Полет нормальный…

Василий Сергеевич Панфилов

Пролог

Приём, устроенный деканом Эвансом в стенах университета в начале октября, собрал экономистов со всего Восточного побережья. Биржевые игроки, известные больше в научных кругах академические специалисты, банкиры.

В орбите светил студенческие компании, жадно внимающие информации из первых уст. Не только (и даже не столько) студенты-экономисты, но прежде всего молодые люди из хороших семей. Будущие экономисты, юристы, политики…

… и мелкие финансовые спекулянты, правдами и неправдами пробравшиеся на приём.

Спекулянты в большинстве своём откровенно угодливы, готовы прогнуться перед каждым из присутствующих здесь по праву. Некоторые пытаются вести себя с нарочитым достоинством, но мало у кого получается.

– Пан Грициан Таврический[1], – мелькает в голове при виде очередного ряженого, пытающегося навязать своё общество Дэну Раппопорту. Интересная смесь плебейства, самомнения, нездоровой наглости и готовности быстро смыться, поджав хвост.

Наконец приятелю удаётся втолковать персонажу, что к сильным мира сего он не имеет никакого отношения, и пан атаман удаляется.

Подхожу, откровенно скаля зубы, на что Дэн только вздыхает укоризненно. Выглядит он на редкость представительно и важно, сроду не скажешь, что всех накоплений у него меньше пятисот долларов.

– Второй?

– Третий, – обиженно отвечает Раппопорт, но почти тут же ухмыляется, – ничего… я про этих проходимцев фельетон напишу.

– Всё к лучшему, – соглашаюсь с ним, ища глазами знакомые лица. Батюшки… а ведь почти всех знаю, да не заочно, а был представлен! Вот что значит попасть в старейшее студенческое братство США и тусануть разок с братьями на летних каникулах.

– Я только что с интересным человеком познакомился… да вот и он!

– Аркадий Постникофф, – зачем-то коверкая фамилию, представляется Аркадий Валерьевич, протягивая влажную ладонь.

Большая ошибка, нормальные люди выговаривают имя и фамилию, не пытаясь коверкать их, подстраиваясь под язык хозяев. Другое дело, можно (скорее даже рекомендуется) предложить альтернативный вариант имени, пусть даже прозвище. Но коверкать? Очень необдуманно…

– Эрик Ларсен, – невозмутимо пожимаю руку. Несколько ничего незначащих фраз, формальное знакомство состоялось и бывший компаньон удалился в закат.

– Ты чего? – Удивился Дэн, глядя на мои действия.

– Так, – отвечаю неопределённо, протирая руку платком, на который щедро плеснул коньяка, – неприятный тип.

– Эрик… – Раппопорт укоризненно качает головой, – я понимаю, что ты не любишь ни русских, ни коммунистов, но это уж чересчур! Мистер Постникофф никакой не коммунист и я даже сомневаюсь, что он русский. Больше похож на потомка выкреста из российских евреев.

С трудом давлю истеричный смешок, продолжая протирать руки. Не брезгливость… просто дрожат.

– Ещё хуже, – отвечаю брезгливо, – вся кремлёвская верхушка из таких.

– Опять ты за свои байки, – вздохнул Раппопорт, – евреев там почти нет… А, ладно, что с тобой спорить!

– Не связывался бы ты с ним, Дэн, – прячу платок в карман, – комми он или ещё кто, а человек гнилой, это я тебе отвечаю. Знаешь мою биографию? Хрен бы я выжил без хорошего чутья на людей!

– Настолько плохо? – Задумчиво интересуется приятель.

– Интуиция в голос орёт!

– Буду иметь в виду, – кивает Раппопорт, – хм… а мне показался приличным человеком. Ну да спорить не буду, при дальнейших контактах поостерегусь.

Не думаю, что Аркадий Валерьевич узнал вечно сутулого и вялого Сушкова в Эрике Ларсене, очень уж разные типажи. Нарочито разные, я бы сказал. Но всё равно страшно… хотя скорее опасливо и неприятно.

Людям свойственно показывать посторонним парадную сторону свое натуры, а Я-Сушков показал себя человеком ведомым, не слишком решительным и слегка трусоватым. Продемонстрировав при попадании всплеск адаптивности, быстро отошёл в сторонку.

Отошёл от того, что не связывал своё будущее с неприятными людьми… но кто об этом знает? Иногда выгодней показать, что не достоин какой-то компании. Это они слишком для тебя крутые, а не ты пренебрегаешь их безусловно высоким обществом.

