Дорога бури. Книга 1. Узы ветра
– Отлично, – скривилась Лана, – и что дальше?
Было до слёз обидно. Я всю юность провисел на турнике и, когда купил свою квартиру, первым делом после ремонта повесил шведскую стенку с турником. А сейчас не могу даже удержаться на перекладине.
Но не время раскисать, я же не девушка, которую против воли выдают замуж, чтоб разреветься?
– У! – командую я, переведя дух.
И снова неудача. Несколько секунд виса, честные попытки согнуть руки в локтях и позорное падение в объятья орчихи. Вид её дурацкой ухмылки заставляет вновь и вновь командовать «ууу», при этом терпя неудачу за неудачей.
В тот момент, когда сил не хватило даже на то, чтобы обхватить перекладину, Няня с несвойственным ей удивлением в голосе сказала:
– А тебе не занимать упорства. Или упрямства – это как посмотреть. Может, и будет из тебя толк.
В ответ на мой недоумевающий взгляд «А с чего похвала?» Няня лишь ухмыльнулась и понесла меня в ванную. После стандартных гигиенических процедур мы вернулись в комнату.
– Завтра будет тяжёлый день, парень. Как физически, так и морально. Спи, – загадочно проговорила Няня.
Последнее, что я увидел перед тем, как погрузиться в сон – яркий свет от ладони перед моим лицом.
Утро встретило меня приятной болью в мышцах. Это уже была не та жёсткая ноющая боль, будто меня пропустили через пресс, а вполне знакомое по занятиям в качалке состояние восстановления. Что-то изменилось. Организм будто проснулся ото сна вместе со мной и наконец понял, что от него требуется. Для мышц вчерашняя тренировка стала новой нагрузкой, что способствовало разрыву мышечных волокон в нужных мне местах. Если болит – значит растёт! И это не может не радовать.
Отчасти именно радость от осознания правильности собственных действий позволила выдержать часть того, что преподнёс мне этот день. Но не будем забегать вперёд, всё по порядку.
Утро началось вполне обычно. Под ехидные замечания орчихи были проведены процедуры гигиены, массаж, завтрак. Поведение Ланы в процессе привычных действий выдавало налёт некоего недовольства, причин которого я пока найти не мог. Затем пришёл черёд разминки. Несколько подходов к турнику ожидаемо не изменили ситуацию. Получалось только болтаться, изображая из себя сосиску. Передохнув, сделали пару проходов по брусьям. Вернее, попыток проходов…
А затем в комнату вошёл Эрин. Сегодня он был не один, а в компании низенького худощавого мужчины, одетого наподобие папаши в затёртый сюртук чёрного цвета. Новый участник событий был представлен нам как профессор Стрибсон. С виду Стрибсон был немного старше Ши’фьена. Но если Эрин имел чуть заснеженные виски, то данный франт был сед от макушки до кончика клиновидной жиденькой бородёнки. Взгляд за стёклами круглых очков не задерживался на чём-то конкретном, а постоянно перемещался. А вот язык тела выражал уверенность в себе. Двигался профессор размеренно и даже немного с ленцой. Руки были заняты кожаным портфелем с тиснением в виде креста.
«Очередной “целитель”», – подумал я. Какая же это была ошибка…
Эрин заговорил, обращаясь к Няне:
– Профессор займётся восстановлением голосовых связок.
Лана хотела было возмутиться, но Ши’фьен поднял руку, не дав ей сказать.
– Знаю, знаю. Ваши методы, несомненно, вернут голос моему сыну. Но для этого нужны месяцы. У меня, к сожалению, нет такого запаса времени. Профессор, – кивок в сторону Стрибсона, – уверил, что его подход экстренного вмешательства никак не затронет остального лечения и вы продолжите свою терапию без какого-либо ущерба.
