Молчуны
Саяна Гэбб
Через 200 лет человечество привело планету к катастрофе, и теперь она почти полностью покрыта водой. Люди на грани выживания: солнце скрыто за пеленой облаков, горючие источники энергии недоступны. И лишь Россия оказалась в выигрышной ситуации: в самом начале апокалипсиса ее ученые провели опыты по генетической модификации группы людей, чтобы повысить их выживаемость. В результате эксперимента подопытные превратились в непонятных существ, которых стали называть Молчунами. Никто не знает кто они и как выглядят, но все благодарны им: только Молчуны способны добывать электроэнергию. Они сидят в недрах огромных фабрик и крутят педали день и ночь, чтобы новые города не знали недостатка в свете и тепле. Случайная встреча четверых обычных людей на фабрике Молчунов приводит к непредсказуемым последствиям для всего человечества, ведь они задались целью рассказать всему миру, кто такие МОЛЧУНЫ.
Саяна Гэбб
Молчуны
Пролог
Маленький бар на углу улицы был единственным живым местом в раннее воскресное утро. В нем были двое: долговязый молодой бармен и пожилая дама в коричневой шляпе. Дама расположилась у окна с чашкой кофе, бармен сидел за барной стойкой, лениво постукивая ложечкой в стакане чая. Утреннюю тишину прерывало лишь мерное гудение электрических ламп и легкое позвякивание ложки, которое пожилая дама сопровождала неодобрительными взглядами в сторону бармена. Внезапно пол кафе задрожал. Где-то вдалеке раздался странный шум, словно тысячи босых ног шлепали по асфальту. Бармен удивленно закрутил головой, но тут с потолка в его стакан упал таракан, и бармен всецело сосредоточился на этом инциденте. Упавший таракан вызвал у молодого человека негодование – он пробормотал что-то вроде «все сдохло, кроме этих тварей» и брезгливо подвинул стакан к мойке. И снова где-то отдаленно задребезжало и пол кафе качнулся. В этот раз толчок был такой силы, что чай выплеснулся, а вместе с ним и таракан. Насекомое быстро сориентировалось и поползло прочь, оставляя за собой тёмный след.
Пожилая дама встревожилась. Она вытянула шею и завертела головой по сторонам, пытаясь рассмотреть улицу. Несколько мгновений ничего не происходило, но внезапно все вокруг наполнилось монотонным гудением. Зазвенели стекла, входная дверь с грохотом распахнулась, с полок посыпалась посуда. Бармен и пожилая дама синхронно бросились к окну. За окном творилось странное – черные быстрые тени метались вдоль улицы, пронизывая стены стоящего напротив здания. Прямо на глазах плотная кирпичная стена трансформировалась – по всей ее поверхности расползались дыры, делая стену похожей на тряпку, изъеденную молью. Молодой человек первым почуял неладное. Он попятился в глубь кафе и нырнул за барную стойку, и это его спасло, потому что через секунду взорвалось окно. Сотни осколков взметнулись вверх и смертоносным градом осыпали все пространство вокруг. Звон падающего стекла смешался с коротким чавкающим звуком. Бармен осторожно выглянул и бросил быстрый взгляд в сторону окна и дамы. Дамы на прежнем месте не было – напоминанием о ней осталась лишь коричневая шляпа, валяющаяся на полу. Окна тоже не было, а фронтальная стена зияла рваными краями пролома. Бум! Перед глазами бармена метнулась тень… Бум! Ледяная волна воздуха окатила лицо… Бум! Рухнули остатки фасада… Бармен упал на пол и быстро-быстро пополз к черному выходу, судорожно вихляя задом. Раз-два, раз-два, раз-два, считал он про себя и уже потянулся к ручке двери… Бум! Вонзилась в него незримая тень, на мгновение превратив его тело в кровавый фейерверк.
Черные призраки заполнили пространство… Сквозные дыры расползлись по стенам кафе… Жуткое гудение усилилось, и здание рухнуло.
Глава 1
Серость – слово, которым можно описать все вокруг: небо, землю, природу, дома и даже людей. Люди бледны и серы: солнечные лучи давно не касались их кожи. Мир застыл на стыке ночи и дня, между черным и белым, навсегда погрязнув в серых безрадостных красках.
Павел стоял на перроне, прячась под прозрачным защитным навесом. От нечего делать он смотрел на небо. Оно было затянуто плотными слоями облаков, наложенных друг на друга почти ровными чешуйками, и казалось похожим на тусклый серебристый бок рыбины. Но уж лучше так, чем солнце. Павел болезненно поморщился, вспоминая о редких солнечных днях, когда пробивающиеся сверху лучи нагревали и испаряли влагу. Находиться даже несколько минут в такой бане было невыносимо.
