Константин Симонов
Стихи о войне
На пяти войнах
Симонов писал стихи всю жизнь. Даже тогда, когда считалось, что он перестал их писать. Слово, оперенное созвучием, попадало в него остро и безошибочно и вызывало реакцию – со временем – фантомную, как боль отсеченной когда-то конечности, но долгую, как эхо, о котором он написал: «…эхо десять раз прогрохочет, но еще умирать не хочет, словно долгая жизнь людская все еще шумит затихая».
Он начинал как поэт, первую известность и первый свой орден получил как поэт, как «редакционный поэт «Героической красноармейской» поехал на первую свою войну на Халхин Гол, а всего шесть лет спустя, в конце большой войны взошел на пик своей известности, сопоставимой в истории русской поэзии только с популярностью Есенина в конце двадцатых и Евтушенко в начале шестидесятых.
Поэзия продолжала в нем жить и тогда, когда он перешел на военную прозу, то в переводах, то в записках-четверостишиях дочерям, трогательных, детских, но по-взрослому отделанных, то неожиданным для отвыкшего от симоновских стихов читателя поэтическим откликом на события. Поэзия, бывшая делом жизни, становилась разновидностью личного дела, частью душевного мира, когда «…не пишется проза, не пишется. И словно забытые сны все рифмы какие-то слышатся, оттуда, из нашей войны», – как написал он в цикле стихов о поездке в воюющий Вьетнам. И на склоне жизни, в семидесятые, снова прорвалась мудрыми и сильными стихами уже не о войне, а о памяти о ней, еще не о смерти, но о предчувствии ее.
В этой, небольшой по объему, книге мы собрали лучшие из стихов, написанных Константином Симоновым за всю жизнь. Книга, следуя за биографией автора, разделена на три главные части: «Перед войной», «Война», «После войны». «Войну» мы разделили на военные стихи и лирику Симонова 1941–1954 годов, сохранив давно, еще в войну, придуманные автором названия «Из дневника» и «С тобой и без тебя», дополнив последний раздел более поздними по времени лирическими стихами.
Чтобы читатель лучше ориентировался в сюжетах симоновской поэзии, мы сочли полезным познакомить Вас с основными событиями его военной и послевоенной биографии. Полностью его биография опубликована в самом полном, двенадцатитомном собрании его сочинений, где поэзии посвящен только один том – первый и единственный, который он сам составил и успел подержать в руках незадолго до смерти.
Алексей Симонов2010Из автобиографии
Осенью 1938 года, закончив Литературный институт имени А.М. Горького, я поступил учиться в аспирантуру ИФЛИ. Летом 1939 года сдал первые три экзамена кандидатского минимума. В августе того же года, по предписанию Политуправления Красной Армии, уехал на Халхин-Гол, в Монголию, в качестве военного корреспондента газеты «Героическая красноармейская». Более к занятиям в ИФЛИ я уже не возвращался.
После Халхин-Гола, во время финской войны, закончил двухмесячные курсы военных корреспондентов при Академии имени Фрунзе. Но на фронт не попал – война уже кончилась.
24 июня 1941 года был призван из запаса и с предписанием Политуправления Красной Армии выехал для работы в газете «Боевое знамя» Третьей армии в район Гродно. В связи со сложившейся на фронте обстановкой до места назначения не добрался и был назначен в редакцию газеты Западного фронта «Красноармейская правда». Работал там до 20 июля 1941 года. Одновременно как нештатный корреспондент посылал военные корреспонденции в «Известия». С 20 июля 1941 года был переведен военным корреспондентом в «Красную звезду», где служил до осени 1946 года.
В 1941 году мне было присвоено звание старшего батальонного комиссара. В 1943 году – звание подполковника, а после войны – полковника.
В 1942 году я был награжден орденом Боевого Краcного Знамени, а в 1945 году – двумя орденами Великой Отечественной войны первой степени, чехословацким Военным крестом и орденом Белого Льва. После войны, за участие в боях на Халхин-Голе, – монгольским орденом Сухэ-Батора.
