Если «Цзо-чжуань», как показал Б. Карлгрен, была написана между 468 и 300 гг. до н. э., то при самом скептическом отношении создание «Книги Перемен» приходится отнести к более раннему времени, по-видимому не позже VII в. до н. э. А так как гадательные надписи на костях, доходящие до VIII в. до н. э., представляют более архаическую форму языка, чем в древнейших частях «Книги Перемен», то естественнее всего установить время ее создания между VIII и VII вв. до н. э.
Эндо указывал, что в «Книге Перемен» богато представлены образы природы, но совершенно отсутствуют образы моря[158 - Вспомним, что даосская литература, например, насыщена образами моря – особенно у Чжуан-цзы и в книге «Хуай-нань-цзы».]. Поэтому, полагает Эндо, «Книга Перемен», по-видимому, создана была в Центральной Азии[159 - По мнению Эндо – на Памире. Я думаю, что в этом сказалось влияние не деятельности, а индогерманистики, которое, по-видимому, испытал на себе этот японский синолог.]. Думается, вернее – в Западном Китае, ибо даже материалы «Цзо-чжуань» таковы, что нельзя не заметить особенно сильного распространения «Книги Перемен» в уделах Цзинь и Цинь. По-видимому, они – место ее создания. А так как в основном она родилась в условиях земледельческой культуры[160 - Основная антитеза: Свет (солнце) и Тьма (толща земли, на которой прорастает зерно), внимание к росту посевов и многие другие характерные черты памятника склоняют меня к этому утверждению. К главе VIII], то это тоже склоняет к тому, чтобы признать местом возникновения «Книги Перемен» удел Цзинь или Цинь.
Итак, основной текст «Книги Перемен» – первоначально гадательный, а впоследствии и философский текст, сложившийся из материалов земледельческого фольклора на территории уделов Цзинь или Цинь между VIII и VII вв. до н. э.
Глава VIII
Изучение «Книги Перемен» в комментаторских школах и дифференциация этих школ
Как известно, среди классических книг конфуцианства «Книга Перемен» уже с давних пор занимает первое место. Уже поэтому она не могла не привлечь к себе внимание китайских филологов. Кроме того, по своему языку и содержанию она принадлежит, пожалуй, к самым загадочным из классических текстов, поэтому, сколько бы раз ее ни интерпретировали комментаторы, она по-прежнему оставалась в том или ином отношении неясной, и всё снова и снова делались попытки ее объяснить. Такие новые попытки, безусловно, связаны с общим ходом развития философии и филологии Китая. Поэтому неудивительно, что вокруг «Книги Перемен» в Китае развилась грандиозная комментаторская литература. Чтобы судить о ее размерах, достаточно указать, что в «Сыку цюаньшу цзунму» упоминается около пятисот сочинений, посвященных так или иначе «Книге Перемен». Тут и собственно комментарии, и субкомментарии, и систематические трактаты, и обобщения теории, и рассуждения об отдельных деталях этой теории; тут и работы, посвященные собственно «Книге Перемен», и работы об апокрифической литературе, сложившейся вокруг нее. Одни авторы комментариев выступают именно как авторы, другие – лишь как компиляторы комментариев, принадлежавших прошлым поколениям. Одни авторы подчеркивают «объективность» своих суждений, другие – «субъективность»…
И это ведь еще не все, что написано на Дальнем Востоке о «Книге Перемен», ибо «Сыку цюаньшу цзунму» не учитывает множества даосских произведений на эту тему, включенных в «Дао-цзан» (даосский канон). Не учтены и работы японских ицзинистов, которых тоже было немало. Таким образом, литература о «Книге Перемен» – это целая библиотека достаточно внушительных размеров. Говорить о ней со всеми подробностями невозможно даже в специальной работе, но невозможно и игнорировать эту поистине грандиозную литературу.
Процесс развития философии Китая, как и всякий исторический процесс, столь многообразен, что можно изучать его с учетом самых различных его сторон, с большей или меньшей подробностью. Для нашей цели достаточно упомянуть, что этот процесс представляется не абсолютно равномерным, а развивающимся различными темпами на определенных этапах.
