Стрелок. Несостоявшийся граф

Тогда его слова показались многим неуместными, но возражать никто конечно же не стал. Накануне вышел именной указ императора Александра II, проливший дождь наград на участников Ахалтекинской экспедиции. Помимо памятных медалей, бронзовых для нижних чинов и статских и серебряных для офицеров, медиков и представителей священства, жаловались чины, ордена, золотое оружие и много еще чего.

Не обошли и Будищева, грудь которого помимо памятной медали украсил уже теперь офицерский орден Святого Георгия четвертой степени, а эфес палаша – аннинский темляк[7]. Кроме того, за изобретение митральезы собственной конструкции, так хорошо проявившей себя в боях, последовало производство в следующий чин и денежная премия в десять тысяч рублей.

– Поскупились, – криво усмехнулся награжденный, оставшись наедине с хозяином.

– Не берите в голову, Дмитрий Николаевич, – поспешил успокоить компаньона Барановский. – Деньги, может, и не столь велики, но за них не стоит беспокоиться. Ваш «примус» это, как вы говорите, просто бомба! Спросом пользуются необыкновенным. Заказы, не поверите, расписаны на три года вперед!

– Расширяетесь?

– Да, – лицо фабриканта лучилось довольством. – Петру Викторовичу удалось выкупить хороший участок земли совсем рядом с моим. Думаем перенести туда сборочный цех.

– Это долго, – задумался Будищев. – Может, производить детали на сторонних предприятиях, а себе оставить сборку и наладку?

– Так и делаем, – улыбка делового партнера стала еще шире.

– Из-за бугра заказы есть?

– Из-за границы? – переспросил Барановский. – О, да! К тому же многие иностранные компании проявляют весьма, я бы сказал, недвусмысленный интерес. Даже господин Нобель, у которого я прежде служил, справлялся о возможности приобретения лицензии.

– Надеюсь, вы его послали?

– Не столь грубо, но в общем да, – улыбнулся с довольным видом Владимир Степанович, сохранивший не самые лучшие воспоминания о своем прежнем работодателе. – Внутренний рынок оставим себе в любом случае. А вот с экспортом, боюсь, не справимся. Но не извольте волноваться. Вы свои авторские отчисления получите при любом раскладе.

– Нисколько не сомневаюсь, – согнал с лица улыбку Будищев. – Просто, пока мы одни, я хотел кое-что уточнить.

– Вы, верно, о Гедвиге Генриховне? – помрачнел фабрикант.

Новоиспеченный подпоручик на мгновение окаменел лицом, но затем кивнул и испытующе посмотрел на своего компаньона.

– Что же, вы правы, нам надобно переговорить, – помялся Барановский, затем набрал полную грудь воздуха и решительно заявил: – Мой друг, вам необходимо порвать все отношения с этой женщиной!

– Вот как?

– Именно! Это необходимо и для вашей будущей карьеры, и для нашего дела, кое вы именуете на английский манер – «бизнесом».

Последнее слово Владимир Степанович проговорил так, будто пробовал его на вкус, после чего с легкой опаской взглянул на Дмитрия.

– Продолжайте, я слушаю вас, – нейтральным тоном отозвался тот.

– Вы знаете, что она вовсе не Берг и уж совсем никоим образом не Гедвига Генриховна? – продолжал компаньон.

– Догадывался, – не стал раскрывать степень своего посвящения в тайны бывшей сожительницы Будищев.

– Но она – жидовка! – воскликнул Барановский, по всей видимости, уставший носить в себе эту тайну. – Видит бог, у меня нет предрассудков, но страшно подумать, что было бы, успей вы обвенчаться. Вашей карьере во флоте пришел бы мгновенный и бесповоротный конец. До сих пор высший свет или по меньшей мере значительная его часть решительно осуждали графа Вадима Дмитриевича за его жестокосердие, то после такого афронта от вас может отвернуться даже тетушка.

– Я не собираюсь становиться адмиралом, и мне наплевать на титул, – криво усмехнулся Дмитрий.

– Это невероятно! – изумленно уставился на него компаньон. – Несмотря на все это, вы собираетесь жениться на этой особе? Ну, знаете, конечно, ваше постоянство заслуживает…

– Успокойтесь, пожалуйста, – поспешил прервать очередное словоизвержение Будищев. – Я не собираюсь жениться на Гесе Барнес, точнее собираюсь, но не на ней.

– Что, простите? – округлил глаза фабрикант, ошарашенный услышанным.