Аркадий Валерьевич свято уверен в своей избранности. До идеи мессианства далеко, но засевшее в подкорке убеждение, что ему можно больше, чем остальным, встречается едва ли не у каждого российского чиновника. А Постников яркий представитель не лучшей его части.

Идеи элитарности, избранности… и твёрдая уверенность, что большая часть населения недостойна чего бы то ни было. Иначе жить неуютно. Одно дело брать своё у недостойного быдла и совсем другое – у таких же людей, как ты сам.

Отсюда проистекает недооценка, а часто и отсутствие элементарного понимания людей, не вписывающихся в привычное чиновники-силовики-бизнесмены-бандиты.

Я-Сушков для Постникова априори второсортен, сопоставить с Эриком Ларсеном не получится. Но…

– Паровозы нужно давить, пока они чайники. Связаться с Родригесом? Или тот чернокожий громила? А, кто на связи окажется! Тот случай, когда не стоит затягивать решение возможной проблемы!

Глава 1

– Команч, вот ты где! Так и знал, что найду тебя в бойцовском зале! – Разувшись, Давид Андерсон прошёл по матам и остановился метра за полтора от меня, замахав ладонью у лица, – Фу! Потом как воняет… слышал о Заке?

– Что он опять учудил? – Заинтересовался я, остановив тренировку, – в смысле, что он учудил, и как это прошло мимо меня?

Видя, что президент не собирается секретничать, борцы подтянулись поближе, рассевшись на полу.

– Растёт! – Хохотнул негромко Андерсон, кивнув парням, – уже самостоятельно в приключения влипает! Чёрт его занёс вечером в городской парк, да нетрезвого…

– Это вчера, что ли? Он вроде сказал, что постоит у дома, проветрится… я ждать не стал, а утром рано убежал на тренировку.

– Ага, допроветривался до парка. Грабителям Зак показался хорошей добычей, Одуванчик-то…

Унизительная кличка Сопля, данная при вступлении в братство, как-то не прижилась – случай не частый, остальные братья остались при своих. А вот Одуванчиком, с моей подачи, его стали звать даже родственники.

– Погоди… – влезает Ливски, вытерев потное лицо полами новенького, не обмятого ещё кимоно, – это не он верхом… слышал я что-то краем уха, но очень уж на враки похоже. Не томи, давай!

– Он! – Давид в восторге хлопнул себя по бедру, – пистолет с собой был, так что от грабителей отбился. Вот после этого всё только началось…

Андерсон сделал театральную паузу, весело прикусив губу и обведя братьев взглядом.

– Ну! – Не выдерживаю я.

– Одуванчик сам грабителя ограбил… погоди-погоди, это не всё! Мелочёвка всякая – деньжат немного, ножик, женский парик и фляжка с бурбоном. Вот с этого бурбона и пошло… то ли на старые дрожжи легло, то ли заряженная выпивка, не знаю. Хлебнул наш Одуванчик трофейного пойла и понесло его, викинга мелкого. И…

Снова драматическая пауза…

– Коня угнал! Коп поссать в кусты отошёл, а Одуванчик в седло-то и вскочил, да в парике!

Сгибаюсь от смеха, представляя картину.

– Вот-вот, – скалит зубы Давид, – коп тоже от смеха разогнуться не смог! Говорит, что орал наш Одуванчик что-то про Одина и Вальхаллу, но больше был похож на леди Годиву[2]! Сказал, что за такое зрелище даже выговора не жалко – самое то, чтобы в старости вспоминать и ржать, внуков пугаючи!

– Самому не стыдно то? – Укоризненно поинтересовался лейтенант, – у копа коня угнали! Расскажи кому, так ведь сразу и не поверят в такое позорище… Чего хихикаешь, как дебил?! Выговор тебе смешно?

– Джо… лейтенант! – Вскочив со стула, вытянулся полицейский, – ну цирк же! Натуральный цирк! Я себе чуть ботинки со смеху не обоссал, когда этот…

– … да ладно!? – Лейтенант в восторге хлопнул мощной ладонью по столу, – вот так-таки полуголый, в парике?

– Ну! – Коп скалил зубы, наслаждаясь вниманьем сослуживцев, – вам такое только представить ржачно, а мне-то каково?!

– Взяли угонщика, – ворвался в участок молоденький офицер, – пьян – ну в дымину! Стоять толком не может, мычит только про братство… Фи Бета… чего-то там, не расслышал.