На фоне развивавшегося феодального общества Китая ицзинистическая литература складывалась следующим образом. В VI в. до н. э. – I в. н. э., в классический период китайской философии, во время образования различных феодальных школ, появляются «Десять крыльев» как продукт анонимного творчества ицзинистов. Традиция, как мы видели, приписывает некоторые из них или даже «Десять крыльев» полностью – Конфуцию. Я уже неоднократно говорил о совершенной ложности этого, ибо идеология ицзинизма и учение Конфуция по целому ряду основных положений – взаимоисключающие доктрины. Весьма важно понять, что «Десять крыльев» – это комментаторская литература, а не основной текст, но что очень рано (вероятно, уже в I–V вв. н. э.) они были столь тесно ассоциированы с самой «Книгой Перемен», что с тех пор в представлении наивной традиции слились воедино. Это уже указывал Оуян Сю. Во II–V вв. оформляется мантическая школа комментаторов, которая до известной степени связана с характерным для этого периода созданием религиозной, мистической и оккультной литературы. Однако под этой формой изложения мысли комментаторы начинают философское осмысление памятника. Особенно много в этом отношении сделали Ван Би, Хань Кан-бо и Чжэн Сюань. Первый из них обычно противопоставляется мантической школе. Это, по-видимому, относительно верно, ибо его комментарий не пользовался успехом у гадателей своего времени. Однако ошибочно резко противопоставлять Ван Би его предшественникам. Ознакомление с его комментарием и с комментариями его предшественников приводит к выводу, что в основном ему не удалось преодолеть современные ему формы комментирования «Книги Перемен», но тем не менее он, безусловно, предвосхитил дальнейший путь ее понимания.
Обычно принято полагать, что ханьские ицзинисты создали чисто мантическую школу, а сунские – чисто философскую интерпретацию. Это неверно, ибо у хань-ских ицзинистов было кое-что от философского понимания памятника, а комментарий сунского философа-филолога Чжу Си демонстративно сближен с мантикой.
Во II–VI вв., при создании религиозной философии даосизма (а потом и буддизма), большую роль играло символическое мышление. Понятия преимущественно облекались в символические образы (Гэ Хун в этом отношении типичен). Поэтому неудивительно, что и ханьские ицзинисты в подавляющем большинстве случаев интерпретируют текст с точки зрения символики триграмм, гексаграмм, отдельных черт и т. п. (не свободен от этого и Ван Би, а впоследствии и Мацуй Расю, систематически присоединявший к своему комментарию, в основном философскому, интерпретацию этой символики).
В VIII–X вв. буддийская схоластика так разработала технику мышления (понятийного и абстрактного), что сунские ицзинисты уже не могли довольствоваться столь примитивным методом интерпретации, как глоссы к символам и к числовым комбинациям. Они вынуждены были философски интерпретировать текст, чтобы быть в состоянии противопоставить свою школу разработанной и сложной буддийской философии. Правда, такая интерпретация достигает своей высшей точки лишь впоследствии у Вань И, целиком унаследовавшего традиции сунской школы, но значительно обогатившего се. Это ему удалось на путях синтеза сунской школы и буддизма, ибо он сам был буддистом и известен как автор одного из замечательных комментариев к «Виджня?на – мaтрасиддхи – триншика» («Тридцать принципов достижения меры познания»). Комментарий к «Книге Перемен» был написан Вань И в 1641 г.
Для уточнения и конкретизации вышеизложенного привожу образцы нескольких комментариев к «Книге Перемен». Вот, между прочим, что мы читаем в комментаторской литературе по поводу первых слов книги: «Творчество (Цянь). Начало, проницание, определение, стойкость».
Комментарий «Цзы-Ся чжуань» (вероятно, ханьский): «Начало есть зачало, проницание есть проникновение, определение есть гармонизация, стойкость есть правота[161 - Типичная глосса, почти непереводимая на другой язык. Необходимость таких глосс возникла вследствие отсутствия словарей.]. Гексаграмма Цянь наделена сущностью чистой силы света, поэтому она может выступать впереди всего существующего. Она всегда может быть первоначалом, открыть развитие, гармонично сочетаться, стойко и крепко не терять должного. Поэтому и благородный человек, сообразуясь с Цянь, реализует [ее] четыре качества. Поэтому и сказано: Начало, проницание, определение, стойкость»[162 - Это еще не столь типичное место. В дальнейших афоризмах встречаются и более символические объяснения. Но и здесь вступает сама гексаграмма как реально существующий символ (символ неба).].