Лицо Няни выражало крайнюю степень недовольства. Ещё бы. Кому понравится, когда кто-то вмешивается в твою работу? Она уже собиралась высказать всё, что думает о таких решениях и в частности об эскулапах, способных лишь ставить эксперименты над живыми существами, но Эрин, угадав её намерения, опять вскинул руку и в более категоричной форме заявил:
– Это не обсуждается! Если физические кондиции мы можем восстанавливать месяцами, то общение мне нужно уже сейчас. Профессор приступает немедленно, а вы, – Ши’фьен выделил голосом обращение, – во всём поможете. В крайнем случае хотя бы не мешайте. – И, обращаясь к спутнику: – Приступайте, профессор!
Засим хозяин дома удалился, оставив меня наедине с двумя специалистами, один из которых был готов оторвать голову второму.
– Что же вы планируете сотворить? – недовольно фыркнув, пробасила Няня.
– Предпочту несколько другое определение. Я не собираюсь творить, так как не являюсь ни скульптором, ни художником, ни кем-то подобным. Я собираюсь восстанавливать, – ответил профессор, игнорируя настрой орчихи.
Он поставил свой чемоданчик на стол, снял сюртук и закатал рукава несвежей сорочки.
– Мадемуазель, я бы попросил усадить вашего подопечного и зафиксировать его голову и руки. Мастер Эрин в общих чертах обрисовал ситуацию с ребёнком, и я очень постараюсь помочь.
– Слушаю и повинуюсь, – съёрничала Няня. Лицо старика скривилось.
Лана придвинула к столу пылившееся в углу до этого момента кресло, которое принесли вместе с кроватью, и принялась усаживать меня за стол. В её взгляде на меня промелькнуло что-то, заставившее меня понять – ничего хорошего ждать не стоит. Окончательно в тревожное состояние меня привел её еле слышный шёпот:
– Не завидую тебе, парень…
Три сухих щелчка, и я не могу пошевелиться. Руки прикованы к подлокотникам, затылок прижат к спинке стула металлическим полукольцом, проходящим через лоб.
– Я бы попросил вас удалиться. – Профессор открыл чемодан и собирался достать что-то оттуда, но остановился. – Не имею привычки делиться профессиональными секретами с кем бы то ни было.
– Вот ещё! – возмущённо ответила Няня. При этом она сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что не намерена куда-либо уходить. – Даже и не подумаю. Это мой подопечный, и мне решать, присутствовать при вашем так называемом «лечении» или нет. А секреты свои сунь себе куда поглубже и никому лучше не показывай. Дались они мне…
– Это возмутительно! Вопиющее поведение! – Лицо профессора по цвету можно было сравнить с варёным раком. – Я не потерплю…
– Уймись, – оборвала возмущённый спич Стрибсона Лана. – Обещаю, мешать не буду… Только если пойму, что что-то идёт не так. Делай уже скорее свои дела.
Пробурчав что-то невразумительное себе под нос, профессор начал вытаскивать из чемодана и раскладывать на столе разнообразные предметы. Появление каждого нового приспособления приближало меня к тому, чтобы лишиться зрения в результате выпадения глаз из мест их крепления, предназначенных для того матушкой природой. Самым безобидным предметом на столе оказалась коробочка размером с буханку хлеба. На одной из её сторон были расположены какие-то тумблеры. Сверху располагались углубления, к которым больше всего подходило определение «разъёмы». К двум таким уже были подключены провода с подобием крокодильчиков на концах.
Остальное же барахло напоминало скорее пыточные инструменты, нежели лекарские принадлежности. Тут были иглы различной длины и степени погнутости, ножи, отдалённо напоминающие скальпели, и какие-то совершенно непонятные, ни на что не похожие инструменты.
Закончив выкладывать всё это добро, профессор обратился ко мне:
– Молодой человек. Я прошу прощенья, но в вашей ситуации невозможно применение обезболивающих средств, поэтому придётся потерпеть. Я приложу все усилия для ускорения процесса, но всё же прошу с вашей стороны постараться минимизировать подвижность. Вам всё понятно? Моргните один раз, если это так.