– Кхе! – Лейтенант чуть не подавился, – любит тебя Бог, Алан! Считай, к выговору от капитана премия от братства вдогонку придёт. Братство… парни, разместите его там в камере поудобней, да позвоните в… в двадцать восьмой, их клиент.

– Он что… – начал Треверс.

– Да! – В полном восторге взвыл тихонечко Давид, – пиджак с рубашкой скинул, чтобы на викинга быть похожим. А с его сложением, да в парике…

– Годива как есть, – восторженно сказал Джок, кусая костяшки кулака, чтобы не засмеяться в голос, – ох… Выйдет наружу история?

– Вышла уже, – хмыкнул Давид, – в вечерних газетах напечатают. Так что Зак теперь знаменитость!

Андерсон ничуть не расстроен, членам братства во времена студенческой жизни положено чудить. Да и чудачество забавное, абсолютно безобидное. Ну смешно… так ведь пьяный от грабителя отбился, Одуванчику этот случай не в укор!

Скорее жирный такой плюсик – если человек даже в пьяном состоянии способен ограбить грабителя и угнать полицейскую лошадь, то человек это стоящий!

– Викинг, – припечатал гулко один из борцов, отхохотавшись, – даром что мелкий да тощий. Эрик, тащи его на тренировки, мы из него человека сделаем! Главное, что дух бойцовский у парня, остальное пустяки. Великим борцом ему может и не быть, но это не главное.

– Рождество в Дании проведу, – сообщаю стоящему в дверях Заку, собирая вещи.

– Не рано ли собрался? – Приподнял бровь приятель, – ещё две недели почти до рождественских каникул.

– Ох… – разгибаюсь с трудом, вчера перестарался с бросковой техникой – всем покажи, да с каждым поработай индивидуально… – решил чуть загодя, родственники подсказали пару интересных возможностей по налогам. Процентов на десять можно будет сократить налоговое бремя, а если выгорит, то и на все двадцать.

– А зачёты с экзаменами как же?

– Сдал, – затягиваю ремни на чемодане, – я ж тебе говорил ещё на той неделе! Опять мимо ушей пропустил? С преподами договориться несложно. Учусь нормально, в легкоатлетической команде состою, братство опять же.

– Скучно без тебя будет, – протянул Зак просительно.

– Не… – мотаю головой отрицательно, – не выйдет! Поездка деловая, а если время свободное останется, то всё оно на родню и уйдёт. Десятки родственников, большинство из которых в жизни не видел. Визиты, знакомства…

– Да ну, – Зак передёрнул плечами, глянув сочувственно, – сразу перехотелось.

– Моя родня всё ж попроще, – понял я его, – не такие крупные хищники, как твои. Мелкое дворянство да фригольдеры[3] в основном. На нашем семейном древе самый крупный хищник – я!

Копенгаген встретил моросящим дождём, неизменным в любое время года. Летом дожди тёплые, да солнце выглядывает почаще. Зимой холодные, вперемешку со снежной крупой из-под низких туч. И почти неизменный ледяной ветер, секущий лицо, куда бы ты не повернулся.

Ничего общего с открытками, изображающими идиллическую Данию, укутанную снегом и неуловимым духом всеобщего довольства.

– … лучший в классе, – гордо повествовал Олав, шествуя рядом, – ну… почти. Свен лучше учится, но он только на памяти выезжает. Даже учителя говорят, что память у него как у лошади – помнит всё, что было. Но у него и интеллект как у лошади! Умной, правда.

– Главное не запомнить, а понять, – соглашаюсь с ним, перехватывая саквояж поудобней, – хотя и память не лишняя. В школе-то ругаться не будут, что прогуливаешь?

– Неа! Я отпросился, – расплылся в улыбке племянник, – ты как, сперва к нам, а потом в гостиницу?

– На денёк у вас остановлюсь, не против?

– Что ты! Хоть навсегда! Даже если не вспоминать о деньгах за учёбу, с тобой интересно.

Улыбаюсь едва заметно, Олав искренен и это льстит… немного.

– … дядька мой, – как бы невзначай сообщает подросток таксисту, помогая загружать багаж, – двоюродный.

Немолодой мужчина с роскошными усами по моде начала века безразлично угукал, закидывая чемодан.

– В Амазонии жил, миллионер! – Не отставал Олав. Добившись интереса таксиста, надулся от важности жабой и успокоился наконец, усевшись со мной на заднем сидении.

