Битва героев
На стене Октагона включился прожектор, толстый луч мазнул по дороге, скользнув в долину, перекинулся на косогор.
Когда луч выхватил из темноты мопедку, Оглобля выпрямился, вскинул винтовку, но тут за спиной раздался щелчок, треск, потом что-то твердое ткнулось под лопатку, и тело скрутила судорога.
* * *Вик пересек низину, стараясь сильно не газовать, выехал к подножию холма.
На заставе вспыхнул прожектор – таиться дальше не было смысла.
Выкрутив газ до упора, Вик пригнулся к бензобаку. Мотор взревел, пружиня амортизаторами, мопедка рванулась вверх к подлеску. В пальцах кольнуло, ладони обожгло, будто он схватился за оголенный провод под напряжением. Ощущение было такое, что рядом вот-вот разрядится конденсатор. Вскрикнув, Вик отпустил руль. Мопедка подпрыгнула на кочке, вильнула. Он слетел на землю, больно стукнувшись плечом, приклад дробовика за спиной саданул по затылку.
Рядом в терновнике раздался треск электрического разряда и гортанный возглас. Жахнул выстрел. И тут по кустам хлестнули трассы пуль. Через мгновение долетел сухой стрекот «гатлинга», а на вершине холма заржали лошади.
Монахи не скупились, поливали из пулемета подлесок, выкашивая кустарник, валя молодые деревца. Повсюду свистели пули, рыхлили землю. Рикошеты светлячками взлетали в небо и таяли.
Несколько комочков свинца со звоном врезались в мопедку, продолжавшую реветь мотором в двух шагах от Вика. Почуяв запах бензина, он прикрыл голову, зажмурился. В следующий миг взорвался бензобак. Плечи и спину окатило волной горячего воздуха, по правой руке будто наждаком прошлись. И пулемет смолк.
Вик лежал, уткнувшись носом в траву, боясь посмотреть. Он открыл глаза, только когда в низине загудел двигатель. Вокруг стало светло как днем, лучи прожекторов скрестились на изрядно поредевшем подлеске. Вместо кустов вверх торчали кривые ветки высотой до колена, чадила едким дымом мопедка.
Ветер донес с вершины удаляющийся стук копыт.
Встав на четвереньки, Вик обернулся. Лавируя между остовами автомобилей, по ухабам к склону неслись скоростные «тевтонцы» Ордена. Широкие колеса, усиленные рессоры, вместо корпуса сваренная из труб рама и двигатель впереди. Никаких стекол, водителя прикрывает сетка, по бокам – броня. За спиной у него площадка, над головой изогнутая рама, на которой в ряд закреплены фары, в кузове три кресла, там стрелки. Глушителя нет, поэтому грохот такой, что за версту слышно.
Рядом скользнула тень. Отпрянуть Вик не успел, лишь прикрыл ребра локтем. Удар отбросил его на спину, из груди с шумом вылетел воздух. Сильная рука сцапала за ушибленное плечо, оторвала от земли. Вик хрипло вдохнул. Его швырнули вниз по склону. Он упал плашмя. Громко щелкнули челюсти, на зубах заскрипел песок. Вик потянулся за спину – пальцы схватили пустоту, дробовик исчез.
Сил едва хватило на то, чтобы перевернуться. Он увидел застывшего перед ним человека в бойцовой стойке. Одна рука повисла плетью, рот перекошен, кожа на лысом черепе сморщилась.
– Ты! – выдохнул Вик.
Снизу бахнул штуцер, еще один: монахи на «тевтонцах» открыли огонь. Отскочив, Оглобля упал на землю и больше не поднимался.
Ревя моторами, машины взобрались по склону. Первая остановилась у подлеска, водитель заглушил двигатель, другая устремилась к вершине холма.
Вик попробовал шевельнуться. Правая рука плохо слушалась, в боку кололо, в голове шумело от стрельбы и рева моторов. Кругом метались тени.
– Замри!
