Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири
Карьеру свою С. Ремезов начал с государевой службы. Он ездит по Сибири, занимается картографическими работами («многие чертежи по грамотам городу Тобольску и сибирским городам в разных местах писал»).
В начале 1690-х годов проявляется и литературный талант С. Ремезова. Он собирает легенды, предания, летописные повести. Это помогает ему написать житие Ермака. Создает он, кроме того, литературные портреты ряда сибирских архипастырей, сочиняет посвященные родному краю стихи, в том числе и гимн Сибири.
В последние годы жизни С. Ремезов становится еще и архитектором родного Тобольска. Жилось ему в это время крайне трудно и тяжело: давили все увеличивающийся груз работы, нужда, болезни…
Главным произведением С. Ремезова стала «История Сибирская» (еще ее иногда называют «Ремезовской летописью»). Написана она была в 1690 году под несомненным влиянием глубокого родового интереса к эпохе присоединения Сибири к России и личности Ермака. С. Ремезов широко использовал в своей «Истории» записи легенд, преданий, казацких «скасок», сделанных как им самим, так и его дедом и отцом. Включил он в нее и одну из казацких «устных летописей». Впрочем, сведения о Ермаке, Кучуме, первых сибирских воеводах собирал он и по другим источникам. В результате было создано литературно-историческое произведение, представляющее собой, по словам его автора, начертанном на последнем листе летописи, «житие Ермаково как Сибир взал с тружиною своей».
Правда, ремезовское повествование явно переросло рамки обычного жития. Строится оно на скрупулезном подборе исторически достоверных фактов. Не забывается при этом и форма подачи материала, язык произведения – яркий, афористичный, помогающий воссоздать зримый и запоминающийся образ Сибири. По признанию самого С. Ремезова, подыскивая «златые слова» для рассказа о Ермаке, он стремился привести его к «твердому пристанищу истории».
«История Сибирская» свидетельствует не только о незаурядном даровании ее автора. Предстает в ней С. Ремезов еще и человеком с мировоззрением разумного политика, государственного деятеля и просветителя. Просветительская идея о знании и разуме как высших критериях человеческой деятельности стала основой его взглядов, которым он останется верен до конца жизни.
* * *
Возникновение и первые шаги сибирской словесности проходили под знаком древнерусской литературы, традиции которой оказались в Сибири более живучими, чем в Центральной России. К середине XVIII столетия здесь уже утвердился классицизм в лице А. П. Сумарокова, М. В. Ломоносова, В. К. Тредиаковского. А читательское внимание сибиряков все еще привлекали летописи и летописные повести, жития, сказания о чудесах и т. п. Объяснялось это во многом особенностями состава населения Сибири, в котором, за исключением ссыльных, не было дворян, зато почти до конца XVIII века ключевые позиции в обществе занимало духовенство. В отличие от Центральной России, где в это же время пути политического и культурного развития определяло дворянство.
И еще один очень существенный момент. К исходу XVIII столетия литература в Сибири все еще оставалась рукописной. В то время как в Центре уже вовсю работали печатные станки, выпуская как официальную, так и развлекательную книжную продукцию, в Сибири не было ни одной типографии. Лишь в последнее десятилетие восемнадцатого века сибирская словесность начинает обретать черты литературы в современном понимании этого слова. А предшествовало постепенному повороту читательского внимания в сторону писателей-современников (Г. Державина, А. Сумарокова, Н. Новикова и др.) появление в театрах Сибири (в Иркутске и Тобольске) пьес Д. Фонвизина, создание сети публичных библиотек. Ну и, конечно же, огромное значение для дальнейшего развития сибирской литературы имело возникновение за Уралом первых типографий.
А предшествовало постепенному повороту читательского внимания в сторону писателей-современников (Г. Державина, А. Сумарокова, Н. Новикова и др.) появление в театрах Сибири (в Иркутске и Тобольске) пьес Д. Фонвизина, создание сети публичных библиотек. Ну и, конечно же, огромное значение для дальнейшего развития сибирской литературы имело возникновение за Уралом первых типографий.