Ван Би: «В комментарии «Вэньянь-чжуань» об этом сказано полностью»[163 - В «Вэньянь-чжуань» читаем: «Изначальное – это значит начало добра. Всепроницающее – это значит объяснение всего прекрасного. Стройное – это значит гармония смыслов. Незыблемое – это значит бытие факта. Благородный человек, воплощая в себе сострадание, достоин того, чтобы стоять во главе людей. Красота, выступая во всей совокупности [своих качеств], достойна быть в полном соответствии с высшим порядком [в поведении людей]. Наличие стройности отдельных объектов достойно быть [выражением] гармонии идей. Наличие незыблемой достоверности достойно быть [почвой для] возможности фактов. Лучшие люди осуществляют эти четыре высшие свойства души; поэтому о них в тексте сказано, как вечное небо изначальное, всепроницающее, стройное, незыблемое». К главе IX].
Кун Ин-да: «Творчество – это название гексаграммы. Гексаграмма – это символ, который выражает данную вещь, чтобы указать на нее людям. Сочетания из двух черт хотя и могут выразить силы Света и Тьмы, но они все же еще не могут быть образным выражением для всего, что существует. Они еще не составляют символа. Необходимы три черты, чтобы символизировать три мировые потенции. Они [эти 3 черты] описательно выражают образы Неба, Земли, Грома, Ветра, Воды, Огня, Горы и Низины и так составляют символы. В этом смысле сказано в „Сицы-чжуань“: „Восемь триграмм располагаются в ряд, и в них заключены образы“. Однако вначале, когда были только триграммы, они хотя и выражали образы всего существующего, но еще были недостаточны для выражения закономерности метаморфоз всего существующего. Поэтому их удвоили, и таким образом получились гексаграммы, в которых полностью изображены все предметно существующие вещи и исчерпывающим образом в них даны все возможные в мире события. Поэтому шесть черт составляют символ. Этот символ „Творчество“ собственно выражает Небо. Небо образуется полным собранием всех сил света. Поэтому этот символ состоит из шести черт света. Он называется не Небом, а Творчеством, потому что небо обозначает конкретный предмет, а творчество обозначает и самый предмет, и его действие. Поэтому в „Шогуа-чжуань“ сказано: „Творчество – это созидание“. То есть созидание является действием неба как предмета. Совершенномудрые люди создали „Книгу Перемен“, дабы при помощи ее показать человеку, что ему в его действиях следует принимать для себя за образец не небо как предмет, а действие неба. Поэтому они назвали этот символ не Небом, а Творчеством».
Итo Тoгай: «Когда начертана одна линия, то она символизирует свет и называется „нечет“. Это символ из основной полярности. Когда над ней прибавляется еще одна такая же черта, тот этот символ называется „великий свет“. Он включен в серию четырех символов. Когда еще одна такая же черта прибавляется над ними, то эта триграмма называется Цянь (Творчество). При помощи этих сочетаний из трех черт выражаются восемь основных триграмм. Они-то и имеются в виду в основном комментарии: „Внизу – творчество; вверху – творчество“. Когда над всей этой триграммой начертана еще одна такая же триграмма, то и вся она называется „Творчество“. Это первая из всех 64 гексаграмм. Так „Творчеством“ она названа в основном тексте. Черты в гексаграммах нарастают снизу вверх, и нижняя триграмма – это внутреннее, а верхняя – это внешнее. Все шесть черт этой гексаграммы световые, в ней и внешнее и внутреннее – творчество. Это чистая сила света, апогей созидания. И она называется творчеством, а ее образное выражение – небо. Изначальное – это великое; всепроницающее – это пронизывающее; стройное – это должное; нерушимое – это правое. Собственно этим говорится, что свойство наивысшей энергии – это с необходимостью достигать [способности] всепроницания и сохранять свою нерушимую правоту. Суждения относят это к абсолютному Пути Неба, и в этом смысле „изначальное“ есть начало извечного света. Значит, единая изначальная жизненная сила, распространяясь, пронизывает все беспрепятственно, и все сущее в своем рождении в каждом отдельном случае обретает эту силу и обладает своими возможностями. Эта ниспосланная сущность неизменна. Совершенномудрые люди, сообразуясь именно с ней (изначальной силой), подходят к миру. Итак, рождение и завершение всех категорий существ в конечном счете подчинены ее метаморфозам. По моему мнению, „изначальное, всепроницающее, стройное, нерушимое“ – это в основе своей мантический афоризм; это – удача для того, кому в гадании выпал этот афоризм. Он всего четыре раза встречается в „Книге Перемен“. В суждениях только в гексаграммах „Творчество“ и „Исполнение“ говорится, что то и другое „изначально“ – это хвала абсолютному Пути, на котором небо дарует и земля рождает. Хотя это и не основное значение этих слов, все же оно заслуживает того, чтобы быть принятым. В гексаграммах „Полнота“, „Последование“ термины толкуются в связи с контекстом, что, конечно, не вредит делу».
