– Откройте мой паспорт, там моё имя. Меня зовут Алек-сан-дрина.
Чем чревато имя Александрина? Могут называть Сашей. Но этим людям она представилась именно так. Она недавно Саша. Дома она Сандра, в интерпретации папы – Сандрина.
– Да, я вам назвала имя Саша (так понятней, демократичней), но я не Александра! Я Александрина Георгиевна Семибратова! Ай ченч май нейм, ай ченч май фейс». С английского: «Я меняю своё имя, я меняю своё лицо…» Понятно? И не перебивайте. Когда вы говорите, я не перебиваю, хотя вас иногда стыдно слушать.
– … стыдно? – не ожидала Рита.
– … о том, как бьют «по морде». Вы так называете своё лицо, свой фейс…
Настя хихикает.
– Простите меня, девочки! Так трудно с мужем, который пьёт…
– Ты не виновата, Рита, – Валя глухо, будто в банку.
– Господи, спаси! – молитва Гали.
Но Рита добавляет:
– Дома ей, в Москве плохо, в МГУ! В культурном богатом доме! Но на востоке обломают тебе рога!
– Выйдем, – кивает на дверь Настя.
У домика на лавке никого.
– …И как это мне «обломают рога»?
Не уйти ли ей от демократки Саши, не вернуться ли к аристократке Сандре (это имя, как отринутое счастье). Её окатывает счастьем, как душем. В будущем – счастье! Возникнет, будто порт под солнцем! Он – счастье. Порт, корабли-миражи. Её счастье – один из миражей?
– У Риты ни рогов, ни копыт.
– Нет рогов, говоришь, у этой тётки?
– У козы. Рога ей обломал козёл. Пьяный…
Они хохочут. Нет, Настя – не какая-то тупица!
И вновь интеллектуальная тема, прерванная грубой Ритой:
– …пройдя адовы круги, я, наконец, воскрешу папу…
– Разве он умер?..
Да, это не понять, необходимы детали. Папа. Бедный папа. Она и в этот миг ощущает унылый запах папиной квартиры, берлоги курильщика, который дышит через сигарету. От нормального воздуха кашель, нервы. А табак умиротворяет. Дым даёт ровное дыхание и ровное течение мыслей. Папа говорит, и Сандра живёт во вселенной. Ей плевать на «морячка»… У неё никогда не будет никаких морячков! И камбалу она не намерена видеть!
Она тут для выполнения субъективной программы, для процесса превращения! Она пока в яйце, но птица из неё выйдет шикарная. Ахнут недруги, увидев такую жар-птицу.
…В группе пара уродов, странные глаза которых не видно во тьме их очков: «У нас одни парни и одна волейболистка». «На тебе, Семибратова, природа отдыхает. Гениальность через генряд». Им не быть таким, как папа. Доктор наук Семибратов в тридцать пять лет создал гениальную концепцию истории философии. По этому учебнику они учатся! И она к тридцати годам такое создаст! В этом академ-отпуске ей надо решить: будет ли она не только учиться, но и жить!
А папа… Да, он этот учебник… Он работает, но из университета его выперли. Он и его друзья пытались остановить внедрение капиталистической антисоциальной формации. Они предложили такую формацию, которая бы могла синтезировать лучшее в обеих системах, но их идеи отвергнуты. С тех пор папы, будто нет. Он, будто в другом мире. Уход не полный. Но вот откуда он ушёл, так это из дома. Он огромный, рыхлый. Мама говорит: «тюлень». У него нет «целеполагания». У него один друг Андрей Поднебесный, которого он именует Первозванным. Они с Андреем Васильевичем играют в шахматы. «Он спасается у меня от семьи», – говорит папа. Но кто, кто, кроме его дочери, спасёт его самого?
– Не бери в голову. Как-нибудь потом…
А Настя вдруг:
– У меня никогда не было отца.
– Как… не было?
Настя глядит куда-то вдаль. В даль далёкую глядит Настя…
– Мне так хорошо в эти дни, – косится на Сандру.
Ей хорошо оттого, что они познакомились полторы недели назад?
…Знакомая Москва и знакомый дождь. Но незнакомый микрорайон. От метро – на автобусе до конторы, до «пункта приёма…» на впервые увиденную улицу. И там, в темноватом холле девушка в этой же коричневой юбке, в куртке из кожзаменителя. Тонкие прядки – вдоль щёк. Напоминает Алёнку на обёртке шоколада. Улыбка, но в глазах – двойственное: юная весёлость и немолодая печаль. «Как тебя зовут?» «Александриной. Сашей…»
Вот так студентка МГУ Семибратова и переименовалась для этих никогда ранее не виденных тёток… Кто они такие? Рита и Валя замужние. Галя, хоть и немолодая, ей около сорока, с виду монашка. Ну, а Настя молодая, мужа нет…
– …в Ильичёвском порту в радиорубке я в наушниках. Оттуда видны причалы… «Христо Ботев»… Сколько был под разгрузкой и погрузкой, столько мы и… Ох, нет, не могу говорить о нём…
5
До автобуса медленно идут тёплым вечером. Но с океана – вольный ветерок. В нём – радость.
Находкинский вокзал. Именно такое имя у этого милого города, где порт, над которым парят «летучие голландцы» с цветными флагами. Находка. Кто-то когда-то нашёл этот берег. Это, явно, счастливая случайность. Это, явно, открытый кем-то Клондайк!
Им опять на поезд. Они едут во Владивосток!
Рита шипит:
– Никуда не убегайте!
– Господи, спаси! – аккомпанирует Галя.
Валя молчит. Но вид у Вали… Вообще-то, у всех (и у Насти) вид бедняцкий, не модный. Эта хоть из Клина, а те обитают в каких-то далёких деревнях. Но главная в группе не Саша-Сандра, а Рита.
На пункте приёма в этот вояж работает тётенька, вроде неё. «А мама с папой тебя отпустили?» «Я совершеннолетняя, внимательно проглядите документ…» «У меня дочка таких лет, но я бы её никогда…» «Мне бы поговорить с вашим руководством» «?» «…о вреде нотаций». Тётка выдаёт договор.
Из тьмы, – целая толпа… Морячки! Видят их вперёд одноглазой падшей рыбы камбалы.
– Девушки, вы тоже во Владик?
– Нет, мы с вами, – в ответ на реплику Сандры смех этих парней. Она остроумная.
А Настя, одёрнув длинноватую юбку, – к Рите и к их чемоданам, которые у ног Риты.
Сандра и на ходу болтает с ними, с морячками. Одеты в матроски, какие-то детские. Бескозырки, ленточки трепещут от тёплого ветра в открытых дверях тамбура. Утомившись от своего остроумия и от их туповатых ответов, – наверх, на боковую полку…