* * *
Особый след в истории русской литературы Сибири оставила типография купца первой гильдии Василия Корнильева, открывшаяся в 1789 году в Тобольске. Здесь был издан целый ряд книг, имевших читательский успех. Но, главное, Корнильевская типография стала колыбелью сразу трех журналов. Один за другим здесь начали выходить «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» (1789 – 1791), «Журнал исторический, выбранный из разных книг» (1790) и, названный вполне в духе того времени витиевато, журнал «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей» (1793). Если последние два представляли собой, говоря нынешним языком, элементарные дайджесты, «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» был настоящим журналом со своим лицом и направлением, публиковавший не только перепечатки и переводы, но и оригинальные материалы, в том числе и местных авторов.
«Иртыш, превращающийся в Ипокрену» стал первым в Сибири и на момент его выхода в свет единственным провинциальным журналом России. Первые четыре номера были изданы на деньги В. Корнильева, а остальные на средства Тобольского приказа общественного призрения.
«Иртыш» ставил перед собой, прежде всего, просветительские и нравоучительные задачи, а основное внимание сосредоточивал на пропаганде идеи благотворного влияния просвещения, связывая прогресс человечества с деятельностью просвещенных монархов.
Задуманный как издание универсального содержания, «Иртыш» произведениям художественной литературы отдавал лишь часть своих страниц, печатая преимущественно поэзию, играющую немаловажную роль в реализации просветительской концепции журнала. Поэтому наряду с лирическими здесь печаталось немало сатирических и дидактических стихов. Проза была представлена только переводами и отбиралась по тем же критериям: назидательность и нравоучительность содержания.
Тем не менее, журнал способствовал появлению в сибирской словесности ряда интересных и самобытных писателей. Таких, например, как П. Сумароков – самый активный и плодовитый его автор, который, к тому же, был инициатором и фактическим редактором издания.
Панкратий Платонович Сумароков (1765 – 1814) – внучатый племянник знаменитого русского писателя А. П. Сумарокова – родился во Владимире, получил отличное домашнее образование. Служил в Петербурге. Сначала в Преображенском полку, потом в кавалерии. Будучи прекрасным рисовальщиком, он скопировал однажды по просьбе товарищей несколько пятидесятирублевых купюр. Обман раскрылся. П. Сумарокова предали суду и сослали на 20 лет в Сибирь.
Однако гусарская шалость обернулась для П. Сумарокова не только драмой. Воистину – нет худа без добра: ссыльный гусар становится одной из самых крупных фигур в сибирской словесности XVIII века.
Поэтическое наследство П. Сумарокова невелико. Оно уместилось всего в два скромных томика, вышедших в Москве. Развивался же талант П. Сумарокова, в основном, в русле классицизма, гражданско-просветительские традиции которого в его творчестве проявляются очень отчетливо, особенно в таких наиболее известных вещах поэта, как ода «Гордость», поэма «Амур, лишенный зрения» или сказка «Алькаскар».
Кумиром П. Сумарокова был Гавриил Державин. Ему он подражал, перед ним искренне преклонялся.
П. Сумароков был не только поэтом, но и издателем. Помимо «Иртыша, превращающегося в Ипокрену», он участвует в выпуске «Журнала исторического…» и «Библиотеки…» в Тобольске, а после возвращения в 1803 году из ссылки – московского «Журнала приятного, любопытного и забавного чтения». Годом позже П. Сумароков сменяет на посту редактора знаменитого журнала «Вестник Европы» самого Н. Карамзина.
Жизнь П. Сумароков прожил сравнительно недолгую. Он скончался сорока девяти лет от роду, оставив о себе память как об одаренном поэте и издателе.