– Это вы меня простите. Все как-то не было случая рассказать. Завтра мы с графиней Елизаветой Дмитриевной Милютиной отправляемся к барону Штиглицу. Она вызвалась быть моей свахой.

– Погодите-погодите, – помотал головой от вороха свалившихся на него известий Барановский. – Дочь военного министра отправится к придворному банкиру просить для вас руки его дочери?!

– Примерно так.

– Хм. Прекрасная новость! Барон, я слышал, отчего-то строг к своей родной дочери, хотя души не чает в приемной. Но в достойном приданом он в любом случае не откажет, а подобный брак весьма укрепит ваше положение. А уж коли поверенной в ваших сердечных делах выступит графиня Милютина, то у него и не будет повода отказать вам.

– Я тоже так думаю.

– Но позвольте, в таком случае я вас решительно не понимаю. У вас есть все, чтобы обеспечить себе настолько блистательное будущее, что перед ним меркнет самая смелая фантазия, но вы продолжаете беспокоиться об этой, как ее там, Гесе Барнес? Непостижимо!

– Знаете, Владимир Степанович, – с задумчивым видом начал Дмитрий. – Все, что вы сказали мне сейчас о Гесе, и о карьере, и о бизнесе, я много раз говорил сам себе…

– И что же? – осторожно спросил фабрикант, когда молчание компаньона совсем уж затянулось.

– Я никогда не чувствовал себя большей дешевкой. Все это верно, все правильно, но я не могу бросить ее без помощи сейчас, когда она в беде. Оставайся наша Гедвига Генриховна популярной модисткой, процветающей владелицей мастерской, отвечаю, я бы даже вещи собирать не стал, а просто ушел.

– Вот оно что, – сочувственно покивал головой Барановский. – Понимаю. Но, если все так, как вы говорите, нет никакой беды, если вы окажете некоторую помощь вашей бывшей возлюбленной. Об адвокате я позаботился, передачи пока, к сожалению, не принимают, но это вопрос решаемый. Но, ради всего святого, не хлопочите о ней у сильных мира сего. Испортите себе репутацию, только и всего.

– Хорошо, но я хотел бы пообщаться с ее адвокатом.

– Это не трудно устроить. Завтра, я так понимаю, вы заняты, а послезавтра мы заедем к нему в контору и все обсудим.

– Отлично.

– Что же, вернемся к гостям, кажется, они нас заждались?

– А поговорить о делах?

– Но разве мы не о них только что беседовали? – изумился фабрикант.

– Не-а, – мотнул головой Дмитрий. – О главном вы мне и слова не сказали. Как обстоят дела с большим заказом на наши пулеметы?

– Пока никак, – вздохнул Барановский. – Примерно через три недели будет создана комиссия при Главном управлении артиллерии. Она и решит, нужно ли ваше изобретение нашей армии.

– Твою мать! – энергично высказал свою точку зрения Будищев.

– Все не так плохо, – поспешил успокоить его компаньон. – Флот готов заказать у нас по две митральезы на каждый боевой корабль первого и второго рангов и по одной для вооружения миноносок.

– Мелочь.

– Не скажите, Дмитрий Николаевич, не скажите. В нашем флоте этих маленьких кораблей почти сотня, да и более крупных совсем не мало. Объем более чем приличный.

– Это, конечно, хорошо, но я рассчитывал как минимум на пару тысяч пулеметов для нашей армии. Согласитесь, это совсем другие цифры.

– Господь с вами! – округлил глаза Барановский. – Ведь это верных три миллиона.

– Если с дополнительным снаряжением, то в полтора раза больше, – ухмыльнулся Будищев.

– Но нам столько и не сделать на нашей фабрике! По крайней мере, в приемлемые сроки.

– А Путилов на что? – вопросительно посмотрел на него подпоручик.

– Вместе с ним, разумеется, справимся, – не слишком охотно согласился компаньон, подразумевая, что Будищев свои авторские отчисления получит в любом случае, а ему надо еще и о собственном предприятии думать.

– Иностранцы интерес не проявляли?

– Ну не то чтобы совсем, – поморщился Владимир Степанович. – От князя Александра Батенберга приходили справляться.

– Это из Болгарии, что ли?

– Именно.

– Хм, и что же пожелалось его высочеству?

– Халявы, – усмехнулся Барановский, – так вы, кажется, говорите?

– Понятно, – засмеялся Дмитрий, чего-то такого и ожидавший.