В грудь ему ткнулся широкий срез ствола.
– Не убивать! – раздался властный голос из машины. – Связать – и в крепость.
– Я бригадир ба… – Оглоблю саданули в лоб прикладом, добавили ногой по ребрам, и он обмяк.
Не церемонясь, Вика перевернули, треснули по затылку, набросив по кожаной петле на кисти, туго стянули руки за спиной. Рванув за плечи, приподняли и поволокли к «тевтонцу», кинули на жесткие сиденья сзади, рядом погрузили Оглоблю, который пришел в себя после ударов и что-то мычал. Оглушительно взревел двигатель, и «тевтонец», развернувшись, покатил вниз.
Когда машина въехала во двор заставы и остановилась возле одинокого фонарного столба, их выбросили на землю. Похоже, столб использовали еще и как дыбу или виселицу. На высоте груди к нему был приварен поворотный механизм, от которого вверх уходил железный трос, пропущенный через роллер-блоки, а под тускло светившей лампочкой болталась петля.
– На колени, нечестивцы! – скомандовал все тот же властный голос.
Поставленных на колени пленников окружили монахи.
– Кто такие? – спросил подошедший жрец в желтой тоге. Он был на голову выше Оглобли и шире в плечах.
– Думаю, этот, – начал отдававший команды монах, указав на Вика, – мопедкой рулил. А другой из братвы Креста будет. Вели пытать их, брат Рут, они вмиг нам…
– Нет, Федор, – оборвал жрец. Шагнув к пленникам, ткнул Оглоблю толстым пальцем в лоб, и тот качнулся. – Ты! Я знаю тебя, башмачник. Что делал здесь?
Вик покосился на старшего бригадира, который что-то пробурчал бессвязно.
– Федор, чего он бормочет? Эвона его перекосило.
– Не ведаю, брат Рут. Он уж был таким, токмо мальчишку пытался поколотить. Ну, мы пресекли.
На заставу вернулся второй «тевтонец». Подбежавший к жрецу монах доложил, что на холме был еще кто-то, но ускакал на лошадях, и протянул электродубинку. Рут кивнул, покрутил в руках дубинку, взглянул на Оглоблю.
– Теперь ясно, – обратился он к Федору, – почему он едва языком ворочает, током долбанули.
– Я… – вдруг произнес Оглобля, задрав голову, – я з-за щенком гнался.
– Странно ты как-то гнался, друже, – взирая на него сверху, сказал Рут. – Ты на склоне хоронился, где люди Ильмара Креста были. Они за Октагоном слежку вели. Ты в сговоре с ними? Лучше отвечай честно. А потом и мальца послушаем, – Жрец бросил взгляд на Вика. – Чтоб установить, как дело было.
– Н-не знал я, что там… е-е-еще кто-то, – прохрипел старший бригадир. Громко сглотнув, тряхнул головой. – Щенка Дюк утром должен в Храм забрать. – Он наконец справился с заиканием, и кожа на лысине разгладилась. – А тот сбежал. Не хочет в Канториум…
– Дюк? Канториум? – Жрец повернулся к Вику, потом переглянулся с Федором.
– Слишком взрослый для бурсы, – сказал последний.
– Переговорщик его в старшие классы определил, – вставил Оглобля.
Заложив руки за спину, Рут спросил Вика:
– Кто таков?
Тот опустил голову.
– Сын Каспера, – ответил за него старший бригадир.
– Странника?
– Да.
Вик подумал, что слишком часто за сегодняшний день вспоминают отца. Украдкой глянул на жреца – лицо вытянутое, нос тонкий, густые волосы зачесаны назад.
– Продолжай, башмачник, – произнес жрец после раздумий.
– Дюк Абен с нашим Архипом договорился, что утром за шакаленком приедет. Ведь с вами оговорено, что завтра караваном совместным выступаем.
Рут кивнул.
Вик хотел открыть рот, оправдаться, но понял: доказывать что-то бесполезно. Одно хорошо, Оглобля теперь до него не доберется. А ведь преследовал, чтобы убить. И на холме прикончить его пытался.
