Главред: Назад в СССР. Книга 2

Глава 9

Уверен, что этот День комсомола наш город запомнит надолго! Возмущенный Хватов, гневно тряся кулаком, выбежал из зала и скрылся. Меня окружили совершенно незнакомые люди, хлопали по плечам, пожимали руки. Потом через толпу пробрался Алексей Котенок и начал горячо мне втолковывать, что я молодец, разнес этих разжиревших бонз, что в стране должна воцариться настоящая демократия, но я вежливо отстранился. Котенка вновь оттерли.

– Евгений Семенович, это что-то невероятное! – я узнал голос Сеславинского и повернулся к нему.

Директор дома культуры смешно всплескивал руками и не находил слов. Рядом с ним стоял молодой мужчина с прической под Градского и даже чем-то в целом похожий на легендарного музыканта. Он улыбался и протягивал ладонь для рукопожатия, я ответил.

– Это наш перспективный молодой режиссер, – сказал Сеславинский. – Филипп Артемович Владимирский. Руководитель театральной студии имени Любови Орловой. Это его ученицы ставили сценку.

Меня словно молнией пронзило. Владимирский – это тот самый постановщик, с которым я познакомился в прошлой жизни. Только сейчас ему еще не исполнилось и сорока, он был молодым и талантливым парнем, подающим надежды. И такому знакомству можно просто порадоваться.

– Очень приятно, Филипп Артемович, – улыбнулся я. – Признаться, ни разу не был на ваших спектаклях, но очень хотелось бы.

– А вы приходите в дом культуры в следующую субботу, уже в ноябре, – ответил тот. – Мы ставим Островского, «На всякого мудреца довольно простоты». Вход бесплатный, мы же кружок. Но для журналистов выделим лучшие места.

– А можно еще и для врачей? – прищурившись, попросил я, подавая руку Ямпольской, которая как раз тоже добралась до сцены. – Аглая Тарасовна, вы ведь любите театр?

– Я вообще очень люблю искусство, – ответила девушка.

– Товарищи, извините, что вмешиваюсь, – вежливо, но решительно прервал наш разговор Краюхин. – Позвольте мне Евгения Семеновича на пару слов.

– Верните Кашеварова! – тут же крикнул кто-то, но его вежливо попросили не шуметь. И мне чертовски было приятно не только то, что меня поддерживают, но и то, что из уважения ко мне люди не переходят границы дозволенного.

– Конечно, Анатолий Петрович, но только недолго, не хочу оставлять без внимания свою спутницу, – я показал на Ямпольскую. – И еще один момент… Марта Рудольфовна!

Мирбах была поблизости, но из природной скромности, не свойственной людям нашей профессии, не вмешивалась. И только услышав меня, она сделала несколько шагов. Сеславинский в этот момент обратился к зрителям, попросив их покинуть сцену.

– Концерт завершен, уважаемые товарищи! – говорил он. – Приходите к нам в ноябре на смотр художественной самодеятельности!

Комсомольцы, рабочие, служащие тут же послушались и принялись расходиться, возбужденно при этом переговариваясь. А я неожиданно осознал, что все это время люди на первом ряду сидели не шелохнувшись. Те самые первые лица города вроде главврачей и руководителей экстренных служб. И это, на мой взгляд, внушало уважение – никто не ушел, воспользовавшись шумихой, хотя дело действительно в определенный момент запахло жареным. А тут они вдруг принялись степенно вставать, но к выходу не пошли.

Мои журналисты, подошедшая Громыхина, Вася Котиков, директор ДК, режиссер Владимирский и, конечно же, Аглая Тарасовна стояли рядом и внимательно наблюдали за происходящим. А я невозмутимо повернулся к Мирбах и показал ей на руководителя театральной студии.

– Марта Рудольфовна, вы же знакомы с Филиппом Артемовичем? Я думаю, с ним может получиться отличное интервью.

Я едва сдержал смешок – совсем забыл, что меня сняли с должности, и привычно распоряжаюсь как редактор. Видимо, об этом же подумал и Краюхин, который жестом предложил мне отойти в сторону.

