Ослепительно белый рассвет
– Что тут думать, тут не думать, тут действовать нужно… У тебя сохранился номер телефона?
– Номер у меня есть, но звонить я все же не готова.
– Ну, хочешь, я позвоню? Ты только скажи, кого мне спросить!
– Нет, Алёна, нет.
– Ну, хорошо, тогда расскажи мне о них, о своих сестрах, кем они работали, чем жили?
Мария Ивановна громко хмыкнула и достала из кармана халата сигареты.
– Мам, я надеюсь, что ты не собираешься курить?
– Собираюсь, потому что рассказ получится долгим и очень непростым.
Алёна накинула на плечи кофту и налила себе чай. Мария Ивановна глотнула из ее кружки и прикурила тонкую дамскую сигарету. В это время на кухне моргнул свет, и зазвонил красный советский телефон, который больше пяти лет был отключен. Алёна с испугом посмотрела на мать, Мария Ивановна сняла трубку:
– Алло, – негромко выдавила из себя Мария Ивановна.
Ответа не последовало, в трубке была кромешная тишина. Мария Ивановна пожала плечами, Алёна предположила: «Может быть, нам показалось?»
– Может и показалось, – ответила Мария и начала свой рассказ:
– Когда Веру посадили, мое сердце вырывалось из груди, я себя ругала, корила, ненавидела… но сделать ничего не могла, все что я могла, я уже натворила. Когда я ехала в Москву, то всю ночь не могла сомкнуть глаз, в мою голову лезли разные мысли, я то обвиняла себя, то оправдывала, смогла лишь немного вздремнуть после того, как набросала этот текст:
На расстоянии слышно было,Как кто-то охал и страдал,Что у кого-то сердце ныло —В беду случайно он попал.К каналу приближаясь ближеНе прекращался треск и стон.Я никого вокруг не вижу —Природный действует закон.Канал сковало льдом темничным.В темнице плакала вода.Лед здесь осел, замерз вторично.Ни убежать из-подо льда…Вода не хочет жить в темнице,Родные берега тесны…И что же делать ей, водице?Придется ждать уж до весны.Весной придет волшебник добрый,Ударит круто по цепям,К воде придет опять свобода —Не будет плакать по ночам…– Сильно, мам! Мне кажется, что сейчас наступила весна, звони в Петербург.
Мария Ивановна достала из кармана мобильный телефон и набрала знакомые с детства цифры своего прежнего домашнего телефона. Она мечтала это сделать уже много лет, но никак не осмеливалась, да и сейчас бы не осмелилась, если бы не Алёна. Алёна сильно нервничала, чего нельзя было сказать о самой Марии Ивановне, она казалась абсолютно спокойной, ее выдавала лишь правая бровь, которую она поднимала, когда сильно переживала. В трубке послышались первые гудки, ту-уу-уд… ту-уу-уд…
– Загудел, – осторожно произнесла Мария Ивановна.
Алёна сложила вместе ладони и прошептала: «Господи, хоть бы сняли трубку…».
В это время в городе на Неве к звонящему аппарату подошла женщина в монашеском облачении и сняла трубку.
– Алло, – спокойно произнесла она.
– Алло, – испуганно ответила Мария Ивановна.
– Вам кого?
– Я, мне… – растеряно пыталась связать несколько слов Мария Ивановна.
– Вы успокойтесь, пожалуйста! И просто скажите, кому вы звоните?
– Софье Кузьминичне, – произнесла Мария Ивановна.
– Софье Кузьминичне? – переспросила монахиня
– Да, я хочу поговорить с Софией Кузьминичной, – ответила Мария Ивановна
В воздухе между собеседниками и городами повисла пауза, но матушка, быстро поняв, что к чему, прервала паузу:
– Маша, это ты?
– Да, это я, – чуть слышно, ответила Мария Ивановна.
– Машенька, милая! Как же я рада, что ты нашлась! Машенька, как твое здоровье?
– Здоровье хорошо, – отвечала Мария Ивановна, не представляя, с кем она сейчас разговаривает.
– Ты замужем? У тебя есть детки? – продолжала засыпать вопросами монахиня.
– Да у меня есть дочь, она учится на втором курсе литературного института, – отвечала Мария Ивановна.
– Какая же ты счастливая! А мне Господь вот детей не дал. Я сперва расстраивалась, а теперь точно знаю почему.
– Вера, неужели это ты? – не выдержав спросила Мария Ивановна
– Нет, Машенька, это Таня! Правда меня теперь зовут по-другому, но это сейчас не важно, – с радостью в голосе продолжала матушка.
