Мортен. Охвен. Аунуксесса
– Опять же нашелся умник, пропитавший брагой и вином какие-то другие плоды. Уж как они преподнесли это угощение ближайшему носорогу – мне не ведомо. Но нажрался он с превеликой охотой, – говорил Охвен. – И, завалившись набок, уснул в беспамятстве. Прибежали радостные люди, расшвыряли по кустам подвернувшихся пьяных мартышек, тоже полакомившихся на дармовщинку, и ну, скручивать великана самыми прочными веревками. Ноги связали, сидят – радуются. Тут прежний умник от гордости своей решился на полное нахальство. Захотелось ему добыть с этого носорога кусок кожи. Совсем небольшой, чтоб в глаза заказчикам не бросался. Подумал, что на живом товаре этот кусок со временем заново отрастет. Кожа знатная, толстая. Подговорил он своих подельников, чтоб не мешали, и воткнул нож носорогу в зад. Тот сразу же пробудился от своих пьяных дрем и заголосил нечеловеческим голосом. Видать, обидно было великану очнуться спеленатому по рукам–ногам в унылом похмелье, да еще когда какая-то букашка задницу на флаг разрезает. Завозился гигант, засопел – но без толку, крепко держала веревка. А умник – знай себе, режет, доставляя настоящие мучения носорогу. У того даже слезы из глаз покатились.
Мортен живо представил себе плачущее животное с лицом Бэсана, и ему даже сделалось немного его жалко.
– Но, верно, не смогли люди просчитать всей мощи поверженного ими зверя. Дернулся он с такой силой, что даже чуть рог не отвалился, и вскочил на ноги. Веревки лопались одна за другой. Умник в это время закончил со своим занятием, но порадоваться особо не смог – сплющился под копытами беснующегося монстра. Остальные люди тоже бросились наутек, но разбежаться далеко не успели. Во-первых, потому что бежали в одном направлении целой группой, во-вторых, что спасительной ямы-ловушки на сей раз никто не подготовил. Носорог их всех потоптал до полной неузнаваемости, а потом убежал к ближайшему водоему, чтоб кровоточащую задницу в грязь запихать. Лоскут кожи остался лежать посреди побоища, где его и обнаружили через некоторое время. Много ли времени прошло с той поры – не знаю. Но вот какой-то умелец придумал из того лоскута вот эти ножны. Ножны из кожи с задницы носорога. И отменный инструмент, надо сказать получился!
Охвен протянул мне произведение искусства неведомого автора. Да, действительно, легкости они были удивительной, обрамлены направляющей для меча из белого металла (может, серебро?). Заклепки тоже слабо отсвечивали белизной. По поверхности виднелась вязь незнакомых знаков, словно неведомые руны. Форма, правда, была несколько непривычная, слегка искривленная.
– А почему они не прямые? – поинтересовался я.
– Да потому, что они под специальный меч. Такого оружия у нас пока делать не умеют. Вот, смотри, друг Мортен!
Охвен достал из-за спины за черную рукоять дивный меч. Казалось, он сделан из неведомого темного дерева с синим отливом, потому как по всему лезвию виднелись застывшие узоры, как структура на хорошо отшлифованном деревянном бруске. Меч был слегка искривлен, как плавная дуга. Но самым примечательным было то, что острие, от рукояти до жала, напоминало зубья пилы, не такие, правда, частые.
– Это что такое? – затаив дыхание, произнес я.
Охвен усмехнулся и воздел оружие над головой. Меч тускло заблестел.
– Это – Пламя! Такое он носит название. Это не просто меч. Это – часть чьей-то души, а, может быть, и вся душа.
Старик поднялся, все также держа Пламя, указующее в небеса. Потом встал в боевую стойку, слегка согнув и напружинив ноги и чуть заслонившись левой рукой, будто держа щит или дагу. Сделал несколько быстрых рубящих движений, отступил назад, прикрываясь. Меч с легким шипением разрезал воздух. При движении он уподоблялся синеватому отблеску пламени. Зрелище меня завораживало, к тому же исполнение Охвеном всех ратных ударов было идеальным. Он был мастером. И неспроста этот чудесный клинок был в его владении.
– Примерно, таким вот образом, – сказал он, убирая меч в ножны и присаживаясь на место.
– Круто, – сказал я. – Кто тебе такой меч выковал?