За заслуги в области литературы награжден в 1939 году орденом «Знак Почета», в 1965 году – орденом Ленина, в 1971 году вторично орденом Ленина.
Большая часть моих корреспонденций, печатавшихся в годы войны в «Красной звезде», «Известиях» и «Правде», составила четыре книги «От Черного до Баренцева моря», книги «Югославская тетрадь» и «Письма из Чехословакии», многое осталось только в газетах. В годы войны я написал пьесы «Русские люди», «Жди меня», «Так и будет», повесть «Дни и ночи» (1943–1944) и две книги стихов – «С тобой и без тебя» и «Война», а сразу после войны пьесу – «Под каштанами Праги».
Почти весь материал – для книг, написанных во время войны, и для большинства послевоенных – мне дала работа корреспондентом на фронте.
В связи с этим, пожалуй, стоит дать представление о том, как складывалась в годы войны география этой работы. По долгу службы я в разное время находился на следующих фронтах:
1941 год: июнь – июль – Западный фронт; август – сентябрь – Южный фронт, Приморская армия – Одесса, Особая Крымская армия – Крым, Черноморский флот; октябрь и ноябрь – Мурманское направление Карельского фронта, Северный флот; декабрь – Западный фронт.
1942 год: январь – Закавказский фронт (Новороссийск, Феодосия); январь – февраль – Западный фронт; февраль – март – Керченский полуостров; апрель – май – Мурманское направление Карельского фронта; июль – август – Брянский фронт, Западный фронт; август – сентябрь – Сталинградский фронт; ноябрь – Мурманское направление Карельского фронта; декабрь – Западный фронт.
1943 год: январь – февраль – март – Северокавказский и Южный фронты; апрель – Южный фронт; май – июнь – отпуск, полученный от редакции для написания «Дней и ночей». Жил эти месяцы в Алма-Ате и вчерне написал почти всю книгу. Июль – Курская дуга; август – октябрь – несколько поездок в армии Центрального фронта. Декабрь – корреспондент «Красной звезды» на Харьковском процессе над фашистами – организаторами массовых убийств населения.
1944 год: март – апрель – Первый и Второй Украинские фронты; май – Второй Украинский фронт; июнь – Ленинградский фронт, от начала прорыва линии Маннергейма до взятия Выборга; июль – август – Первый Белорусский фронт, Люблин, Майданек; август – сентябрь – в частях Второго и Третьего Украинских фронтов в период наступления от Ясс до Бухареста, затем в Болгарии, Румынии и Югославии; октябрь – в Южной Сербии у югославских партизан. После освобождения Белграда – полет в Италию на нашу авиационную базу в Бари.
1945 год: январь – апрель – Четвертый Украинский фронт, Закарпатская Украина, Южная Польша, Словакия, в наших частях и частях Чехословацкого корпуса; конец апреля – Первый Украинский фронт, встреча с американцами в Торгау. Последние дни боев за Берлин – в частях Первого Украинского и Первого Белорусского фронтов. Присутствовал при подписании капитуляции германской армии в Карлсхорсте. 10 мая был в Праге.
За период моей литературной деятельности мне было присуждено шесть Государственных премий СССР за пьесы «Парень из нашего города», «Русские люди», «Русский вопрос», «Чужая тень», за книгу стихов «Друзья и враги» и повесть «Дни и ночи», а также Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых по кинематографии за фильм «Живые и мертвые».
В 1974 году мне было присвоено звание Героя Социалистического Труда, а за трилогию «Живые и мертвые» присуждена Ленинская премия.
В 1977 году вышел из печати мой двухтомный дневник «Разные дни войны». Начало работы над этой книгой следует отнести к 1941 году, когда были сделаны первые из вошедших в нее записей.