– Танечка, дорогая! Как я рада тебя слышать, сестренка! – Обрадовалась Мария Ивановна, как будто не обращая внимания на фразу о другом имени. – А как там Вера с мамой? Они дома? Я хотела бы с ними поговорить…
– Нет, Маша, их дома нет.
– Таня, я тебе оставлю свой номер телефона, пусть они позвонят мне, как придут.
Матушка покивала в ответ головой, и улыбнулась еле, сдерживая слезы:
– Маша, Мама умерла десять лет назад, мы ее с Верой похоронили рядом с отцом. А Вера…
– Что, что Вера? Она же в порядке? Таня, скажи мне, что с Верой все хорошо, – слезно умоляла Мария Ивановна
– А Веры два года нет. Поэтому извини меня, сестренка, но они не придут.
– Нет…, – во весь голос крикнула Мария Ивановна и завыла от отчаянья, – опоздала, Верочка, прости меня, сестренка, я опоздала…
– Поплачь, Маша, поплачь, станет полегче, а после собирайся и приезжай домой, я покажу тебе могилку Веры, точнее матушки Серафимы. Запиши мой мобильный телефон, а то я в квартире практически не бываю, сегодня оказалась чисто случайно, приехала полить цветочки, которые до сих пор растут и цветут во славу Божью!
Мария Ивановна попросила Алену принести ей бумагу и ручку:
– Диктуй, Танюша!
Мария Ивановна записала номер и вспомнила, что Татьяна сказала, что-то о своем новом имени
– Таня, ты сказала, что у тебя другое имя, какое и почему?
– Маша, меня теперь зовут матушка Дорофея!
– Ты что – монахиня? – с удивлением спросила Мария Ивановна.
– Да, Машенька, я – монахиня! – с нежностью в голосе ответила Татьяна
– А где же ты живешь?
– При монастыре!
– А, как же квартира?
– Квартиру я держу только из-за тебя, сестра!
– Почему, Тань? Ты же ведь даже не знала, жива я или нет, для чего держишь?
– Я каждый Божий день, молю Господа нашего Иисуса Христа и пресвятую Владычицу нашу Богородицу о тебе! И верю, что ты обязательно приедешь домой! По-другому просто и быть никак не может… Я очень виновата перед тобой, Маша, прости меня, если сможешь!
– А Вера, как ты говоришь её?
– Матушка Серафима!
– Почему она умерла?
– Рак желудка. Она перед тем, как уйти ко Господу, оставила для тебя письмо…
– Господи, что же она там написала?
– Приедешь, прочтешь! Письмо лежит в вашей с матушкой Серафимой комнате, на твоем письменном столе.
– Что, все два года?
– Да!
– Таня, у меня просто нет слов, сестренка! Когда я могу приехать?
– В любое время, это твой дом!
– У меня нет ключей!
– Ключи я оставлю у Риммы Марковны, помнишь ее?
– Из пятьдесят первой квартиры?
– Да!
– Она еще жива?
– Слава Богу!
– А как я могу тебя найти?
– Очень просто! Приходи в Иоанновский монастырь на набережную Карповки и спроси матушку Дорофею.
Мария Ивановна пообещала обязательно приехать к сестре и положила трубку.
– Мамочка, что, как? Все плохо? – завалила Алёна вопросами Марию Ивановну
– Как? Это была Таня. Больше никого не осталось в живых, – выдавила из себя Мария Ивановна, вытирая слезы, – она сейчас монахиня, представляешь? Живет в монастыре. Мамы нет уже десять лет, они с Верой похоронили ее рядом с папой. Вера тоже два года назад умерла от рака желудка. Оказывается, и Вера была монахиней, представляешь, Алёночка, а я «ни сном, ни духом». Таня сказала, что квартиру держит из-за меня, ждет, когда я приеду.
– Значит нужно ехать.
– Я даже не знаю…
– Хочешь, я поеду с тобой?
Глава вторая
Пятничным вечером Мария Ивановна стояла на автобусной остановке вблизи станции Кунцевская и ожидала Александра, который должен был подхватить ее на своем новом автомобиле и умчать на дачу в Переделкино. Мария Ивановна очень любила Переделкино, особенно зимой. Под снежным покровом старых советских дач, долгое время вершилась русская, а в некоторых случаях, и мировая литература.
