Моя оборона! Лихие 90-е. Том 1
– Все нормально, – наконец ответил я односложно.
– Ты какой-то сам не свой сделался, Витя. Что у тебя такое? Мож случилось что-то?
– Ничего, – сказал я. – Делай что хотел, а потом давай в машину.
Оставив недоумевающего Шелестова у вагончика, я вернулся в свои жигули, зайдя в салон звонко хлопнул дверцей. Много мыслей крутилось в голове. Это ж, выходит, могу я заново прожить свою жизнь? Могу не совершить прошлых своих ошибок. Могу не остаться инвалидом в девяносто пятом году. Могу спасти от смерти всех моих: Женьку Корзуна, Ефима Иванцева, дядь Егора Елизарова… У Женьки же Димон весной родится…
И Оборона… Моя Оборона! Я смогу сохранить дело всей моей жизни, к которому шел с девятнадцати лет, обивая пороги забегаловок, стоя на их “воротах” вышибалой…
Мда… Сильно меня помотало после развала страны. Родился я в станице Красная, под Армавиром. Школу закончил хорошо, сходил в армию, ну и умудрился поступить в Армавирский Политех, на инженера. Учился строить, обслуживать и ремонтировать станки. Для этого пришлось мне с Красной переехать в город, оставив в станице мать-учительницу, да младшего брата-школьника. Когда был я на втором курсе, познакомился с Женей Корзуном, он и притащил меня на подработку – постоять на “воротах” в одном не совсем легальном кафе Армавира. Нужно было помогать Матери.
После обучения я поступил на работу, на Армавирский машиностроительный завод. А страна тем временем давно уже умирала, да и треснула по швам… В общей сложности проработал я на заводе меньше полугода, поняв, что денег, содержать себя и мать с братом тут мне не видать. Пришлось возвращаться к шабашкам вышибалой.
В Красной тоже было не лучше: Новатор, тамошний колхоз, начал запустевать, и люди спасались приусадебными участками.
А у меня дела шли не так уж плохо. Был я крепким, с железом на ты, ходил тренироваться в спортзал при политехе. Даже был там заведующим одно время. Поэтому крепкие мои руки спасли меня и моих мать и брата от совсем тяжелой жизни. Там, в кафе и ресторанах, на воротах и познакомился я с остальным костяком “Обороны”. Там и зародилась у меня идея стать профессиональным охранником.
Это тогда, в девяностых, неопытным молодым человеком, набивал я шишки, да учился на собственных ошибках. А вот теперь я уже ученый. Смогу легко возглавить охранный бизнес. Вот только для того, чтобы спасти всех, самому спастись да сохранить охранное предприятие за собой, придется мне перво-наперво кое-что сделать – исправить главную свою ошибку.
Я протер запотевшее стекло пятерки, глянул на Саню Шелестова, который мялся все еще у ларька.
А все ведь пошло не так из-за Шелестова. Он обманул нас, связался со Злобиным, с бандитами. Ну и договорился с ними за нашей спиной, отдав наш бизнес на откуп… Сукин сын…
Шелестов всегда был прохвостом. В свои двадцать три он имел среднее бухгалтерское образование, отлично считал деньги. Даже работал на одного бизнесмена, помощником бухгалтера. Потом проворовался под руководством своего начальника. Того братки вывезли куда-то в посадку, а Саня отделался тем, что у него забрали машину и квартиру. Пришлось ему снять крохотный жакт почти под мостом. Шелестов всегда был амбициозным и мечтал подняться. Плевать ему было как именно. Главное залезть повыше.
Конечно, обо всех этих историях и его амбициях узнали мы гораздо позже, в девяносто пятом, после того как в офис Обороны нагрянули бандиты…
Эх… мы думали, что Саня – простой открытый рубаха-парень. Да и никаких косяков за ним никогда не было. Работал себе спокойно бухгалтером эти три года, с самого открытия Обороны. А потом вскрылось, что он с говницой в нутре своем, да только было уже поздно.
Глядя на узкую спину Сани Шелестова, я ясно осознавал: если я хочу, чтобы все мои друзья остались живы, а я не стал инвалидом, сделку со Злобиным нужно сорвать. Убедить остальных, что иметь с ним дело – тухлое занятие.
Дверь в салон с хрустом открылась. Придерживая свою меховую шапку в машину, залез Шелестов.
– Ф-у-у-у-у-х, – выдал он, когда сел. – Блин! Холодно тут у тебя! Таким макаром щас наши пирожки заледенеют. Вить? Ты чего такой? Скрытный какой-то, неразговорчивый.
– Ничего, – ответил я.
Я глянул на Шелестова, который пару мгновений смотрел на меня, а потом отвернулся к окну. Зашуршав пакетом, достал пирожок, стал есть. Я же, чувствовал при этом воодушевление. Смотрел на Шелестова, и было у меня такое чувство, будто поймал я мерзкое назойливое насекомое, которое долго портило мне жизнь.