Действительно, что тут могло быть непонятного? Я тебя немного попытаю, а ты не дёргайся. Естественно, моргнул. Мерзкий голос Стрибсона окончательно рассеял утреннее воодушевление. Оно улетучилось со скоростью сжигаемых неопытным пулемётчиком патронов, выпускаемых в сторону возможного противника в попытке подавить наступление, а по итогу лишь портя ни в чём не повинное оружие.
Эх, мне бы сейчас тот пулемёт. Вот же сволочь Эрин! Выживу после экзекуции – зарежу ублюдка. Ещё один повод для убийства в копилочку.
Тем временем профессор, не теряя времени, ловко разжал мне челюсти и зафиксировал при помощи одного из своих инструментов. Далее к нему были подсоединены провода, подключённые к коробочке с тумблерами.
Вас когда-нибудь резали? Поверьте, не те ощущения, которые стоит попробовать. Удовольствия ноль. Эскулап взял один из ножей и с видимой ловкостью принялся подрезать кожу под нижней челюстью с двух сторон от кадыка. При этом пришпиливал надрезанную кожу небольшими иголками прямо к горлу. Как же больно, старый ты мудак! Мне потребовалось приложить просто титанические усилия, чтобы не забиться и не начать вырываться.
Странное дело, но я не чувствовал кровотечения. По моим ощущениям, из-за манипуляций профессора вся одежда должна была пропитаться кровью. Это несколько смущало. Я что, от боли начал сходить с ума?
Когда Стрибсон отстранился, я понял, что всё ещё нахожусь в своём уме. Кольцо на его руке светилось. Свет напоминал тот, что исходил от ладоней Ланы во время массажа, но оттенок был другим. Более холодный свет. Похож на свечение диодной лампы.
В ход пошли длинные иглы. Ощущения были такие, будто их вставляют через горло прямо в позвоночник, проникая в спинной мозг. Тут я не смог сдержаться и не замычать. А также задёргаться. Боль была невыносимой.
– Держите его! – крикнул Стрибсон сидящей рядом со мной Няне. Та поднялась и заключила меня в крепкие борцовские объятья, сцепив руки на груди в замок и вдавив меня в спинку стула.
Боль от манипуляций этого инквизитора слилась в какой-то монотонный ритм. Я уже перестал различать, отрезают ли от меня что-то или, наоборот, засовывают лишнее железо в организм. Сознание при этом сохранялось вполне ясным. Некоторое время поколдовав со своими ужасными игрушками, профессор наконец приступил к сборке воедино всего комплекса. Каждый элемент на горле скреплялся с соседним при помощи хитрого карабина. Далее по цепочке из проводов и зажимов – с ротовой конструкцией.
Закончив со сборкой, Стрибсон щёлкнул тумблером на коробочке. Послышался треск и помехи. Больше всего это было похоже на работу счётчика Гейгера.
– Начнём-с, – причмокнул языком профессор.
Что значит «начнём»?! А чем ты занимался до этого?
Профессор вдавил увиденное мной ранее кольцо на правой руке в один из разъёмов на коробочке. При этом кольцо мелко завибрировало и засветилось.
Вся система, собранная профессором, резко накалилась и стала, ко всему прочему, обжигать мою плоть. Казалось, что железо, из которого сделаны инструменты, начало плавиться, а поток огня устремился по пищеводу прямо в желудок. В глазах потемнело. Всё, что до этого со мной происходило, показалось стёсанными об асфальт коленками. Такой боли я не чувствовал ещё никогда в жизни. А она всё нарастала и нарастала, поглощая сознание.
Получив очередной укол боли и выражая все накопившиеся за время экзекуции эмоции, я не выдержал и закричал:
– Суки-и-и!
Закричал?
