Level Up 3. Испытание

Глава 8. Встреча выпускников

– Не знала, что ты играешь на виолончели.

– Да, мои родители, видимо, подумали, что назвать меня Леонардом и перевести в класс для одаренных детей будет недостаточно, чтобы меня били в школе.

– Вот теперь повоюем! – бодро говорю я кому-то и просыпаюсь.

Просыпаюсь оттого, что у меня жутко чешется лицо. Да что там лицо, чешется все тело! Даже там, внизу, чесотка охватывает все так, что я в испуге смахиваю простыню и оттягиваю резинку трусов, проверить, все ли в порядке и нет ли каких неведомых покраснений?

Там все в порядке. И вроде бы в порядке чуть более, чем раньше. Озадаченно почесав затылок, я сажусь на кровать и охаю от резкой боли и ломоты в костях. Связки, суставы тоже ноют. Да что такое?

Странно. Первые панические мысли о причинах зуда и болей – мало ли, вдруг болезнь какая – сменяются осознанием причин. Я же перед сном апнул «Харизму»!

Иконка уведомления, мигающая в панели информации, по команде развертывается в полный текст:

Повышение привлекательности согласно стандартам общества локального сегмента Галактики успешно завершено.

Рост носителя повышен на 2 см (целевой показатель 188 см не достигнут).

Пигментирован волосяной покров носителя (целевой показатель достигнут).

Образовано и накоплено достаточно меланина в коже носителя (целевой показатель загара достигнут).

Скорректирован волосяной покров (достигнут целевой показатель длины ресниц, формы бровей, оптимизирована структура волос).

Достигнуты целевые показатели формы глаз, носа, скул, щек, губ, челюсти, подбородка, лба, ушей носителя.

Восстановлено отсутствующих зубов: 2.

Восстановлено поврежденных зубов: 19.

Скорректирована форма и расположение зубов.

Сглажен и скорректирован кожный покров.

Цвет глаз носителя изменен на синий…

Полотно произведенных изменений длинное, и с каждой прочитанной строчкой мои новые, синие вместо карих, глаза расширяются все больше. Я лезу в рот и нащупываю зубы там, где они привычно отсутствовали. Один мне в студенчестве снес поддатый стоматолог – у него был короткий предпраздничный день накануне Восьмого марта, а я так измучился от невыносимой, ноющей, отдающейся в голову боли, что согласился на удаление. Второй зуб я тупо потерял, засиживаясь в Игре и больше года оттягивая поход к дантисту, чтобы запломбировать дыру. Когда все же добрался, ремонтировать уже было нечего, оставалось только удалять.

В конце концов, не дочитав, не выдерживаю и бегу в ванную. Там, стоя перед большим зеркалом, внимательно себя изучаю. Вглядываюсь: вроде я. Точно, никто другой, именно я, но с какими-то неуловимыми изменениями: кожа смуглее и загар такой породистый, как у человека с обложки журнала; подбородок стал чуть массивнее, увереннее; улыбка…

Улыбнулся себе в зеркало и поразился увиденному. Открытая располагающая улыбка с идеально ровными, крупными, белоснежными зубами будто и не моя. И тем радостнее, что все-таки это я.

Кожа лица идеально гладкая, будто профессионально обработана в «Фотошопе». Глаза стали ярче, что ли, пронзительнее. Волосы потемнели.

В общем, кареглазого шатена сменил синеглазый брюнет. Я себе нравлюсь.

Блин, я серьезно? Ведь мужчина должен быть что? Волосат и вонюч. Лишь бы чуть красивее обезьяны! С каких пор меня заботила моя внешность?

Хм, вообще-то заботила еще с тех школьных времен, когда симпатичные девочки млели не от того, какой я умный, а от того, какой Пашка Пашковский красивый или Андрюха Беляев сильный. Но когда с возрастом пришло понимание, что внешность неизменна, и работать надо с тем что есть, стало привычным довольствоваться дарованным Богом и генетической лотереей. Так что увиденное в зеркале мне нравится! Одна единичка «Харизмы» и большой шаг для Филиппа Панфилова.