По легенде, создание городка писателей инициировал Максим Горький. Он рассказал Сталину о загородных резиденциях в Европе и предложил место будущего строительства. Работы начались в 1933-м. По изначальному плану, в Переделкине должны были построить 90 домов со всеми удобствами и инфраструктурой, но бюджет оказался чересчур большим, и построили всего 30. В 1935-м Литературный фонд СССР начал сдавать первые дома. Соглашения с жильцами заключались на пожизненный срок, родственники не имели прав на дальнейшее проживание в домах в случае смерти деятеля культуры. Дома, построенные на болотистой почве, часто затапливало, а стены и окна не были утеплены, поэтому в первое время писатели проводили в Переделкине только летние месяцы. Многие ремонтировали здания своими силами. Первыми жителями Переделкино стали Леонид Леонов, Корней Чуковский, Лев Кассиль, Борис Пастернак, Илья Ильф и другие литераторы. После распада СССР дома перестали давать работникам литературного жанра.
Александр стал большим исключением, получив заветные ключи от своей малогабаритной дачи, расположенной неподалёку от дачи Окуджавы, на улице Довженко. Этот поэт-песенник средних лет был всегда крайне позитивен. Его внешность сразу же привлекала внимание: длинные волосы темного оттенка, переплетенные серебряной прядью седины, падали на плечи, создавая портьеру вокруг его бледного лица, словно он был героем какого-то старинного романа. Шафранов был одет в зимний мужской полушубок, и зеленые ботинки, из натуральной крокодиловой кожи. В его глазах горел огонь страсти и непоколебимой решимости, словно он нес в себе горящий костер историй и мечтаний. Улыбка играла на его устах, словно аккорды меланхоличной мелодии, а взгляд его был наполнен невиданным вдохновением и томительным светом. В каждом движении звучала грация, буд-то он танцевал под музыку самой жизни, не смотря на сложность ее бытия. Когда Александр только начал писать стихи, ему едва исполнилось пятнадцать, мать тогда не верила в литературный успех сына и советовала обратить внимание на математику, которая, при правильном подходе, никогда не оставит без куска хлеба. Но Саша не слушал советов мамы, а упорно продолжал писать стихи, и как после выяснилось – не зря. И каково же было удивление родных, когда на новом телеканале TV6 Москва, впервые прозвучала песня на Сашины стихи. Самому же Александру на тот момент едва перевалило за двадцать. Первая пластинка с песней на стихотворение нового поэта-песенника Александра Шафранова разошлась по стране многомиллионными тиражами. Но в тот период поэт должен был являться членом Союза писателей, а для этого у него должны были быть публикации. У Александра этих самых публикаций не было, поэтому он и решил направить свои стихи в журнал «Юность», но подумав, что правильнее будет все-таки нанести издателю личный визит, собрал напечатанные рукописи и отправился в издательство. Приехав в издательство, Саша был несколько удивлен простотой обстановки. Ему казалось, что такой авторитетный журнал должен раскинуться на нескольких этажах, а тут перед ним развернулась пустота коридора и затертый от старости бордовый ковер. Это со временем он поймет, что для нормальной литературной редакции вполне достаточно и небольшого пространства. Саша обратился к секретарю, пояснив ей, чего он хочет. Секретарь исчезла за дубовой дверью отвратительного цвета, а как только появилась вновь, сказала, что он может пройти в кабинет и показать свои работы главному редактору. Александр зашел в кабинет и замер, перед ним распахнулась вся красота советского ампира. Кабинет был полностью отделан деревом, деревянный дубовый стол был обтянут зеленым сукном, зеленая лампа и кожаный диван дополняли друг друга. Александр подумал, что все архитектурное творение этого здания плавно перетекло в этот огромный кабинет. Редактор сидел за своим столом и поглядывал на часы, невооруженным взглядом было видно, что он явно торопился закончить свои дела и сбежать поскорее домой, а тут неожиданно для него на пороге появился молодой поэт-песенник и протянул ему свои рукописи.
– Что это у вас? – поинтересовался редактор.
– Хотел бы предложить вам для публикации свои песни.
– Песни? Молодой человек, у нас тут не звукозаписывающая студия, поэтому с песнями это не к нам, – обрубил редактор и поднялся из-за стола.
Александр набрался наглости и, прикрикнув на редактора, возразил:
– Я вам стихи принес, а вы их даже не посмотрели.
Редактор снял очки и недовольно взглянул на Александра. Молодой поэт понял, что накрылись его публикации медным тазом, и сказал:
– Я прошу вас, гляньте хотя бы одним глазком!