И наконец меня окончательно поглотила боль. Мозг не выдержал мучений и решил потушить сознание, чтоб больше такого не чувствовать.
Глава 4
Резкий звук сирены разорвал тишину августовской ночи. Синий свет проблескового маячка окрасил кирпичную стену, по которой я карабкался. Приплыли…
* * *– Мы с Саней утром приметили одно здание. То есть не так, скорее, присмотрелись повнимательнее, – вещал русоволосый худощавый парень, носивший пафосную кличку Пегас. Вернее, не кличку, а псевдоним в сети. Для своих он как был Эдиком, так им и оставался всегда. В крайнем случае «конём педальным». Это уже зависело от настроения друзей. – Общага строяка. Так вот. Там стены – просто сказка, лезь не хочу.
– Ага, – подтвердил кивком вышеупомянутый Саня – вихрастый здоровяк, сосед Эдика, учившийся с ним раньше в одном классе, а теперь и в группе машиностроительного техникума. – На крышу можно хоть по балконам лезть, хоть просто по стене – на ней до фига удобных выступов. Не пятиэтажка, а полноценный спот.
– Да, да! Днём, естественно, туда не сунешься, народу кругом полно, вахтёрша небось есть. Да и ментовка через квартал. А вот ночью можем сгонять, ролик получится – отпад. Последний в этом сезоне, а то на учёбу уже на следующей неделе.
– Ага, – опять тупо кивнул Саня. Интеллектом он был не очень одарён, но человек хороший и отзывчивый.
– И что ты ночью наснимаешь на свою мыльницу? – скептически отнёсся я к очередной идее фикс нашего неугомонного друга, вечно придумывающего новые способы втянуть нас в неприятности.
– Э! – возмущённо вскрикнул он. – Ты на мой фотик не гони, у тебя вообще никакого нет.
– Нет, – пожал плечами я, – так я и не гонюсь за съёмками. А просто тренируюсь.
– Скучный ты. Философия у тебя своя, да? – Эдик опять завёл свою шарманку, пытаясь наехать. Но меня его выпады как-то не трогали.
– Может, и философия, – усмехнулся я.
– Ладно, харэ! – влез в разговор молчавший до того Макс. Обычно весёлый парень был сегодня чем-то явно загружен и проявлял несвойственную ему молчаливость. И как бы невзначай спросил: – А какой этаж там девчачий?
– Опа, посмотрите-ка на него, оживился, – улыбнулся Эдик, – а то сидел как в воду опущенный. Случилось чё?
– Да ничё, – отмахнулся Максим.
– Не гони! – это уже я. – Рассказывай давай.
– Нечего рассказывать. Со своей разбежался, да и всё. – Макс будто был огорчён.
– С которой из, Максим Казановович?
В чём в чём, а в вопросах внимания со стороны противоположного пола Максим обделён не был. За что, собственно, и был прозван в честь итальянского путешественника. Сейчас же проявлял несвойственные для него приступы меланхолии.
– Эдик, иди в жопу, – безапелляционно заявил Макс, сложив руки на груди, и от последовавших расспросов самоустранился.
Ещё немного пообсуждав особенности архитектуры общежития, которое мы всё же решили посетить, мы разошлись кто куда. Эдик с таскавшимся за ним хвостиком Саней отправились к вышеупомянутому зданию выбирать ракурсы для съёмок очередного паркурского ролика. Макс, несмотря на хмурый вид, пробурчавший, что к назначенному времени будет, отправился к очередной пассии. А я, не зная, чем себя занять до полуночи, банально поплёлся домой. Завалившись на диван, воткнул в уши наушники и запустил на плеере случайное воспроизведение. И успешно вырубился под строительство моста Фредом Дёрстом.
* * *– Твою ж мать! – подскочил я. За окном уже стемнело. Я бросился в коридор, где висели настенные часы – так и есть, до встречи осталось пятнадцать минут. Хорошо, что лёг в одежде – а то мог бы и получить от родителей за шум посреди ночи. Натянул кроссовки, тихо прикрыл за собой дверь и понёсся в сторону студенческого городка.