Чэн И-чуань: «Когда в глубокой древности совершенномудрые люди начертали впервые восемь символов из трех черт, то в них уже были выражены три мировые потенции: Небо – Земля – Человек. Начав с них, они удвоили эти триграммы, чтобы в них полностью выразить то, что проходит, как изменчивость во всем мире. Поэтому символы „Книги Перемен“ состоят из шести черт каждый. Удвоение триграммы «Творчество» образует символ „Творчество“. Оно – Небо. Но небо есть лишь внешний облик его (символа). Сущность же его – творчество. Это – созидание, но такое созидание, которое не прекращается ни на мгновение. Если мы будем говорить о небе в общих чертах, то оно – Путь мира, от которого невозможно отклониться. Если же мы будем подробно говорить о нем, то, как оформленное тело, оно – небо; как повелитель мира, оно – божество; как действующее с видимым успехом, оно – демоны; как действующее непостижимым образом, оно – дух; как сущность, оно – Творчество. Творчество – начало всего сущего. Поэтому оно и небо, и свет, и отец, и государь. „Начало, проницание, определение, стойкость“ – это его четыре высших качества. Начало – это зачатие всего существующего; проницание – это развитие всего существующего; определение – это выявление всего существующего; стойкость – это созданность всего существующего. Эти четыре высших качества присущи лишь символам Творчества и Исполнения. В прочих символах они меняются в зависимости от обстоятельств. Так, Начало является в основном величием добра, а Определение главным образом состоит в неуклонной устойчивости. Проницание и Стойкость по месту, занимаемому ими здесь, выступают как предикаты предыдущих понятий. О, как широка и велика идея этих четырех качеств!»
Чжу Си: «Гексаграммы – символы, которые начертал Фу Си. Целая черта – нечет, число Света. Творчество – созидание, сущность Света. Слово „Творчество“ в основном комментарии – название триграммы. Из них нижняя – символ внутреннего; а верхняя – внешнего. Слово „Творчество“ в самом тексте – название гексаграммы. Фу Си созерцал то, что наверху, и то, что внизу, и увидел, что чет и нечет – числа сил тьмы и света. И вот он одиночной нечетной чертой символизировал свет, а прерванной четной чертой – тьму. Увидя, что над каждой чертой света и тьмы появляются еще по черте света и тьмы, он снизу вверх приписал к ним еще и еще раз по черте света и тьмы и таким образом составил восемь триграмм. Увидя, что сущность силы света – созидание и что самое великое тело – небо, он назвал Творчеством триграмму, состоящую из трех черт света, и отнес ее к небу. Когда уже были готовы триграммы, они были дополнены еще тремя чертами каждая так, что сложились гексаграммы и получилось, что над каждой из триграмм были прибавлены еще раз все триграммы и получились 64 гексаграммы. В этой гексаграмме все шесть черт – нечет и свет; и вверху и внизу в ней – творчество; это – самая чистая сила света и высшее развитие созидания. Поэтому неизменны и название „Творчество“, и образ „Небо“. „В великом проницании полезна стойкость“. Это – афоризм, приписанный Вэнь-ваном для того, чтобы определить счастье или несчастье всего символа. Это так называемое „Решение“. „Начало“ – это великое; проницание – это развитие; полезное – это должное; стойкое – это верное и нерушимое. Вэнь-ван считал, что Путь творчества – это великое развитие, которое предельно правильно. Поэтому когда во время гадания выпадает эта гексаграмма и в ней ни одна из черт не изменяется, то это значит, что гадающему предстоит великое развитие, в котором необходимы правота и нерушимость для того, чтобы действие было на пользу. Только при них оно может быть доведено до конца. Вот зачем совершенномудрые люди создали „Книгу Перемен“: чтобы научить людей гаданию, по которому можно [понять] самый смысл появления вещей и вершения дел. В остальных гексаграммах дело обстоит так же.