Несколько последних лет помимо чисто литературной работы я занимался еще и кино – и теледокументалистикой. При моем участии были сделаны кинофильмы «Если дорог тебе твой дом…», «Гренада, Гренада, Гренада моя…», «Чужого горя не бывает», «Шел солдат…», «Маяковский делает выставку» и телевизионные фильмы «Солдатские мемуары», «Александр Твардовский», «Какая интересная личность».
Константин Симонов1978Перед войной
НОВОГОДНИЙ ТОСТ
Своей судьбе смотреть в глазанадоИ слушать точки и тирераций.Как раз сейчас, за тыщу верст,рядом,За «Дранг нах Остен» – пиво пьютнаци.Друзья, тревожиться сейчасстоит,Республика опять в кольцеволчьем.Итак, поднимем этот тостстояИ выпьем нынче в первый размолча,За тех, кому за пулеметбраться,За тех, кому с винтовкой бытьдружным,За всех, кто знает, что глагол«драться» —Глагол печальный, но поройнужный.За тех, кто вдруг, из тишиныкомнат,Пойдет в огонь, где он ещене был.За тех, кто тост мой через годвспомнитВ чужой земле и под чужимнебом!1937СЕВЕРНАЯ ПЕСНЯ
Мужчине – на кой ему черт порошки,Пилюли, микстуры, облатки.От горя нас спальные лечат мешки,Походные наши палатки.С порога дорога идет на восток,На север уходит другая,Собачья упряжка, последний свисток —Но где ж ты, моя дорогая?Тут нету ее, нас не любит она.Что ж делать, не плакать же, братцы!Махни мне платочком хоть ты, старина, —Так легче в дорогу собраться.Как будто меня провожает жена,Махни мне платочком из двери.Но только усы свои сбрей, старина.Не то я тебе не поверю.С порога дорога идет на восток,На север уходит другая,Собачья упряжка, последний свисток.Прощай же, моя дорогая!1938–1939Из поэмы
«ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ»
О ТОМ, КАК ТАНКИ ИДУТ В АТАКУА пехоты и правда не было.Она утопала в песках,шла, захлебываясь пылью,едва дыша.Летчик, посланный на разведку,впереди неев облакахлетел как оторванная от тела душа.Он знал:за десять минут отсюда уже начинался бой.Проклятье!Он могэти сутки для нихсделать за десять минут.Если б можноих всехна канатахпотянуть вверх, за собой,поднять,перенестии поставитьза сто верст,там, где их ждут.Он делал над их головами смертельные номера:двойной разворот,штопор,двойной разворот.И смертельно усталые люди снизу хриплокричали «ура».Они понимали, что он им хочет помочьскоротать переход.– Что ж, придется одним. —Майор потушил папиросу о клепку брони.Комиссар дострочил на планшетепоследнюю строчку жене.Начальник штаба молча кивнул:– Что ж, одни так одни, —и посмотрел на багровое солнце, плывшеев стороне.Все посмотрели на солнце.Открыв верхние люкина всех,сколько было,танках,сдвинув на лоб очки,положив на поручни башен черные кожаные руки,танкисты смотрели на солнце,катившееся через пески.Не всем им завтра встретить восход под этимиоблаками.Майор поднялся на башню:За Родину!В бой!Сигналист крест-накрест взмахнул флажками.И стальные люки с грохотом захлопнулись надголовой.В броневом стекле вниз и вверх метались холмы.Не было больше ни неба,ни солнца,только узкий кусокземли, в которую надо стрелять,только онии мы.Только мыи они,которых надо вдавить в этот песок.– За Родину —значит за наше правораз и навсегдабыть равными перед жизнью и смертью,если нужно – в этих песках.За мою мать,которая никогдане будет плакать, прося за сына,у чужеземца в ногах.– За Родину —значит за наши русские в липах и тополях города,где ты бегал мальчишкой,где, если ты стоишь того,будет памятник твой.