Слушая вполуха рассказ старшего бригадира, Вик думал, как тот снова лихо повернул дело в свою пользу. И лучше сейчас помалкивать, а если жрец все-таки пожелает ему слово дать, то сразу повиниться, мол, испугался храмовых порядков, некроз мозги разъел, потому и решил пуститься в бега.
– Складно поёшь, – хмыкнул Федор, когда Оглобля закончил рассказ.
Рут, напротив, был серьезен.
– Вышли людей прочесать холмы, – приказал он, и усмешка исчезла с лица монаха. – Действовать скрытно. На стенах караулы усилить, наблюдать. Этих двоих с рассветом к башмачникам отвезешь. Мальчишку передашь Архипу и дождешься брата Дюка. Когда убедишься, что он забрал послушника, на заставу возвращайся.
– Ясно, брат Рут. Яшка!
Жрец развернулся и зашагал к крепостной стене.
– Тут я, Федор. – В круг света ступил молодой монах.
– Пленников в курятник, и охранять, чтоб не поцапались там. Утром с Акимом поедете со мной до башмачников. Будите сменщиков. В дозор назначаю…
Вика и Оглоблю подняли, ткнули в спину стволами штуцеров и погнали к приземистой постройке, примыкавшей к крепостной стене.
Глава 5
Архип Дека пнул сапогом камушек, проследил, как тот допрыгал до гранитной лестницы, ведущей на галерею первого этажа, и уставился во двор.
Бригада давно построилась в колонну. Осталось только скомандовать, и часовой распахнет ворота. Первыми пойдут два мотоцикла с колясками, за ними полтора десятка верховых, потом обоз; в арьергарде бензовоз и еще один небольшой отряд всадников.
Заложив руки за спину, глава клана повернулся к Вику с Оглоблей, которые стояли посреди опустевшей галереи. Доставившие их хмурые монахи сказали только, что изловили обоих под стенами Октагона, ночью, и удалились во двор дожидаться переговорщика Дюка.
Архип положил ладонь на деревянную кобуру с маузером, сбил пальцами пылинку с воротника кожаной куртки. Придирчиво осмотрел свои начищенные до блеска сапоги и сказал:
– Ну?
Вик покосился на Деку и отвел взгляд.
– Молчите? – Архип стал мерить галерею шагами. – Оглобля, тебе что было сказано? Я тебе бригаду доверил…
– Дык я его ловил!
– Ты людей должен был поднять, а не самолично по городу бегать! Ночью! А если б тебя в нищих кварталах завалили?! Мне доложить, приказ получить, только потом… – Дека развернулся к Вику: – А ты? Обмануть меня вздумал? Сбежать?! Ты ж… Я тебя…
Он задохнулся от злости. С рокотом во двор вкатился сендер и подрулил к «тевтонцу», в котором ожидали монахи. Архип плюнул с досадой и продолжил, когда шум двигателя смолк:
– Ваше счастье, что времени нет. А то бы… – Он снова положил ладонь на кобуру. – Старшим бригады пойдет Копыто. Оглобля, ты у меня теперь в обозных числиться будешь!
С лестницы донеслись шаги, и Архип обернулся.
Переговорщик Дюк встал на верхней ступеньке, разгладил бороду. Одет он был по-походному, но дорого: шитые на заказ ботинки с толстой ребристой подошвой и высокой шнуровкой, свободные штаны из плотной ткани, черная полуряса с капюшоном. Патронташ через грудь, на поясе тесак в петле, в открытой кобуре однозарядный пистоль «контендер». Очень редкое и ценное оружие, может стрелять винтовочными патронами, рукоятка и ложе из орехового дерева, ствол из нержавеющей стали.
Дюк коснулся распятия на груди, с любопытством взглянул на Вика и Оглоблю, кивнул Архипу.
– Преподобный Гест велел молодого послушника в Храм доставить.