– Знаешь, Витя, а я рад, что с тобой познакомился, – сказал он, быстро съев пирожок и теперь вытирая руки газетой. – Какой-то ты особенный, что ли. Молодой, а люди за тобой идут. Вон, ты даже дядь Егора умудрился уболтать на то, чтобы открыть охранное агентство, а он, старый, етить его, мент в отставке, упирался. А я думаю, хорошо, что он с нами. У него ж в МВД большие связи. В нашем будущем деле будут нелишними. А еще я слышал, что у него даже среди бывших комитетчиков есть друзья.
– Знаю, – буркнул я.
Потом потянулся к плоской крышке бардачка пятерки, открыл. На дверцу тут же посыпались туго уложенные в бардачок кассеты. Музыку я всегда любил. Особенно рок. В основном русский. Решил послушать что-нибудь, чтобы перебить болтовню Шелестова.
– Ого! Витя, где ты их достал? – Спросил Шелестов, рассматривая кассету Наутилус Помпилиус. Альбом “Разлука”.
– По знакомству, – ответил я и забрал у Шелестова кассету.
Достав ее, вставил в свой филипс. Ох, как же гордился я этой своей магнитолой. Немало мне пришлось потрудиться, чтобы ее тогда достать и приладить к своей машине. От этих мыслей на душе стало теплее. Все же, в эти неспокойные девяностые года мы умели радоваться малому. Умели жить на всю катушку.
Я щелкнул плей, и в салоне заиграла песня Взгляд с экрана: “Ален Делон говорит по-французски, Ален Делон, Ален Делон не пьёт одеколон…”
Быстро щелкнув стоп, я перемотал кассету, включил снова. Попал на Скованных одной цепью. Бутусов потянул:
Круговая порука мажет, как копоть.
Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.
Я ищу глаза, а чувствую взгляд,
Где выше голов находится зад.
За красным восходом – розовый закат.
– О! Классная песня! – Заулыбался Шелестов.
М-да… Я видел перед собой еще молодого, улыбчивого и, на первый взгляд, доброго Саню Шелестова. Показался он мне жалким, недостойным внимания, недостойным того, чтобы силы на него тратить. Но потом я взял себя в руки, стал держать в голове, какой же мразью он, в конце концов, окажется. При всех ужасах девяностых можно отдать этому времени должное. Люди тогда проявляли себя во всей красе: кто-то оказывался человеком с большой буквы, а кто-то последней мразью. Никакого лицемерия.
Щелкнув замком зажигания, я завел двигатель.
– У тебя дома телефон есть? – Спросил я.
– Нету. Но у соседки, тети Фроси есть, а что?
– Позвонить нужно. – Проговорил я.
– Это кому? – Не понял Шелестов. – Мы ж на сделку опоздаем! Нам к девяти!
– Не опоздаем, – глянул я на него холодно, и Щелестов как-то съежился под моим взглядом.
– Ну… Ну ладно. Если ты говоришь, что не опоздаем, то поехали. Только давай быстро, ладно, Вить? А-то мало ли чего.
Не ответив, я тронул машину. Повел ее направо, под мост, туда, где в конце улицы был поворот к дому Шелестова. Жил он недалеко. Снимал квартиру в одном из небольших жактов, которыми полнился центр города. Люди жили там в одноэтажных многоквартирных домишках по две, по три квартиры, и зачастую делили один крохотный дворик на несколько семей.
Я подъехал к зеленому, облупленному от времени забору. Именно за ним и располагалось нынешнее жилище Шелестова. Когда остановился, то заметил рядом с калиткой, в сугробе, что высился у тротуара, что-то странное. В полутьме, разгоняемой одними лишь тусклыми лампочками на жактовых крылечках, виделось это что-то как куча мусора или тряпья.
– Ну, давай только по-быстрому, – сказал Шелестов и вышел из машины.
Выйдя следом, я пошел не к калитке, как сделал Саня, а к куче тряпья, что оказалась живым человеком.
– Вить, ты чего? – Обернулся Шелестов, едва тронув калитку.
Опустившись рядом с незнакомцем, я отодвинул со лба его старую ушанку. Глянул на грубое лицо.
– Ну кто там? – Подошел за спиною Шелестов. – А! Так это ж дядя Сережа Измайлов. На автобусе работал, а как уволили, так забухал. Ты не переживай, он мужик закаленный. Э! Дядь Сереж! – Крикнул Шелестов.
Мужчина не отреагировал. Ни одна мышца на его лице не дрогнула. Я тронул ему шею. Почувствовал ровный пульс.
– Живой, – проговорил я.
– Ну и отлично. Пойдем. Времени мало. А он щас оклемается. Дядь Сережа, он такой: идет с пьянки, бухнется где-нить. Полежит-полежит и встает. Дальше идет.
