надо было идти вниз, но меня снова тянуло к верху. Что там сейчас на чердаке? Может, остроносый оборванец еще спит в утренний час, свернувшись в клубок? Я представил, как с размаху бью его ногой по согнутой спине.
Я поднялся на последний этаж, посмотрел на крышку люка. Проушины есть, а замка нет. Почему?.. А если купить замок в хозяйственном магазине и закрыть там этого негодяя? Он ведь не может открывать двери сам. Иначе бы не стучался ко мне в квартиру, а просто вламывался.
Руки легли на перекладину лестницы. Я сам не знал, зачем карабкаюсь вверх… Что хочу увидеть? Что хочу сделать?
Злоба сделала меня бесстрашным. Я откинул крышку и просунул голову в люк. Помойная вонь… Запах гниющих остатков курицы, банановой кожуры и кислого молока.
Темно. Только маленькие вентиляционные отверстия светились в глубине чердака. В них кружились снежинки.
Я поднялся выше, встал на пол и включил фонарик телефона. Луч света разогнал темноту, но смотреть было не на что. Комья пыли на полу, плесень на потолке.
Я посветил фонариком по сторонам. Сердце било по ребрам.
– Эй! Остроносый! – крикнул я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
Ответа не было. Только звук моего дыхания отзывался в ушах.
Наконец мне на глаза попалось что-то большое. Оно лежало на полу высоким бугром. Пришлось сделать пару шагов, чтобы свет фонарика достал…
Это было гнездо! Огромное круглое гнездо, свитое из соломы, старых тряпок и утепленное птичьими перьями. В углублении оказалось пусто.
От него несло помойкой. И гадать не надо, чья это постель. Вот где спит остроносый. Взять бы да раздербанить эту хреновину. Пусть вьет себе новое гнездо в другом месте!
Я не стал следовать своим мыслям. Решил пока оставить все как есть. Подумал, что вернусь сюда, когда придумаю ловушку для этого урода.
Мне было пора идти на занятия. Я подошел к люку, готовясь спуститься, но в тот же миг замер от испуга. Внизу, у подножия лестницы стоял остроносый! Он смотрел на меня, задрав голову. Щурил свои злобные глаза и улыбался.
Эта гримаса немого смеха лишила меня сил. Вся моя напускная смелость испарилась в одно мгновение. Какая же у него страшная рожа! Я с силой захлопнул люк и буквально рухнул на него, прижимаясь всем телом. Я сидел на люке, боясь пошевелиться, боясь даже вздохнуть слишком громко. За долю секунды в голове проносились десятки вариантов, что делать дальше, и все так же молниеносно отвергались, как невозможные. Во мне было столько решимости, но сердце ушло в пятки, как только я снова увидел это лицо!
Прошло много времени, и ни один звук не нарушил тишину. Наконец мне захотелось взглянуть. Осторожно, едва слышно скрипнув петлями, я приоткрыл люк и боязливо посмотрел вниз.
Остроносого там не было. Он снова пропал.
Не раздумывая ни секунды, я спустился по лестнице и побежал вниз.
В голову била тревога:
«Все это плохо закончится!».
***
Еще по дороге из школы меня не покидало гнусное предчувствие. Я не мог его объяснить, просто знал: дома что-то не так!
И едва переступив порог квартиры, я обомлел. Во все окна с неистовой силой бились десятки синиц! Они метались из стороны в сторону, как бешеные, их тонкие тела и быстрые крылья отбрасывали суетливые тени на стены, словно мигал свет. Мама носилась по квартире с веником от одного окна к другому, пытаясь прогнать пернатых агрессоров.
– Доигрался со своими птицами?! – заорала она.
– Я здесь при чем? – растерянно пробормотал я, наблюдая все это безумие.
– Ты же их кормил, сердобольный наш! – не унималась мама.
– Я ничего не делал! – меня накрыло волной непонимания и обиды.
Хотя… Она была в чем-то права. Это все моя вина! Это было наказанием за то, что я влез в логово остроносого!
Мама была вне себя от ярости:
– Делай с ними теперь что хочешь! Хоть иди покупай отраву, но чтобы их тут не было!
– Нет! Убивать их не буду! – категорично заявил я, понимая, что скорее сам умру, чем обижу мелких птах.
Никто не заставит меня причинить боль животному. Ни мама, ни остроносый оборванец… Нечаянный вопрос: кто из них больший монстр?!
– Ты скоро меня убьешь! – кричала мать, покраснев от напряжения. – Уже один раз довел меня до больницы! Я тебе сказала: сделай с ними что-то!
Она долго бегала по квартире, пока не выбилась из сил. Птицы тоже вдруг успокоились. Просто перестали врезаться в наши окна. Однако наступившая тишина казалась обманом. Слишком это просто. Слишком безобидно для наказания…
***
Вечер принесся в город вместе с густой метелью. И уже не птицы бились в наши окна, а пригоршни снега.
Мама со мной не разговаривала, но поддерживала атмосферу напряжения громкими звуками: ходя по квартире, она топала сильнее, чем обычно, если брала что-то из полок, то с силой хлопала дверцами. Ей надо было выражать свой гнев, не говоря ни слова.