Петр Андреевич Словцов (1763 – 1843) тоже внес свой вклад в литературную жизнь Сибири конца XVIII – начала XIX веков. Правда, известность он получил несколько позже как автор «Исторического обозрения Сибири» – труда поистине уникального. Но и поэтом он сумел зарекомендовать себя незаурядным. Именно в его стихах впервые в русской литературе зазвучали сибирские мотивы. Да и главное его произведение – «Историческое обозрение Сибири» – написано слогом, вне всякого сомнения, выдающего в нем подлинно литературный талант. И трудно не согласиться с оценкой большого знатока сибирской культуры Н. Ядринцева, который писал: «Словцов не был сухим летописцем и историком Сибири. По его способу изложения видно, что это был человек с душой, патриот своей родины и, до известной степени, поэт, художник»6.
Судьба П. Словцова сложилась драматично. Родился он в Тобольске. Там же окончил духовную семинарию, а затем продолжил образование в Александро-Невской главной семинарии в Петербурге. В 1772 году П. Словцов вернулся в родные края и стал преподавателем философии в том самом заведении, где когда-то начинал учиться.
По положению в его обязанности входило чтение проповедей с церковной кафедры. Несколько раз выступил он в соборном храме Тобольска, используя форму проповеди для обсуждения проблем общества и критики существующих порядков. В суждениях П. Словцова чувствовалось влияние идей французских просветителей и А. Радищева. Хотя несомненно и то, что в какой-то мере почва для этих выступлений была подготовлена журналом «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», активно пропагандировавшим просветительские идеи.
Блестящие вольнодумные проповеди П. Словцова вызвали огромный интерес слушателей и резкое недовольство властей, особенно церковных. Последовал донос, потом арест, и после допроса с пристрастием в Петербурге П. Словцова заточили в Валаамский монастырь, где он провел четыре года. Он и здесь продолжал писать стихи и оды, осуждающие деспотизм и дворянство с его «гремящими без дел титулами».
Уже после смерти Екатерины II, в 1797 году П. Словцов возвращается из ссылки в Петербург и получает назначение учителем красноречия в Александро-Невскую семинарию. Однако по навету был обвинен в лихоимстве и выслан в 1808 году в Сибирь, где и прожил до конца дней своих. От поэзии П. Словцов отошел довольно быстро, а в сибирской ссылке полностью посвятил себя главному своему делу – работе над «Историческим обозрением Сибири», в котором раскрылся как замечательный историк, краевед, литератор.
Но вернемся к журналу «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». При весьма серьезных недостатках и маленьком тираже (всего 300 экземпляров) он, тем не менее, стал явлением первостепенной важности в культурной жизни Сибири конца XVIII века. Его знали далеко за пределами Сибири и выписывали в обеих русских столицах. Самый живой интерес проявил к нему, будучи в сибирской ссылке, знаменитый русский писатель и борец с самодержавием А. Радищев, который в 1791 году как раз находился в Тобольске.
Журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» просуществовал недолго. Он выходил с сентября 1789 по декабрь 1791 года, но по причине большой убыточности был закрыт. Однако дело свое сделал: новую страницу в литературной истории Сибири перевернул.
* * *
Век девятнадцатый сибирская словесность, осторожно впитывая еще непривычные для нее типографские запахи, встречала в предчувствии серьезных обновляющих перемен.
В ОТБЛЕСКАХ «ЗОЛОТОГО» ВЕКА
Время больших ожиданий
Девятнадцатый век начался для российского общества большими ожиданиями. Связаны они были с восшествием на престол молодого императора Александра I, который поначалу заявил о себе как просвещенном, либерально настроенном монархе, готовом взяться за судьбоносные для России реформы. Но время шло, а крупных преобразований не происходило. Не решалась, прежде всего, главная проблема: освобождение народа от крепостного права. Наступила пора разочарований, стали зреть революционные настроения.
Все это прямо или косвенно не могло не отразиться в литературе как «зеркале жизни». Торжественно-монументальный классицизм, олицетворявший величие абсолютизма, с утратой позиций последнего уступил место затрагивающему тонкие струны человеческой души, чувственному сентиментализму, который, в свою очередь, в борьбе со «старым слогом» подготавливал почву новым литературным направлениям – романтизму и реализму. Не случайно В. Жуковский, положивший начало российскому романтизму, был учеником сентименталиста Н. Карамзина.