А вот как теперь на мне будет сидеть одежда, учитывая то, что я стал выше – непонятно. Надеюсь, размер ноги тот же. Или вместе с ростом пропорционально увеличилось все остальное? Судя по тому, что я увидел у себя в трусах, размер все-таки имеет значение – меня ведь подгоняли к «стандартам общества локального сегмента Галактики»?

И как я прокомментирую все это родителям? Линзы, солярий, дантист, косметолог и парикмахер могут объяснить изменения во внешности, но как объяснить рост? Ладно, спишем на спорт, если вдруг родители с Кирой что-то заподозрят.

В прострации я иду в прихожую мерить обувь. В мыслях бардак, разброд и шатание. По пути сворачиваю на кухню, забыв, что шел к кроссовкам. Там включаю чайник, чтобы сделать кофе, а потом начинаю собирать вещи, чтобы идти на пробежку.

И только стащив с сушилки беговую форму, понимаю, что сейчас не утро, а вечер выходного дня, и я должен идти на встречу выпускников. Часы интерфейса показывают девятый час, а тусовка назначена на семь! Опоздал!

Черт, как же так? Рациональное мышление говорит, что ничего страшного не случилось, пока все соберутся, пока то да се, как раз часть уже выпьет и расшевелится – ведь первоначальная скованность после стольких лет будет в любом случае…

Мысли думаются, а тело действует: умыться, одеться в новые тряпки, пшикнуться парфюмом (+5 к «Харизме»), протереть обувь. Часы на руку, бумажник в задний карман, мобилу в пиджак, вызываю такси. Готов?

Ах да, Васька, прости. Заполняю миску с кормом до краев, во вторую наливаю воды.

На выходе контрольно изучаю себя в зеркале. К встрече выпускников готов!

Подъехавшее такси напоминает ржавое корыто. Увидев его, ужасаюсь, но я опаздываю – не до капризов. Ныряю.

Салон пропах въевшимся в обивку сидений прогорклым табаком, ручки подъема стекол оторваны, и еду я, чуть не задыхаясь. Водителю-то пофиг, он привык и не замечает, а вот мне туго. Восприятие высокое, чувствую все нюансы и оттенки запахов: слева от коврика несет блевотиной, спереди – пролитым пивом. Тело за рулем тоже, как писали классики, воздуха не озонирует: лето, жара и один никак не добравшийся до душа пузатый боец сферы пассажироперевозок.

Из всех плюсов поездки – безмолвный таксист. То есть разговаривал он активно, понося какого-то Михалыча, который вообще охренел, но говорил не со мной, а по телефону.

Ко всему еще и новые кроссовки жмут. Терпимо, но ходить в них постоянно, конечно, не вариант, надо будет обменять на размер побольше. Вечер как-нибудь продержусь. Другие шмотки сидят вроде нормально, разве что рубашку пришлось надеть навыпуск: два сантиметра к росту внесли коррективы.

Думаю, чего я жду от этой встречи? Участвовать в ярмарке тщеславия я точно не буду, да и хвалиться нечем. Полина? Ну… Может быть – я-то свободен. А так – повидать друзей детства, одноклассников, да и отметиться. Ведь половина активной жизни прожита, еще столько же – и старость. Вдруг кого-то из них больше никогда не увижу?

Вот странная логика: жил все эти пятнадцать лет не тужил, да и не страдал, что ребят давно не видел. Зато как появилась такая возможность, так сразу решил встретиться, будто и нет у меня проблем с инопланетянами и сыном первого зама мэра. А с другой стороны, что я сейчас могу сделать? В Испытании за меня отдувается моя копия, а от Дорожкина, может, и не будет никаких ходов.

Когда я подъезжаю к ресторану «Чито-Гврито», у его входа толпится народ. И народ этот неожиданно проявляет необычное любопытство, наблюдая за подъехавшей машиной. Я расплачиваюсь с таксистом, жму плечами на его сетование об отсутствии сдачи и поскорее выскакиваю из душегубки – под пристальным вниманием группы курящих. Человек двадцать, не меньше. Одноклассники? Точно.

– Да это же Филиппок! – басит чей-то знакомый голос, памятный еще со школьной скамьи. – Еще и с личным водителем! Ха-ха!

