Таинственный остров
Герберт с ловкостью кошки проскальзывал между корнями и то и дело исчезал в зарослях. Но Пенкроф сейчас же окликал юношу и просил его не удаляться. Моряк внимательно изучал расположение и природу местности. Левый берег реки, по которому они шли, был ровный и постепенно повышался по направлению от реки. Местами он становился болотистым. Под почвой, очевидно, разветвлялась целая сеть потоков, которые изливались в реку через какой-нибудь подземный поток. Иногда в зарослях попадались небольшие ручейки, но их можно было без труда перейти. Противоположный берег казался менее плоским, и очертания долины, по которой протекала река, вырисовывались отчетливее. Покрытый лесом пригорок преграждал вид.
Идти по правому берегу было бы нелегко: откосы его обрывались почти отвесно, и деревья, склонившиеся над водой, держались только силой своих мощных корней.
Незачем и говорить, что по этому лесу, как и по всей уже пройденной местности, никогда не ступала нога человека. Пенкроф заметил лишь следы различных четвероногих и свежие просеки, проложенные животными не известных ему пород.
В этом лесу, несомненно, водились страшные звери, которых следовало опасаться (Герберт придерживался того же мнения), но нигде не было видно следов топора, остатков костра или следа человека. Это, пожалуй, было даже к лучшему: на этой земле, здесь, посреди Тихого океана, присутствие людей могло вызвать не радость, а тревогу.
Герберт и Пенкроф почти не разговаривали, так как идти было очень трудно. Они подвигались вперед чрезвычайно медленно: за час пути им едва удалось пройти милю. Пока что охота не принесла добычи. Птицы, певшие и порхавшие между ветвями, были очень пугливы, как будто присутствие человека внушало им справедливое опасение. В одном болотистом месте Герберт заметил среди прочих пернатых птицу с острым продолговатым клювом, похожую на зимородка. Однако она отличалась от него довольно густым оперением с металлическим отблеском.
– Это, должно быть, якамар, – сказал Герберт, стараясь подобраться к птице поближе.
– Было бы очень кстати попробовать, каков этот якамар на вкус, если только он соблаговолит позволить себя изжарить, – ответил моряк. В эту минуту камень, ловко пущенный сильной рукой юноши, подбил якамару крыло. Удар все же оказался слишком слабым: птица, вспорхнув, с необычайной скоростью исчезла.
– Ах, какой я неловкий! – воскликнул Герберт.
– Вовсе нет, мой мальчик! – сказал Пенкроф. – Удар был направлен верно. И не всякий сумел бы попасть в этого якамара. Не огорчайся. Пошли! В другой раз мы его догоним.
Разведка продолжалась. Чем дальше продвигались охотники, тем лес становился реже. Но ни на одном из могучих раскидистых деревьев не было видно съедобных плодов. Пенкроф тщетно искал глазами драгоценную пальму, столь полезную человеку, встречающуюся в Северном полушарии вплоть до сороковой параллели, а в Южном – только до тридцать пятой. Охотники видели вокруг себя лишь хвойные деревья: деодары, которые Герберт уже знал, дугласы, подобные тем, что растут на северо-западном побережье Америки, и великолепные ели до ста пятидесяти футов вышиной. Неожиданно над головой Пенкрофа пролетела и уселась на дерево целая стая маленьких птичек с красивым оперением и длинными сверкающими хвостами. Их слабые перья падали на землю, устилая ее тонким слоем пуха. Герберт подобрал несколько перышек и, внимательно осмотрев их, сказал:
– Это трегоны.
– Я предпочел бы молодую цесарку или глухаря, – заметил Пенкроф. – Но, в конце концов, если они съедобны…
– Не только съедобны, но даже очень вкусны, – ответил Герберт. – Мне кажется, к ним нетрудно приблизиться и перебить их камнями.
Моряк и юноша ползком подобрались к дереву, на нижних ветвях которого расположились птички. Трегоны на лету ловили насекомых, которыми они питаются. Их мохнатые лапки крепко вцепились в небольшие сучья, служившие им опорой.
Охотники поднялись на ноги и, действуя своими дубинками, как цепом, начали целыми рядами сбивать трегонов, которые и не думали улетать. Почти сотня птиц лежала на земле, когда остальные решились обратиться в бегство.
– Вот это подходящая для нас дичь, – сказал Пенкроф. – Их можно брать голыми руками.