Дяо Бао: «Первая мысль, которой начинается данная книга, – это рассуждение о Творческом пути, из которого исходит все, что есть. Так и в „Шуцзине“ речь начинается с Яо. В этом – начало преемственности наших царей. „Шицзин“ начинается с [брачной] песни „Гуань цзю“. Это – начало человеческих отношений. „Дайя“ начинается с обряда почтительности. Это – начало обрядов. „Чуньцю“ начинается с весны. Это – начало года. „Чуньцю“ начинается с указания на царя как на начальника людей. Таков общий метод, которым пользовались совершенномудрые люди древних времен. О слове „Творчество“ хорошо сказано в комментарии [Чэн И-чуаня; следует цитата, приведенная выше]. Такая цитата как раз может продолжить священный текст. Разве кто-нибудь из людей последующих поколений сможет прибавить к ней хоть одно слово? „Начало, проницание, определение, стойкость“ уже со времен My Цзян (упоминаемой в „Цзо-чжуань“. – Ю. Щ.) называется четырьмя качествами. Конфуций приводит их в комментарии „Вэньянь-чжуань“ и подробно и полно вскрывает их смысл. И только Чжу Си считает их гадательным афоризмом и говорит: „великое развитие, в котором полезны правота и нерушимость“. Я бы предпочел вернуться к четырем качествам, что не мешает им быть гадательным афоризмом. У меня все же остается сомнение в словах Чжу Си, когда он говорит, что „польза состоит в правоте и нерушимости“: дело выходит так, будто бы во время начала и проницания еще нет правоты; будто бы еще надо стараться быть правым. Тут что-то двусмысленное. В филологических работах иногда говорят, что в этой гексаграмме все шесть черт – чистый свет и что она может относиться только к небу, только к совершенномудрому человеку, а это начало, это проницание, это определение, эту стойкость только огромное, безмерное небо может вместить в себе. Нет достаточных слов, чтобы прославить его! К чему тут еще предостережения? Обе эти версии резонны, но в общем надо из них сохранить лишь то, что качества творчества отличаются от качеств прочих гексаграмм. Если объяснить слово „начало“ как „великое“, то этого мало. Ведь в решении же говорится о „Начале Творчества“ и о „Начале Исполнения“. В комментарии Ху говорится, что государь народа пребывает в начале; его советники слушаются начала; в уложении Шуня говорится о начальном дне, т. е. о начале годичного цикла культа; в „Чуньцю“ говорится о начальном годе; и Лю Бин-чжун при основании Юаньской династии предложил назвать ее – Юань, „Великое начало“. Во всех этих случаях слово „начало“ взято в том смысле, в котором оно применено в „Книге Перемен“, – как творческое начало, это именно начало созидания. Если же только, как Чжу Си, объяснять его словом „великий“, то с таким объяснением некуда деваться. Конфуций говорит: „Начало творчества – это начало, за которым следует развитие“. Вот это объясняет дело. В комментарии Чэн-цзы (Чэн И-чуаня) сказано: „Начало – это зарождение всего существующего“. Вот это объяснение „Книги Перемен“ в стиле Конфуция. Дальше у Конфуция сказано: „Развитие – это рост всего существующего, а определение – это то, что неминуемо следует за ним. Стойкость же – это окончательное завершение всего существующего“. В этих объяснениях не изменишь ни одного знака, настолько они основательны. Я бы от себя прибавил только то, что начало – это тот момент, когда мы устремляемся к высшим качествам, проницание – это развитие их, определение – их приумножение, а стойкость – их нерушимое бытие. Конечно, все это я вывожу из комментария Чэн-цзы».