– Точно! Зоофил приехал!

Блин, вот и еще одно прозвище всплыло; без скрытого подтекста – назвали так из-за моей любви к животным.

Подхожу к ним. Половину я не узнаю: то ли память подводит, то ли так изменились, но интерфейс приходит на выручку. Машинально снимаю показания: здоровье, семейный и служебный статус, дети, уровни социальной значимости. Выше девятого нет никого, а вот дети почти у всех. Многие разведены, но Полина замужем. И у нее двое детей. Жаль.

– Привет! – Не обращая внимания на подначки, подхожу к ребятам. – Андрюха, Пашка, Макс, Таня, Яна, Лена, Полина…

– А ну-ка! Сколько лет! – Пашковский хватает меня и пытается крепко, до хруста костей, стиснуть, как он делал это в детстве, но я не стискиваюсь. – Окреп, бродяга!

– И правда очень изменился со школы, – замечает рыжая Ленка Ежова, которую я сразу признал без помощи системы, хоть и не видел все эти пятнадцать лет. – Вот так на улице бы встретила – мимо прошла бы не узнав!

– Где на улице? У тебя в Бостоне? – ржет Андрей Беляев – тот самый Беляш и владелец ресторана. – Я очень сомневаюсь, что Фил там бывает.

– Да куда мне до Америки вашей, – улыбаюсь я. – Смотрю, почти все собрались?

– Да не только мы, здесь только те, кто курит, – отвечает Полина. – Внутри еще столько же. С параллельного класса тоже ребята подошли. Может, зайдем уже? Сколько можно курить?

– Да, действительно, – поддерживает ее Янка Логвин: они всегда дружили и спелись за четверть века, похоже, еще сильнее. – Идемте!

– Фил, штрафную! – стиснув мою шею, тащит внутрь дворика ресторана Беляш.

– Сока, разве что.

– А что так? – удивляется Беляш. – Ты чего? В кои-то веки собрались!

– Вот именно, Андрюха! Потому и хочу трезвыми глазами на всех вас посмотреть и запомнить! Особенно на тех, кто не здесь живет. Вдруг больше никого не увижу? Ты лучше расскажи про свой ресторан, почему «Чито-Гврито»-то?

– О, брат, это долгая история… – Весь недолгий путь до стола Андрей рассказывает про свою любовь к Грузии. Он тяжело дышит. Курение, алкоголь и тройной подбородок – не лучшие друзья его здоровью. Впрочем, с жизненными силами у него пока порядок, бить тревогу рано.

Мы доходим до отдельной летней веранды, и Андрей оставляет меня, а сам идет за свое место во главе. Выставленные столы соединены и застелены белоснежными скатертями, заставленными разной снедью из арсенала грузинской кухни и алкоголем. Вижу запотевшие бутылки водки и графины с домашним вином.

Обхожу стол, приветствуя остальных и выбирая место. Кто-то приобнимает меня со спины.

– Панфилов, куда пошел? Стой! – говорит Полина, усаживая меня рядом с собой. – Ой, какой запах! – она приближается и глубоко вдыхает. – Класс! Как называется?

– «Киллиан», вроде.

– Клевый! – восторгается она. – Слушай, Фил, с тебя две тысячи. Вчера забыла предупредить, это мы Андрею скидываемся, он нам еще хорошую скидку сделал.

– А, да, конечно, не вопрос, – достаю бумажник и даю ей деньги.

Замечаю, как Полинка скользнула взглядом по портмоне, цепко считав и то, что осталось там немного: тысячная и несколько соток, и потертость самого изделия.

– Опоздал! – слышу в ее голосе обиду. – Мы целую церемонию открытия подготовили, а ты все пропустил!

– Прости, не мог раньше. Расскажи, что я пропустил?

Народ вокруг шумно переговаривается. Пока Полина рассказывает о «церемонии открытия» – ничего важного я не пропустил, просто каждый вставал и немного говорил о себе – я осматриваю место. Вижу, что помимо нас за отдельными столиками отдыхают другие посетители, официанты снуют между ними. На небольшой танцплощадке размеренно двигаются немолодые дамы. Вообще, контингент довольно взрослый, разве что за одним из столиков буйно веселится гоповатого вида молодежь – человек пять-шесть. «С днюхой, Шпала!» – доносится оттуда.