– Хорошо, давайте ваши работы, – согласился редактор и снова посмотрел на часы.
Редактор начал бегло читать:
– Молодой человек, это что за непонимание? «Мы не знаем, где живем», что это такое? Вы не знаете где вы живете?
– Нет, я знаю, где я живу, но это песня, а из песни, как говориться, слов не выкинешь.
– Из песни, может быть, и не выкинешь, а из журнала можно. Так что извините, молодой человек, более не смею вас задерживать.
Поэт вышел из редакции журнала в подавленном настроении, он брел по московским улицам, опустив низко голову, и в той самой голове в этот момент пробегали одинокие мысли и выстраивались в поэтическую строфу: «Не губите, мужики…» А вечером того же дня, совсем неожиданно для поэта на центральном телевиденье транслировали песню на его стихи, Александр смотрел эфир и очень жалел, что в данный момент этой передачи не видит главный редактор журнала «Юность», который сказал, что текст этой песни никуда не годится.
Прошло несколько лет, и Александра приняли в Союз писателей, начали выпускать многомиллионными тиражами пластинки с песнями на его стихи. Вся огромная страна стала узнавать поэта в лицо, его стихи были напечатаны в журнале «Юность», и не только в нем. А потом, неожиданно для самого поэта, он получил от Литфонда ключи от небольшой дачи в Переделкино. Александр очень любил свой домик, когда он писал новые шлягеры, то мог неделями напролет не выезжать в Москву, а сидеть за письменным столом, зашторив окна.
Мария Ивановна познакомилась с Александром случайно во время вечерней прогулки в парке, Александр прогуливался перед сном и что-то насвистывал себе под нос. Мария Ивановна, проходя мимо, воскликнула
– Как мелодично у вас получается!
Александр посмеялся в ответ и представился:
– Меня зовут Саша, а вас?
– А я – Маша, – с улыбкой ответила Мария Ивановна.
Вот так Саша и Маша стали парой.
Ожидая Александра возле метро, Мария Ивановна немного замёрзла, и когда напротив нее остановился черный внедорожник, обрадовалась и быстро запрыгнула вовнутрь.
– Саша, сколько можно ждать? – возмутилась она
– Машенька, в студии ни с того ни с сего вырубился свет, поэтому пришлось записывать на час позже, прости, – пытался оправдаться Александр.
– А что, без тебя эта запись не состоялась бы? Ты и так подарил новой песне текст, остальное и звуковики решили бы, – продолжала Мария Ивановна
– Ты же знаешь, что я не пропускаю ни единой записи.
– Конечно, знаю, поэтому и топчусь возле метро.
Автомобиль Александра пересек Московсковскую кольцевую автомобильную дорогу и, скользя по Можайскому шоссе, уже приближался к Одинцову.
– Машенька, еще минут десять, и будем на месте!
– Саша, ты посмотри какие большие хлопья снега! Какая же красивая зима! – с восхищением произнесла Мария Ивановна
– А завтра, прямо с утра, мы традиционно погуляем с тобой по поселку, хочешь, дойдем до дома Пастернака? Сходим на его любимый родник?
– А стихи? Почитаем его стихи?
– Конечно, почитаем! Помнишь у него:
И вот, бессмертные на время,Мы к лику сосен причтены,И от болезней, эпидемийИ смерти освобождены.С намеренным однообразьем,Как мазь, густая синеваЛожиться зайчиками наземьИ пачкает нам рукава.– Мы делим отдых краснолесья,Под копошенья мураша,Сосновою снотворной смесьюЛимона с ладаном дыша, – подхватила Мария Ивановна.– И так неистовы на синемРазбеги огненных стволов,И мы так долго рук не вынемИз-под заломленных голов.Борис Леонидович большая глыба мировой литературы! И пусть многие сейчас утверждают, что «Доктор Живаго», написан слабее «Тихого Дона», я отвечу так: У каждого свое предпочтенье и вкус, – рассуждал Саша.
Мария Ивановна слушала, как Александр размышляет вслух о русской литературе и была счастлива, что знает и любит этого человека:
– Сашка, я тебя обожаю! – с блеском в глазах выкрикнула Мария.
Александр улыбнулся, повел бровью и буркнул себе под нос:
– Подъезжаем!
– Посмотри, посмотри, как замело крыльцо Булата Шалвовича! – продолжала восхищаться Мария.