Вань И (буддийский комментарий в духе учения «Чань»):
«Все шесть черт – световые, поэтому и название – Творчество. Творчество – это созидание, на небе это свет, на земле это напряжение, у человека это мудрость и чувство долга, как сущность это сияние, на духовном пути это созерцание, кроме того, в чувственном мире это стремление сознания скрыть свою дурную карму; среди органов это голова. Это небесный государь. В семье это хозяин, в государстве это царь, в поднебесной это император, но в общем поступают ошибочно, когда объясняют это место с точки зрения небесного пути или с точки зрения пути царей. Раз здесь созидание, то в нем не может быть чувственных препятствий, поэтому в тексте говорится о начале и проницании. Однако надо обратить внимание также и на то, чем является созидаемое; с этой целью дано предостережение об определении и стойкости. На них указывает учащемуся совершенномудрый человек как на то, что здесь важно; это – поучение для людей, подвизавшихся на духовном пути. Ибо если созидание направлено на десять грехов высшего разряда, то человек попадет в ад; если на десять грехов среднего разряда, то человек переродится животным; если на десять грехов низшего разряда, то человек переродится прэтой (злой дух); если созидание направлено на десять добрых дел низшего разряда, то человек переродится асурой (демон); если на десять добрых дел среднего разряда, то человек в будущем перерождении останется человеком; если на десять добрых дел высшего разряда, то человек переродится небожителем, но при этом необходимо, чтобы он подвизался на пути созерцания и сосредоточения, и тогда он непременно переродится в р?падхaту (стихия обладающего формой) и ар?падхaту (стихия бесформенного); если при этом он будет совершенствоваться в созерцании четырех истин и двенадцати хетупратьяя (сопутствующая причина), то он непременно обретет плод Хинаяны и Махаяны (две крупнейшие версии буддизма); если его созидание будет направлено на десять добрых дел сверхвысшего разряда и при этом он сможет быть полезным для себя и быть полезным для других, то его будут называть бодхисатвой; если его созидание будет направлено на десять добрых дел сверхвысшего разряда и если он окончательно постигнет, что десять добрых дел есть дхармакaя (сущность закона), есть сущность Будды, то он полностью примет в себя ануттарасамьяксамбодхи (высшее совершенное просветление), поэтому в десяти мирах все – начало и проницание, но при трех грехах это ересь, а при тройном добре это правоверие. На шести путях клеша (страдания) это ересь; в Хинаяне и Махаяне при аклеша (освобождении от страданий) это правоверие. Даже в них при эгоистической ограниченности это ересь, а для бодхисатвы, спасающего людей, это ортодоксия – при полной отдаче себя одной из двух ян (Махаяны и Хинаяны) – ересь; а на серединном пути буддхадхату (стихия просветления) – правоверие; при различии середины и отклонений – ересь, при отсутствии всего, что бы ни было на серединном пути, – правоверие. Такова заповедь определения и стойкости. Руководствуясь этим, надо осуществлять созидание».
Таким образом, приходится говорить о том, что «Книга Перемен» понималась по-разному в различные времена. Какие школы комментаторов необходимо различать, увидим из следующей главы.
Глава IX
Интерпретация «Книги Перемен» разными комментаторскими школами
Известен догматизм китайского средневекового схоластического образования. Из-за него китайская феодальная философия более богата комментариями, чем самостоятельными высказываниями отдельных авторов; философы феодального Китая гораздо чаще прибегали к дедукции, чем к индукции. Этим обусловлено и то, что обычно в китайских схоластических сочинениях главное положение высказывается вначале, а дальше следует лишь его комментаторская разработка[164 - По такому плану написаны такие важные для конфуцианства трактаты, как «Да-сюэ» и «Чжун-юн».]. Более всего это положение свойственно конфуцианской школе и самому Конфуцию как ее прототипу, громадное значение придававшим документу. Поэтому бывает весьма существенно обращать внимание именно на первые же строки сочинения. Вот как начинается школьный комментарий «Книги Перемен», написанный Чжу Си:
«„Чжоу“ – это название династии. „Перемены“ – это название книги. Ее символы начертаны Фу Си и имеют значение взаимной смены и изменчивости. Поэтому [и книга] называется „Перемены“. Что же касается ее афоризмов, то они приложены Вэнь-ваном и Чжоу-гуном. Поэтому [„Перемены“] называются Чжоускими».