Я не обращал на эти выходки никакого внимания. А вот внезапный резкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Это был он! Остроносый!
Но почему сейчас? Когда мама дома и сидит на кухне!
Я хотел опередить ее, но не успел добежать до прихожей, как она уже открыла дверь. В квартиру сквозняком влетел дух помойки. За порогом стоял грязный уродливый оборванец.
От страха у меня перехватило дыхание. Что сейчас будет? Мама закричит? Упадет в обморок? Что?! Время словно остановилось.
– Ой! Бабушка Шура приехала! – воскликнула мать и отступила в сторону, приглашая гостя в квартиру.
Меня как морозом прошибло. Бабушка Шура?! Но она умерла три года назад! В прошлый раз остроносый внушил маме, что перед ней ее подруга, а теперь прикинулся бабушкой… Как он заставил ее забыть о похоронах, на которых она громче всех рыдала?!
– Это не бабушка Шура, – прошептал я, схватив ее за руку. – Она давно умерла.
Мама резко дернула рукой и вскрикнула:
– Вот прям издевается надо мной! Да что за сын такой! Я тебя скоро в дурку сдам!
Я молчал. В кухне медленно тикали часы, отмеряя бесконечные секунды. Остроносый улыбался маме своей черной пастью с гвоздями.
– Ну что ты стоишь, глазами хлопаешь! – рявкнула она на меня. – Бабушка говорит: сумки тяжелые внизу оставила. Спустись, подними!
– Я никуда с ним не пойду, – упрямо ответил я, не спуская глаз с остроносого.
Мать замахнулась на меня.
– Вот сейчас как дам тебе! Какой же дурак! Невозможно с тобой жить!.. – прокричала она, а потом обратилась к остроносому. – Мам, я сама тебе помогу. Пускай сидит!
Она обулась в тапки, вышла за порог и подхватила этого упыря под руку.
Я не знал, что делать, поэтому просто стоял на месте и смотрел, как моя мать и остроносый бодрой походкой спускаются вниз. Хотя, может, я и не хотел ничего с этим делать, а желал отпустить. Их обоих!
За окнами выл буран. Мама так и не вернулась той ночью. И я знал, что она не вернется больше никогда. Мой зловещий враг забрал ее в наказание.
***
Следующие несколько дней я прожил один. Мне казалось правильным беспокоиться за маму, гадать, что с ней случилось, но все было не как в тот раз, когда она попала в больницу.
Я уже смирился, что больше ее не увижу и… наслаждался покоем!
Больше не нужно было терпеть бесконечные упреки, напряжение и скандалы. Квартира, что раньше казалась тюрьмой, превратилась в спокойное уютное убежище.
Однажды вечером, когда я сидел в кресле с книгой в руках, раздался знакомый стук в дверь. Сердце ухнуло в грудь. Он вернулся! Опять пришел надо мной издеваться!
Стук повторился настойчивее и громче. Собрав всю свою храбрость, я резко открыл дверь. Конечно же, это был он. Длинноносый пучеглазый оборванец с вечной глумливой улыбкой.
Из его кулака сыпалось пшено. А я смотрел на это, не чувствуя ни капли страха. Чем теперь он может мне угрожать? Моя жизнь уже разрушена. Я теперь сирота, временно живущий в квартире без взрослых.
– Е-е-ешь! – хрипло произнес остроносый, указав на рассыпанное зерно.
Меня охватила ярость.
– Сам жри! – я наклонился, зачерпнул горсть с пола и бросил ему прямо в лицо. – Подавись своим пшеном!
Остроносый подпрыгнул на месте, словно попытался улететь, как испуганная птица. Его глаза расширились от удивления. И он убежал! Просто убежал вниз!
Каким же трусом он оказался!
Потом я видел в окно, как оборванец несся по нашему двору. А за ним летела стая птиц. Они трепали его космы, дергали лохмотья. Остроносый размахивал руками, пытаясь от них спастись. И затем пропал в темноте.
***
Запасы еды иссякли. Доев последние крошки печенья, я взялся за пакеты с крупой. Гречка, рис, пшено… Я не варил себе каши, а ел прямо так, зачерпывая зерно горстями. Скоро оно перестало казаться мне сухим и жестким.
Тяга к подобной еде только усиливалась. Пшено казалось особенно вкусным. Как орехи с легкой горчинкой…
А глядя в зеркало, я замечал изменения в своей внешности. Нос стал тоньше и длиннее, глаза – большими и блестящими. Но это не вызывало во мне страха. Скорее – любопытство.
Однажды утром, завтракая остатками крупы, я услышал знакомый щебет. За окном кружила стайка синиц. Они смотрели на меня своими черными глазами-бусинками, и мне показалось, что я понимаю их безмолвный язык.
Не раздумывая, я распахнул окно. Птицы взметнулись в воздух, но не улетели, а лишь сделали круг и снова вернулись ко мне. Несколько смельчаков сели на подоконник и стали клевать пшено, что я им насыпал.
И тут меня осенило. Остроносый был не просто страшным существом, он был повелителем птиц! А я, бросив зерно ему в лицо, сам того не подозревая, сверг его с престола. И теперь я вместо него!