– Точнее будет сказать – музея Булата Шалвовича! Маша, а хочешь, проведем на летней веранде твою встречу с почитателями поэзии? – спокойно произнес Александр.
– Зимой? – с улыбкой спросила Мария Ивановна
– Ну, зачем же зимой, летом, конечно же, летом! – преобразившись от своей идеи, воскликнул Александр
– А, что я им буду читать? Окуджаву?
– А почему бы и нет? Мне кажется, что Булату Шалвовичу очень понравилось бы твое прочтение! А после, прочтешь и свое!
– Да ты что… свои стихи я не всем друзьям показываю, а ты говоришь, на сцене.
– Так надо же когда-то начинать! Ты написала, что-нибудь новое?
– Да так…
– Прочитай мне, пожалуйста!
Автомобиль подкатил к калитке, и Мария Ивановна предложила идти в дом, но Саша не глушил двигатель, он ждал, когда Маша прочтет ему свое новое произведение. Он очень любил ее стихи
– Хорошо, хорошо, будь по-твоему, – согласилась Мария Ивановна и начала читать:
Кто не знал томлений ожиданья,Тот не ведал счастья новой встречи.Кто не помнит первого свиданья,Тот не помнит самый светлый вечер.Кто не видел самой лунной ночи,Принцем не был в царстве мудрой сказки.Кто вдали не помнил милой очи,Тот лишен навеки женской ласки.Кто томился в поцелуе страстном,Кто любил и был в ответ любимым,Тот не может быть совсем несчастным,Будет он всегда родным и милым.– Отлично, а ты говоришь, читать нечего, – произнес с восторгом Александр и заглушил двигатель автомобиля.
– Я не говорила, что нечего, я говорила, что не буду этого делать… Это слишком личное, мое… И не хочу я выставлять это на всеобщее обозрение.
– Ты интересная женщина, Мария! Пастернаком, Окуджавой ты восхищаешься, а ведь, если бы они в свое время не выставляли свое творчество на всеобщее обозрение, мы бы никогда о них и не узнали бы, – возразил Александр
– Ну, может быть, ты и прав, – ответила Мария Ивановна и вышла из автомобиля.
В писательском домике было вечно все раскидано, свернутые в комок бумаги валялись в кабинете на полу, на кухне, посуда еле вмещалась в раковину, а кровать в спальне была вечно не заправлена.
– Саша, ну у тебя тут все без изменений, – покачав головой, возмутилась Мария Ивановна
– Машенька, все это мелочи, понимаешь? Быт, который жрет наше драгоценное время…
– Даже если и так. Это же не значит, что нужно теперь по уши грязью зарасти…
– Хорошо, ты права! У меня к тебе предложение.
– Что за предложение?
– Ты наведешь порядок, а я приготовлю нам ужин.
– Ладно, – согласилась Мария Ивановна
Когда весь дом уже блестел, Мария Ивановна, решила разложить бумаги на столе поэта, хотя знала, что Саша до смерти не любит, когда кто-нибудь возится на его столе, но все-таки не удержалась и решила прибраться. На столе она увидела наброски прозаичных записей и сильно удивилась, так как Александр никогда не писал прозы.
– Саша, – позвала Мария Ивановна автора.
Александр не заставил себя долго ждать, он появился на пороге кабинета, держа в одной руке тарелку с фруктами, а в другой – бутылку красного вина и бокалы.
– Маша, как ты смотришь, на то, чтоб пригубить перед ужином немного вина? – спросил Александр.
– С удовольствием! – ответила Мария Ивановна, – но сперва ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, а что это за рукопись?
Александр улыбнулся, молча разлил по бокалам вино, пригубил и тихонько произнес:
– Маша, я начал книгу!
– Правда?
– Ты удивлена?
– Ничуть! Ты не мог бы мне почитать?
– Может быть, сперва поужинаем?
– Нет. Нет… Вначале – книга!