За любимую женщину,которая так горда,что плюнет в лицо тебе, если ты трусомвернешься домой.Облитая бензином, кругом горела трава,майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза чернымплатком,крикнул:– Вперед, за Родину!Стрелок не расслышал слова,но по губам угадали, стреляя,повторил их беззвучным ртом.Снаряд ворвался в самую башню.На мгновение глухота,как будто страшно ударили в ухо.Стараясь содрать тишину,майор провел по лицу ладонью.Ладонь была залита,стрелок привалился к его плечу,как будто клонило ко сну.Майор рванул рукоять.Пулемет замолк.Замоку орудья разодран в куски.Но танк еще шел!Танк еще шел!Танк еще мог…Еще сквозь пробоину плыло небои летели пески.И вдруг застряли опять рванулся страшным рывком.– Денисов! —Водитель молчал.– Денисов! —Молчал.– Денис… —Майор качнулся вправо и влево в обнимкус мертвым стрелкоми, оторвав ослепшие пальцы,пролез вниз.Водительсидел, как всегда, – руки на рычагах.Посмертным усильем воли он выжал передний ход.Исполняяего последнеежеланье,в мертвых зрачкахземля, как при жизни, еще летела вперед.Похоронный марш,слава,вечная память —это все потом.А пока на мокром от крови кресле тесно сидетьвдвоем.Майор отодвинул мертвого,повернул лицом к бронеи, дотянувшись до рычагов,прижался к его спине…Семь танков уже горело.Справа,слеваи сзадибыли воткнуты в небо столбы дыма.Но согласно приказуоставшиеся в живыхшли, не глядя,шли мимо,мимо праха товарищей,мимо горящих могил,недописанных писем,не дожитых жизней.Перед смертью каждый из них попросилтолько горсть воды себеи победы в бою отчизне.Есть у танкистов команда:«Делай, как я!»Смерть не может прервать ее исполненья.Заместитель умершегоповторяет:– Делай, как я! —Умирает,и его заместительведет батальон в наступление.Экипаж твой убит.Но еще далеко до отбоя.и соседи не знают, что мертвым не прикажешь стрелять.Если ты повернешь,вдруг они повернут за тобою,вечность,тридцать секундпотеряв, чтоб понять.Да!Но ты еще живИ разодранный,страшный,молчащий,танк майора прорвался к реке.Да, пускай не стрелять.Только б в землю их вмять,только б чащедогонять их машины.Оставляяза собойскорлупу на песке.Майор срывает флягу с ремня.Воды больше нет.Ну и черт с ней!Он сжимает сожженный рот.В эту минуту победыбольше нетни тебя,ни меня,ни жажды,ни смерти,ничего,кроме – вперед!О ВЕЧЕРЕ ПОСЛЕ БОЯВечер.Как далеко позадиэто поле сраженья, и слезыупоенья победой,и последнего залпа дымок,перевернутых пушек колеса,бегствотех, кто успел,и могилытех, кто не смог.Обломок ротной трубы, не успевшей подать сигнал,бутылки из-под сакэ,солдатские ложки,рядом с телом хозяина вдавленный в землю журнал,где на залитой кровью обложке,как ни странно,по-прежнемунарисован храбрый отряд:солдаты идут в атаку,обгоняя друг друга,поручик с рукой на перевязибежит впереди солдат,как флаг, поднимая веер,белый,с багровым кругом.После боя курили, сняв шлемы.Над головойбыл монгольский,зеленыйс красными чернымзакат.Был короткий отдых.И завтра опять бой,как вчера,и позавчера,и месяц назад.Но они говорили совсем не об этом.Чего радиповторятьто, что известно,то, что опять начнется завтра с утра.Они говорили о доме,о маме,о какой-то Наде,говорили так, как будто они оттуда только вчера.Нет, неправда,к смерти привыкнуть нельзя.