– Что скажете, Анатолий Петрович? – спросил я, когда мы расположились у одной из толстых стен. Первые лица стояли в сторонке и о чем-то беседовали, время от времени бросая на нас короткие взгляды, а на сцене уже образовалась какая-то своя тусовка из журналистов и богемы. Ямпольская, к слову, оживленно о чем-то беседовала с Зоей и Котиковым.

– Скажу, что наделал ты шуму, Кашеваров, – покачал головой Краюхин, вполголоса отвечая на мой вопрос. – Мало того, что в газете у тебя вольница, распустил народ, так еще на Дне комсомола чуть бунт не устроил. Будь иначе, я бы отправил Хватова назад уже через пару дней, а потом и тебя бы восстановил. А теперь…

Он махнул рукой, задумавшись о чем-то своем. Я же размышлял о Краюхине. Вот раньше было непонятно, на моей он стороне или нет, сама меня прикрыла Громыхина или он дал добро, а вот теперь все встало на свои места. Не просто так он отходил в сторону, а чтобы остаться в силе и поддержать нас. Настоящий политик.

– Вы бы лучше со мной прямо поговорили, – так же тихо ответил я. – Номер про чернобыльцев или концерт – это не единственное, что я хочу сделать. Меня если и прикрывать, то не раз и не два… А лучше попробовать убедить всех там, наверху, что от меня есть польза. Как минимум, потому что газету теперь не просто выписывают, но и читают. И обсуждают на все голоса. А всего-то лишь второй номер вышел.

– Ты чего, Евгений Семеныч? – подозрительно уставился на меня Краюхин. – Может, ты все-таки от того удара еще не отошел? Хочешь, мы тебя в Карачарово отправим на лечение? Или в Кашин на воды?

– Успеется, – я покачал головой, понимая, что именно смутило в моей тираде первого секретаря. – Второй номер – это я имел в виду с изменением концепции.

– Ты вот что, концептуалист, – тяжело вздохнул Краюхин, – выходи завтра на работу, статьи пиши, в споры не вступай… А мы на уровне партии порешаем, что можно сделать.

Он снова о чем-то задумался, и я пытался понять: услышал ли меня первый секретарь, можно ли будет на него положиться? Впрочем, можно проверить, а заодно и доброе дело сделать – рокеров освободить. Леутин, конечно, был готов на жертвы ради славы, но лучше без фанатизма.

– Анатолий Петрович, а музыкантов моих можно отпустить? – я кивнул в сторону начальника милиции.

– Хватов – мужик мстительный, если узнает, что я за твоих музыкантов заступился, как бы войну не объявил, – буркнул Краюхин. – Я прослежу, чтобы ничего лишнего им не повесили, так что подержат до утра и выпустят. Ох и крови ты из меня пьешь, Кашеваров! Одни проблемы с тобой, а будет ли польза?.. Ладно, иди давай, тебя женщина ждет. А такие, как эта, вечно стоять не будут. Уведут, если внимание не будешь оказывать.

Я усмехнулся, отметив, что за музыкантами все-таки присмотрят, пожал главному районному коммунисту руку и быстрым шагом вернулся на сцену. Краюхин же направился к первым лицам города. Что-то им сказал, указал рукой на один из выходов, и все дружно направились по ковровой дорожке. А когда они проходили мимо меня, оказалось, что Кашеваров все-таки знаком если не со всеми, то с большинством «отцов Андроповска».

– Всего доброго, Евгений Семенович, – сказал легендарный полковник Смолин, начальник милиции, и все остальные тоже вежливо закивали, прощаясь.

Последним шел Краюхин. Он позвал меня, я наклонился со сцены и услышал его негромкий голос:

– Если наверху все нормально пройдет, в субботу приглашаю тебя поохотиться и рыбу половить. Они, – Краюхин кивнул на первых лиц, – тоже там будут. Тебе позвонят.

– Принято, Анатолий Петрович, – ответил я и наконец-то вернулся к Ямпольской. – Аглая Тарасовна, прошу меня простить за длительное отсутствие. Весь ваш.