– Хорошо, – согласился Александр, сел за стол, надел очки и начал читать: «Смех… Смех, или слезы, что важнее? Что откровеннее, что честнее? Смеяться над страдающим – грешно, а над убогим – просто не красиво. А в цирке смеяться не только разрешено, но еще говорят, что полезно для жизни. А что ценнее всего? Дурачество, смех, слезы, или православная вера? Вера в любовь и вечную жизнь. Вера в Христа Спасителя! В моем окружение сейчас очень много друзей атеистов, они по сути проповедуют – ноль, то есть, ничего… Хотя при этом сильно кичатся, что за атеистами мировое будущее… Остановитесь, хватит нас кормить своими лживыми убеждениями. На протяжении всего двадцатого века вы кормили нас своею культурой. А сейчас нам надоело, понимаете – на-до-ело…
Мы хотим с головой окунуться в учение Христа Спасителя, ведь только Христос по своей безмерной любви пошел на великую жертву… И пошел Он на эту жертву, не ради каких-то там воспаленных идей, а ради нас с вами, ради блудницы и мытаря, ради разбойника и язычников, многие из которых впоследствии стали ревнителями православной веры. Многие спрашивают, а что такое православие? Я скажу вам так: православие – это маленький остров, посередине огромного океана, и я уверен, и от этих мыслей мне становится очень хорошо, что этот, по сути, небольшой остров, готов принять всех тех, кто тонет, и у кого уже не осталось сил грести из ниоткуда в никуда.
На одном из таких островов вел пасторское служение протоиерей Николай Гурьянов. Батюшка мог услышать молитву атеиста, погибающего в пургу, привести его в свой дом, накормить и обогреть, вот это и есть настоящая христианская любовь. А сколько было уничтожено таких пастырей на протяжении всего двадцатого века? То-то и оно, что им нет числа… И сам отец Николай прошел в свое время лагерь, где однажды был убит, но воскрес, как когда-то Лазарь. Батюшка продолжил свой земной путь для любви безграничной и всеобъемлющей. Постарайся остаться самим собой, постарайся остаться до последнего вздоха тем, кем создал тебя Творец. Когда-то долгими декабрьскими ночами, когда подолгу не мог сомкнуть глаз, я наливал себе чай, садился возле окна и смотрел, как бесконечно падал снег. Снег был чистым, белым-белым. И, несмотря на то, что он был холодным, в городе от него все равно становилось уютно и тепло. Снег заполнял собой всё пространство: деревья, машины, пешеходы – все были белыми и новогодними. Наше Переделкино в этот предновогодний период преображалось тоже. А в этом году и я захотел поддержать это самое преображение, и украсил свой дом белым, мерцающем светом. На мой взгляд, непроглядную тьму, которая часто бывает поздней осенью, с наступлением нового времени года накрывает собой ослепительно белый рассвет! Этот рассвет не так давно посчастливилось ощутить и мне. В моей жизни наступил новый отрезок времени, я не знаю, сколько ему суждено продлиться, но я счастлив от того, что он все-таки пришел. И этот свой новый отрезок я хочу пройти со Христом! Как однажды сказал Достоевский: «Если Бога нет, то все дозволено». Но эта вседозволенность рано или поздно приведет человечество к погибели… И не только телесной, но и душевной, и, не побоюсь этого слова – духовной».
– Саш, как ты хорошо сказал: ослепительно белый рассвет! Нужно будет запомнить. Неужели ты крестился?
– Да, Маша, я крестился!
– И как ощущение?
– Ты знаешь, это трудно передать словами, но я попробую провести некую параллель между моим нынешним состоянием и главой из Евангелия.
– Интересно!
– Ты помнишь, когда ко Спасителю привели блудницу и спросили, как им нужно с ней поступить, ведь она взята из прелюбодеяния, а Моисей в законе заповедовал побивать таких камнями. Тогда Иисус, наклонившись низко, начал писать на песке все грехи тех, кто осуждал эту блудницу. А после сказал: «Кто не имеет греха, пусть первым бросит в нее камень», при этом продолжая выводить на песке все их грехи. И когда Он повернулся, то не увидел никого из тех, кто осуждал эту женщину.
– Они все разбежались?
– Да. И Он тогда задал ей вопрос: «Где же все те, кто тебя осуждал?». Она ответила, что их нет. Тогда Он ей сказал: «И Я не осуждаю тебя! Иди и больше не греши». Так вот, Машенька, я тебе хотел этим отрывком сказать, что я ощущаю сейчас себя, такой же прощенной блудницей.
– Саш, ты знаешь, я на днях позвонила домой в Ленинград. Точнее в Петербург. Я тебе никогда не рассказывала, но у меня там осталась семья, которую я когда-то предала и убежала в Москву.
– Правда?
– Конечно, правда! Я разговаривала со своей средней сестрой Таней, ты не поверишь, но она сейчас монахиня. Я не знаю почему, но от разговора с ней, у меня осталось очень приятное чувство. И это несмотря на то, что она сообщила, что умерла мама и наша старшая сестра Вера. Саш, а мне сейчас кажется, что Он и правда есть!