И на любое слово ловится.
21
Младенцев няни туго пеленают,
и сумасшедших – тоже пеленают.
И сумасшедшие кричат, не понимают,
зачем же няни бьют их и пинают?
22
Мы все нормальны, мой сосед хотя бы.
Он верует (пусть мучат как хотят),
что прилетят однажды дирижабы,
от козлодеев всех освободят.
23
Привычный день: одно к другому лепится.
А свежим глазом – полная нелепица!
И вся реальность держится с трудом,
чтобы не вывихнуться в сумасшедший дом!
24
Нам не освободиться, не проснуться
и милых губ рукою не коснуться.
Повсюду – путы… В паутине серой —
и лилипуты – мы, и гулливеры.
25
—Хочу тебя, моя виолончель!
—Люблю тебя, мой пламенный кларнет!
Так много лет взывают… Но досель —
ни близости, ни солнца, ни побед.
26
Нас качает, словно в гамаке.
Пусть нас крепче свяжет воедино
Слово, перстень, лампа Аладдина…
Я один. А где-то вдалеке…
(читать сначала)
27
Я и милая моя летать умеем.
И когда нас в небо запускают,
Мы летим двойным воздушным змеем.
Мы бы – к солнцу, нитки не пускают.
28
Как хорошо летать, невысоко хоть.
Ты – в небе, я – в тебе и над тобой!
Но все равно нас связывает похоть —
И ненависть скорее, чем любовь.
29
Раздвинулось, разъехалось пространство…
Я стаи грустных писем шлю и шлю…
Ни слова от тебя, ни даже «лю»…
Растаяло в пространствах постоянство
30
Тебе пошлю я связанного голубя.
Пусть упадает в пыли у самых ног
И будет биться встрепанный комок —
И пусть умрет от жажды и от голода.
31
Оба они умерли давно.
И сердца их пылкие остыли.
Но один другого все равно
Ждет и любит в собственной пустыне.
32
—А я тебя перетяну!
—Нет, я – тебя! Поддайся!
Ну… Состязанье бесполезное,
Держат их объятья тесные.
33
Без них не сделать нам и шага.
И Богу мы за них ответим.
Все ж для мужчины – жизнь и благо —
привязанность к жене и детям.
34
Сопряжена жена с супругом:
Он – домосед, она верна.
Лишь не общаются друг с другом —
у каждого своя тюрьма.