– Володенька, Дмитрий Николаевич, ну где же вы? – заглянула к ним жена Барановского. – Гости без вас совсем уж заскучали.

– Уже идем, – отвечал ей муж, вопросительно посмотрев на компаньона.

– Простите великодушно, Паулина Антоновна, – повинился Будищев, – это я вашего супруга заболтал.

– Ничего страшного, но теперь извольте вернуться в общество, – мягко улыбнулась хозяйка дома.

Нельзя сказать, чтобы сидевшие перед бароном Штиглицем гости были нежданными. Напротив, его заблаговременно известили об их визите и цели появления. И тем не менее ни малейшего удовольствия от разговора с ними бывший придворный банкир не испытывал. Хотя, разумеется, вел себя в высшей степени любезно и предупредительно.

Будучи одним из самых щедрых благотворителей в Российской империи, Александр Людвигович хорошо знал и уважал сидящих перед ним Антонину Дмитриевну Блудову и Елизавету Дмитриевну Милютину.

Они обе принадлежали к высшим слоям аристократического общества Петербурга, обе прославили себя на ниве общественного призрения, обе остались незамужними. Впрочем, Милютина, кажется, будет исключением в этом смысле. В свете ходили слухи о ее недавней помолвке с князем Шаховским.

И вот теперь она, не успев выйти замуж сама, начала устраивать браки других! – с неожиданным раздражением подумал Штиглиц, оставшийся внешне абсолютно бесстрастным.

Так уж случилось, что барон не любил свою дочь, и даже просто разговор о ней нагонял на старого финансиста черную ипохондрию. Сына Людвига, напротив, почти обожал. Приемную дочь Наденьку, пожалуй, тоже, а вот Люсию…

– Так значит, ваши сиятельства выступают ходатаями господина Будищева? – холодно проскрипел Штиглиц, буравя пристальным взглядом своих гостей.

– Именно так, Александр Людвигович. Они с Люсией любят друг друга и просят ваше благословление.

– Весьма прыткий молодой человек, – покачал головой банкир. – Еще совсем недавно он просил у меня денег на открытие мастерской и ставил электрический звонок в квартире моего зятя. А теперь он сватается к моей дочери. Интересно, в каком состоянии он пребывает теперь?

– Дмитрий Николаевич, как вам, вероятно, известно, выслужил офицерский чин, да к тому же кавалер двух орденов, дающих право на потомственное дворянство, – веско заметила Милютина. – Согласитесь, весьма немногие сумели достичь подобного положения в столь короткий срок, начиная с самых низов.

– О, я нисколько не умаляю достоинств вашего протеже! Более того, я вполне уверен, что он сможет пойти еще дальше. Но все же…

– Мой дорогой барон, – печально улыбнулась Блудова. – Вы ведь старше меня и успели повидать всякое. На петербургском небосклоне вспыхивало много разных звезд, но долго ли они светили?

– Вы, несомненно, правы, – с легкой запинкой отвечал ей банкир.

Дело в том, что Антонина Дмитриевна была почти на полтора года старше его, но Александр Людвигович, будучи человеком воспитанным, не стал возражать даме.

– Мой племянник, как вам вероятно известно, изобретатель и промышленник. В годы нашей молодости это была не самая лучшая рекомендация, но теперь одетый в скромный сюртук коммерсант может иметь в свете не меньший вес, нежели блестящий кавалергард и флигель-адъютант.

– И это верно, – медленно наклонил голову в знак согласия финансист.

– Я вполне уверена, что Дмитрий сможет составить счастье вашей дочери и уж точно способен дать ей достойное содержание.

– Моя… м-м… дочь не нуждается в благотворительности.

– Это, вне всякого сомнения, так, – поспешила вклиниться в разговор Милютина, – но и господина Будищева нельзя назвать охотником за приданым.

– Вот что я вам скажу, милые дамы, – отвечал им после недолгого раздумья Александр Людвигович. – Если бы к моей дочери посватался граф Блудов, у меня не было бы повода ему отказать, но я никогда не соглашусь на брак своей дочери с безвестным офицером, будь он хоть трижды предпринимателем и изобретателем.

– Неужели вы не желаете счастья вашему ребенку? – воскликнула не ожидавшая такого вердикта Елизавета Дмитриевна.

– Напротив, я только о нем и думаю.

– Я вас услышала, господин барон, – сухо проронила Блудова. – Скажите, могу ли я переговорить с Люсией?

– Разумеется, но ее, к сожалению, теперь нет дома. Они с Людвигом отправились на прогулку.