Пенкроф нанизал трегонов, точно дроздов, на гибкий прут, и охотники двинулись дальше. Река несколько закруглялась, словно собираясь повернуть к югу, но изгиб, вероятно, был невелик, так как река текла с гор и питалась водой снегов, покрывавших склоны средней вершины.
Непосредственной целью экскурсии было, как известно, желание раздобыть для обитателей Труб как можно больше дичи. Пока что Пенкроф и Герберт были не особенно близки к достижению этой цели. Моряк упорно продолжал поиски добычи и сердито ворчал, когда какое-нибудь животное, которое он даже не успевал разглядеть, быстро убегало, скрываясь в густой траве. Если бы только с ними была собака – Топ! Но Топ исчез вместе со своим хозяином и, вероятно, погиб. Около трех часов дня охотники заметили среди зарослей можжевельника новые стаи птиц, которые усердно склевывали пахучие ягоды. Неожиданно в лесу раздался трубный сигнал. Этот странный громкий звук издают представители семейства куриных, которых называют косачами. Вскоре показалось несколько пар этих птиц с буро-красным оперением и коричневыми хвостами.
Герберт легко узнал самцов по острым надкрыльям, образуемым приподнятыми шейными перьями. Пенкроф считал весьма желательным поймать парочку косачей, по величине не уступавших курице, а по вкусу напоминавших рябчика. Но сделать это было трудно, так как косачи не позволяют к себе приблизиться. После нескольких бесплодных попыток, которые только распугали птиц, моряк заявил:
– Ну, раз их нельзя убить на лету, нужно попробовать поймать их на удочку.
– Как карпов? – воскликнул Герберт, до крайности удивленный этим проектом.
– Да, как карпов, – серьезно ответил Пенкроф.
Моряк нашел в траве с полдюжины гнезд, в которых лежало по два-три яйца. Он не прикоснулся к этим гнездам, к которым их хозяева могли вернуться. Именно вокруг них Пенкроф и вздумал натянуть свои лески – настоящие лески для ужения, с крючками. Отойдя от гнезд подальше, он смастерил эти странные орудия, которым мог бы позавидовать любой ученик Исаака Уолтона[8]. Герберт с понятным интересом следил за действиями Пенкрофа, хотя не очень надеялся на удачу. Материалом для лесок послужили веревки из тонких лиан длиной в пятнадцать-двадцать метров. На одном конце их вместо крючков матрос привязал толстые, крепкие колючки, добытые в зарослях карликовых акаций. Что же касается приманки, то для этой цели как нельзя лучше подошли жирные красные черви, во множестве ползавшие по земле.
Изготовив удочки, Пенкроф осторожно пополз по траве и укрепил концы лесок, вооруженные крючками, у самых гнезд косачей. Потом Пенкроф с Гербертом спрятались за большое дерево, крепко держа в руках концы удочек. Теперь оставалось терпеливо ждать. Герберт, надо признаться, все еще не очень надеялся на успех плана своего изобретательного товарища.
Прошли долгие полчаса. Как и предполагал Пенкроф, несколько косачей вернулись к гнездам. Весело подскакивая, они искали себе пищи, ничуть не подозревая присутствия охотников, которые осторожно спрятались с подветренной стороны. Герберт был очень заинтересован и, затаив дыхание, следил за птицами. Пенкроф вытаращил глаза, раскрыл рот и вытянул губы, словно заранее смакуя вкусный кусок дичи.
Птицы спокойно расхаживали взад и вперед, не обращая на крючки никакого внимания. Наконец Пенкроф слегка потянул за лески, и червяки закачались, как живые.
Можно не сомневаться, что моряк в эту минуту волновался куда больше, чем обыкновенный рыболов. Рыбак ведь не видит свою добычу, скрывающуюся под водой.
Движения червяков заинтересовали птиц, и они подбежали к крючкам, широко разинув клювы. Три косача, самые прожорливые, мигом проглотили приманку, а вместе с ней и крючки. Внезапно Пенкроф резким движением дернул за лески, и сильное хлопанье крыльев подтвердило, что добыча поймана.
– Ура! – закричал Пенкроф, бросаясь со всех ног к своей дичи. Не прошло и минуты, как три тетерева уже бились у него в руках.
Герберт громко захлопал в ладоши. Он никогда еще не видел, чтобы птиц ловили на удочку. Но Пенкроф, человек очень скромный, сказал, что делает это не впервые и что заслуга этого изобретения принадлежит не ему.
– В нашем положении, – заявил он, – еще и не такую штуку придумаешь!