Старик слегка усмехнулся и задумчиво покивал головой:
– Достался мне он, как подарок. Скорее, даже, как плата вот за это увечье, – он похлопал себя по покалеченной ноге. – Мастер, сработавший этот клинок мне неизвестен. Каким образом сделали его таким прочным и, вместе с этим, гибким – мне неизвестно. Да я думаю, что никто не знает. Такие секреты передаются из уст в уста от мастера к наиболее талантливому ученику. Рассказывали, что клинок этот очень древний, что сделали его из небесного металла, и ржа его не берет. Честно говоря, я это специально не проверял, всегда ухаживал за оружием. Будто бы закаливали его на крови. Да не животной или там человеческой.
– А на чьей же тогда? Рыбьей, что ли? – удивился я.
– Есть многое, друг Мортен, на этом свете, что не поддается никакому закону нашему и восприятию. Потому как, не нашего это света.
– А какого же?
– Другого. Не пытай меня – сам не знаю. Есть же боги, у которых свои законы, нам не подвластные. Стало быть, есть и твари из вечного мрака, которые пытаются противопоставить себя богам. Они тоже сильны нечеловеческой силой. Вот мне и сказали, что когда меч этот создавали, то закаливали в крови существа не этого мира. Точнее, в крови оборотня.
Охвен замолчал, заворачивая ножны с Пламенем в большой лоскут кожи. Потом, бережно перетянув тесемками, убрал в свой заплечный мешок, с которым, судя по его потертости, он старался не расставаться во время своих былых путешествий.
Жутко мне стало от последних слов моего друга. Повеяло каким-то замогильным страхом. Люди, животные, рыбы, деревья, растения – мне понятны. Они рождаются, живут, могут болеть, потом умирают. Каждый в свой, отведенный ему богами срок. Так было всегда – и это закон. Но кто такие оборотни, вампиры, тролли всякие – мне было непонятно. А то, что не можешь познать – всегда настораживает. И пугает.
– Вот они его и чувствуют, стоит только обнажить, – сказал Охвен, вернувшись обратно.
Меня даже передернуло, озноб пробежал по позвоночнику холодными ногами.
– Что ты хочешь сказать? Тот вой, что раздался, вдруг, издалека и всполошил все наше стадо, он – оборотня?
– Меня предупреждали об этом, когда давали меч. Но никогда раньше я таких криков не слыхал. Может быть, потому что не было никого из этого племени вблизи, чтоб могли почуять Пламя? А, может быть, потому что раньше я обнажал меч только перед битвой. А там, знаешь, на всякого рода крики и вопли не отвлекаешься. Сам, порой, так кричишь, что потом тошно становится.
– Охвен, ты хочешь сказать, что где-то поблизости бродит живой оборотень? – спросил я, все больше начиная тревожиться.
– Ну, во-первых, оборотни вряд ли бывают живые. Они могут в нашем мире существовать, но вот жить – вряд ли. Он же мертвые по своей сути, – усмехнулся старик.
– Действительно. Но от этого едва ли становится спокойней. Сколько ни говори слово «еда», а кушать от этого меньше не хочется. А что – во-вторых?
– Во-вторых, мы же не можем знать, как близко должна быть подобная нежить, чтобы учуять это оружие. Может быть, он сейчас и вовсе на другом краю земли. Ну, а в-третьих, все это может быть не более чем случайное совпадение. Достал я клинок из ножен – а в это же время далеко в горах взревела тревожно росомаха или дикая кошка. У них голоса тоже не слишком приятны для нежного человеческого слуха.
Последний довод понравился мне больше всего. Какие там оборотни, какие нежити! Никто их и не видел давным-давно, может, и нет их вовсе! Слишком много потрясений за последний день: погибший неведомый воин, неприятности с Бэсаном, существующий недалеко от нас оборотень. Интересно, конечно, но как же приятно жить спокойно, без потрясений!
– Пойду я, Мортен, подремлю часок, – сказал Охвен, поднимаясь. – Вроде бы успокоился потихоньку.
– Ладно, – согласился я. – Могу я тебя попросить об одном деле?
– Научить мечом пользоваться? – улыбнулся старый викинг. – Так уж и быть, посмотрим, на что ты окажешься способным. Хотя учитель из меня, наверно, никудышный – не занимался я этим делом никогда.
– Я буду очень стараться, – покраснев до кончиков ушей, пробормотал я. Мне стало неловко, оттого, что все мои желания написаны у меня на лице, как оказалось.
