Мама – с ведром и тряпкой.
– В голове у неё какие-то басни про бога! – докладывает бабушка.
– …ещё в бога тебе не хватает уверовать! – Инга Ивановна вытирает подоконник, горшки с цветами.
Глупо вырвалось на эту тему! Немедленно ехать к отцу, к папе, к Георгию Евгеньевичу.
– Вот, деточка Сандрина… Это карта истории философии, – папа раскидывает карту на пыльном столе. – Жёлтый цвет (так наглядней для моих студентов) – это идеалистические философские концепции. А синий – материалистические. Как видишь, идеализм доминирует.
– В мире больше людей, которые верят в бога?
– Ну, примерно, так. Ты найдёшь своё мировоззрение.
– А ты давно нашёл?
– Это может показаться удивительным, – виноватая улыбка, – но пока нет. Богоискательство бывает трудным делом.
Когда она возвращается, с ними не говорит. Молча, плюхается в кресло, кивком головы (как папа) откидывает с умного лба рыжие пряди.
Обе – в крик:
– Не вымыв рук! А брюки! Ты в них в транспорте! Немедленно – в домашнее! Кругом инфекция!
Уходит к себе и… к Веруньке. Это такая неимоверно миленькая любимица бабушки и мамы и, кажется, папы… Папы – тоже.
Приедет, а он: «Как там Верунька?» Не огорчая папу, говорит про Веруньку. Какое у неё новое хобби, не влияющее на учёбу в двух школах: в общеобразовательной и музыкальной. Папа рад слышать. И думает, что и ей не терпится поговорить о дорогой сестричке, с которой конфликтует. В такие моменты Сандра думает: они меня не любят! Они меня ненавидят!
…Верунька – за столом Сандры. Ей мало своего, где в идеальном порядке идеальные тетради (нотные и обычные), книги и клавиры. На другом клеит фрагменты бумажных игрушек, лепит из пластилина, вырезает фигурки из картона.
Сандра может долго не подходить к своему столу. Мама и бабушка дуэтом: «Прибери! Вытри тряпкой пыль». Но она ненавидит тряпки. Она никогда ничего не вытирает, не стирает, и не моет посуду. Наконец, мама уберёт пыль, кофейные чашки (иногда до пяти).
– Где мой конспект по истории религий? Какое уродство!
– Убирай, тогда будешь знать, где!
Она читает, валяясь на диване (ночью при фонарике), иногда на кухне. Одно время мама запирает дверь в гостиную. Не днём. Днём там играет на пианино Верунька. Аргумент: «Одна комната в квартире не захламлена тобой». «Захламить» – это те же использованные кофейные чашки, тарелки для бутербродов с их остатками, книги и тетради.
Верунька вырезает из картона человечков. Как маленький гений она выявляет тайну мультипликации. На столе новые порезы. Гнев кипит! До утра при фонарике читала Фому Аквинского (истина в гармонии веры и ума!) Она выведет формулу бога! Она на пути к открытию. Путь в тупике. Она злая-презлая.
– Марш от моего стола!
– Но Сандра! Видишь, как двигается, – перемещает фигурки, и никакой неловкости!
– Марш, говорю! – кидает на пол и опыт мультипликации, и фломастеры, и аккуратно разложенные цветные картонки.
Верунька воет, как сирена, подбирая человечков…
Прибегают бабушка и мама:
– Наглая! Она ребёнок!
– Ты что, творишь? А ещё на философском факультете! Не плачь, милая, не плачь, умница, – утешает бабушка Веруньку.
– Отстаньте от меня!
Верунька уже за своим столом. Сандра – лицом к окну. Во дворе дуб, клён, вороны… Слёзы капают на дерматин. Мама с бабушкой уходят в другие комнаты.
– Хочу умереть, – говорит твёрдо.
Вновь видит Юкон, холод Аляски. Полный атеист (такой, как бабушка) идёт к своей гибели. И она идёт с ним, и она замёрзнет. У неё воображение, но она готова околеть.
– Сандра! Сходи в булочную! – крик из кухни.
Не откликается, уронив голову. Верунька – докладывать.
– Верунька, ты только не бери хлеб с краю, с краю трогают руками, перехватают и вернут, – инструктирует бабушка.
Как умереть? Каким методом? Вниз головой в Москву реку? Не выйдет. Она плавает, как рыба. Или с платформы под локомотив метро? Это бы неплохо. До обеда она, то умывается в ванной, то плачет. Она не знает, как ей умереть.
– Сандра, иди обедать!
Из кухни – такие запахи, а ведь она не завтракала. Ей предлагали выйти в молочную: сметана – к борщу… Верунька играет на пианино, учит урок. Наверное, мама сбегала в магазин. Обедать противно: не умерла, и надо жрать. У неё опухшее лицо. У мамы такая мина, будто конец света. Бабушка вздыхает. Верунька глядит любопытно. Мама с бабушкой думают: Александрина катится! Недалеко до алкоголя, до наркомании и половой распущенности, которая приведёт к СПИДу. У них похоронные лица, они будто её хоронят.
Их мнение: не надо думать, надо ходить в магазин, пылесосить ковры, мыть полы и вытирать столы и стулья. Стирать на стиральной машине. Телевизор – умеренно – кино – не любое, а с учётом юного возраста. Театры, концерты классики. Но никак не стадионы с рок-музыкой. Верунька должна учиться на пятёрки (она так и учится), Сандра обязана быть первой в группе. Но не в МГУ, и, тем более, не на философском факультете, который, наверняка, бросит.
Внешний вид: мера, дабы не концентрировать внимание мужского пола. Короткую обтягивающую юбку (да, к тому же, красного цвета) не дай бог. Один парень в группе: «Семибратова, у тебя нет мини-юбки? Такие ноги…» Деньги уходят на питание. Мама получает, но это не деньги. У бабушки пенсия. Главная беда – папа даёт мало! Они даже прислугу не могут содержать, и давно никого нет в комнатке рядом с кухней.
– Тебе необходимы такие яркие туфли?.. – Намёк: яркие туфли надо отдать ей, у них один размер.
– Я работаю пока что, – обувает Инга Ивановна новую обувь на высоких каблуках.
«Пока что» в контексте: ей работать и работать, так как ты долго не слезешь с шеи. Стипендия уходит на «Шоколадницу», мелкие подарки и на книги. Книжные шкафы битком, и литература оккупирует один подоконник за другим. А ведь там горшки с цветами!
Отличный борщ (творение бабушки, второе – мамины котлеты). И не хочется умирать.
Она уходит на диван. Верунька рядом. Ей надо удивить человечками, чтоб Сандра ими хоть немного восхитилась. И восхищается, и они играют ими, а потом она прислоняется головой к Верунькиной тёплой мягкой спинке и дремлет. Она за Верунькой, как за каменной стеной. И сестрёнка уже спит. Никто не орёт, не врубает пылесос.
…В Москве – дикая жара. Начало каникул. Идут в «Шоколадницу». Там хотя бы кондиционер. Двое ребят. Сандра.
– Так бы и нырнул в какой-нибудь водоём! – говорит один.
А второй, Володя Одинцов, удивляет:
– Я живу на Оке.
И он говорит об этой реке, о какой-то рыбе плотве, о маленьком родном городке, куда отбудет до следующего семестра… А у неё идея:
– …давайте в Крым…