Тетерева были крепко связаны за лапки, и Пенкроф, счастливый, что возвращается с добычей, решил, что время двинуться в обратный путь. Солнце уже клонилось к закату.
Река указывала дорогу домой, и охотникам оставалось только идти вниз по течению. Часам к шести вечера Герберт и Пенкроф, утомленные, но довольные, возвратились в Трубы.
Глава VII
Наб еще не вернулся. – Размышления журналиста. – Ужин. – Готовится буря. – Страшный ураган. – Ночные поиски. – Борьба с ветром и дождем. – В восьми милях от лагеря.
Гедеон Спилет стоял неподвижно на берегу. Скрестив руки, он смотрел на море, сливавшееся на горизонте с темной тучей, быстро поднимавшейся по небу. Ветер, уже довольно свежий, крепчал. Небо было мрачно. По всем признакам, собиралась буря. Герберт вошел в Трубы, а Пенкроф направился к журналисту. Углубленный в свои мысли, Спилет не заметил его.
– Нам предстоит ненастная ночь, мистер Спилет, – сказал моряк. – Хватит и дождя и ветра, на радость буревестникам.
Журналист обернулся и, увидев Пенкрофа, тотчас же спросил его:
– Как, по-вашему, на каком расстоянии от берега унесло волнами мистера Смита?
Пенкроф не ожидал такого вопроса. Подумав немного, он ответил:
– Самое большее – в двух кабельтовых.
– А сколько это – кабельтов? – продолжал Гедеон Спилет.
– Примерно сто двадцать брасс, или шестьсот футов.
– Значит, Сайрес Смит исчез в тысяче двухстах футах от берега? – сказал журналист.
– Да, приблизительно, – подтвердил Пенкроф.
– Вместе с собакой?
– Да.
– Вот что меня удивляет, – сказал Спилет. – Предположим, что наш товарищ погиб, но почему же Топ погиб вместе с ним и почему ни один из трупов не был выброшен на берег?
– При таком сильном волнении моря это вполне естественно, – ответил моряк – К тому же их, возможно, выкинуло на берег где-нибудь подальше.
– Итак, вы думаете, что мистер Смит действительно утонул? – снова спросил журналист.
– Да, я так думаю.
– Что касается меня, Пенкроф, то, при всем моем уважении к вашей опытности, двойное исчезновение Сайреса Смита и Топа – живы ли они или умерли – кажется мне непонятным и неправдоподобным.
– Мне очень хотелось бы согласиться с вами, мистер Спилет. Но, к несчастью, я твердо убежден, что они погибли.
Сказав это, моряк направился к Трубам. На очаге весело пылал огонь. Герберт только что подбросил новую охапку хвороста, и высокое пламя ярко освещало самые отдаленные уголки пещеры. Пенкроф немедленно принялся готовить обед. Ему казалось необходимым пополнить меню чем-нибудь существенным, так как и он сам и его товарищи нуждались в подкреплении сил. Нанизанные цепочкой трегоны были оставлены на завтра, но зато Пенкроф ощипал двух косачей, и вскоре птицы жарились на ярком огне. В семь часов вечера Наб еще не вернулся.
Его долгое отсутствие сильно беспокоило моряка. Он боялся, что с ним случилось несчастье на неизвестной земле или он, чего доброго, в отчаянии сам наложил на себя руки. Но Герберт объяснял его исчезновение совершенно иначе. Если Наб не возвращается, значит произошло что-то непредвиденное, что заставляет его продолжать поиски. А это новое обстоятельство могло быть только благоприятно для Сайреса Смита. Если бы Наба не задерживала надежда, он давно бы вернулся. Может быть, он увидел какой-нибудь знак – отпечаток ноги, предмет, выброшенный морем, который навел его на верный след. А может быть, он уже нашел своего хозяина.
Все эти мысли Герберт высказал своим товарищам. Те слушали его, не перебивая. Но лишь Гедеон Спилет в душе соглашался с ним. Пенкроф же допускал, что Наб зашел в своих поисках дальше, чем накануне, и не успел вернуться. Герберт, очень взволнованный какими-то смутными предчувствиями, много раз порывался выйти навстречу Набу. Но Пенкроф убедил его, что это напрасно. Темным вечером, да еще в такую непогоду, он не увидел бы следов Наба. Лучше всего подождать. Если к утру Наб не вернется, сам Пенкроф вместе с Гербертом отправится его искать.