Гусеничкой подползла старая электричка, распахнув двери в свое чрево. Павел устроился возле окна, испытывая удовлетворение, что в вагоне почти нет людей. Он прижался лбом к прохладному стеклу, не пытаясь рассмотреть что-либо в сумеречной дали, и только когда поезд ворвался в Хикаю, он отодвинулся, чтобы ухватить взглядом пролетающую мимо картину. В городе сумрак терялся. Он растворялся в бурлящих неоновым цветом рекламах, в сияющих окнах магазинов и ресторанов, в огнях, бегущих вдоль аллей парков, в настойчивом мигании автомобильных фар. Искусственный свет от пронизывающих город электрических артерий ошеломлял и зачаровывал. Павел покачал головой. Чего-чего, а электричества теперь в избытке – спасибо молчунам. Люди привыкли к электрическому безумию и совсем позабыли о существовании темноты.
Электричка летела по свайному мосту, меняя направление так стремительно, что у Павла с непривычки кружилась голова. Парящие в воздухе мосты на тонких, но крепких сваях обвивали столицу густой сетью. Большая часть невысотных строений оставалась где-то внизу. А там, где высились десятиэтажные здания, траектория электрички лежала почти у самых стен, и иногда можно было уловить движения чужой жизни за окнами.
Он вышел на одной из центральных станций и с удовольствием осмотрелся. Стены и потолок станции сияли теплым янтарным светом, создавая иллюзию солнечного. Поговаривали, будто желтые ониксовые панели вывезли из какого-то известного театра Санкт-Петербурга перед затоплением. Жаль, что нельзя везде использовать такой же дизайнерский прием, подумал Павел. Это почти как солнце, только не сжигает.
Улицу, несмотря на раннее время, заливал электрический свет, холодный и мертвый, в отличие от теплого света станции. Первые этажи, закрытые рекламными экранами, сочились яркими цветами и бегущими надписями. У лифтов, поднимающих посетителей в рестораны, торчали механические зазывалы с меню и скалились в пространство пластиковыми улыбками. Людей почти не было, лишь по широкой трассе полз поток электрокаров.
С неба посыпались крупные тяжелые капли, и Павел привычным движением накинул капюшон плаща. Он двигался вдоль улицы, старательно пряча лицо не столько от ливня, сколько от электрического света рекламных мониторов, поэтому видел совсем небольшой отрезок дороги перед собой. Резкий толчок от столкновения заставил его остановиться и снять капюшон. Мужчина с грязными всклоченными волосами ухмылялся в лицо Павлу, распахивая рот и демонстрируя черные провалы вместо зубов:
– Денюююжку! Дай денюююжку! – голос его звучал напевно, почти нежно.
Павел от неожиданности шарахнулся в сторону. Попрошайка не тронулся с места, лишь потянулся распахнутой ладонью и снова принялся клянчить. Павел молча развернулся и двинулся дальше. Денег у него не было. Пройдя несколько шагов, он услышал сдавленный крик позади и обернулся. Двое мужчин в форме держали попрошайку за руки и тащили в сторону. Попрошайка слабо сопротивлялся, но его доволокли до электрокара, скрутили и кинули внутрь. Лучше уж так, подумал Павел: за решеткой сухо и есть кусок хлеба.
Он уже почти дошел до конца улицы, как снова наткнулся на человека. Молодая девушка, почти девочка шла без накидки и зонта. Все ее худенькое детское личико, облепленное мокрыми прядями волос, излучало страх и отчаяние. Она держала перед собой небольшой предмет, и Павел понял, куда делся ее дождевик – прозрачная ткань накрывала коммуникатор с электронным изображением женщины. Он бегло бросил взгляд – с экрана смотрела женщина с короткой стрижкой.
– Мама! Вы не видели? Не встречали? Мою маму…, – в контрасте с голосом попрошайки голос девушки звучал низко и хрипло.
– Нет. Вы бы шли домой, а то заболеете, – пробормотал Павел.
– Мама! Мама ничего не помнит! Я на минутку вышла! Вернулась, а ее нет! Маму! Маму не видели? – в отчаянии повторяла девушка.
– Идите в полицию, – Павел покачал головой, наблюдая, как она развернулась и бросилась в темнеющий проем между домами.
Через несколько минут он вышел на городскую площадь. В центре высилась хрустальная прозрачная колонна с плавающими внутри малахитовыми скульптурами мужчины в высокой тюркской шапке и женщины с длинными косами и узкими глазами. «Памятник основателям Хикаи» светилась надпись на панели перед колонной. Парящие внутри фигуры двигались, создавая иллюзию танца и притягивая взор, но Павел прошел мимо, не обратив на колонну внимания.
Бизнес-центр «Хикая» считался самым высотным зданием: в нем было пятнадцать этажей. Он, как все здания столицы, стоял на сваях, но, в отличие от других, его первый этаж не был нашпигован рекламными мониторами. Фасады нулевого этажа украшали темные благородные панели в цвет состаренного дерева. Двери сливались с панелями, и Павел некоторое время беспомощно стоял под дождем и ощупывал стены перед собой в поисках кнопки вызова. Новомодный лифт поднял его на последний этаж за несколько секунд плавным незаметным движением.