Охвен ушел, а я принялся готовить обед, намазавшись для профилактики еще раз снадобьем Олли. В мечтах я был уже искусным воином, сумевшим выучиться за короткое время всем премудростям ратного поединка. Я даже представлял врагов, которым я даю отпор. Все они имели лица и повадки моего злейшего недруга Бэсана. Когда, в сотый раз поклявшись про себя, что стану достойным уважения мечником, я накрывал на стол, давясь и захлебываясь слюной, появился Охвен. Исходил слюной, конечно, я. Охвен желудком пробормотал мне нечто неразборчивое, но по интонации я догадался, что он предпочитает добрую трапезу дневному сну.
Как призрак материализовался из воздуха Бурелом, всем своим видом показывая, что это он просто так тут присел, просто отдохнуть слегка. Даже лицо свое собачье отвернул в другую сторону, только уши предательски вывернулись в сторону стола, поглощая песни здоровой пищи.
Да, еда была не с барского стола, но рыба, мясо и сыр присутствовали в различных вариациях. Квас и хлеб придавали столу законченный вид. Поблагодарив богов за угощение, мы принялись за трапезу. Может быть, потому что уже давно не ел в спокойных условиях, но настроение категорически повышалось. Охвен перестал хмуриться, Буренка прекратил нервно переступать с лапы на лапу, только козы продолжали бессмысленно жевать все на своем пути – ведь вся их жизнь состоит из еды. Или они едят, или, иногда, их едят.
– Да, жизнь-то налаживается, – отстранившись от стола, сказал Охвен.
– Угу, – ответил я. – Еще бы со стола кто убрал!
Бурелом с готовностью завилял хвостом.
– Не, ты конечно парень реальный, но вся твоя уборка – одно сплошное махание языком. А ты своим языком не только тарелки можешь чистить, но и свой зад, извините, вылизывать, – отмахнулся от него старик.
Собака, тоже изрядно перекусив вместе с нами, нисколько не обиделась, с хрустом потянулась и неторопливо затрусила к группе коз на инспекцию.
4
Лето набирало силу, дни следовали чередой: когда пасмурно и дождь, когда солнце и жара. Я наслаждался свободой. Правда, теперь в мои ежедневные занятия входили и упражнения с мечом, щитом, копьем, луком, ножом, другой самой разнообразной военной амуницией, а, частенько, и без всего. Охвен предлагал мне выполнять самые разнообразные упражнения. Я иногда просто диву давался, насколько занятные вещи он придумывал с заурядными предметами. Никаких упреков он не делал. Просто говорил:
– Немного неточно. Если хочешь – можешь повторить. Но всегда думай над тем, что ты делаешь. Вот когда без раздумий ты находишь правильное решение – значит, в бою тебе не надо будет отвлекаться на такие мелочи, сосредоточив все свое внимание на враге. Вот тогда все будет правильно.
И я повторял, увлекаясь, пока не слышал:
– Теперь идеально. Главное – не забудь движения свои и ощущения от них.
Мне очень нравилось, что Охвен никогда не смеялся над моей неуклюжестью. К тому же зрителей вокруг не имелось, поэтому я не стеснялся. Козы и пес – не в счет. Бурелом иногда подбегал ко мне и, думая, что я с ним играю, начинал бесноваться: носиться вокруг меня с блаженно-бессмысленным видом, игриво рычать и вставать на задние лапы. Потом, внезапно осознавая, что это вроде как-то несолидно для такого серьезного кобеля, чихал и трусил свирепо глядеть на бестолково опустивших уши коз.
Я продолжал навещать родную деревню. Но теперь, по рекомендации моего наставника, я старался проделывать весь путь бегом. Навещая родителей и сдавая свою поклажу, я еле переводил дыхание. Мама меня за это критиковала, а отец только усмехался. Зато обратно бежать было не в пример легче. Конечно, я брал с собой продукты и квас, но они все же не так тяжелы, как свежий козий сыр. И еще мне помогало лететь к нашему стойбищу чувство радости, всегда появляющееся у меня, когда я встречался, пусть даже и мимоходом, с Риссой. Она была чуть помладше меня, но ее улыбка заставляла меня видеть солнце даже сквозь грозовые облака.
Я долго не решался поговорить с ней, стесняясь слов и боясь насмешек, но, однажды, оказавшись лицом к лицу, непроизвольно пробормотал слова приветствия.
С тех пор мы начали разговаривать друг с другом при встречах. Хотя, большею частью мы просто улыбались, обмениваясь незначительными фразами. И это было очень радостно.