– Ну, где тебя носит? – встретил меня недовольный тон Пегаса, который растягивал мышцы, сидя прямо на асфальте.
– Тут я, тут, не бухти, – вскинул я руки в успокаивающем жесте. – Дай отдышаться… Какой план? – сплюнув на асфальт вязкую после пробежки слюну, спросил я.
– Камера будет стоять вот тут, – указал Эдик на одиноко растущее дерево. – Двое по одной стене, где окна, двое по вон той, с балкончиками. Кто быстрее – тот молодец.
– По балконам быстрей однозначно. Чур, я там, – отозвался Макс.
– Не, ни фига, на цу-е-фа, кто где полезет.
Естественно, Максу досталась более трудная стена. Как, впрочем, и мне.
– Не расстраивайся, Казанова, – подначил его Саня, – может, в каком-нибудь окне себе очередную деваху найдёшь.
– А это мысль! – оживился наш Казанова. – Погнали уже!
Ну мы и погнали. Эдик дал отмашку, и мы побежали к заранее разобранным местам подъёма.
Поначалу всё шло неплохо. Руки привычно ощупывали кирпичную кладку, ища новую опору. Я стремительно продвигался вверх и, обогнав Макса, вырвался вперёд. Почти добравшись до окон третьего этажа, вдруг услышал милицейский гудок. Сука Эдик…
– Эй, обезьяны, ну-ка быстро спустились! – Грубый голос, усиленный громкоговорителем, донёсся из-за стены, по которой лезли Саня и Эдик. Меня с Максом менты видеть не могли, как и мы их. Мы с Максимом переглянулись, кивнули друг другу, и он молча сиганул вниз, в траву, погасив инерцию удара перекатом. Вскочил и понёсся прочь от милицейского уазика. А я замешкался. Дело в том, что, во-первых, находился выше, а во-вторых, подо мной был только асфальт. До клумбы не допрыгнуть. Твою ж налево… Но ничего другого не оставалось. И я уже совсем собрался прыгать, как вдруг над головой раздался шёпот:
– Эй ты, ноги переломаешь, давай сюда!
Подняв голову, я увидел в ближайшем от меня окне третьего этажа ангела. Ну, так мне тогда показалось. На деле же это оказалась девушка со светлыми волосами, в белой ночнушке, с удивительно красивым лицом. Она призывно махала, а я, будто заворожённый, не мог двинуться с места.
– Ну что тупишь, быстрее давай! – Этим окриком ангел, то есть девушка вывела меня из ступора. И я проворно вскарабкался на подоконник, ввалившись внутрь небольшой комнатки.
Девушка быстро закрыла створки окна, запахнула занавески, а я, обернувшись, вытаращился на неё. Ведь тут было на что посмотреть. Ночнушка не скрывала идеальной фигуры от слова «совсем». Закончив прятать следы моего проникновения в комнату, незнакомка обернулась и тут же, смутившись от понимания, в каком она предстала виде, схватила с кровати одеяло и прикрылась им.
– Чего вылупился? – Смущение переросло в злость.
– Ничего. Спасибо тебе, – поблагодарил я.
– Не за что, – резко бросила блондинка.
Сквозь занавески проходил, освещая комнату, свет от луны и окрестных фонарей. Девушка колебалась, порыв злости прошёл. После столь решительных действий по моему спасению она растерялась, как, впрочем, и я. Мы как два столба застыли друг напротив друга, не зная, что сказать.
– Меня, кстати, Андрей зовут, – решил хотя бы представиться я.
Блондинка отвела в сторону взгляд своих чарующих глаз.