Гедеон Спилет согласился с мнением Пенкрофа. Разлучаться без крайней необходимости было бы неразумно. Герберту пришлось отказаться от своего плана, но две крупные слезы скатились из его глаз. Между тем буря разыгралась вовсю. С юго-востока налетел страшный ураган. Волны с ревом разбивались о кромку скал, выступавшую далеко в море. Дождь, разлетавшийся от ветра в мелкие брызги, наполнял воздух жидким туманом. Казалось, клубы пара висят над берегом, по которому с грохотом перекатывалась галька; вздымаемый ураганом песок смешивался с дождем; воздух был пропитан минеральной и водяной пылью. Между устьем реки и гранью стены кипели огромные водовороты. Бурные вихри, возникавшие над омутом, не находя выхода, устремлялись в узкую долину, на дне которой бушевала река.
Дым от очага, сбиваемый ветром, наполнял все уголки пещеры, в которой нечем было дышать. Поэтому Пенкроф, как только тетерева изжарились, притушил огонь, оставив под золой несколько тлеющих углей.
В восемь часов Наба по-прежнему не было. И теперь можно было допустить, что ему помешала вернуться буря. Должно быть, он выжидал конца шторма, укрывшись в углублении под скалами. Выйти ему навстречу, пытаться его найти было в такую погоду невозможно.
Дичь была единственным блюдом на ужин. Все с удовольствием полакомились вкусным мясом тетеревов. Пенкроф и Герберт, проголодавшиеся после длинной прогулки, ели с особым аппетитом.
Поужинав, Пенкроф и его товарищи улеглись спать на тех же местах, где они провели прошедшую ночь. Герберт быстро уснул подле моряка, который растянулся перед очагом.
Вокруг все сильнее бушевала буря. Она не уступала по силе урагану, который принес воздухоплавателей от Ричмонда к этой земле на Тихом океане. Во время равноденствия такие штормы нередки. Проносясь над широким океаном, они не встречают никаких преград и часто вызывают ужасные катастрофы. Ничем не защищенный с запада берег принял на себя главный удар страшной бури. К полуночи неистовый ураган достиг неописуемой силы.
К счастью, скалы, в которых нашли приют потерпевшие крушение, были крепки. Но даже эти огромные глыбы гранита как будто качались под напором бури. Пенкроф, опиравшийся рукой о стену, чувствовал, что она слегка содрогается. Но он повторял про себя, и не без основания, что тревожиться нечего и что их временное убежище не обрушится. Однако он слышал, как грохочут камни, сброшенные ветром с вершины плато. Некоторые из них долетали до верхней стены Труб и, ударившись о нее, разбивались на куски. Два раза моряк вставал и подползал к выходу, чтобы взглянуть, что делается снаружи. Убедившись, что эти незначительные обвалы не представляют никакой опасности, он снова ложился у очага, на котором слабо потрескивали угли, прикрытые пеплом. Несмотря на рев бури и грохот камней, Герберт крепко спал. В конце концов сон одолел и Пенкрофа, которого жизнь на море приучила ко всем капризам стихий. Только Гедеон Спилет, полный тревоги, бодрствовал. Он упрекал себя за то, что не пошел вместе с Набом. Как мы уже знаем, надежда еще не совсем оставила журналиста. Его волновали те же предчувствия, что и Герберта. Его мысли сосредоточились на Набе. Почему Наб не вернулся?
Гедеон Спилет лихорадочно метался на своем песчаном ложе и почти не слышал страшного завывания урагана. Иногда его отяжелевшие веки на минуту смыкались, но молниеносная мысль – и он почти тотчас же просыпался. Время шло. Должно быть, было около двух часов ночи, когда Пенкроф, успевший крепко заснуть, почувствовал, что его энергично расталкивают.
– Что такое? – вскрикнул он, просыпаясь и моментально, как все моряки, приходя в себя. Гедеон Спилет, склонившись над ним, повторял:
– Слушайте, Пенкроф, слушайте…
Моряк напряг слух, но ничего не услышал, кроме рева бури.
– Это ветер воет, – сказал он.
– Нет, – возразил журналист, – мне показалось, будто я слышал…
– Что?
– Лай собаки.
– Собаки! – вскричал Пенкроф, одним прыжком вскакивая на ноги.
– Да, отрывистый лай.
– Это невозможно! – воскликнул моряк. – Да и как вы могли при таком завывании бури…
– Вот, слушайте! – перебил его журналист. Пенкроф снова прислушался, и ему действительно показалось, что где-то раздался отдаленный лай.