– Спасибо вам, Глашенька, – Марта Мирбах тем временем завершила какой-то наверняка очень важный разговор с докторшей. – Я запишусь, спасибо.

– Да уж, Евгений Семенович, – Ямпольская, улыбнувшись, посмотрела на меня. – Вечер получился действительно шикарный. И необычный. Но время позднее, уже и домой пора, завтра всем на работу.

– А я вас провожу, – я не спросил, и красавица докторша не стала возражать.

Мы вежливо попрощались со всеми и направились в сторону дома Ямпольской. Правда, путь мы выбрали довольно извилистый – через исторический центр, набережную Любицы, парк на костях и снова через набережную, только уже на другой стороне. Забавно, мы оба понимали, что просто не хотим быстро расставаться, но делали вид, будто просто каждый раз не договорили. А поговорить-то нам было о чем!

– Не жалеете? – испытующе посмотрела на меня Аглая.

– О чем? – я пожал плечами. – О том, что настоял на своем? Ни капельки.

– Но ведь вы потеряли должность, – заметила девушка. – Еще утром вы были редактором, а сейчас уже просто корреспондент, пусть и старший. Некоторых это ломает.

– Не меня, – я покачал головой. – Я в себя верю, знаю, что обязательно вновь доберусь до вершины. Пусть даже другой.

– Это какой же? – вдруг удивилась Ямпольская. – Смените профессию и попробуете опять дослужиться до начальственного кресла?

– Такой вариант я тоже рассматривал, – я улыбнулся. – Но нет. Мне интересно то, чем я занимаюсь, я всегда хотел быть журналистом и развиваться именно в этой профессии. Карьера для меня – это средство для достижения цели, а не наоборот.

– Интересная мысль, – Аглая наклонила голову набок и задумчиво сжала губы, слегка прищурившись. – Полная противоположность иезуитской логики.

– А вы думали, я иезуит? – я притворно возмутился.

– Не обижайтесь, но поначалу у меня были сомнения, – покачала головой девушка. – Во-первых, когда вы с ходу попытались за мной приударить во время вызова.

– Это когда я валялся в редакции, откинув копыта? – я тоже вспомнил свои неумелые попытки и про себя даже рассмеялся.

– И тогда, и потом, уже на приеме, – Ямпольская не поддержала моего шутливого настроения и говорила серьезно. – Вы тогда выглядели не как советский журналист, а как, простите, мужлан, который видит во враче только женщину.

– А это плохо? – уточнил я. – То есть… я не хочу сказать, что женщина не способна достичь высот в любой профессии. Просто, по-моему, неплохо видеть в докторе не только белый халат, но и душу. Внешнюю и внутреннюю красоту.

– Евгений Семенович, мы с вами не дети, – поморщилась Аглая. – Вы меня впервые в жизни тогда увидели и тут же заглянули в душу? Не смешите, пожалуйста.

– Тут вы правы, – признался я. – Душу я разглядел потом, когда вы мне помогли. Но это было во-первых, а во-вторых?

– А во-вторых, когда вы слишком уж рьяно взялись помогать Садыкову, я в какой-то момент засомневалась, – продолжила девушка. – Подумала, пытаетесь обеспечить человеку лечение по дружбе и используете для этого меня. Или даже, наоборот, используете нас обоих, чтобы продвинуться по карьерной лестнице, выслужиться.

– А вот это обидно, – заметил я.

– Я в итоге ошиблась, – просто сказала Ямпольская. – И лучше всего поняла это даже не тогда, когда мы с вами решали вопрос чернобыльца, а когда зал сегодня скандировал ваше имя. А потом – когда на сцене все окружили вас, хлопали по плечам, пожимали руки.

– Рад, что реабилитировался в ваших глазах, – я улыбнулся. – А вы довольно-таки прямолинейны.

– Разве это плохо? – она резко повернулась ко мне и вздернула носик.

– Напротив, – я покачал головой. – Это прекрасно. Кстати, вы, кажется, говорили, что любите искусство?