– Что будете пить? – интересуется официант за спиной. – Могу предложить вино – белое и красное, виски, водку и коньяк.

– Воды, пожалуйста.

– Панфилов! – возмущается Костя Клоссе, сидящий напротив.

– Что?

– Ты почему не пьешь?

– Не хочу.

– Не хочет пить и не пьет, чего привязался к человеку? – рычит Серега Резвей. – Костян, ты бы лучше сам притормозил, языком еле ворочаешь!

Благодарно киваю Резвею. Он отвечает улыбкой и подмигивает. Он тоже, судя по нетронутому бокалу с вином, не пьет.

– Панфилов! Ты нам сегодня пьяный нужен! – принимает сторону Кости Полина и командует: – Налейте ему виски!

Официант в смятении. Вывожу его из ступора:

– Ладно, наливай.

Пить не буду, обойдусь пригубливанием – это проще, чем раз за разом объяснять нашим людям, почему я не хочу пить.

Вообще, большого ажиотажа мое появление не вызвало. Хорошо дружил я только с Пашковским, но он сейчас сидит на другом конце стола, а Полина – она всегда за всех, и со всеми у нее хорошие отношения. Да и наша несложившаяся школьная «любовь», видимо, тоже играет роль, интригует.

Так что все как обычно – общаются старыми группками, сплоченными со времен школы. Странно, но я и сам чувствую то же самое. Как не был мне интересен, например, Илюха Кравченко, так и сейчас не особо важно, что он там, где да как.

– Эй, народ! – требует внимания Беляш. – Минуточку! У нас опоздавший – Филипп Панфилов, так же известный нам всем как Филиппок!

Беляш прям смакует им же самим выдуманное для меня прозвище. Мне это не нравится.

– Панфилов, тебе слово, – шепчет Полина. – Раз ты начало пропустил, сначала о себе расскажи.

– А он разве с нами учился? – бормочет Славка Рыняк, чем вызывает общий смех. Сам он, судя по интерфейсу, «эколог» седьмого уровня, но я-то его хорошо помню: он первым в нашем классе начал курить.

Встаю, чувствуя равнодушие и, может быть, очень слабый интерес. Кому интересен какой-то Панфилов, который что-то будет говорить, отрывая их от уже сложившегося общения?

– Учился-учился, Рыняк! – громко отвечаю я. – Помнишь, тебя трудовик за уши оттаскал, когда ты выжигателем плохое слово на его столе изобразил? Нет? А я помню! – Народ снова смеется, слышу, как кто-то говорит: «Помним!» – и разговоры за столом стихают. – Ладно, на всякий случай, если вдруг кто, как и Слава, не помнит: меня зовут Филипп Панфилов. Учился я в «В» классе с самого первого. Сидел в третьем ряду за последней партой вон с тем понаехавшим из Африки, – киваю в сторону Пашки Пашковского. – Что рассказать о себе? Отучился в нашем универе на экономиста, работал то там, то здесь. Был женат, развелся. Детей нет.

– А вот это уже заявочка! – кричит пухлая Танька Василенко, дважды разведенная и с четырьмя сыновьями, и заливисто смеется. – Девчонки, ставим пометочку: Панфилов свободен!

– А сейчас чем занимаешься? – интересуется Кирилл, один из близнецов Верзаковых.

– Работаю в одном кадровом агентстве. Еще вопросы? – спрашиваю я, но вопросов не следует, всем все понятно: не пробился Панфилов. – Если нет, скажу тост…

Немного писательского умения жонглировать словами, немного харизмы, немного обаяния и коммуникабельности, и вот вам тост: пронизывающий, овевающий теплой ностальгией, радующий тем, что мы еще молоды и все еще впереди, и тем, что вот какие мы молодцы – не забываем друг друга и ценим вместе проведенные школьные годы.

– …в общем, давайте выпьем за это, – заканчиваю говорить и протягиваю бокал.

– Ай да тост! Выпьем! – шумят одноклассники.