– Олеся, очень приятно…
* * *Из небытия меня выдернул тихий шорох. Еле слышный, на грани восприятия. Приоткрыл глаза, но почти ничего не смог разглядеть. Было темно. На дворе глубокая ночь. Сколько же я провалялся без сознания? На фоне небольшой дорожки света от приоткрытой двери заметил неясный образ. Постарался сфокусироваться на человеке, пришедшем меня проведать, но добился лишь того, что зрение поплыло. Удалось увидеть только, что в комнате находится женщина. Об этом свидетельствовала копна длинных огненно-рыжих волос. Из всех обитателей дома такой шевелюрой могла похвастаться только кровная мать занимаемого моим сознанием тела. Подтверждение своих выводов я получил буквально через пару мгновений. Тень приблизилась к кровати и голосом матери зашептала:
– Сынок, Джеймс, родной мой, ты слышишь меня? Это мама, пожалуйста, сынок, поговори со мной. Скажи что-нибудь… – Голос женщины дрожал. Слова перемежались всхлипываниями. Было понятно, что она рыдает не первый день и находится на грани нервного срыва. Жалеть её я не стал.
– Женщина. Я – не твой ребёнок. Вы с мужем совершили ошибку, засунув мою душу в тело этого мальчика. – Голос звучал сипло, и я скорее хрипел, чем говорил. – Ты не делала этого. В отличие от твоего мужа. Поэтому он умрёт. Обещаю тебе это. А ты будешь жить. Жить, зная, что я занял место твоего сына.
Непонимание на лице Литы Ши’фьен по мере моих слов сменилось страхом. Зрачки красивых ярко-зелёных глаз расширились. Женщина прижала ладони ко рту, пытаясь заглушить крик. Но тот будто застрял в горле. От сковавшего её ужаса Лита не смогла выдавить из себя ни единого звука. Из глаз бурным водопадом хлынули слёзы. Она вскочила и спешно покинула комнату, гулко хлопнув дверью.
Жестоко? Возможно. Но не я проклял это дитя, и уж тем более не моим было решение попадать сюда. Пусть теперь расхлёбывают последствия своих поступков.
Размышляя о справедливости выпавших на мою долю событий, я не заметил, как провалился в сон.
Пробуждение оказалось отнюдь не радужным. Ворвавшийся в комнату, словно вихрь, Эрин с порога начал что-то кричать. Я даже сначала не понимал, что именно. Но когда он начал трясти меня за плечи, волей-неволей пришлось собраться и сосредоточиться на цели визита.
– Что ты ей сказал? – повторял раз за разом Ши’фьен. – Отвечай!
– Перестань меня трясти-и-и-и… – взмолился я, потому что голова грозилась отделиться от шеи и продолжить существование самостоятельной единицей. Эрин, как ни странно, меня услышал и понял, потому что выполнил просьбу и оставил попытки вытрясти из меня душу. Отошёл на пару шагов от постели. – Правду. Она услышала от меня правду.
– Зачем? Она же не виновата…
– Зато ты виноват, – перебил я. Мой голос не до конца восстановился, но уже не был похож на ночной хрип. Я всё ещё сильно басил. – Ты думал, можно просто так выдернуть душу из одного тела, переместить в другое – и это обойдётся без последствий? Ошибаешься. Во всём, что произошло и ещё произойдёт, вина целиком и полностью на тебе, Эрин Ши’фьен.
– Ты довёл Литу до истерики. Доволен собой? Можешь упиваться своей правотой. Но я это делал не для себя, а ради продолжения рода, – со злостью в голосе бросил Эрин.
– Что мне до твоего рода? – ощерился я в ответ. – У меня была своя семья, а теперь я её лишён. Ты вообще думал, как найти общий язык с тем, кого призовёшь?