Глава клана махнул рукой и пошел к лестнице.
– Забирай.
– Вижу, бит Вик Каспер. Что произошло? Преподобный Ге…
– Забирай! – зло бросил Архип, обернувшись уже на ступеньках. – С глаз долой.
Дюк подошел к Вику.
– А ты чего стал?! – крикнул Архип бывшему старшему бригадиру. – Шагай в обоз!
Когда башмачники ушли, монах спросил:
– Почему грязен, лицо в крови, ссадины? В таком виде на аудиенцию…
Вик молчал, таращась в пол.
– Где твои вещи?
Так и не получив ответа, монах пошел обратно, кинув на ходу:
– За мной следуй.
Вик посмотрел во двор. Архип громко отдавал команды, которые дублировал коренастый, низкорослый Копыто. Во дворе все пришло в движение. Оглобля с мрачным видом влез на телегу; обозные предпочли перебраться на соседнюю, лишь пожилой конюх остался на передке. Он покосился на нового пассажира, хмыкнул и отвернулся.
Заурчали мотоциклы, газанул бензовоз, чихнув сизым дымом. Распахнулись ворота, и колонна тронулась с места.
Отряд конных порысил за мотоциклами, а те, выскочив со двора, помчались к эстакаде.
– Послушник! – крикнул Дюк. Монах стоял на ступеньках, недовольно глядя на Вика.
Тот опустил голову и, понурившись, пошел к лестнице.
* * *Ревела выхлопная труба под брюхом сендера. Ветер трепал волосы, Вик прикрывался ладонью от воздушного потока и щурился. И это здесь, в городе, – а как оно в Пустоши? Он вспомнил рассказы отца. На пути к Минску лежат огненные топи – земля там горит. Нечем дышать, дым глаза разъедает. Между топями и Киевом пустыня на сотни верст. Барханы вышиной с двухэтажный дом, ветер закручивает пылевые смерчи. Не дай бог угодить в такой или оказаться близко: хорошо, если только песка наешься, а если унесет куда или засыплет? Есть еще Сухое море, в котором легко утонуть. Море – это лишь название, на самом деле там зыбучие пески ржавого окраса. Отец говорил, в тех местах часто случаются миражи. Палящее солнце раскаляет поверхность моря, в голове мутится, над песками встают фата-морганы, человек не может понять, реальность перед ним или видение. Бывало, целые караваны исчезали бесследно. Нельзя в Пустошь без опытного проводника…
Колонна башмачников полностью выползла на эстакаду, Дюк обогнал ее. Вик проводил кавалькаду взглядом и снова уставился вперед. Почему они к Лужникам поехали, им же на тракт надо?
И тут он вспомнил, что Оглобля говорил жрецу на заставе про совместный караван. Какие дела у Архипа с монахами? Он же их не переваривает, а тут…
Встречный люд жался к перилам моста. Дюк уверенно подрулил к западным воротам острова, не сбрасывая скорости, въехал на рынок. Принял резко вправо, чуть не снес бампер фермерского мотофургона, медленно двигавшегося в общей очереди к торговым местам, и выскочил на гранитную набережную. Тут почти никого не было, играли только цыганские детишки да несколько обитателей нищих кварталов ожидали, когда колокол просигналит открытие рынка. Тогда можно юркнуть в толпу, обчистить карман какого-нибудь зазевавшегося торговца или покупателя, а если повезет, то и стащить с прилавка пару знаменитых на всю Пустошь арбузов Моста. В народе их зовут фляжками – ягода не портится месяцами, – ими в основном запасаются перед тем, как отправиться в Донную пустыню, в центре которой посреди огромного соленого озера стоит гладиаторский Корабль.
Объехав Арену по набережной, Дюк утопил педаль газа, и мотор взревел. Вик зажал уши ладонями, втянул голову в плечи. Сендер помчался вдоль палаточного лагеря торговцев. Справа потянулся берег заболоченного русла, мелькнул разрушенный мост.