Но это еще не значитвидеть ее во сне по ночам,думать о ней, открывая утром глаза,говорить о ней, поднося котелок к губам.И когда солдаты,которым завтра в бой,говорят не о торжестве идей,а, грустя, вспоминают о доме,о матери,о родных,то это тревожит только маленьких чернильныхлюдей,верящих громким словам,но не верящих сердцу,которогонет у них самих.Но командир роты,который был с нами вчера в боюи пойдет с нами завтра,садится рядом,и, греясь одним огнем,слушает нашу жизнь,и рассказывает свою,и не боится вспомнитьмилую женщину и опустевший дом.Его не тревожит наша память о доме,о любви,об уюте комнат.Если б не было этого,где ж тогда наши сердца?Из того,кто ничего не любити ничего не помнит,можно сделать самоубийцу,но нельзя сделать бойца.Я люблю землю в холодных рассветах,в ночных огнях,все места, в которых я еще никогда не жил.Если б мне оторвало ноги,я бы на костылях,все равно,обошел бы все, что решил.Я люблю славу,которая по праву приходит к нам.С ночами без сна,с усталостью до глухоты.Равнодушную к именам,жестокую по временам,но приходящую неизменно,если сам не изменишь ты.Я люблю женщину,которая стоит того,чтоб задыхаться от счастья,когда она со мной,чтоб задыхаться от горя,когда она оставляет меня одного,чтоб не знатьни позжени раньшеникого, кроме нее одной.Но в минуту, когдамежду жизнью для нихи смертью за нихвыбиратьприходится только нам самим,то, как ни бывает жаль умирать,мы не уступаем этого права другим.Если ты здоров и силени ты уступил это право,ты не сможешь ходить по земле,которую защищал другой;слава,трясясь над которой ты струсил, —уже не слава;женщину,за которую ты не дрался,ты не смеешь называть дорогой.Мы всосали эту жестокую правду с молокомматери.Мы все такие,и этого у нас не отнять.Мы умеем жертвовать жизньютолько однойсвоей.Но зато эту одну трудно у нас отобрать.Мы не вспоминаем в эту минуту всех книг,которые мы прочли,всех истин, которые нам сказали,мы вспоминаем не всю землю,а только клочок земли,не всех людей,а женщину на вокзале.Но за этим,ширясь,не зная преград,встает Родина,сложенная из этих клочков земли,встает народ,составленныйиз друзей, которые провожали нас, солдат,плывут облака, под которыми мы росли.А в бою есть только танки, идущие напролом.Есть только красный флаг над желтым песком.Что они не сметут,то он подожжет.Они дойдут до рекии пройдут эту реку вброд,и пески за рекой,и горы, которые за песками,и еще пески,и еще горы,и море, которое за горами,они обогнут всю землю железной дугой,они обойдут все страныоднуза другой,они обойдут их все,ломаяжалкую бестолочь пограничных столбов,и, почернев в походах,они выйдут в другое столетьена площадинеизвестных нам городов,только там, наконец, они встанут на отдых.Будет солнечный день.Незнакомый нам завтрашний век.Монументом из бронзына площадяхони встанут рядами.Верхний люкприподнимет бронзовый человек,сигналист просигналит бронзовыми флажками,и на всех,сколько будет их,танках,открыв верхние люки,подчиняясь приказу бронзового флажка,положив на поручни башен бронзовые руки,они будут смотреть на солнце,катящееся через века.Революция!Наши дела озарены твоим светом,мы готовы пожертвовать для тебяжизнью,домом,теплом.Встать!когда говорят об этом,ради чего мы живеми, если надо,умрем!1939–1941Монголия – МоскваПоэма «ОТЕЦ»
А. Г. И-ву