– Ну что? – сказал Спилет, крепко сжимая его руку.
– Да, да, – взволнованно подтвердил Пенкроф.
– Это Топ! Это Топ! – вскрикнул Герберт, который тоже проснулся, и все трое бросились к выходу из Труб.
Выйти наружу оказалось нелегко – ветер валил с ног. Наконец это удалось, но, чтобы не упасть, приходилось стоять, прислонившись к скалам. Пенкроф, Спилет и Герберт молча смотрели вперед, не будучи в состоянии вымолвить ни слова. Было совершенно темно. Вода, земля и небо сливались в глубоком мраке. Казалось, ни единый атом света не проник в атмосферу. Несколько минут журналист и его товарищи стояли на месте. Песок слепил им глаза, они промокли до нитки и едва держались на ногах. В минуту затишья до них снова донесся лай, но, видимо, довольно далекий. Лаять мог только Топ. Но был ли он один или с кем-нибудь? Более вероятно, что один. Ведь если бы Наб находился с ним, он, конечно, не замедлил бы вернуться в Трубы.
Не рассчитывая, что журналист его услышит, Пенкроф сжал руку Спилета, как бы желая сказать: «Подождите!», – и вернулся в пещеру. Через минуту он снова вышел оттуда с несколькими зажженными ветками в руках и замахал ими, оглашая воздух пронзительным свистом. Как бы в ответ на этот сигнал, вновь послышался лай, на этот раз уже ближе, и через минуту в пещеру со всех ног вбежала собака. Пенкроф, Спилет и Герберт бросились следом за ней.
– Это Топ! – закричал Герберт.
Действительно, это был Топ – великолепный экземпляр смешанной англо-нормандской породы. От своих предков он унаследовал резвость ног и тонкое чутье – отличительные качества хорошей гончей.
Но собака Сайреса Смита была одна.
Ни ее хозяина, ни Наба с ней не было. Каким же образом инстинкт привел ее к Трубам, где она никогда раньше не была? Это казалось совершенно необъяснимым, тем более в такую жуткую ночь и в такую бурю. Но вот что было еще непонятнее: Топ не выглядел ни измученным, ни усталым; он даже не испачкался в тине или в грязи.
Герберт привлек собаку к себе и обнял ее голову руками. Топ ласково терся мордой о руки юноши.
– Раз нашлась собака, найдется и ее хозяин, – сказал журналист.
– Идем! – воскликнул Герберт. – Топ укажет нам дорогу.
Пенкроф не возразил ни слова. Он хорошо понимал, что появление Топа могло опровергнуть его мрачные предсказания.
– Пошли, – сказал он.
Перед уходом Пенкроф заботливо прикрыл угли на очаге и, чтобы огонь не потух, положил под слой пепла несколько сухих кусков дерева. Затем, захватив с собой остатки ужина, он бросился вслед за Топом, который отрывисто лаял, как бы приглашая его поторопиться. Гедеон Спилет и Герберт пошли за ним.
К этому времени буря достигла предела. Был период новолуния, и луна, находившаяся на одном меридиане с солнцем, не посылала земле ни одного луча света. Идти по прямому направлению становилось трудно; лучше всего было довериться инстинкту Топа. Гедеон Спилет и Герберт следовали за собакой, моряк замыкал шествие. Разговаривать было невозможно. Дождь был не очень силен, так как ветер рассеивал его струи, но ураган бушевал по-прежнему.
К счастью, одно обстоятельство сильно помогло моряку и его товарищам. Ветер дул с юго-востока и, следовательно, толкал их в спину. Тучи песка, вздымаемые штормом, налетали на путников сзади и не мешали их движению. Часто им приходилось даже бежать быстрее, чем они хотели бы, и ускорять шаги, чтобы не упасть. Но горячая надежда удваивала их силы, и теперь они шли не наобум. У них не было сомнения, что Наб нашел своего хозяина и послал за ними верного пса. Но найдут ли они Сайреса Смита живым или Наб призывает своих товарищей лишь затем, чтобы отдать последний долг несчастному инженеру?
Пройдя срезанную грань возвышенности, от края которой они из предосторожности отдалились. Герберт, журналист и Пенкроф остановились, чтобы передохнуть.
Выступ скалы защищал их от ветра, и после пятнадцати минут почти непрерывного бега они наконец могли перевести дух.
Под прикрытием скалы можно было говорить и слышать друг друга. Когда юноша произнес имя Сайреса Смита, Топ отрывисто пролаял несколько раз, как бы давая понять, что его хозяин жив.