Многие встают, чтобы дотянуться и чокнуться со мной. Мелькают уведомления о незначительном росте репутации, но я не читаю. Неважно.

Когда все успокаивается, я чувствую, как сильно проголодался – до слабости и рези в желудке. Так что следующие полчаса я занят пережевыванием, отделываясь от вопросов соседей хмыканьем и поддакиванием. Особенно налегаю на безумно вкусные, истекающие мясным соком хинкали – похоже, пока я спал, система опустошила резервы энергии и жировые запасы на повышение «Харизмы». Хачапури по-мегрельски с молодым имеретинским сыром здесь, кстати, тоже шикарны.

За столом в это время обсуждают всех наших учителей: кто жив, кто умер, а кто все еще преподает. Денис Пугач говорит, что отдал своих в ту же школу, а классная у одного из его погодок – наша Александра Дмитриевна! Новость вызывает фурор, и некоторое время Ден овладевает вниманием всех, даже ребят из параллельного класса.

Сыто откинувшись на спинку стула, я обвожу взглядом и наш стол, и соседние. Тот, что был забит гопниками, расширился – добавились еще гости именинника Шпалы. Ребята активно работают челюстями: им принесли гору сочного, крупными кусками, шашлыка.

Пока все выходят из-за стола на площадку перед рестораном, не столько чтобы покурить, сколько пообщаться с теми, кто сидит далеко, Пашка пододвигается ко мне, а потом и вовсе меняется местами с Костей. С ним и Серегой Резвеем по большей части мы и общаемся, прерываясь только на тосты.

Пашковский рассказывает о своей жизни в Южно-Африканской Республике и о том, как он там оказался. Вечно скромный и податливый Резвей рассказывает, что возглавил одно медиа-агентство в Питере, чем нас с Пашкой сильно удивляет. Удивляет, ибо был Серега совсем уж никаким. Но человек он славный, а потому мы и дружили с ним сначала в детстве, а потом уже с Генкой Хороводовым – и в универе на первом курсе, пока он не перевелся в северную столицу.

– Женился на одной шикарной девушке. Зовут Маргаритой, есть сын Мишка. А вообще, вот так вот и мотаюсь по городам и весям, – заканчивает свой рассказ Серега и улыбается. – К встрече выпускников специально к нам сюда командировку придумал. А теперь ты, Фил. Расскажи о себе!

Пока я рассказываю, народ, уже основательно поддав, успевает окосеть.

– У кого не налито? – громогласно вопрошает Беляш. – Кто не пьет – тот должен выпить! Но сначала – сказать тост!

– И спеть песню! – настаивает Полина. – Про любовь!

Хороший тамада. И конкурсы интересные.

– Идемте танцевать! – Полина встает из-за стола, цепляется за что-то ногой и чуть не падает, в последний момент подхваченная мною. – Ох, Панфилов! – Она пьяно хохочет. – Не приставай! Здесь слишком много… – крутит пальцем в воздухе, вспоминая слово, – свидетелей! Танцевать! Андрей?!

– Щас организуем! – заговорщицки громко шепчет ей на ухо Беляш. – Эй, Бутус! Иди сюда!

Диджей – молодой парень в бейсболке козырьком назад – подходит к нам.

– Ставь нашу! – приказывает ему Беляш, икает и поясняет: – Мы с девчонками тут сборник наших любимых составили – из тех, подо что колбасились в одиннадцатом классе. Ща зажжем!

Бутус кивает и бежит за пульт. Через минуту Стаса, не к ночи будь помянут, Михайлова сменяет The Black Eyed Peas.

Под хиты пятнадцатилетней давности наш стол постепенно пустеет. Девчонки вытаскивают ребят, даже тех, что в школьное время обычно стеснялись и на танцпол не выходили. Вот вроде бы идеальный момент, чтобы выйти и показать класс. Зря, что ли, всю ночь тренировался?