Все сердце у меня болит,Что вдруг ты стал прихварывать,Но мать об этом не велитС тобою разговаривать.Наверно, сам ты не велел,А матери – поручено.Пуд соли я с тобою съел,Теперь уж все изучено.Я раньше слишком зелен был,Себе недотолковывал,Как смолоду бы жизнь прожил,Не будь тебя, такого вот —Такого вот, сурового,С «ноль-ноль», с солдатской выправкой,Всегда идти готовогоПо жизни с полной выкладкой!А вот как сорок с лишним летВдали от вас исполнилось,Невольно, хочешь или нет,Вся жизнь с тобою вспомнилась,С того начала самого,В Рязани, на Садовой,Где встретился ты с мамоюИ я при ней – готовый.Единственный и неродной…И с первой стычки – в угол!Теперь я знаю, что со мнойТебе бывало туго.Но взял меня ты в оборот,В солдатскую закалку,Как вотчим струсит, не возьмет,Как лишь отцу не жалко.Отцу, который наплюетНа оханья со сплетнями:Что не жалеет, чуть не бьетРебенка пятилетнего,Что был родной бы, так небосьНе муштровал бы эдак!Все злому вотчиму пришлосьСлыхать от дур-соседок!Не знаю, может, золотымТо детство не окрестят,Но лично я доволен им —В нем было все на месте.Я знал: презрение – за лень,Я знал: за ложь – молчание,Такое, что на третий деньСознаешься с отчаянья.Мальчишке мыть посуду – крест,Пол драить – хуже нету!Но не трудящийся не ест —Уже я знал и это.Знал, как в продскладе взять паек,Положенный краскому,Как вскинуть вещевой мешокИ дотащить до дому,Как в речке выстирать бельеИ как заправить койку,Что хоть в казарму ставь ее —Не отличишь нисколько!Пожалуй, не всегда мой трудБыл нужен до зарезу,Но ты, отец, как жизнь, был крут,А жизнь – она железо;Ее не лепят, а куют;Хотя и осторожно —Ей форму молотом дают,Тогда она надежна.Зато я знал в тринадцать лет:Что сказано – отрезано,Да – это да, нет – это нет,И спорить бесполезно.Знал смолоду: есть слово – долг.Знал с детства: есть лишения.Знал, где не струсишь – будет толк,Где струсишь – нет прощения!Знал: глаз подбитый – ерунда,До свадьбы будет видеть.Но те, кто ябеда, – беда,Из тех солдат не выйдет.А я хотел солдатом быть.По улице рязанскойЯ, все забыв, мог час пылитьЗа ротою курсантской.Я помню: мать белье кладет…– Ну как там, долго ты еще? —В бой на Антонова идетПехотное училище.Идет с оркестром на вокзал,И мой отец – со всеми.(Хотя отцом еще не звалТебя я в это время).А после – осень, слезы жен,Весь город глаз не сводит —Ваш поредевший батальонПо улицам проходит.И в наступившей тишине,Под капли дождевые,– Вон папа, – стиснув руку мне,Мать говорит впервые.– Вон папа! – Утренний развод.Приезжему начальствуОтец мой рапорт отдает,Прижавши к шлему пальцы.– Вон папа! – С ротою идет,И глаза не скосит он.А рота – лучшая из рот,Мишени все как сито!Бегу к курилке во весь дух,А там красноармейцыУже выкладывают вслух,Что у кого имеется:Что не дождешься похвалы,Натрешь мозоль – не верит!Что после стрельб подряд стволыУ всех аж глазом сверлит!Гоняет в поле, в снег и в грязь,Хоть сам и хлипкий с виду…Стою и не дышу, боясьНарваться на обиду.Но старшина, перекурив,Подбить итог берется:– Строг, верно, строг. Но справедлив,Зазря не придерется.Согласен я со старшиной:С тобой и мне несладко!Ты как с бойцами, так со мной,Дня не проходит гладко!Зато уж скажешь раз в году:– Благодарю за службу! —Я гордый, как солдат, иду,Похвал других не нужно.Солдатом быть – в твоих устахОбширнее звучало,Чем вера в воинский устав,Как всех начал начало.Не всем в казарме жизнь прожить,Но твердость, точность, смелость,Солдатом-человеком быть —Вот что в виду имелось!