– Он спасен, он спасен! Топ, ведь правда? – повторял Герберт, и собака лаяла, словно в ответ.
Путники пошли дальше. Было около половины третьего ночи. Море снова начало наступать на берег; подгоняемый ветром прилив обещал быть очень сильным, как всегда в новолуние. Огромные валы с ревом разбивались о кромку скал и, вероятно, совсем затопляли маленький островок, не видимый во мраке. Широкая плотина из скал не могла прикрыть берега, который принимал на себя удары прибоя.
Как только моряк и его товарищи вышли из-за выступа скалы, ураган снова налетел на них со страшной яростью. Согнувшись и подставляя спину порывам ветра, они быстро шли вслед за Топом, который уверенно бежал вперед. Они двигались к северу. Справа от них тянулась нескончаемая гряда волн, с оглушительным грохотом разбивавшихся о скалы, слева – неизвестная местность, очертания которой нельзя было рассмотреть из-за темноты. Но эта местность, очевидно, была довольно плоской, так как ветер проносился у них над головами и не возвращался назад, как раньше, когда он встречал на своем пути гранитную стену.
К четырем часам утра путники прошли, по приблизительному подсчету, около пяти миль. Облака поднялись немного выше и уже не ползли по земле.
Ветер, по-прежнему налетавший резкими порывами, стал суше и холоднее. Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет были легко одеты и жестоко мерзли, но ни одна жалоба не сорвалась с их губ. Они твердо решили не отставать от Топа, куда бы ни повело их умное животное.
Около пяти часов начало светать. В зените, где тучи были не так густы, появились сероватые полосы, резко очерчивая края облаков. Вскоре под плотной пеленой тумана блеснул более светлый туч, и обрисовалась линия горизонта. Гребешки волн слегка посветлели, пена снова стала белой. Слева смутно виднелись неровности берега, выступая серыми контурами на черном фоне. В шесть часов утра было уже совсем светло. Облака, поднявшиеся довольно высоко, быстро бежали по небу. Пенкроф и его спутники находились в это время приблизительно в шести милях от Труб. Берег, по которому они шли, был совсем плоский; со стороны моря его окаймляла гряда скал, верхушки которых едва торчали из воды, так как было время наибольшего прилива. Местность слева была покрыта дюнами, усеянными колючим кустарником, и имела вид дикой песчаной пустыни. Очертания берега казались довольно однообразными, единственной преградой, защищавшей его от ярости океана, была цепь невысоких холмов. То тут, то там виднелись искривленные деревья, тянувшиеся ветвями к западу. Далеко сзади, на юго-западе, зеленела опушка леса.
Неожиданно Топ начал проявлять признаки волнения. Он то убегал вперед, то возвращался к Пенкрофу, как бы прося его ускорить шаги. Умная собака свернула влево и, повинуясь безошибочному инстинкту, уверенно направилась к дюнам. Пенкроф и его спутники последовали за нею. Вся окружающая местность казалась совершенно пустынной. Нигде не было видно ни одного живого существа.
Дюны были отделены от моря широкой полосой земли, покрытой прихотливо разбросанными пригорками и холмами. Это была как бы маленькая песчаная Швейцария, и чтобы, не заблудиться среди дюн, требовалось исключительное чутье.
После пятиминутной ходьбы журналист, Пенкроф и Герберт оказались перед своего рода пещерой, вырытой в задней стене высокой дюны. Тут Топ остановился и громко залаял. Спилет и его спутники вошли в этот грот. Посреди него они увидели Наба, стоящего на коленях. Подле него на травяной подстилке лежал человек.
Это было тело инженера.
Глава VIII
Жив ли Сайрес Смит? – Рассказ Наба. – Отпечатки ног. – Неразрешимый вопрос. – Первые слова инженера. – Следы узнаны. – Возвращение в Трубы. – Бедный Пенкроф!
Наб не пошевелился. Пенкроф бросил ему всего одно слово:
– Жив?
Ответа не последовало. Гедеон Спилет и Пенкроф побледнели. Герберт застыл на месте в полном отчаянии. Но было ясно, что бедный негр, поглощенный своим горем, не видел товарищей и не слышал слов моряка.
Журналист опустился на колени перед неподвижным телом Сайреса Смита и, расстегнув на нем одежду, приложил ухо к его груди. Прошла минута, – целый век! – пока Спилету удалось уловить едва слышное биение сердца.