Пахнущая ветчиной и сдобой, Тильда обняла меня до хруста в рёбрах.

– Спасибо, Эрик! За всё спасибо.

– Мы родня, – роняю веско, стараясь скрыть неловкость.

Петер пока на работе, кроме Олава и Тильды, дома только малышка Марта, прячущаяся за материной юбкой.

– Сейчас в гостиной накрою, – захлопотала было женщина.

– Не вздумай! – Возмущаюсь шумно, – Придут когда все, тогда и накрывать будешь.

– Положено ведь так, – видно, что ей неловко – мнётся, теребя руками запачканный мукой фартук.

– Кем положено, пусть тот и возьмёт! У меня, может, с детства самые светлые воспоминания, как мать на кухне хлопочет, а я при ней.

– Ох, – Стараясь скрыть выступившие слёзы, Тильда отвернулась и захлопотала, готовя выпечку. Время от времени она присаживалась с нами, откусывала кусок ватрушки и запивала кофе, улыбаясь важным рассказам старшего сына и проказам младшей дочери.

Наконец, малышка осмелела и подошла потихонечку, показав самодельную, вырезанную из дерева куклу.

– Зельда, – представила она игрушку.

– Очень приятно, Эрик, – серьёзно здороваюсь с куклой. Девочка заулыбалась, и через несколько минут я уже знал имена её подружек, кличку царапучего (но такого красивого и пушистого!) соседского кота и подробности похода в цирк. Два раза была, не шутка! Море впечатления!

… – не отрывайся от корней! – Настойчиво говорила Магда, слегка наклонившись над столом вперёд, – один Бог знает, приживёшься ли ты в Америке или нет, а Данию забывать не след.

– Не собираюсь забывать, тётя Магда, – отвечаю мягко – помню, что она готова была взять не-меня-Эрика на воспитание, не считаясь с затратами на поиск и перевозку через океан. Удовольствие очень дорогое, а при наличии собственных детей и не такого уж близкого родства (Эрик-настоящий четвероюродный племянник) такой поступок много говорит о порядочности женщины.

Если бы не чёртов кризис, затронувший всю Европу, она бы и Олаву помогла выучиться, но тут уж как сложилось. Своих пока еле тянут, не знаю, как с помощью подступиться.

– Деньги вкладывать в родную страну, это конечно здорово, но нужно больше личного участия, – мягко напирала тётушка, помянув недавний вклад в датскую экономику, – ты вырос за пределами страны, учишься теперь в университете Нью-Йорка. Случись чего, кто тебе поможет? Братство? Это конечно здорово, но если есть возможность опереться ещё и на землячество, то разве стоит упускать этот шанс?

– Тётушка, я регулярно жертвую деньги датской общине Нью…

– Не деньги ты должен жертвовать, а время! – Стукнула женщина по столику пухлой ладошкой. Официантка подошла на шум и я воспользовался оказией.

– Ещё чашечку вашего восхитительного кофе и булочек, Юна.

Девушка, заметно зардевшись, кивнула и унеслась прочь, покачивая крутыми тяжёлыми бёдрами. Интрижка, да… но кофе и правда отменный, да и выпечка даже для Дании на диво хороша. И девушка хорошая, не меркантильная… не слишком меркантильная, подарки принимает с радостью, но и не выпрашивает.

– Нет времени, тётушка, – вздыхаю почти искренне, – учёба, спорт, бизнес наконец. Могу разве что заглянуть раз в неделю, да землякам время от времени помогать.

Получив вежливую отповедь, Магда глянула на меня иронично, склонив голову набок.

– Вроде бы умный… но не всегда. Если подумать, – выделяет она голосом, – то можно получить поддержку общины и без денежных вложений, да и времени потребуется немного. В нужное время и в нужном месте… твоя помощь датской общине Нью-Йорка безусловно хороша и не след её бросать. Но это известность в одной общине, и благодарность одной общины. Случись что, ты сможешь рассчитывать в полной мере только на их поддержку. А для датчан Западного побережья ты останешься почти чужим.

– Есть идея?

– В нужное время в нужном месте, – повторила она и обвела рукой вокруг, – Эрик, мы в Дании! Чтобы стать своим для всех датчан, ты должен сделать так, чтобы тебя признали прежде всего в Копенгагене! Если есть свободные средства, то стоит организовать несколько фондов. Скажем – для обучения в Дании тех датчан, которые выросли за её пределами.

– Тётушка, ты гений! – Говорю совершенно искренне, целуя пахнущую сдобой руку, – ведь на самой поверхности, а не сообразил!