Чтоб на любом людском посту,Пускай на самом штатском,За нашу красную звездуСтоять в строю солдатском!Так в детстве понял я отца:Солдат! Нет званья лучшего!А остальное до концаУж на войне доучивал.Ни страха в письмах, ни тоски,За всю войну – ни слова,Хотя вы с мамой старикиИ сына нет второго.Лишь гордая твоя строкаИз далека далекого:Что хоть судьба и нелегка,Солдат не ищет легкого!Как часто я себя пыталВойны годами длинными:Отец лежал бы или всталСейчас, вот тут, под минами?Отец пополз бы в батальон,Чтоб все яснее ясного?Иль на КП застрял бы он,Поверив сводке на слово?Как вспомню прошлую войну,Все дни ее и ночи, —Ее во всю ее длинуСо мной прошел мой вотчим.. . . . . . . . . . . . . . . .Скажу с собой наедине,Что годы пролетают,А мужества порою мнеИ нынче не хватает.Не скажешь вдруг ни «да», ни «нет».Но сердце правду знает —И там, где струсил, лег в кювет, —Там душу грязь пятнает.Нет хуже в памяти рубцов,Чем робости отметины,За каждую, в конце концов,Быть самому в ответе мне.Смешно, дожив до седины,Поблажек ждать на юность.И есть вина ли, нет вины —Я с жалобой не сунусь.А все же, как тогда, в войну, —И, может, это к лучшему, —Нет-нет и на отца взгляну:Как он бы в этом случае?Я вслух об этом не спрошу,В дверь лишний раз не стукну,Но вот сижу сейчас, пишуИ помню неотступно,Что свой дохаживает векПоходкою упрямойБесстрашный старый человек,Невидимый судья мой;Один из тех, на первый взглядНегордых и невзрачных,Про жизнь которых говорят:Вся, как слеза, прозрачна!Он по бульвару в двух шагахОт вас прошел недавно,Старик в фуражке, в сапогахПотертых, но исправных.В шинельке, что ни я, ни матьНи ласково, ни грубоЕму не можем обменятьДесятый год на шубу.Прошел, на лавочку приселСо стопкой старых книжек,Но вместо чтенья на прицелВзял драку двух мальчишек.И заревевшему мигнул,Совсем как мне когда-то:– Эк панихиду затянул!А ведь пойдешь в солдаты…Не обязательно войнуСтарик имел в виду.Быть может, просто целину,Труд, подвиги, беду…Но на чужого старика,Сказавшего так грубо,Мать плачущего паренькаСкривила злые губы!Ее-то сын уж так ли, сякМинует лямку эту!Способный мальчик, не дурак,Других служить, что ль, нету?Старик глядит глаза в глаза,И женщина не сразу,Но понимает, что нельзяСказать ей эту фразу;Она под взглядом старикаМолчит на пользу сыну,Уже унявшему покаСвой рев наполовину.Старик уходит. Он встает,В ногах смиряя боль,И на обед домой идетК пятнадцати ноль-ноль.Идет, упрямый и прямой,Враг старости смиренной,Злой вотчим! Добрый гений мой:Пенсионер военный.1956–1958Вольные переводы из Р. КиплингаГИЕНЫ
Когда похоронный патруль уйдетИ коршуны улетят,Приходит о мертвом взять отчетМудрых гиен отряд.За что он умер и как он жил —Это им все равно.Добраться до мяса, костей и жилИм надо, пока темно.Война приготовила пир для них,Где можно жрать без помех.Из всех беззащитных тварей земныхМертвец беззащитней всех.Козел бодает, воняет тля,Ребенок дает пинки.Но бедный мертвый солдат короляНе может поднять руки.Гиены вонзают в песок клыки,И чавкают, и рычат.И вот уж солдатские башмакиНавстречу луне торчат.Вот он и вышел на свет, солдат, —Ни друзей, никого.Одни гиеньи глаза глядятВ пустые зрачки его.Гиены и трусов и храбрецовЖуют без лишних затей,Но они не пятнают имен мертвецов:Это – дело людей.* * *