Ощутив резкий запах, Вик чихнул, обернулся и разглядел слева от дороги в клубах пара над огромными, покрытыми копотью котлами мыловаренную башню.
Дюк выкрутил руль, сбросив скорость, направил машину в расчищенный от мусора проезд между развалинами и сразу ударил по тормозам.
Ремни, которыми монах велел пристегнуться к креслу, впились в грудь, дыхание перехватило. Когда сендер встал, Вик с громким выдохом откинулся назад. В проезде, шелестя покрышками по мелкому крошеву, остановилась другая машина. Передок ее украшала отлитая из бронзы голова буйвола с мощными рогами. Наверное, эта штука может послужить неплохим тараном.
В кузове сидели четверо монахов, один привстал, поднял руку и крикнул:
– Где мутанта словил?
Дюк накрыл ладонью черную кнопку рядом с рулем. Звук ревуна заставил Вика снова зажать уши. Переговорщику-то хорошо, у него на голове кожаный шлем с наушниками, надо себе такой же заиметь.
Загоготав, монахи просигналили в ответ, но дорогу уступать не пожелали. Дюк вскочил, достал откуда-то из складок полурясы большую золотистую бляху, поднял над головой.
Водитель второй машины вывернул руль, та, натужно гудя низкой передачей, взобралась на холмик из битого кирпича и щебня, освободив проезд.
Усевшись, Дюк толкнул ручку скоростей с набалдашником в виде черепа панцирного волка. Сендер дернулся и покатил вперед. Он нырнул под арку в здании, почти идеально сохранившемся со времен Погибели. С полукруглого свода вниз смотрели мраморные морды неизвестных Вику зверей, чем-то походившие на кошачьи, только очень уж грозные с виду и с гривами. Неужели такие твари обитали в Москве до Погибели?
За аркой монах вырулил на набережную. Храм, который Вик привык видеть с высоты птичьего полета, из белой коробочки с золоченым куполом и четырьмя башенками превратился в настоящую крепость: высокие гранитные стены, оббитые железом ворота…
И вдруг – только сейчас, увидев обитель ордена так близко, – Вик Каспер понял: все изменилось. Все. Его жизнь попала в новую колею. Башня, клан башмачников, Архип и тетка Ирма – все это в прошлом. Он зажмурился, сжал кулаки.
И открыл глаза, только когда машина, сбавив скорость, вкатилась в распахнутые ворота Храма.
* * *Первое, что увидел он во дворе, была знаменитая Стена-Погибель. Матово-черная, из цельного куска мрамора высотой в три человеческих роста – постамент огромной статуи Зачинщика Прилепы, основателя московского Храма. На стене перед воротами на скрещенных швеллерах висел человекоподобный мутант. Здоровый, лысый, чресла обвиты красным полотнищем, руки и ноги прикручены к железным балкам колючей проволокой, вместо кистей острые костяные клешни. Они чем-то напоминали дырчатые серпы, выкованные в Харькове. Видно, мутант силой был не обижен. Вик представил, как монстр с маху прорубает пластину панцирного волка, которые иногда вшивают в одежду, чтобы защититься от пуль, а вторым ударом сносит голову врага. На лысом черепе зияла стреляная рана, кожу непривычного пепельного оттенка покрывали пятна запекшейся крови.
Вик впервые увидел зловещее порождение Пустоши так близко. Человекообразных мутантов немного, к Москве они не приближаются. Похоже, монстра, прежде чем пристрелить, пытали – грудь проломлена, одна рука неестественно вывернута в локте, плечо выскочило из сустава. На каменном полу под распятием темная лужа, присыпанная опилками. Вик сглотнул.
– Следуй за мной, – велел Дюк, выбираясь из машины.
Спрыгнув на землю, Вик с трудом отвел взгляд от распятого мутанта. Дюку привычно такое видеть, а его слегка замутило.
Ворота закрыли. Каменный двор был совсем узок, Вику казалось, что он очутился внутри гранитной кюветы, выбраться из которой можно лишь по широкой лестнице в три пролета.