Правда, сейчас эта идея мне уже не кажется хорошей. Я вижу перед собой не пацанов и девчонок, уважение которых можно было заслужить красивым танцем на дискотеке, а взрослых людей, вырвавшихся из рутины семейной и трудовой жизни, искренне радующихся встрече, не скованных статусом и положением в обществе. Они пришли порадоваться, повидаться, вспомнить детство и отдохнуть. И что, выйду я сейчас в центр, покажу «вертушку». И? И что? Обрадую кого-то? Хватит врать самому себе, Панфилов! Это в тебе детские комплексы работают – понтануться дешево, брейк, будь он неладен, исполнить. Да и самцовое желание все-таки овладеть женщиной, которой не смог добиться, будучи подростком. Низко как-то. Противно.

Так что я просто выхожу, пристраиваюсь с краю возле Ритки Вильбергер и Тимы Гарифзянова. Спокойно переставляю ноги под In Da Club и умеренно двигаю телом и руками. Трезвым я раньше никогда не танцевал.

Народ распаляется все больше, и вот уже раскрасневшиеся девчонки орут: «Нас не догонят!» – подпевая тем двум из «Тату». На Satisfaction Бенни Бенасси в центр все-таки врывается массивное тело Беляша, требуя освободить пространство, и задорно размахивает снятой рубашкой. Сам Андрюха остается в одной майке с заголенным пузом, но он нисколько не стесняется.

В голове мелькает: а может, все-таки выйти? Улыбаюсь своему детскому желанию и гоню мысли прочь. Ладно была бы еще моя заслуга, если бы я годами оттачивал мастерство, тренировался. А так – ночь потренировался, и готово! Нечем гордиться.

Краем глаза замечаю движение на периферии зрения, и обостренная интуиция направляет туда. Охраны никакой у Андрюхи Беляша я здесь не заметил – ресторан у него средней руки, хотя и кормят божественно.

Нежно сдвигаю Ритку, втискиваюсь между разгоряченной Полиной и Леной, отжимаю Женьку Ли, Марика Христова, натыкаюсь на прыгающего спиной ко мне Леху Кожевникова и оказываюсь лицом к лицу с коротко бритым, почти лысым парнем с кривой ухмылкой. Взгляд его нацелен на самозабвенно танцующего Беляша. Сразу за ним еще трое: эти откровенно раздевают глазами девчонок.

Сходу обнимаю всех троих, сгребаю в кучу и мягко выталкиваю за пределы танцпола:

– Пацаны, пацаны, стоп!

– Чо?

– Не понял? Руки убери!

– Да ща, ща. Отойдем, разговор есть.

Вытягиваю возмущенных, но заинтригованных ребят, и подхожу к их столику.

– Оп-па! – говорит один из сидящих.

– Опа, опа, добрый вечер! Шпала, с днем рождения! – поздравляю именинника и забываю о нем. – Здорова, Жека! Колян! Витек! – Жму руки знакомым и незнакомым ребятам.

– Филипп Олегович! Извините, сразу не признал, – вскакивает и трясет мне руку гопник – один из пацанов Сявы, памятный по той стычке в парке, когда я гулял с Ричи.

– А мы тут празднуем… А вы и Шпалу знаете? – недоумевает Жека.

– Я вас всех знаю. Тебе не рано бухать, малой? – обращаю внимание на одного несовершеннолетнего. – Бородой же тебя погоняют? Сергей Петленко, пятнадцать лет, так? С какой целью уничтожаем печень, молодой человек?

– Да я это… Не пью я, – смущается он и накрывает рюмку ладонью.

– Жека, а кто это? Чо он тут командует? – возмущается Шпала.

– Рот закрой! – пихает его в бок локтем Жека и шепчет на ухо: – Его даже Ягоза уважает! Он Кувалду уложил одним ударом! Чемпион!

– Слушай старших, Шпала, – советую я. – Здоровее будешь.

– Поняли, Филипп Олегович, – заверяет меня Жека. – А вы вообще это…

– Что?

– Ну, вы же не просто поздороваться подошли, – смущенно произносит он. – Или Шпалу поздравить?

– Не совсем. Короче, пацаны, это – ресторан моего школьного товарища. Мы здесь празднуем, и мне сильно не понравится, если вы испортите праздник. Это ясно?

– Ясно, ясно, – раздаются голоса.

– А чо, вообще нельзя танцевать? – возбухает один из самых старших и показывает на группу молодых людей, пританцовывающих возле сцены. – Чо им-то можно?