Мы здесь сразу же читаем школьные, традиционные суждения Чжу Си, который был, однако, блестящим филологом и критиком текста. Это видно, например, в его афоризмах о «Книге Перемен» (так называемых «Хе-вэнь»), в его замечательных изысканиях о таких трудных текстах, как «Чу-цы», «Чжоу И цань-тунци» и т. п. Но в этом школьном комментарии Чжу Си прежде всего педагог, не желающий филологическими изысканиями запутывать учащегося[165 - То, что Чжу Си вводил теорию «Книги Перемен» в круг преподаваемых дисциплин, ясно хотя бы потому, что он написал специальное пособие «Чжоу И цимынь» («Чжоу И для начинающих»), игравшее и после Чжу Си роль в школьном изучении «Книги Перемен». К главе X].
Но вот как начинается комментарий, написанный Итo Тoгай:
«И имеет значение „изменчивость“. В глубокой древности, когда еще не было иероглифов, были начертаны символы для того, чтобы в них полностью выразить образы смены убывания и возрастания тьмы и света, чтобы [по ним] гадать об удаче и неудаче в деятельности людей. Потому [эта книга] называется „Перемены“. Ко времени рубежа между династиями Инь и Чжоу она была снабжена афоризмами. Поэтому ее называют „Чжоуской [Книгой] Перемен“, в отличие от „Перемен“ династий Ся и Инь…»
Конечно, у Итo Тoгай не все проблемы подвергнуты серьезной критике, но, во всяком случае, к «авторам» книги он относится критически. Так, работа Итo представляет собой некоторый шаг вперед по сравнению с Чжу Си.
Выбранные мною для иллюстрации Чжу Си и Итo Тoгай – не единственные комментаторы. Это, скорее, два противоположных типа исследователей. На их примере мы видим, что существовали две школы интерпретаторов: школа традиционная и школа критическая. К первой из них приходится отнести таких авторов, как Кун Ин-да, работавшего по заказу правительства, и в меньшей степени – Чэн И-чуаня, а также Чжу Си. Вторая школа представлена в работах Оуян Сю, Дяо Бао, Итo Тoгай и др. Вообще же в комментариях на «Книгу Перемен» далеко не всегда так ярко выступают различия этих школ. Следует иметь в виду, что всегда существовали и комментаторы-эклектики.
Мы уже видели, что «Десять крыльев» представляют собой собрание глосс, комментариев и трактатов, посвященных основному тексту «Книги Перемен». Но наше суждение о них как о древнейших комментариях (а не об основном тексте) выступит еще более выпукло из рассмотрения их использования в позднейших комментариях.
Собственно, различия традиций, отраженные в «Десяти крыльях», служили прототипом разным комментариям, и отсутствие единства понимания «Книги Перемен» в «Десяти крыльях» послужило благоприятной почвой для многообразия личных мнений позднейших комментаторов.
Параллельное изучение «Десяти крыльев» и ряда позднейших комментариев привели меня к наблюдению, что одни комментаторы теснее связаны пониманием «Книги Перемен» и методом ее изучения с одними текстами из «Десяти крыльев», другие – с другими. Результат этой работы может быть выражен в следующей схеме (см. с. 148).
Из этой схемы видно, какую большую роль играл Ван Би как звено, связующее трактаты из «Десяти крыльев» с сунской (в данном случае философской) школой комментаторов. Поэтому необходимо указать хотя бы на некоторые прототипы его комментария, находимые в «Сицы-чжуань» и в «Шогуа-чжуань». Так, в «Сицы-чжуань» читаем:
«Учитель сказал: „Письмо не до конца выражает речь, как речь не до конца выражает мысль. Но если это так, то не были бы неизреченными до конца мысли совершенномудрых людей?“ Учитель сказал: „Совершенномудрые люди создали образы, чтобы в них до конца выразить мысли. Они установили символы, чтобы в них до конца выразить воздействия мира на человека и человека на мир. Они приложили афоризмы, чтобы в них до конца выразить свои речи…“»
Комментаторские школы «Книги Перемен»
Как известно, и Ван Би разрабатывал отношения слова, образа и мысли. Далее Ван Би занимал вопрос о «познании идеи». Вот прототип его рассуждений, который находится в «Шогуа-чжуань I»:
«Познай все идеи, постигни всю сущность, – тогда подойдешь к пониманию рока».