На крепостных стенах несли караул жрецы-каратели в желтых тогах. Они не спеша прохаживались по деревянным мосткам, наблюдая за набережной, и Вик мимолетно удивился, почему дежурят не обычные монахи, а элитные бойцы Ордена.
– Тебе всегда нужно повторять дважды? – спросил Дюк, стоя на ступенях.
Вик поспешил к лестнице. Монах склонил голову перед каменным изваянием Прилепы, сложив ладонь лодочкой, коснулся лба. На всякий случай Вик сделал то же самое. Переговорщик зашагал по ступеням, ведущим на балкон перед статуей.
Вблизи Храм поражал величием и роскошью. Ставни с дверями обиты бронзой, в окнах узорное стекло работы киевских мастеров, стены побелены. По углам здания четыре башенки с зарешеченными бойницами, крышу венчает огромный золоченый купол.
Плац перед Храмом, выложенный тесаным камнем, был пуст. Переговорщик зашагал к зданию, Вик догнал его у южной стены. Распахнулась дверка, наружу выглянул низкорослый худощавый старик. Поправив шапочку из темного бархата, расшитую золотыми нитями, кивнул. Он держал карбидную лампу, на поясе висели ключи.
Окинув взглядом новичка, ключник сказал: «Мыться, стричься – немедля», – и попятился обратно в низкий проем.
Дюк, пригнув голову, шагнул внутрь, Вик за ним.
Свет лампы скользил по низким сводам. Неуютно тут было, страшновато, словно в подземелье попал, хотелось поскорее выбраться обратно на улицу или в какое-нибудь просторное помещение с окнами. Они повернули раз, второй, третий… Вскоре Вик запутался и уже не мог определить направление, откуда они пришли, где север, где юг. Начал было считать повороты, но быстро бросил. Коридор иногда раздваивался, попадались двери, закрытые на засовы с амбарными замками. Вик засмотрелся на одну такую, споткнулся о ступеньку и едва не упал. Старик впереди проворчал что-то.
Переговорщик остановился, и Вик чуть не налетел на его широкую спину. Зазвенели ключи, лязгнул засов, старик распахнул дверь и погасил лампу.
– Заходьте, – сказал он, пропуская Дюка вперед.
В маленькой келье с высоким потолком стоял сундук, на крышке свернутое одеяло, рядом, под зарешеченным окном, – парта, на ней толстая книга с пожелтевшей обложкой, огарок свечи в блюдце и письменный прибор: чернильница, стаканчик с карандашами. По левую руку книжный стеллаж до потолка, за верхнюю полку зацеплена крючками лесенка.
– Сколько у нас времени? – спросил переговорщик.
Старик не ответил, взял Вика за плечи, глянул снизу вверх, развернул и приказал:
– Мойся.
Вик увидел на стене у двери рукомойник, под ним таз с ржавыми потеками.
– Скидывай одежу и дверь прикрой.
Толкнув дверь, Вик стянул через голову безрукавку. Над рукомойником висел осколок зеркала. После ночных приключений он еще не мылся – ну и рожа! Понятно, почему монах в машине, перекрывшей дорогу под арку, обозвал его мутантом.
Он схватил обмылок, стукнул по штырю рукомойника и, набрав в ладони воды, фыркая, стал намыливаться. Звонко застучали капли в тазу.
– Эй, ты не безумствуй, – заворчал ключник. – Не брызгай, тут те не купальня!
Вик смыл пену, подобрал безрукавку, вывернул наизнанку и вытерся. Поглядел в зеркало – лицо чистое. И в ссадинах. Он повернулся к монахам.
Дюк, склонившись над партой, листал пожелтевшую книгу, ключник стоял рядом, уперев руки в бока. Когда Вик закончил мыться, он раскрыл сундук и достал большие ножницы.
– Жрецы уже на стенах. Подь сюды, послушник, стричься бум.
