И только он приблизился – как мой меч кинулся вверх и пронзил его. А я из последних сил вцепился в Сурта, увлекая его вниз через перила моста.
– Нет! – Сурт вырывался, изрыгая пламя, пинался и пытался выковырять из себя меч.
Но я держал крепко. Так мы и канули в реку Чарльз все вместе – Сурт, мой меч, всё ещё воткнутый в него, и я с пылающим комком асфальта в животе. Небо сверкнуло и пропало. Меня в третий раз посетило видение – юная всадница скакала ко мне навстречу, протягивая руку.
Бултых! Я ударился о воду.
И тут я умер. Конец.
Глава 8. Мертвецкий сон, или Берегись косматого мужика с топором!
…А ПОТОМ НАЧАЛСЯ УЧЕБНЫЙ ГОД. Обожаю такие концовки.
Согласитесь, что это идеальный финал: у Билли начался учебный год. Он отлично провёл первый день в школе. А потом умер. Конец.
Никаких недомолвок и неясностей. Не отнять, не прибавить.
Но, к несчастью, в моей истории про учебный год речи не шло.
Вы, возможно, скажете: «Ой, Магнус, да ты же не взаправду умер. Иначе как бы ты всё это рассказывал? Ты оказался на волосок от смерти, это да. Чудесное спасение и тэдэ и тэпэ».
А вот и нет. Я умер взаправду. Окончательно и бесповоротно: в животе дыра, жизненно важные органы сожжены, голова разбита о лёд при падении со стофутовой высоты, в лёгких полно ледяной воды.
На медицинском языке всё это называется «смерть».
«О-о-о, Магнус, – спросите вы, – ну и каково это?»
Очень тронут вашей заботой. Это больно. И даже очень.
И ещё я начал видеть сны, что само по себе странно. Странно не только из-за того, что я умер, а ещё из-за того, что я никогда не вижу снов. Со мной многие пытались спорить по этому поводу. Мне твердили: все видят сны, просто не все их помнят. Но я говорю вам: я всегда спал как убитый. Пока меня не убили. И вот тогда я начал видеть сны как нормальный человек.
Во сне мы с мамой отправились в поход на Синие холмы. Мне было, наверное, лет десять. Стоял погожий летний денёк, прохладный ветерок шевелил сосновые кроны. Мы остановились на берегу пруда Хоутон, чтобы покидать блинчики. У меня получилось три блинчика подряд. У мамы четыре. Она всегда выигрывала, но никто из нас по этому поводу не переживал. Мама со смехом обняла меня, и мне этого было вполне достаточно.
Мне довольно трудно описывать маму. Чтобы понять Натали Чейз, надо с ней познакомиться. Она всё шутила, что её тотемное существо – это фея Динь-Динь из «Питера Пэна». Вот и представьте себе фею Динь-Динь, только без крыльев – лет тридцати с хвостиком, одетую во фланель, джинсу и ботинки «мартенсы». И получится моя мама. Она была невысокая и хрупкая, с тонкими чертами лица, со светлыми, стриженными под мальчика волосами и с глазами цвета зелёной листвы – в этих глазах всегда искрился смех. Когда мама читала мне книжки, я смотрел на россыпь веснушек у неё на носу и пытался сосчитать их.
Она излучала радость. По-другому, пожалуй, и не скажешь. Она любила жизнь. И она заражала своим энтузиазмом. Мама была самым добрым, самым беззаботным человеком на свете… вплоть до своих предсмертных недель.
Но во сне до этих недель было ещё далеко. Мы стояли рядом на берегу пруда. Мама глубоко вдохнула, вбирая лёгкими тёплый аромат сосновых иголок.
– Здесь я встретила твоего отца, – сказала она. – Летним днём, похожим на этот.
Я удивился её словам. Она почти никогда не говорила об отце. Я ни разу с ним не встречался, не видел его фотографии. Это, наверное, странно прозвучит, но мама как будто не придавала особого значения их с отцом отношениям. И я, по её примеру, тоже не придавал.
Она сумела донести до меня мысль, что отец нас не бросал. Он просто ушёл своим путём. И мама не расстраивалась. Она бережно хранила память о том недолгом времени, когда они были вместе. А когда это время закончилось, она обнаружила, что беременна мной. И ужасно обрадовалась. С тех пор мы с ней всегда оставались вдвоём. И никто другой нам не был нужен.