– Вот значит как, – покачала головой Антонина Дмитриевна, поднимаясь из кресла. – Что же, нам пора.

– Не смею задерживать.

– А как же кофий? – растерянно спросил слуга, только появившийся на пороге кабинета с подносом в руках.

– В другой раз, голубчик, – мягко улыбнулась графиня.

Утро Будищева началось с того, что он заявился на их с Гесей квартиру и под сокрушенное оханье дворника сломал сургучную печать на двери.

– Это же полиция повесила, – попробовал возразить Ахмет.

– А я снял, – невозмутимо парировал моряк.

– Молчи, басурманин, – убежденно заявил швейцар – отставной солдат с медалью за безупречную службу на ливрее. – Их благородие знают, что делают!

– Точно, Антипыч! – ухмыльнулся Дмитрий.

Почтение швейцара к офицерам, вбитое в подкорку за долгую службу, было безоговорочным, а то, что постоялец не так давно был простым кондуктором, а до того и вовсе, смех сказать, купчишкой, не играло никакой роли. Раз государь произвел, стало быть, достоин и неча тут!

– Все же надо околоточному сообщить, – не унимался татарин.

– И кто тебя держит? – поинтересовался Будищев, проворачивая ключ с неожиданным скрежетом. – Если надо, так и вали со всех копыт, а у меня есть договор на съем этой квартиры, и я не собираюсь под мостом ночевать из-за того, что полиция ерундой мается!

Дворнику эта мысль показалась разумной, и он опрометью бросился вниз, после чего там вскоре раздалась трель свистка. И в самом деле, его обязанность сообщить, а дальше пусть у пристава голова болит о барских делах. А дело Ахмета – сторона!

– Приказания будут, ваше благородие? – почтительно поинтересовался швейцар, почтительно поедая глазами начальство.

– Пожалуй, что нет. Хотя, не знаешь ли, где моя прислуга обретается?

– Как не знать, господин подпоручик. Марфутка, то есть горничная, к соседям на третьем этаже перешла. Они как раз свою Лушку рассчитали, вот она и подсуетилась. А кухарка бедует. Не нашла еще места себе. Да и расплатиться с ней Гедвига Генриховна не успели. Прикажете позвать?

– Валяй, – кивнул Будищев, входя внутрь.

– Это мы мигом, со всем нашим удовольствием! – вслед ему отрапортовал бывший солдат.

Квартира выглядела нежилой. По полу разбросаны какие-то бумаги, непокрытая чехлами мебель сдвинута в беспорядке, дверцы шкафов распахнуты настежь, и все это покрыто толстым слоем пыли.

– Самки собаки! – не удержался Дмитрий, глядя на все это безобразие.

Нужно было что-то решать, то ли собирать прислугу и заниматься приборкой, то ли бросить все к черту и перебраться в другое место, выкинув из памяти этот период жизни. Под ногами его что-то хрустнуло. Наклонившись, он увидел, что это фарфоровая статуэтка, изображавшая не то пастушку, не то танцовщицу. Когда-то она заинтересовала Гесю, и он, не раздумывая, купил ей подарок, а теперь маленькая фигурка лишилась руки.

– Твою ж мать! – вздохнул Будищев.

В этот момент в дверь тихонечко постучались, скорее даже поскреблись. Открыв дверь, Дмитрий увидел девушку, служившую у них прежде горничной. Судя по всему, дела у нее шли неплохо. Новенькое платье с передником, белоснежный накрахмаленный чепец, еще более покруглевшее с их последней встречи лицо с милыми ямочками на щеках.

– Дмитрий Николаевич, – фальшиво всхлипнула она, – горе-то какое!

– Привет, – хмыкнул он.

– Как хорошо, что вы вернулись, – затараторила она, сообразив, что в ее сочувствии никто не нуждается. – Гедвигу Генриховну как забрали, нас почти сразу выставили. Даже собраться толком не дали, не говоря уж о расчете. А уж мы так за нее с Домной переживали, так переживали, а нам и неизвестно ничего!

– Так уж и ничего? – усмехнулся моряк.

– Говорят, – перешла на заговорщицкий шепот горничная, – что госпожа Берг вовсе даже не Берг, а жидовка по имени Геся Барнес, и она совсем не крещенная.

Вывалив на бывшего хозяина эту сногсшибательную, по ее мнению, информацию, Марфуша замолчала, выжидая, как тот отреагирует.