Старик забрался на сундук с ногами и пощелкал инструментом.
– Сюда, грю! Спиной ко мне сядь.
Вик обмотал вокруг шеи свернутую безрукавку, присел на край сундука и склонил голову. Что значит – жрецы уже на стенах? Они, выходит, не постоянно там дежурят, только сейчас встали? Почему? Видать, охраняют кого-то важного, кто вскоре появится на плацу перед Храмом.
Ключник действовал быстро. Вскоре Вик выпрямился, провел ладонью по короткому жесткому ежику, оставшемуся от пышной шевелюры. Старик ухватил послушника за шею и приказал:
– Не дергайся, царапины промою…
Плеснул что-то на голову – запахло спиртом, порезы защипало.
– Портки сымай.
– Зачем? – удивился Вик.
Дюк захлопнул книгу, разгладил бороду и сказал:
– Не положено в Храме в открытой одеже. Снимай, коротки слишком. И никаких вопросов, отныне что велено – то и делаешь.
Спрыгнув на пол, ключник откинул крышку сундука, порылся в нем, вынул черную полурясу, приложил к плечам Вика. Монахи переглянулись, переговорщик кивнул.
– Облачайся. И вот это еще, – старик протянул штаны. – Живей.
Глянув на разношенные сандалии Вика, он нахмурился и снова полез в сундук. Вскоре на свет появились ботинки с ребристой подошвой и высокой шнуровкой.
– На. Потом, вишь, веник в углу? Волоса подмети да в таз.
Вик стал переобуваться. Мягкую кожу ботинок покрывали мелкие трещинки, он натянул один, зашнуровал, ступил на обутую ногу – непривычно, но удобно, хотя и великоват самую малость. А может, потому и удобно…
– Живей! – повторил старик.
Усевшись за парту, он открыл книгу, выудил из письменного прибора карандаш и послюнил грифель.
– Как записать?
Вик натянул второй ботинок, взялся за штаны. Дюк ответил:
– Послушник Вик, урожденец Московии, из рода Каспера.
Ключник принялся выводить буквы на желтом листе. Писал он медленно и красиво, тщательно прорисовывая каждую закорючку, и, похоже, оказался единственным за прошедшие сутки, кто не уточнил, как в миру звался Каспер-старший.
Одевшись, Вик нашел в углу веник и стал подметать.
– Родился кады? – спросил старик.
Теперь ответил Вик:
– В день перед праздником Зачинщика Прилепы, в сто восьмую лету от Погибели.
Старик повел бровью.
– Вижу, грамотный. Где ты такого выискал, Дюк?
Переговорщик промолчал, и ключник уткнулся в книгу, ворча:
– Хуже некуда, кады грамотный. Морока одна…
Вик смел волосы в кучку, закинул в таз, потом натянул полурясу, подпоясался тесьмой, пришитой с боков, и оглядел себя. Одежда оказалась удобной, движений не стесняла. Карманов разве что не было в штанах.
– Сядь и слушай, – велел Дюк. – Да не вертись, сиди ровно.
Вик опустился на край сундука.
– Запоминай и смотри не попутай чего. При входе в палаты Преподобного Геста свершается коленопреклонение. Правое колено вперед, левое на пол. Покажи, как делать будешь?
Вик согнул ногу, опустился на пол.
– Плечи расправь, подбородок к груди. – Дюк несильно стукнул послушника по затылку.
Старик хмыкнул:
– Вот. Преподобный руку тебе подаст – целуй. Не вздумай первым заговорить. Вопрос зададут, отвечай честно.
Монах обошел Вика, тот поднял голову и сказал:
– Неудобно так. Долго он со мной говорить будет? И когда…
Дюк снова стукнул его по затылку:
– Не крутись, головы не подымай…
В дверь постучали, и ключник закрыл книгу:
– Пора. Тебя ждут.
* * *– А кто этот старик с ключами? – спросил Вик, поднимаясь вслед за переговорщиком по каменной лестнице.