Сибирь начала XIX века жила, в целом, теми же, что и остальная Россия, социальными надеждами. А потому здесь наблюдались такие же, в принципе, характерные для всей русской литературы процессы. Не следует, правда, думать, что в Сибири просто повторялось происходившее в Центре. Местная сибирская жизнь во многом развивалась по-своему, ибо условия, в которых она складывалась, подчас сильно отличались от столичных.
Начнем с того, что в Сибири практически отсутствовала резкая литературная борьба. По двум причинам. Во-первых, в начале века в Сибири еще не было крупных и ярких дарований, способных стать центром тяготения, ядром той или иной литературной группы. Во-вторых, негативно сказалось на сибирской литературе закрытие тобольских журналов, а следом (по царскому указу) – и вольных типографий. (По ряду обстоятельств Тобольск к началу XIX века и вообще перестал быть главным очагом литературной жизни в Сибири, который переместился в Иркутск, превратившийся к тому времени в крупный торговый и культурный центр). С исчезновением тобольских периодических изданий литература в сибирской провинции вновь пришла в рукописное состояние. Вести литературную полемику стало просто негде. И некому. Журналистика с критикой, главные формирователи эстетического вкуса и литературного процесса, тоже фактически отсутствовали. А потому в Сибири долго еще не приживались передовые идеи и взгляды, а читательские пристрастия, сложившиеся под влиянием классицизма минувшего столетия, оставались архаичными.
Широкое хождение в начале XIX века имела в Сибири рукописная публицистика как своеобразная форма общественного протеста, сатирические стихи, анекдоты. Появился и такой «оригинальный» жанр, как «донос». И не случайно. Ведь только жалобы в столицу и могли противопоставить беспределу наместников-сатрапов притесняемые ими люди. Жалобы иной раз были написаны с такой страстностью и словесным искусством, что начинали перерастать конкретное свое назначение. Они неоднократно переписывались и превращались в подлинные произведения рукописной литературы.
Ну а интерес к романтизму в Сибири (слезы сентиментализма ее как-то не тронули) впервые возник лишь после Отечественной войны 1812 года. И пройдет, по крайней мере, еще десятилетие, прежде чем романтизм овладеет сознанием сибиряков и в местной литературе появятся первые подражания В. Жуковскому. Наиболее же значительные произведения романтической поэзии Сибири создаются в 1830-х годах (стихи и поэмы Ф. Бальдауфа, А. Кузьмина, П. Ершова)
Встает вопрос: а почему не раньше? В силу двух важных обстоятельств. На первый взгляд, разных, тем не менее, достаточно тесно взаимосвязанных.
Первое – внешнее: восстание декабристов 1825 года. Оно потрясло всю Россию и не могло не повлиять на сибирскую жизнь. Правда, в Сибири его последствия оказались несколько иными, чем в Центре. Если в Европейской России общественная мысль была на несколько лет почти парализована, то в Сибири, напротив, зазвучала сильнее. Если после разгрома декабристов Европейская Россия лишилась самого передового отряда общественности, то Сибирь его «приобрела». Пусть даже в качестве ссыльных. И это не замедлило сказаться.
Декабристы были людьми высокой культуры. Оказалось среди них и немало людей литературно одаренных и даже хорошо известных в мире русской словесности. На долгие годы каторги и ссылки Сибирь стала их второй родиной. Большинство из них здесь впервые соприкоснулись с народной жизнью, с первозданной дикой природой, что стало прекрасным источником сибирской темы в их творчестве. Но через сибирское в произведениях своих декабристы шли к общенациональному и общечеловеческому. Значительно обогатили их творчество национальные культуры сибирских народностей, фольклор. Свое яркое отражение Сибирь нашла в стихах и прозе В. Кюхельбекера, А. Бестужева-Марлинского, ряда других декабристов.