– Мы конечно же не поверили ни в одно это лживое слово, но все-таки люди говорят, – продолжила она, так и не дождавшись ответа Будищева.

– Ты что хотела-то? – скучающим голосом спросил Дмитрий.

– Расчет, – поджала губы девушка. – Мне Гедвига Генриховна за два… то есть три последних месяца не заплатила.

– Негодую вместе с тобой, – усмехнулся подпоручик.

– Что?! – не поняла его горничная.

– Я говорю, скоро твоя хозяйка вернется, тогда и спросишь у нее свои деньги, а я ваших дел не знаю. А теперь ступай с богом. Я слышал, у тебя новое место? Хозяева, поди, не обрадуются, что ты по чужим квартирам шлындаешь!

Не ожидавшая подобного ответа Марфа пошла пятнами и спешно ретировалась, бубня про себя, что так порядочные господа не поступают.

Примерно через полчаса появилась кухарка Домна и, увидев, что Будищев складывает разбросанные по полу вещи, тут же присоединилась к уборке.

– Доброго здоровьичка, Дмитрий Николаевич, – поприветствовала она его и тут же всплеснула руками. – Ишь, что ироды понаделали! Это же рази можно так с людями? Дайте-ка мне это, неча вам мундир пачкать.

– И тебе не хворать, – усмехнулся хозяин. – Как поживаешь?

– По-всякому, – не стала плакаться потерявшая место прислуга. – Мир не без добрых людей, помогли.

Выглядела она гораздо хуже Марфы. И одежда поплоше, и лицо не такое довольное, но прежде всего в глаза бросались ее руки, красные и натруженные. Судя по всему, женщина, чтобы прокормиться, подалась в прачки.

– С тобой Гедвига тоже не рассчиталась? – спросил Дмитрий.

– Да когда ей? – пожала плечами Домна. – Нам хоть собраться дали, а ее под белы руки и поволокли.

– И много задолжала?

– Так за последнюю неделю.

– Держи, – протянул ей пятерку хозяин.

– Да много это, Дмитрий Николаевич, – отказалась кухарка. – Тем более что неделя-то неполная вышла. Вы меня лучше назад возьмите.

– Бери-бери, – вложил ей в руки купюру Будищев. – Тут порядок еще наводить и наводить, продуктов опять же купить надо. Короче, не долби мне мозг, и без тебя есть кому. А что до места, так оно твое.

– Вот спасибо, – обрадовалась женщина. – Без места-то простому человеку худо. Да вы и сами, поди, знаете.

– Это да, – кивнул головой подпоручик, – я вот другого не знаю. Жандармы ничего не говорили, за что Гедвигу забрали?

– За что забрали, врать не буду, не знаю. А только в последнее время вокруг Геси вашей много разного народа крутилось. Все коробки какие-то приносили, потом уносили. Не тяжелые, но и не особо легкие. С бумагами, наверное, а может еще с чем. Я внутрь-то не лазила, не мое это дело. Да не смотрите на меня так, вестимо, знали мы, что Геся она, а не Гедвига. От прислуги разве такое утаишь?

– Вот как?

– Так вы сами, Дмитрий Николаевич, ее так называли, когда думали, что никого рядом нет. Опять же, наружность у нее, как ни крути, жидовская. Мы, правда, думали, что она из выкрестов, но то опять же не наше дело. В конце концов, жиды тоже люди, а плохого мы не от вас, ни от нее не видели.

Третьим квартиру Будищева посетил полицейский, очевидно вызванный дворником Ахметом.

– Здравию желаю вашему благородию, – рявкнул он, отдавая честь.

– Ефим? – удивился Дмитрий, узнав в городовом своего старого знакомого.

– Так точно, господин подпоручик!

– Не тянись, мы вроде не чужие люди.

– Э, нет, Дмитрий Николаевич, вы теперь в чины вышли, так что запанибрата никак нельзя!

– Ладно, как знаешь. Ты зачем приперся?

– Да как сказать, вашбродие, – помялся Ложкарев. – Не положено печати полицейские самовольно снимать.

– А жить я под мостом должен?

– Никак нет! Просто пришли бы в участок да сказали, мол, так и так, желаю вселиться в свою квартиру, и вся недолга! И начальству приятственно, и вам невелика канитель.

– Ладно, в другой раз не буду. Ты, кстати, как здесь оказался? Твой участок ведь на Выборгской стороне.

– Так мы люди подневольные, куда поставили, там и служим. Перевели меня.

– А штабс-капитан Деревянко?

– Уже капитан.