– Естественно, – ответил Эрин. На его лице появилась злая усмешка, не сулящая ничего хорошего. – Мне нечего предложить, кроме того, что уже есть: быть наследником аристократического рода. И, на мой взгляд, этого более чем достаточно. Если не устраивает – есть такой вариант. – Глаза Ши’фьена вспыхнули алыми огнями. Он поднял руку с надетым кольцом, которое пылало так же, как и глаза чародея. Направив её в мою сторону, он сжал кулак, и я почувствовал, как температура вокруг резко скакнула вверх. – Твои желания меня совершенно не интересуют. Либо ты заменишь мне сына, либо будешь страдать.
Стало тяжело, будто меня положили под пресс. Попытки пошевелиться ни к чему не привели. Жар нарастал, пот лил градом, будто я был не в проветриваемом помещении, а в раскочегаренной бане в компании с недалёким любителем покрутить полотенцем над головой.
– А силёнок хватит пытать собственного сына? – ехидно заметил я.
Эрин поморщился, но ответил:
– Ты – не он и не думай прикрываться этим.
– Ну вперёд. А то что-то прохладно в комнате, – подначил я Ши’фьена, хоть и было очень тяжело выносить жар. Простенькая подначка сработала. Глаза папаши вспыхнули ярче, и я почувствовал, как пот начал испаряться с кожи. Состояние было похоже на то, что я испытал в больнице перед тем, как попасть в этот мир. С той лишь разницей, что не было видно источника жара.
– Это всё, на что способен великий аристократ Ши’фьен? – не останавливался я. Проигрывать этому уроду не было никакого желания. Пускай лучше спалит меня. Может, так я вернусь домой к семье?
– Сейчас узнаешь…
В воздухе мерзко запахло палёными волосами. От боли во всём теле сознание помутилось. Вдруг резко отворилась дверь, и я увидел Няню. Та что-то прорычала в спину Эрину и бросилась на него. Одновременно с тем я обрёл возможность двигаться и попытался скатиться с кровати, уходя из нагретой области. Падения я не почувствовал. Ещё в полёте сознание, как и в случае с лечением голосовых связок, отключилось, чтобы больше такого не испытывать.
Интересно, у меня теперь каждое утро будет настолько болезненным?
* * *Очередное пробуждение. Я осторожно приоткрыл сначала один глаз, осмотрелся. Не обнаружив ничего, что представляет угрозу, открыл второй и попытался подняться на постели. На удивление это получилось гораздо легче, чем раньше. Похоже, перенесённые мучения каким-то образом подстегнули нервные окончания, и тело, к моей радости, стало слушаться гораздо лучше. Сил в мышцах, конечно же, не прибавилось, это я чувствовал, зато отклик был великолепен. Конечности двигались в штатном режиме. Так, как им было положено. Пальцы больше не напоминали переваренные сосиски. Появилась некая лёгкость и ловкость в конечностях. Я бы даже попробовал встать, но понимал, что мышечный корсет пока слабоват для таких приключений.
Поэтому я откинулся на кровати и принялся размышлять о сложившейся ситуации. Первое, что пришло на ум и на что я не обратил внимания сразу ввиду стрессовых ситуаций – общение. Каким-то образом я, сам того не понимая, заговорил именно на том языке, на котором общаются окружающие. И это не составило для меня ровным счётом никакого труда. Понимание языка ранее я списал на память Джеймса. А вот произношение объяснить не совсем удавалось. Ведь раньше я не говорил на языке Торма. Мой мозг анализировал информацию в привычном режиме, и мне казалось, что я слышу обычную русскую речь. При этом ощущался небольшой диссонанс из-за несовпадения движения губ собеседника и того, что я слышал. Поэтому я боялся столкнуться с тем, что не смогу изъясняться, даже когда связки заработают полноценно. Видимо, сказывались навыки всё того же бедного ребёнка, чьё тело я занял. Ибо мне казалось, что я произношу обычные русские слова, но меня вроде бы понимают, то есть мозг каким-то образом калибрует сигналы правильно. Я не учёный, и, следовательно, полноценного объяснения данному феномену у меня нет. Поэтому остаётся лишь смириться с тем, что имею.