Серые глаза – рассвет,Пароходная сирена,Дождь, разлука, серый следЗа винтом бегущей пены.Черные глаза – жара,В море сонных звезд скольженье,И у борта до утраПоцелуев отраженье.Синие глаза – луна,Вальса белое молчанье,Ежедневная стенаНеизбежного прощанья.Карие глаза – песок,Осень, волчья степь, охота,Скачка, вся на волосокОт паденья и полета.Нет, я не судья для них,Просто без суждений вздорныхЯ четырежды должникСиних, серых, карих, черных,Как четыре стороныОдного того же света,Я люблю – в том нет вины —Все четыре этих цвета.ДУРАК
Жил-был дурак. Он молился всерьез(Впрочем, как Вы и Я)Тряпкам, костям и пучку волос —Все это пустою бабой звалось,Но дурак ее звал Королевой Роз(Впрочем, как Вы и Я).О, года, что ушли в никуда, что ушли,Головы и рук наших труд —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем – не умевшая знать),Ни черта непонявшая тут.Что дурак растранжирил, всего и не счесть(Впрочем, как Вы и Я) —Будущность, веру, деньги и честь.Но леди вдвое могла бы съесть,А дурак – на то он дурак и есть(Впрочем, как Вы и Я).О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,И мечты, что вновь не придут, —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем – не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.Дураку его шкура мила была(Впрочем, как Вам и Мне),И, когда, его выпотрошив дотла,Ему леди под зад коленкой дала,Дурак не приставил к виску ствола(Впрочем, как Вы и Я).В этот раз не стыд его спас, не стыд,Не упреки, которые жгут, —Он просто узнал, что не знает она,Что не знала она и что знать онаНи черта не могла тут.ЭПИТАФИИПолитикЯ трудиться не сумел, грабить не посмел,Я всю жизнь свою с трибуны лгал доверчивыми юным,Лгал – птенцам.Встретив всех, кого убил, всех, кто мнойобманут был,Я спрошу у них, у мертвых, – бьют ли на томсвете мордуНам лжецам?ЭстетЯ отошел помочиться не там, где вся солдатня.И снайпер в ту же секунду меня на тот светотправил.Я думаю, вы не правы, высмеивая меня,Умершего принципиально, не меняя своих правил.Командир морского конвояНет хуже работы – пасти дураков.Бессмысленно храбрых – тем более.Но я их довел до родных береговСвоею посмертною волею.Эпитафия канадцамВсе отдав, я не встану из праха,Мне не надо ни слов, ни похвал.Я не жил, умирая от страха,Я, убив в себе страх, воевал.Бывший клеркНе плачьте! Армия далаСвободу робкому рабу.За шиворот приволоклаИз канцелярии в судьбу,Где он, узнав, что значит сметь,Набрался храбрости – любить,И полюбив – пошел на смерть,И умер. К счастью, может быть.НовичокОни быстро на мне поставили крест,В первый день, первой пулей в лоб.Дети любят в театре вскакивать с мест.Я забыл, что это – окоп.НовобранецБыстро, грубо и умело за короткий путь земнойИ мой дух, и мое тело вымуштровала война.Интересно, что способен сделать бог со мнойСверх того, что уже сделал старшина?ТрусЯ не посмел на смерть взглянутьв атаке среди бела дня,И люди, завязав глаза,к ней ночью отвели меня.ОрдинарецЯ знал, что мне он подчинен и, чтобспасти меня – умрет.Он умер, так и не узнав, что надо б всенаоборот!ДвоеА. – Я был богатым, как раджа.Б. – А я был беден.ВМЕСТЕ. – Но на тот свет без багажаМы оба едем.ПросьбаЗаканчивая путь земной,Всем сплетникам напомню я:Так или иначе, со мнойЕще вы встретитесь, друзья!Я вам оставлю столько книг,Что после смерти обо мнеНе лучше ль спрашивать у них,Чем лезть с вопросами к родне!Из поэмы «ПАВЕЛ ЧЕРНЫЙ»