Позднее Рисса стала иногда навещать меня в моем летнем кампусе. Охвен в таких случаях брал Бурелома и отправлялся куда-нибудь на реку проверять сетки или в лес осматривать ловушки. Мы могли подолгу вдвоем беседовать ни о чем, улыбаясь друг другу. И мне не верилось, что это происходит со мной, а не с кем-нибудь другим.
На следующий день я с удвоенной энергией прыгал с камня на камень, крутя над головой сучковатую дубину. При этом требовалось сохранять равновесие и наблюдать еще, что изменилось на моем пути. А Охвен мог, профилактики ради, подбросить булыжник, ранее здесь не лежавший, или, наоборот, убрать что-нибудь, доселе всегда покоившееся на одном месте. Я толкал от груди большие камни то стоя, то сидя, а то и вовсе лежа. Я бегал по песку с каким-нибудь валуном в заплечном мешке. Я махал руками и ногами, сбивая листья с веток, на которые мне указывал старик. При этом я не забывал о своих обязанностях. А по вечерам, когда костер уютно потрескивал поленьями, я слушал рассказы про жизнь, которую довелось прожить моему наставнику.
Все это было для меня настоящим счастьем. Таким, о котором я и мечтать раньше не мог.
– Охвен, а почему твой меч с зубьями по лезвию? – однажды поинтересовался я.
– Что, хочешь в руках его подержать? – спросил меня старик.
Я вспомнил, как когда-то издалека донесся тоскливый угрожающий полу-вой, полу-стон, едва только клинок вышел из ножен.
– Да нет, наверно, – поспешно замотал головой я.
– Так как мне тебя понимать? Да? Нет? Или, быть может, наверно? – засмеялся мой друг.
Я смутился. Конечно, подержать в руках такое оружие – здорово. А уж поработать с ним – вообще мечта любого воина.
– Нет, не готов еще, – откашлявшись, произнес я. – Просто никогда такого не видел.
Охвен внимательно посмотрел мне в глаза. И, как мне показалось, с одобрением. По крайней мере, мне бы очень хотелось в это верить.
– Как ты помнишь, меч слегка скруглен. Им легче рубить. А когда лезвие проникает в плоть, то ты, вытаскивая Пламя на себя, как бы пропиливаешь этими зубьями глубже внутрь. Как пилой. Страшные раны можно им нанести.
Я невольно поежился, представляя себе картину удара. Жутко, но эффективно. Если против тебя враг, то думать о милосердии не приходиться. Либо ты его замочишь, либо он тебя. Всеми доступными способами, хоть зубами в глотку. И тут же в голову пришла мысль: «А смог бы я расправиться с Бэсаном?» В своем воображении я рисовал всякие планы мести, вплоть до того, чтобы закидать его с безопасного расстояния камнями. Но самым лучшим мне казалось встретиться с ним лицом к лицу с мечами наголо. Конечно, он гораздо опытней меня, прошел как-то посвящение в викинги, а, стало быть, обладает определенными навыками. Но до жути хотелось одолеть его в честном поединке. Однако смог бы я развалить его от плеча до пояса? Не знаю, честно говоря. Дело тут не в силе, взяв на вооружение такую волшебную пилку, какой мне теперь представлялось Пламя. Дело в другом. Представив, как живой Бэсан становится двумя мертвыми кусками мяса – мне стало не по себе.
«Да пускай себе живет», – милостиво подумал я. – «Однако, репу я ему когда-нибудь обязательно начищу!» И самому стало смешно, ведь этот звероящер одним ударом кулака может вбить меня в землю по самые уши.
Однажды Охвен достал лук, навалившись на него всем телом, натянул тетиву, покоящуюся до этого времени в укромном от солнца и влаги месте. Послушал, как она звучит, и довольно хмыкнул.
– Ну, что, викинг, как насчет того, чтобы немного пострелять?
Я, конечно, не возражал. С детства мы с ребятами баловались, сбивая из своих маленьких луков различные мишени: камни, полоски материи, натянутые между палками, задумчивых собак и заносчивых девчонок. Стрелялись мы без принуждения, баловства ради. В мишени свои я научился больше попадать, чем мазать. Впрочем, как и остальные ребята. Настоящие викинги учились пользоваться луком позднее, уже пройдя посвящение. Поэтому я обрадовался возможности поупражняться в меткости из настоящего боевого оружия, уже подыскивая глазами подходящий для мишени камень.