В приемной он с любопытством осмотрелся. Белые стены, серебристый металл в отделке мебели, кожаные диваны, искусственная сакура в стеклянном кубе у стены. За стойкой секретарша – красивая блондинка с правильными чертами лица, но Павлу почему-то запомнился только ее нос – ровный, с узкой переносицей и слегка вздернутым кончиком. Он отдал ей пригласительную визитку и уселся в неудобное широкое кресло. Блондинка проводила его долгим пристальным взглядом. Она оценила высокий рост, изящную аристократическую худощавость, упрямую челюсть и спокойный взгляд карих глаз из-под соломенных бровей. Ненаигранное равнодушие визитера задело ее, и она запустила все известные ей элементы обольщения. Но ее долгие вздохи, влажные взгляды и даже расстёгнутая верхняя пуговица кофточки, обнажившая пышные полушария грудей, не возымели действия, и она с раздражением указала Павлу на дверь, куда нужно было войти для собеседования.
Двери Павел не любил с детства. Для кого-то они – символ безопасности или новых возможностей. Для Павла каждая дверь таила за собой очередной жизненный подвох. Однажды дверь закрылась за отцом, и он навсегда исчез из жизни Павла. Потом перед ним распахнулись двери школы, в чей колючий социум он мучительно пытался встроиться долгие десять лет. В последний год перед окончанием школы очередная дверь навсегда скрыла за собой маму: в тот день ее насмерть сбил электрокар. Потом были двери в университет, где он учился и работал; в банки, обкрадывающие клиентов кредитами; в магазины, продающие некачественную одежду и просроченные продукты. Павел и сам не понимал, почему связывал все скверное с дверьми, но ассоциация была устойчивой и анализу не поддавалась. Единственная дверь, которая не была ему ненавистна, была дверь его дома, но тоже с условием: он любил входить в нее и не любил выходить. И теперь новая закрытая дверь, за которой неизвестность клубилась пока еще неоформленной материей.
– Да войдите уже, – пробурчал глухо голос, и Павел дернул за ручку, распахивая перед собой переход в новую реальность.
Человек, сидящий за столом, напоминал ящерку. Маленькая голова с вытянутым вперед лицом замерла при появлении Павла, черные глаза, не мигая, застыли, крючковатые ручки с длинными тонкими пальцами сжались, подцепив и смяв документы. Павлу показалось, что сейчас бледные губы разомкнутся и между ними появится длинный раздвоенный язык, ищущий добычу. Но человек-ящерка слегка улыбнулся и кивнул на стул перед собой.
– Павел Александрович? Присаживайтесь.
Павел молча устроился на стуле.
– Так, живете… Вы живете не в городе?
– В пригороде. На ферме родителей. Бывшей…, – добавил он и заметил, как у человека-ящерки промелькнуло брезгливое выражение на лице.
– Так-так… Допустим. Ваш послужной список весьма…, – человек-ящерка почавкал губами, будто пробуя что-то на вкус, – весьма разнообразный. Окончили университет – факультет естественных наук, преподавали на университетской кафедре пять лет. Потом вас уволили, – он многозначительно замолчал. – Уволили же? – уточнил он с еле заметной усмешкой.
– Уволили, – согласился Павел.
– Так… После работали учителем в школе в старших классах. Продержались четыре года. Но вас опять уволили. Мда, и причины все те же: низкие коммуникационные навыки, неспособность работать в коллективе. Что ж, Павел Александрович, вы так плохо с людьми ладите? Не любите людей?
– Не люблю дураков, – Павел твердо выдержал немигающий взгляд.
– Между прочим, гордыня – один из смертных грехов, – усмехнулся человек-ящерка. Павел пожал плечами.
– Дальше работали не по специальности – санитаром в больнице. Гм, интересно. В этот раз иначе. Заведующий решил вас уволить, а коллектив врачей написал требование вас оставить.
– В этот раз дурак был один, – вежливо ответил Павел.
– Но вы все равно были уволены.
– Сам ушел.
– Понятно. Вам сколько лет? Тридцать пять?
– Тридцать шесть.
– Вот видите! Пора бы уже остепениться, – немигающие глаза ничего не выражали.
Павел промолчал.
– Что ж, давайте посмотрим ваши документы… Так. Заключение психолога службы найма: замкнут, необщителен, с низкими навыками коммуникации, высокий уровень интеллекта, аналитический склад ума, быстрая обучаемость, высокая трудоспособность, соблюдение нравственных принципов. Рекомендована работа вне социума. Поэтому мы и пригласили вас, – человек-ящерка отложил документ в сторону и уставился на Павла. Глаза все также не мигали, и Павел задумался, не мелькнет ли сейчас третье прозрачное веко.
– Я представляю службу найма компании «Pутина». Вам предлагается место смотрителя на фабрике молчунов.
Павел вздрогнул. Предложение было неожиданным.
– Но… Это ведь не просто… Мне казалось, что с молчунами работают какие-то специально обученные люди, – пробормотал он.