Мне очень хотелось сменить тему и получше узнать Ямпольскую – что ей нравится, чем она интересуется помимо медицины. По характеру Аглая оказалась довольно жесткой, но меня это даже еще больше привлекало. Такая не будет ничего замалчивать и прямо выскажет свое недовольство. И наоборот – будет искренне радоваться. В общем, никакого притворства. Человек – открытая книга. И в то же время не без типичной женской загадочности. Волевая, решительная, избравшая себе сложную профессию. И в то же самое время – невероятно женственная на внешность и в манерах. Я украдкой смотрел на девушку и любовался тем, как она смеется или, напротив, сосредоточенно хмурится, как откидывает назад пряди волос, как вышагивает своими идеально прямыми ногами, длинными и стройными… Мысли в голове роились самые неприличные, и мне приходилось сдерживаться, чтобы наружу не вылезли привычки из прошлой жизни.

Тут ведь еще все по-другому, можно ухаживать за девушкой месяцами и ни разу при этом не поцеловать. А уж думать о чем-то большем точно стоило не на первом настоящем свидании. И такая советская сдержанность, когда люди интересны друг другу прежде всего как личности – это и выбивало из колеи, и одновременно завораживало. В будущем подобная ситуация, когда я на глазах девушки побывал в центре всеобщего внимания, с высокой долей вероятности закончилась бы у меня дома с бокалом шампанского и располагающим фильмом. Наверное, поэтому я в своей прошлой жизни так и не женился до сорока лет. Дело-то ведь не только в профессии, у меня бывали романы с девчонками из ведомственных пресс-служб, рекламщицами и коллегами из других изданий. Я только сейчас понял, что проблема была в доступности отношений, в их скорости и непринужденности. Не было времени узнавать человека – зачем, когда можно чуть ли не в первый день знакомства перейти к близости? А ответственность, обязательства, по-настоящему взрослое поведение – этого мы все, наверное, подспудно боялись. Во всяком случае я и те люди, кого я притягивал.

А теперь… Теперь я наслаждался теми самыми отношениями, над которыми раньше смеялся, считал их отстойными и безнадежно устаревшими. Не думаю, что сейчас во мне побеждал мой предшественник Кашеваров. Я сам, Женя Кротов из будущего, вспоминая свои прежние отношения, вернее пародию на них, искренне хотел сейчас носить Ямпольскую на руках, переводить ее через лужи, собирать наивные букетики из кленовых листочков и вспоминать забытые романтические стихи.

Уже давно стемнело, старый желтый месяц висел над городом, шуршали колесами советские автобусы, зажигались яркие колючие звезды, и я с каждым мигом все сильнее осознавал, как много естественной красоты я пропустил, сидя перед монитором компьютера и углубившись в телеграм-каналы на экране смартфона.

К дому Аглаи мы повернули только тогда, когда откровенно замерзли, до этого находя самые пустяковые причины, чтобы прогуляться подольше. Но даже тогда мы просто попрощались, договорившись в пятницу сходить вместе в кино, и никаких поцелуев, даже в щечку. Девушка только прижала к себе мой букет из кленовых листьев, и этого мне было достаточно, чтобы понять: как бы ни складывались наши отношения, я готов ждать месяц, три месяца и даже год, если это будет необходимо.

Я чувствовал, оно того стоило.

Глава 10

Андроповск (бывший Любгород), 30 октября 1986 года

Коля и Макар возвращались домой после школы, решив перед этим ненадолго заглянуть в маленький парк аттракционов. Сами карусели уже не работали, но там были автоматы с газировкой, а в карманах звенела мелочь. Погода стояла отличная, ярко светило солнце, и ребятам совсем не хотелось домой. Уроки подождут, жаль было бы пропускать такой теплый денек.

По дороге они встретили своих друзей Сережу и Андрея из параллельного класса, и уже всей гурьбой завалились в наполненный солнечным светом парк. Каждый выпил по целому стакану газированной воды с сиропом, потом, когда закончились деньги, купили вскладчину еще один – на всех. Потом Коля увидел валявшуюся на земле копейку, торжественно поднял ее и предложил взять стаканчик-подарок от судьбы – правда, без сиропа, ну и пусть.