– Как, сможешь за сто шагов в человека попасть?
Я представил себе расстояние и неуверенно помотал головой из стороны в сторону. Пожалуй, далековато для меня.
– Все правильно. Наши луки могут прицельно бить не более ста шагов. А зачастую и менее. Потому как это для нас – всего лишь одна из немудреных воинских наук, которую мы одолеваем. Весьма поверхностно, если честно.
– Вот там, за морем, есть острова, на которых живут бриты, – продолжил Охвен, выбирая из пучка стрел особые, с тупым наконечником. – У них есть настоящие мастера, умельцы–стрелки. Они готовятся стать лучниками с самого младенчества. Их берегут и другой наукой особо не обременяют. Стреляют они каждый день с утра до вечера. А иногда и ночью. Год за годом. Начинают они понимать свой лук, как музыкант свое кантеле. Перед выстрелом, подняв смоченный в слюне палец, определяют ветер, смотрят в облака, угадывая там что-то. Их стрелы пробивают насквозь человека за тысячу шагов. Даже если он одет в прочную кольчугу. Да и луки у них особые, выше человеческого роста. Лучники их самолично делают, собирая из нескольких пород дерева: ясеня, вяза и еще чего-то. Стрелы – как маленькие копья. Они очень ровные, каждая сбалансирована с наконечником. Впрочем, делают их тоже мастера, знающие свое дело. Тетива из оленьих жил настолько тугая, что обычный человек ее и не растянет. Да, есть такие люди на тех далеких островах. Конунги им платят за услуги. И весьма недешево. Но у нас, хвала Одину, они не встречаются. Иначе, то, чему я хочу тебя научить – просто теряет смысл.
Охвен схватил пучок отобранных стрел и запихал их в колчан, который одел мне за плечи. Потом протянул лук:
– Я отойду на тридцать шагов. Потом подыму перед собой вот эту дубину, будто бы меч. И сразу можешь стрелять в меня. Стреляй по-честному, не рядом, а в меня, если ты достаточно меток. Стреляй, пока колчан не будет пуст. И как можно быстрее.
Когда Охвен отошел на положенное расстояние и замер с поднятой палкой, я слегка растерялся. Конечно, я знал, что настоящие викинги могут отбивать стрелы мечом, но теперь почему-то меня охватило некое беспокойство.
– Давай, Мортен, начинай. Одну стрелу за другой. Как можешь быстрее.
Я поднял лук, внутренне махнул рукой на способность Охвена отбиваться, точнее, на неспособность – все-таки я сомневался, что с такого расстояние ему удастся отразить стремительно летящую стрелу. Прицелился в середину груди и спустил тетиву. В принципе, ничего страшного не произойдет, даже если старик оплошает. Синяк, в худшем случае. Но шанса пожалеть его, Охвен мне не оставил. Палка в его руках пришла в движении, описывая вправо и влево ровные круги, между делом, отбросив мою стрелу, как назойливую муху.
Я потянулся за следующей, потом еще за одной, и еще. Теперь я уже не сомневался, а испытывал даже некоторое чувство азарта, стреляя так часто, как только мог. Конечно, некоторые мои стрелы летели вовсе далеко от Охвена, так что он на них даже не отвлекался, а одна вовсе упала у моих ног. Лук при этом издал тетивой непристойный звук, а я сквозь зубы выругался на себя, чувствуя, что краснею.
Наконец, все стрелы исчерпались, можно было бежать за новой порцией. Но вот только, надо ли было? Охвен поманил меня к себе, жестом показывая, что мне предстоит теперь собрать все, что он тут насбивал. Он нисколько не запыхался, дыхание было абсолютно ровным, будто и не махал палкой только что.
– Вообще-то от твоих стрел можно было бы и без всяких выкрутасов отбиться. Только ты не обижайся, – поспешно добавил Охвен, хотя я обижаться не собирался, прекрасно осознавая, что из меня стрелок, как из навоза копье. – Главное, чтобы ты заметил сам принцип этого дела. Можно отбиться даже от нескольких лучников. Если они, конечно, стреляют друг в друга, а не в тебя.
Я улыбнулся, представив себя мечущимся между целящимся друг в друга стрелками.
– Вот это правильно – переживать и расстраиваться нет повода. Пока. В действительности, если несколько человек пытаются стрелять тебе в грудь, а не в спину, то есть, ты их видишь, то можно не допустить до своего тела ни одной подлой стрелы.