– А если потратить немного времени, – разрумянившаяся от похвалы Магда делает паузу, – готов потратить время?

– Готов, тётушка.

– Эрик, – в голосе смешинки, – ты же спортсмен, и говорят, не из последних! Так почему же ты выступаешь за университет Нью-Йорка, но не за родную Данию? Выиграй здесь несколько соревнований, ну или хотя бы займи призовые места, и тебя будут знать датские общины во всём мире!

– Тётушка, я тебя обожаю!

В восторге вскочив со стула, хватаю Магду за бока и легко поднимаю вверх, кружа по кафе. Посетители улыбаются, хотя такое поведение несколько выходит за привычные для скандинавов рамки. Но мне можно, я вроде как немного экзот – датчанин, выросший в Амазонии.

В самом деле, почему такое очевидное решение прошло мимо?! Соревнования любого формата дело привычное для меня: подростком занимался тайским боксом, выступал за школу как шахматист и легкоатлет. Позже как боксёр, борец, легкоатлет, лыжник… и много всего ещё.

Пусть в большинстве своём соревнования эти отнюдь не высокого уровня, но ведь есть опыт, есть! Знаю принципы организации соревнований, методики тренировок, да и общая тренированность куда как выше среднего!

В двадцать первом веке считался, да и был весьма спортивным, а здесь-то… Чуть-чуть до некоторых олимпийских рекордов не дотягиваю, и это притом, что не забываю о боксе и рукопашке, да и к баскетбольной команде присматриваюсь.

Выиграть соревнования серьёзного уровня вот так сходу вряд ли смогу, но сделать громкую заявку… почему бы и нет? Нужно посмотреть, в каком виде спорта Дания провисает, да примерить к себе – потяну ли?

Попасть в сборную страны… пусть не в этом и даже не в следующем году, но ведь реально же! А это уже совсем иная история… Не внезапно разбогатевший нувориш[4] (это в США я член престижного братства, в Дании просто экзот из Амазонии), а человек, имя которого знает каждый датчанин.

Скромно здесь с развлечениями, обычные легкоатлетические соревнования уровня чемпионата провинции могут стать важнейшей темой для местных газет на пару недель. С фотографиями-биографиями чемпионов, измышлениями журналистов и экспертов о методиках тренировок и шансов на победу… И ведь читают всё это!

– Спасибо, тётушка, – говорю ещё раз, – похоже, ум в нашем роду передаётся по женской линии!

Глава 2

Глянув на стремительно темнеющее небо, заволакивающееся низкими лохматыми тучами, Максим ругнулся. Съёжившись от очередного резкого порыва ветра, накинул капюшон штормовки на голову и решительно повернул катер в сторону близлежащих шхер[5].

– Практически исход из Египта[6], – пробормотал он, с трудом удерживаясь на скользких камнях под штормовым ветром. Закрепив катер и перетащив часть вещей в пещерку, знакомую ещё по двадцать первому веку, начал обустраиваться, поставив экран из куска брезента и металлическую походную печку, – спёр[7] что можно и нельзя.

Из Германии пришлось уходить второпях, грязненько. Казалось бы, предусмотрел всё, ан нет…

– Нам нужны такие люди как вы, – Обдавая запахом дешёвого табака и алкоголя, уверенно вещал немолодой полковник, занимающий немалый пост в РОВС. Рослый, несколько грузный, с одутловатым лицом, он стоял перед Максимом, слегка раскачиваясь на носках и заложив руки за спину. Маленькие, изрядно заплывшие умные глаза, маслинами блестевшие тщательно выбритом лице, неотрывно следили за собеседником.

Парахин давно уже съехал от Мацевича, но деятели РОВС никак не могли отцепиться от интересного им человека, отловив перед рестораном, где работал попаданец. Не лучшее место для разговора, но Максим оказался очень уж увёртливым.

– Изрядное мастерство в джиу-джитсу и выдающиеся атлетические кондиции делают вас отличным инструктором для наших подразделений. А там кто знает… – растянув тонкие дряблые губы в резиновой улыбке, полковник сделал многозначительную паузу, чуть поиграв лицом, – если покажете себе истинным патриотом, то могу пообещать и офицерское звание.

С истинными патриотами Максим уже сталкивался в заведении Мацевича. Подвыпившие беляки когда вполголоса, а когда и открыто обсуждали диверсии в СССР.

