– Рассказывай.
Гонец, в смерть растерявшийся, отдал царю большой земной поклон:
– Государь царь Федор Иоаннович! Не могу точно сказать. Только царицыны братья утверждают, что это по приказу Битяговских.
– Да им-то зачем? – жестко вмешалась Мария Годунова.
Борис сверкнул на нее глазами: молчи!
– Они уже полгорода перебили, – продолжил гонец.
– Кто, Битяговские? И право, зачем им это? – спросил царь.
– Нет, не Битяговские. Нагие.
Гонец в растерянности обводил глазами расписанные золотом стены, лавки, покрытые красным бархатом и золотом шитой материей. И незаметно удивлялся на царя. Сын страшного Грозного, слово которого с трепетом слушала вся Русия, был тих и слаб. Он даже плакал!
В Средней палате тем временем стали собираться старшие бояре. То ли своих информаторов имели, то ли почуяли что тревожное, то ли просто дела до царского правителя накопились.
– Все. Больше тебе здесь быть нечего, – сказал Борис гонцу. – Иди на двор и жди. За службу наградим.
– Мария Григорьевна, – сказал он жене, – проводи-ка его.
Жена Годунова – старшая дочь Малюты Скуратова – недовольно пошла из палаты. Гонец шел подле нее. И никто из важных бояр – великих Шуйских, родовитых Мстиславских и умных Щелкаловых – не посмел обратиться к нему с вопросом. Помалкивал даже дерзкий Богдан Яковлевич Бельский.
А вопрос явно имелся. Где это видано, чтобы простой, замызганный конник впущен бывал в царские покои? Видно, не простая новость приехала с ним. А кое-кто даже подозревал, что это за новость может быть.
Вслед за женой в Среднюю палату вышел Годунов.
– Государь отправился на молебен по загубленной душе. Убили младенца Дмитрия Углицкого, – объявил он и тут же поправился. – Убили царевича Дмитрия.
Члены Боярской думы зашевелились, стали перешептываться и переглядываться.
Годунов выждал долгую паузу:
– Давайте решать, что следует делать.
Бояре переглядывались, но молчали.
– Так что будем советовать государю?
Никто не спешил отвечать.
– Говори, Василий Иванович, – обратился Годунов к князю Василию Ивановичу Шуйскому. – Твое слово первое.
Мелкий, подслеповатый Шуйский долго шевелил губами, ничего не произнося. Потом со значением сказал:
– Кому-то это очень надо было убить младенца.
Члены царского совета молча оценивали сказанное.
– У кого же это поднимется рука на ребенка? – так же со значением произнес боярин Богдан Яковлевич Бельский.
– У кого надо, у того поднимется, – с еще большим значением, почти с намеком сказал князь Федор Иванович Мстиславский. – В восемьдесят седьмом уже пытались его убить. Когда кормилицу Татищову отравили.
– Ага, – очень громко и тоже со значением сказал правитель Борис, – значит, будем искать среди своих? Боюсь, я знаю многих на это дело охотников, а не одного стрелка.
Думные бояре мгновенно потеряли интерес к многозначительному тону.
– Надо комиссию послать во главе с кем-то из духовенства, из первосвященников, – строго, по-деловому предложил Василий Иванович Шуйский.
Несмотря на мелковатость и неказистую, нелепую внешность, чувствовалось, что он имеет большой вес в этой тяжелой длиннобородой компании. Бояре его сразу поддержали.
– Правильно.
– Тому и быть.
– Посему и решим.
Тут же стали называться кандидатуры людей, вызывающих абсолютное доверие или абсолютно не вызывающих никакого.
Названы были окольничий Андрей Петрович Клешнин, дьяк Елизарий Вылузгин, митрополит Геласий, и главой комиссии дружно назначили Василия Ивановича Шуйского – начальника судной палаты. Выезжать положили сегодня же, чтобы не было смуты на Москве.
– Между прочим, младенец был далеко не ангелом, – сказал Шуйский. – Любил гусей палкой до смерти забивать.
– Любил, когда кур режут и овец. Грешно говорить, – произнес Черкасский и перекрестился.
– Странное у него было имя – Уар! – добавил Федор Мстиславский.
Видно, сановные бояре были глубоко в курсе жизни убиенного младенца Дмитрия (в будущем святого Димитрия).
* * *
Девятнадцатого мая к вечеру отряд в пятьсот хорошо вооруженных пропыленных конных стрельцов в желтых кафтанах с командирами верхами вступал в Углич.
Отрядом командовал самый административно грамотный человек из московских – стрелецкий голова Темир Засецкий. Он догнал отряд в Дмитрове, потому что имел долгую предпоходную беседу с Годуновым.
Отряд был разбит надвое. В середине ехало несколько легких карет с конной охраной по бокам. В них находились члены комиссии.
По дороге на подходах к Угличу навстречу выходил прятавшийся в лесах чиновный люд и подсаживался в кареты. Так что задолго до приезда в город члены комиссии знали и поступки, и имена, и дерзостные слова главных участников бунта.
Отряд вступил на территорию города через Никольские ворота и быстро рассыпался на отдельные группки.
Спасские и Никольские ворота были немедленно заперты, на всех наугольных и средних башнях выставлены караулы. У всех дверей дворца была поставлена охрана. Всех Нагих, какие оказались во дворце, взяли под арест и развели по разным комнатам.
Царица Марфа была в Спасо-Преображенском соборе при гробике с младенцем. Первым делом сановные члены комиссии отправились туда. Надо было проститься с младшим сыном страшного Ивана Грозного. Может быть, последним членом династии.
Князь Шуйский, дьяк Елизарий Вылузгин, Андрей Клешнин и митрополит Геласий в сопровождении десятка стрельцов подошли к Преображенской церкви.