– Это, наверно, просто чудо. Такому, как мне, никогда им не овладеть.
– Ерунда. Если мы с тобой все правильно сделаем, то уже через неделю ты сможешь махать палкой так же, как и я только что.
Неделя прошла быстро, как ночной полет с высокого ложа на жесткий пол. Бац – и уже я стою, сжимая перед собой хорошо отбалансированную и подогнанную по руке палку. Ее я старательно сделал для себя, потому что теперь мы с Охвеном тешим друг друга поединками на деревянных мечах. Но сейчас я внимательно смотрю на своего друга, который с полусотни шагов целится в меня из лука. Кажется, что его стрела точно намеревается попасть мне в глаз.
Хоп – чуть качнулась верхняя лука, но я начал движение своей палкой–мечом чуть раньше. Как со стороны я видел, что стрела уходила чуть вбок от моей головы, но, тем не менее, я ее сбил. Времени для радости не было, потому что вослед первой уже неслась вторая, более точная. Ее путь должен был закончиться как раз посреди моей груди, но и она упала на землю, теперь совсем безобидная. Еще пара стрел была успешно обезврежена мной, потом наступила пауза, во время которой я отчетливо услышал гневный крик откуда-то сбоку:
– Дураки!
Охвен опустил лук, я прекратил крутить палку. Сердитая Рисса смотрела на нас, переводя взгляд с одного на другого.
– Какие дураки! – опять прокричала она и, отвернувшись, быстрым шагом пошла прочь.
Я посмотрел на Охвена и пожал плечами.
– Чего стоишь, дурень? Беги, догоняй! – сказал он мне.
Я и побежал, на ходу недоумевая, чего же это Рисса так рассердилась.
Догнал я ее быстро, но она все время отворачивала от меня свое слегка покрасневшее от гнева лицо и разговаривать не желала.
– Да объясни ты, чем же я тебя прогневал? – клянчил я, не получая ответа.
– Прости меня, если я обидел тебя! – не отставал я.
Наконец, отчаявшись получить хоть какой-то ответ, я остановился и сказал:
– Ты – самая красивая девушка, которую я только видел!
Сказал – и испугался, не зная чего. Наверно, того, что после этого признания, как честный человек, я обязан жениться. Только на ком? Рисса, наверняка рассмеется мне в лицо и уйдет, не оборачиваясь.
Однако она не ушла. Наоборот, посмотрела мне в глаза уже совсем другим взглядом, в котором можно было прочитать все, что угодно, только не гнев и обиду.
– Ты знаешь, как я испугалась, когда увидела, что Охвен стреляет в тебя из лука! – сказала она, будто жалуясь. – Подумала, что у вас тут что-то страшное произошло.
– Ну что ты, глупая! – заулыбался я, очень польщенный заботой. – В меня теперь не так-то легко попасть. Охвен научил уклоняться от стрел. И стрелял он в меня лишь учения ради. Я тебе сейчас все объясню.
Я усадил Риссу на ближайший камень, предварительно смахнув с него рукой всякий сор. Девушка приготовилась слушать, от ее сердитости не осталось и следа. Я, заходил вокруг камня, выпятив грудь, как петух. Почему-то слова, с которых следовало мне начать свое выступление, никак не находились.
– Ммм, – промычал я для начала. – Теперь понятно, как можно из-под обстрела выйти. Мечом – раз – и стрела – вжик – в траву.
– Замечательно! – согласилась Рисса и очень серьезно, с пониманием, посмотрела на меня.
– Понимаешь, Рисса, тут такое дело получается. Когда какой-нибудь мутант норовит засадить в тебя стрелу, а то и две, и три для пущей важности, то его действия можно предугадать.
– А если не мутант?
– Да без разницы – хоть кто. Кроме, конечно, настоящих лучников с Британских островов. Те убьют того, кого захотят. Но они в природе крайне редко встречаются. Понимаешь?
– Понимаю, – сказала Рисса. – Только ничего не понимаю.
– Ладно, – согласился я. – Так вот. Стреляет этот нехороший человек в тебя. Целится, натягивает тетиву, задерживает дыхание – и в путь. Сам выстрел проходит всегда между двумя ударами сердца. Даже если стреляют несколько людей, то тоже между ударами сердца. Такая природа вещей, так получается гораздо точней, нежели лупить, как попало и навскидку.
На этот раз Рисса ничего не сказала мне, только понимающе покивала головой: правильно говоришь, дядя Федор.