Но и для Сибири присутствие декабристов тоже не прошло бесследно. Под влиянием ссыльных столичных дворян сибирские писатели стали пробовать себя в романтизме. Да и вообще, несколько переиначив известные слова В. Ленина, можно сказать, что декабристы разбудили не только Герцена, но и Сибирь, оказав на ее общественную и культурную жизнь огромное воздействие.
Второе обстоятельство, способствовавшее в 30-х годах XIX века культурному и литературному подъему Сибири, можно считать сугубо внутренним, хотя и глубинно связанным с внешним. Краеугольной чертой романтизма, как известно, является глубокая неудовлетворенность существующей реальностью, обостренное ощущение разрыва между желаемым (идеалом) и действительным. Такого рода неудовлетворенность подвигла передовое дворянство выйти на Сенатскую площадь. Но она же, как ни парадоксально, владела и представителями совсем другого сословия – сибирского купечества, набиравшего в начале девятнадцатого столетия силу.
Надо, между прочим, заметить, что в поре своего становления купечество сибирское играло исключительно прогрессивную роль. Оно заметно влияло на экономическую и культурную жизнь края. Богатые купцы собирали большие библиотеки и художественные галереи, выписывали массу журналов и книг, содержали театры, покровительствовали литераторам, издавали газеты. С лучшими представителями купеческого сословия связана и просветительская традиция в Сибири. И если в Европейской России носителем культуры было в это время дворянство, то в Сибири – просвещенное честолюбивое купечество. Оно, кстати, во многом разделяло бунтарские настроения дворян-декабристов, направленные (что его особенно грело) против произвола центральной чиновничьей бюрократии, от которой купцы тоже страдали. Сообразуясь с такой логикой, они покровительствовали ссыльным, и это также сказывались на сибиркой культуре самым положительным образом. Начинают, в частности, создаваться, как и в столицах, кружки любителей словесности, а с выходом в 1828 году в Красноярске «Енисейского альманаха» возрождается в Сибири журнальная периодика.
Романтизм в сибирском контексте
Что же представляла собой в Сибири романтическая литература? Начнем с поэзии.
Поэзия романтизма в Сибири развивалась под влиянием ее российских столпов: малые формы и лирика прежде всего испытывали на себе сильное воздействие В. Жуковского и К. Батюшкова, а романтическая поэма целиком ориентировалась на А. Пушкина. Сибирские поэты вообще много позаимствовали из общерусского романтизма, в особенности характерные для этого направления мотивы любви, тоски, гордого одиночества.
Сибирский романтизм, однако, кое в чем и отличался от своих российских образцов. В том, например, что сибирская экзотика, «местный колорит» для писателей-сибиряков был не внешним явлением, приобретавшим издалека романтические очертания, а чем-то вполне реальным, конкретным и близким. Если, скажем, герой романтических поэм А. Пушкина, порывая с цивилизацией, устремлялся куда-нибудь «в туманную даль», то в произведения поэтов-сибиряков такой «земли обетованной» не было, куда мог бы уйти от мирских забот их герой; он оставался в своей Сибири. В силу чего в их произведениях наблюдалось значительно меньше романтических преувеличений и условностей, но зато встречалось гораздо больше достоверных картин и описаний, которые были основаны на глубоком знании предмета изображения, на использовании местного фольклора. Тому примером могут служить стихотворения и поэмы Е. Милькеева, А. Таскина, М. Александрова, ряда других представителей сибирского романтизма. И в первую очередь Ф. Бальдауфа.
Федор Иванович Бальдауф (1800 – 1839) родился в семье горного инженера. Учился в Петербургском горном кадетском корпусе, переименованном впоследствии в Горный институт. В эти годы он познакомился с будущими декабристами В. Кюхельбекером, А. Бестужевым-Марлинским, Ф. Глинкой. Ему довелось видеть А. Пушкина, читать свои стихи в присутствии Н. Карамзина, И. Крылова, В. Жуковского. В 1823 году по окончании корпуса Ф. Бальдауф вернулся в Нерчинский округ к месту службы. Трудился шахтмейстером на Нерчинском заводе, одновременно преподавал русский язык, географию и историю в местном горном училище, состоял секретарем при горном совете.