– Ты встретила его на пруду? – спросил я. – А он хорошо кидал блинчики?
Мама рассмеялась:
– О, ещё как хорошо! Меня всухую уделал. В тот первый наш день… всё было чудесно. И не хватало лишь одного. – Мама притянула меня к себе и чмокнула в лоб. – С нами не было тебя, солнышко.
Ну да. Мама звала меня «солнышком». Можете смеяться, если охота. Я стал старше, и это «солнышко» раздражало меня, но мама так и звала меня всю свою жизнь. Сейчас я бы многое отдал, чтобы услышать, как она зовёт меня «солнышком».
– А каким был мой папа? – поинтересовался я. Так непривычно было произносить эти слова: «мой папа». Как кто-то может быть «твой», если ты в жизни его не видел? – И что с ним случилось?
Мама протянула руки к солнцу:
– За этим я тебя сюда и привела. Чувствуешь? Он повсюду вокруг нас.
Я не понял, что она имела в виду. Обычно она обходилась без всяких иносказаний. Моя мама – это образец прямоты и ясности суждений.
Она взъерошила мне волосы:
– Давай наперегонки к берегу.
Тут сон изменился. Теперь я стоял в кабинете дяди Рэндольфа. Вдоль стола лениво прохаживался какой-то незнакомец и водил пальцем по старинным картам из дядиной коллекции.
– Смерть – это интересный выбор, Магнус. – Незнакомец широко улыбнулся.
Одет он был с иголочки: ослепительно-белые кроссовки, новёхонькие джинсы и игровая футболка «Ред Сокс»[20 - «Red Socks» («Красные носки») – бостонская профессиональная бейсбольная команда.]. Волосы, стриженные перьями и уложенные в модную причёску «я-только-что-с-постели-но-смотрите-как-я-крут», пестрели рыжими, каштановыми и соломенными прядями. Лицо у незнакомца было неправдоподобно красивое. Чувака без вопросов взяли бы в любой мужской журнал рекламировать лосьон после бритья – если бы не шрамы. Его переносицу и скулы пересекали рубцы от ожога – совсем как трещины на Луне. И вокруг рта у него тянулась цепочка дырок – может, остались после пирсинга? Хотя зачем, казалось бы, человеку столько раз губы прокалывать?
Я не знал, с чего начать разговор с шрамированной галлюцинацией. И поскольку в ушах у меня ещё звучали мамины слова, я осведомился:
– Это вы мой отец?
Галлюцинация удивлённо подняла брови. А потом запрокинула голову и расхохоталась:
– О, ты мне нравишься! Нам с тобой будет весело. Нет, Магнус Чейз, я не твой отец, но я точно на твоей стороне. – Он обвёл пальцем эмблему «Ред Сокс» на футболке. – С моим сыном ты скоро познакомишься. А пока прими маленький совет. Имей в виду: внешность обманчива. И благие намерения твоих товарищей тоже обманчивы. И кстати, – он резко подался вперёд и ухватил меня за запястье, – передай от меня привет Всеотцу.
Я попробовал вырваться, но хватка у него оказалась стальная. Сон опять изменился. В этот раз я летел сквозь серый холодный туман.
– Хватит вырываться! – произнёс женский голос.
За запястье меня теперь держала та девушка, которая кружилась надо мной на мосту. Она неслась по воздуху на своём призрачном коне, волоча меня за собой, как мешок с грязным бельём. За спиной у неё висело сверкающее копьё. Кольчуга поблёскивала в сером свете.
Девушка сжала мне руку покрепче:
– Ты что, хочешь нырнуть в Гиннунгагап?
В какой ещё… Гап? В любом случае вряд ли речь идёт о магазине одежды[21 - Магнус имеет в виду Gap, культовый американский бренд.]. Глядя вниз, я видел только серую бесконечность. И решил, что падать в неё не хочу.
Я попытался заговорить, но не смог. И слабо мотнул головой.
– Тогда не вырывайся, – приказала девушка. Несколько тёмных прядей высвободились из-под зелёного платка под её шлемом. Глаза девушки были оттенка красного дерева. – И смотри, как бы мне жалеть не пришлось, – сказала она.
В этом месте я потерял сознание.
Я резко вдохнул и очнулся. Каждая клеточка моего тела встревоженно вибрировала.