– Растут люди.

– Ага. Только я все еще на среднем окладе.

– Кто на что учился, братан. Кстати, ты в обыске участвовал?

– Нет. Это жандармы суетились. Они потом еще засаду здесь держали, а нас уж после вызвали, чтобы опечатать.

– Засаду?

– Ага. Только кто же так засады делает? Сначала шум подняли, прислугу выставили, а потом ждут, что сюда злодеи придут. Я чаю, политические не дурней уголовных, чтобы так подставляться.

– Понятно. Вот, значит, откуда столько окурков.

Городовой в ответ только пожал плечами, мол, бестолковые, что с них взять?

– Значит, не знаешь, что искали?

– Почему не знаю? Эту, как ее, литературу запрещенную. Вот.

– Нашли?

– А как же. Да то не беда, что книжки и эти, как их, прокламации были. Такой дряни, если поискать, в каждом доме на Невском найти можно. Нашлось кое-что и похуже.

– Это что же? – насторожился Будищев.

– Дык провода всякие. Механизмы. Из них, говорят, можно бомбу собрать.

– Какую на хрен бомбу! – поморщился Дмитрий. – Я ведь гальванер, у меня какой только электрики по всем закутам ни валялось. Дебилы, блин!

– Этого я не знаю, – пожал плечами полицейский. – Только все это барахло забрали, а вместе с ним и дамочку прихватили.

– Понятно.

– Осмелюсь спросить, она вашему благородию кто, жена?

– Нет. Просто жили вместе.

– Сожительница, значит. Ну, это не беда.

– В смысле?

– В том смысле, господин подпоручик, что вы за нее не ответчик. Вы же в это время в походе были?

– В Геок-Тепе.

– Ишь ты, с Михаилом Дмитриевичем, – в голосе городового прорезалось искреннее почтение. – Так вот, вы на царской службе, она тут одна. Откуда вам звать, кого она сюда приводила и с кем… эй-эй, не надо на меня эдак смотреть. Это я для примера.

– Хреновый пример!

– А в кутузку из-за нее лучше? Вы не смотрите, что в офицеры вышли, сейчас и благородных сажают. Не так, конечно, как при блаженной памяти Николае Павловиче, а все же.

– Ладно, Ефим, я тебя понял. Вот, держи за труды, – протянул ему трешницу Будищев, – да присматривай за моим домом. Опять же, если что узнаешь дельного, не поленись, сообщи. В накладе не останешься.

– Покорнейше благодарим, – не стал кочевряжиться Ложкарев и принял подношение. – В таком разе вам, пожалуй, заходить в околоток без надобности. Разве только знакомство с господином капитаном захотите возобновить. А коли нет, так я сам скажу, что квартира, мол, вскрыта в моем присутствии и никто самовольно печатей не ломал.

– Вот и славно.

С самого детства для Люсии не было ничего более приятного и увлекательного, как проводить время вместе с Людвигом. Они вместе гуляли, озорничали, радовались и горевали, обсуждали прочитанные книги и конечно же мечтали. И даже повзрослев, меж ними ничего не переменилось, а уж после тягот похода, увиденной крови, грязи и человеческих страданий для нее не было более близкого человека, нежели брат. Кроме, может быть, Дмитрия… Но это ведь совсем другое, не правда ли?

Мысли о Будищеве всегда вызывали в ней целую бурю чувств, с той самой поры, когда она увидела его впервые. Уже тогда он показался ей не таким, как все прочие. Да, он был одет, как простой мастеровой, но в нем чувствовалось какая-то внутреннее достоинство, сила и… незаурядность. Он говорил не так, как другие, смотрел по-другому, а уж о поведении и говорить нечего. А еще он спас от верной гибели Людвига.

И вот сегодня должна решиться ее судьба, а отец не допускающим возражений тоном велел им с братом отправляться на прогулку. Люсия хотела возмутиться подобным произволом, но брат удержал ее от слишком бурных проявлений чувств, а потом привычка повиноваться взяла верх, и она тихо прошептала: «Да, папенька».

– Ты что-то сказала? – заботливо спросил Людвиг.

– Что? – вздрогнула барышня. – Нет, я просто немного задумалась.

– Тебе следует быть сдержанной.

– Да, конечно. Хотя как я могу быть спокойной, когда речь идет о моей жизни?

– Не драматизируй.

– Как ты сказал?! – взвилась юная баронесса.

– Все, сдаюсь, – улыбнулся брат. – Скажи лучше, что ты закажешь?