– … тот поезд под Белостоком! Ну, проводница такая… симпатичная чернуля.

– Которую ты после… – собеседник делает характерный жест рукой по горлу.

– Так после же, а не до, – хохотнул рассказчик. Послышались смешки…

– До? Оригинальное у вас мышление, поручик, – голос, впрочем, звучит скорее одобряюще.

– … нет, господа, – пьяненько говорит лысоватый белогвардеец, – чернульками, тем паче комсомольскими, я не увлекаюсь. Я… вот! Коллекция, изволите видеть!

На ладони у лысоватого орден Ленина.

– … снимаю с тех, кого самолично в пекло отправляю. Пять орденков савецких, господа. Пять!

– А я…

Воевать против Родины не хотелось категорически, да и офицерское звание… смешно, право слово! Какого государства?! И сидеть потом с подобными людьми за одним столом? Нет уж!

– Простите, господин полковник, – со всем вежеством ответил Парахин, закрыв дверь служебного входа, – я далёк от политики.

Рабочая смена закончилась, отчаянно хотелось домой, постоять под душем и полежать на диване с газетой.

– Жаль, – с непонятной интонацией сказал белогвардеец, – Неволить не будем – как надумаете, так обращайтесь.

Приподняв чуть потёртую шляпу котелком, мужчина удалился геморройной походкой, широко расставляя ноги и оттопырив зад.

Звериное чутьё уголовника заблажило в голос. Распрощавшись, проводил полковника взглядом и не стал возвращаться на квартиру, затерявшись в трущобах. Через пару часов, оторвавшись от возможной слежки с гарантией, залёг в крохотной сырой квартирке в нищем рабочем квартале.

К полудню следующего дня прикормленный мальчишка принёс новости…

– Легавые крутятся, дядя Макс, – с горящими от возбуждения глазами докладывал рыжеватый пацан, – говорят, зарезали там кого-то, но подробностей пока нет. Политика?! Дядя Макс, вы коминтерновец или бандит?

Судя по глазам мальчишки, не без оснований считавшего Парахина благодетелем (оплатил семье квартирку на год вперёд, учит всяким интересным штуковинам, подкармливает иногда), особой разницы между ними он не видел. Главное – риск, романтика! А воровская или коммунистическая, это уже вторично.

Коминтерн в Германии не жаловали за откровенно просоветскую направленность и изобилие иудеев в руководстве, но идеи коммунизма пользовались немалой популярностью, разве только без интернационализма… и евреев! Да и бандиты… в нищей стране, стремительно катящейся к жесточайшему кризису, гангстерские фильмы из США собирают полные залы. Романтика! И возможный выход из нищеты.

– Бандит я, Ганс, – вздохнул мужчина чуть напоказ, что заметил бы только человек опытный, – в прошлом. Всякое бывало, но отсидел своё и от дел отошёл. А вот дела от меня, похоже, не отошли…

– Припрячь захотели? Сволочи! – Возмущённо выдохнул Ганс, сжав кулаки, – а в полицию? Ах да, биография у вас…

– Биография у меня такая, Ганс, что заинтересует любого нормального легавого, – криво усмехнулся бандит, – и если буду молчать, то стану первым подозреваемым. А не стану… достанут хоть с того света былые подельники.

– Громкие дела были?? – Восхищённо выдохнул мальчик, округлив светло-серые глаза.

– Вот уж нет! Громкие, это так… для дурачков тщеславных да неумех, что иначе работать и не умеют. Скорее тихие, хотя и принесли они немалую прибыль. Сказал бы, так не поверишь, да и не стоит хвастать подобными вещами. А ведут они к таким людям… впрочем, не важно.

Максим врал самозабвенно, показывая себя эдаким Робин Гудом от мира афёр, разве что не столь романтичным – для большего правдоподобия. Даже парочку мелких, порочащих его фактов, ввернул.

– … чуть старше тебя тогда был, – говорил Парахин, всем видом показывая, что ушёл глубоко в воспоминания, но краем глаза отслеживая реакцию мальчишки, сидевшего на ковре перед кроватью, поджавши босые ноги к груди.

Ганс вырос без отца, умершего от испанки[8]. Бандит, пользуясь тюремной психологией, легко занял его место в сердце мальчика.

– Один я у матери был, ну и… некому вовремя одёрнуть оказалось. Да хоть ремнём по жопе протянуть! Потом поумнел, конечно и… хм, совесть прорезалась. Но успел натворить всякого, что и посейчас вспоминать стыдно.