Но удары судьбы подстерегали Ф. Бальдауфа на каждом шагу: тяжелая горная работа, постоянная нужда, смерть брата, а потом и сестер от чахотки. К тому же, местные власти обвинили Ф. Бальдауфа в близких отношениях с отбывавшими ссылку декабристами и выслали его из Нерчинска на отдаленную Шилкинскую дистанцию, где он два года служил горным надзирателем. Здесь скончалась его мать. В конце 1838 года Ф. Бульдауфу удалось добиться разрешения на поездку в столицу в качестве офицера, сопровождающего заводской караван с серебром. Но по пути в Екатеринбурге он заболел и умер.
Сочинительством Ф. Бальдауф стал заниматься еще в горном корпусе. В 1819 году журнал «Современник» напечатал его стихотворную повесть из жизни тунгусов «Кавиту и Тунгильби», встретившую поддержку А. Бестужева-Марлинского.
Начинал Ф. Бальдауф как поэт-лирик, но со временем все больше тяготел к романтизму. По художественному уровню поэзия Ф. Бальдауфа неравноценна. Лучшие же ее образцы основываются на сибирских впечатлениях и мотивах. В них отразился интерес поэта к жизни и быту местных народностей. Наиболее ярким тому примером может служить поэма «Авван и Гайро» (1834) о любви русского и тунгуски. Ее центральная сюжетная коллизия – любовь разочарованного городского юноши и прелестной «дикарки», дочери степей – явно навеяна пушкинскими романтическими поэмами.
Ф. Бальдауфу не удалось реализоваться во всей полноте своего поэтического таланта и творческого потенциала, тем не менее, в истории литературной жизни Сибири он оставил весьма заметный след.
Впрочем, романтическая поэзия в целом получила в Сибири не особенно широкое распространение. А в 1830-х годах пальма первенства прочно перешла к романтической прозе – к повести и роману. И это было вполне в духе времени, ибо вообще «движение русской литературы от стихов к прозе соответствовало все большему сближению ее с жизнью»7, с внутренним миром человека, сложным и противоречивым.
Становление же романтической прозы в Сибири происходило в условиях усиливающегося самодержавного деспотизма Николая I, с одной стороны, и интенсивного роста и обогащения местных предпринимателей, с другой. Последнее, как выше было сказано, способствовало накоплению книжных богатств и росту культуры.
Нелишне заметить, что сибирские писатели тех лет не были дворянами, как большинство их коллег по другую сторону Уральского хребта, а принадлежали, в основном, к служилой чиновничьей среде, поэтому по образу мысли и настроениям были близки к купечеству, что, в свою очередь, сказывалось на их идейно-художественных позициях.
Стремясь быть честными и протестуя против предубеждений, сложившихся в общественных кругах Европейской России, сибирские прозаики стремились дать реалистическое представление об их родном крае. При этом патриотических чувств отнюдь не идеализировали его. Напротив, подчас рисовали просто удручающие картины чудовищных злоупотреблений местной администрации, выступали с резким обличением существующих порядков. В чем нетрудно убедиться, знакомясь с прозой Н. Щукина, Н. Бобылева или же будущего редактора журнала «Московский телеграф» Н. Полевого, с которой собственно и начинается романтическая проза Сибири.
Родоначальник романтической прозы Сибири
Николай Алексеевич Полевой (1796 – 1846) – прозаик, драматург, публицист, литературный критик, историк, журналист – родился в Иркутске, в семье купца. Полевые любили книги, выписывали журналы. Этот гостеприимный дом посещали многие известные люди. В их числе путешественник Г. Шелихов, писатель И. Калашников. А ссыльный князь В. Горчаков был домашним учителем Николая, благодаря которому он получил разностороннее образование. В 1811 году семья Полевых перебирается в Курск, а в 1820-м – в Москву.