С другой стороны, Ван Би еще не до конца понимал и выражал объект и его идею. Сунские же философы вполне понимали это различие, и, например, Чэн И-чуань пишет в своем комментарии: «Идея – бестелесна. Поэтому ее значение выражается при посредстве образа. [Идея] Творчества выражена в образе дракона, ибо он таков, что непостижимы его чудесные превращения. Вот почему он как образ выражает метаморфозы творческого пути, прибавление и убыль силы света, выступление и отступление совершенномудрого человека…»
Так, мы видим, что Ван Би – своего рода звено, связующее древнейшие трактаты о «Книге Перемен» с сунскими комментариями; они создали философское понимание «Книги Перемен», как и Вань И, поднявший ее на высокий уровень философского понимания и на ее материалах разработавший вопрос об отношении нового акта познания к содержанию прежде накопленного знания. Сунские авторы, и особенно Вань И, могут быть использованы для критической интерпретации «Книги Перемен».
Глава X
Влияние «Книги Перемен» на китайскую философию: конфуцианскую, даосскую и буддийскую
Конфуций говорил: «Я не говорю о сверхъестественном, о насилии, о смуте и о духах» («Луньюй», VII, 21). А в «Шогуа-чжуань» мы читаем: «В древности, когда совершенномудрые люди создавали [учение о] Переменах, они глубоко вникли в ясность духов и породили оракул на тысячелистнике». Совершенно очевидно, что рационалист Конфуций не мог иметь ничего общего с иррациональной мантикой, которая была в его время ведущим содержанием «Книги Перемен». Поэтому совершенно прав японский синолог С. Цуда, когда он утверждает, что «Книга Перемен» была принята не Конфуцием, а конфуцианцами много лет спустя после смерти Конфуция[166 - Цуда Сокити. Идеи даосов и их развитие. Токио, 1927. C. 567.]. И действительно, совершенно различны мировоззрения Конфуция, требовавшего в первую очередь «выправления имен», т. е. раз навсегда установленного отношения номенклатуры de jure и de facto, стремившегося всегда к незыблемой неизменности документа, и основная концепция «Книги Перемен» – изменчивость.
И в отношении языка приходится признать то же. Мы уже видели, что язык «Книги Перемен» представляет собою совершенно иной диалект, чем диалект Конфуция. И по времени составления основной текст книги был создан задолго до Конфуция, а «Десять крыльев» – после него. Совершенно естественно поэтому, что в афоризмах Конфуция не говорится ни слова о «Книге Перемен», хотя он совершенно определенно говорил о других классических книгах: о «Шуцзине» и о «Шицине». Последние полны историзма, они, безусловно, являлись документами, а документальность заменяла у Конфуция гносеологическую достоверность познания, так как Конфуций не занимался специально теорией познания. Поэтому «Книга Перемен», не представляющая собою документального свидетельства о каких-нибудь определенных исторических фактах, как памятник умозрительного творчества, если бы и была известна Конфуцию, то подверглась бы только нападкам с его стороны. Если же Сыма Цянь и говорит о «ревностных» занятиях Конфуция «Книгой Перемен», то к этому нельзя относиться с доверием, ибо Сыма Цянь не был точно информирован о времени Конфуция. Это ясно говорит он сам в конце биографии Лао-цзы. Однако на основании этих слов великого китайского историка мы можем полагать, что к его времени «Книга Перемен» была уже совершенно принята конфуцианцами. Когда могло произойти это включение «Книги Перемен» в круг конфуцианской литературы? Если проследить в этом отношении тексты того времени (от Конфуция до Сыма Цяня), то мы находим следующее.
1) Ни в «Да-сюэ», ни в «Чжун-юне», ни у Мын-цзы нет никаких упоминаний о «Книге Перемен».
2) В «Цзо-чжуань» и у Сюнь-цзы она уже упоминается, но еще не как конфуцианский классический текст.
3) В «Псевдо-Чжуань-цзы» и «Люй-ши Чуньцю» упоминаются школа ицзинистов и школа конфуцианцев как две самостоятельные школы.
4) При сожжении конфуцианских книг в 213 г. до н. э. «Книга Перемен» не подвергалась этой участи, а была сохранена.