– Он тут живет?
– Ну да. Во дворе, третий дом, – ответил Шелестов.
Нельзя его тут бросать. Сам идти он не сможет, а к утру замерзнет насмерть. Так что я решил затянуть его домой. Шелестов должен знать, в каком жакте он живет. Я похлопал мужика по карманам шубы. Забрался в один и вытянул короткий ключик на веревочке. Встал.
– Хватай. Донесем его до дома.
– Вить, ты чего? – Удивился Шелестов. – Да он щас встанет! Дядь Сереж! Вставай!
Мужик зашевелился, что-то пробурчал под нос.
– Во! Видишь?! Нормально все с ним. Не пропадет. А если ты его щас потащишь, так мы точно опоздаем, вон сколько времени уже!
Шелестов задрал рукав куртки, показал мне свои механические Оrient три звезды. Ох и гордился он этими часами. Рассказывал всем, что подарил их ему американец, с которым познакомился Шелестов где-то в Москве, когда гостил у родственников.
– Хватай, говорю, – сказал я, взяв мужика за руки.
– Витя, да ты че?!
– А, черт с тобой, – проговорил я и потащил его сам.
Мужчина заурчал что-то невнятное, когда я вытянул его тело из сугроба. Пнув ногой калитку, я втащил пьяного во двор.
– Ну мы с тобой точно опоздаем! Чего ты вообще такое творишь?!
Шелестов все же схватил мужика за валенки, с трудом оторвал от земли. Так, мы и потянули его к ближайшему жактику, где в крохотном окошке горел свет. Дорогу показал Шелестов, знал, где живет мужчина.
На пороге я постучался. Открыли почти сразу. Из-за двери выглянула и удивленно уставилась на нас полная женщина в теплом жилете и простой юбке.
– Ваш? – Спросил я, кивая на пьяного.
– Сережа! Что с ним?! – Испугалась женщина
– Пьяный. Упал, до дома не дошел. Но не переживайте, живой.
Опять упал! Скорее, вносите его внутрь! Давайте!
Суетясь, словно курица, женщина широко распахнула дверь, посторонилась, чтобы мы вошли.
– Давайте его сюда, в прихожку, на диван. Тут потеплее!
Мы спустились по крутым ступенькам, пронесли пьяного через крохотную кухоньку, уложили на диван. Хозяйка тут же стала стаскивать с него обувь, снимать шубу.
– Спасибо! Спасибо вам, ребятки! – Глянула она на меня, не отходя от мужа. – Сережа у меня сейчас в беде настоящей! Всю жизнь справным мужиком был. Водителем! А как на городской автостанции пошли сокращения, как уволили, так запил, что сил никаких на него нету! Вот что с ним делать? Второй раз уже так, за зиму. В первый хоть растолкали, а щас бы и помер, если б не вы!
– Да ладно! Чего там? – Разулыбался Шелестов, – нам несложно. Как же так можно-то, пройти мимо, когда человек в беде?
– Ух. Чего-то у него жар, – пощупала лоб женщина. – Горит весь! Вызову-ка скорую от греха подальше!
Она побежала в соседнюю комнату, я услышал характерный звук телефонного диска.
– О. Повезло, – проговорил Шелестов. – Можно отсюда позвонить.
– Чем я вас поблагодарить-то могу? – Вернулась женщина. – Может, чаю? Или голодные? Я тут пышек напекла. Не хотите? С медом!
– Да не, спасибо, – Я улыбнулся. – Можно я от вас позвоню?
– А! Да-да, конечно!
Женщина провела нас в соседнюю, широкую комнату, огороженную от прихожей прибитым к косяку покрывалом. Ну, чтобы теплее было. Тут, на тумбе, рядом с разложенным в кровать диваном стоял дисковый телефон.
– У тебя твоя записная книжка с собой? – Спросил я у Шелестова.
– Ну да. Ты ж знаешь. Я с ней и не расстаюсь совсем. Из дома без нее не выхожу.
– А ну, дай.
– Эт зачем?
– Дай, говорю, – глянул я на него строго.
Шелестов округлил глаза. В них блеснул страх. Однако он все же расстегнул куртку, полез во внутренний карман. Вытащив книжицу в черной дерматиновой обложке, передал мне.
Я полистал, быстро нашел в печатном бухгалтерском почерке Шелестова нужные строчки, неловко покрутил диск (отвык уже от таких старинных вещей). Прислонил трубку к щеке.
– Кому ты звонишь? – Прошептал удивленный Шелестов.
Не прошло и двух гудков, как мне ответил приятный женский голос:
– Да, Алло.
– Здравствуйте, – заговорил я. – Я попал к Сергею Злобину?
Глава 3
– Да, к Сергею Павловичу.
У Шелестова глаза стали как два пятака. Он быстро-быстро заморгал.
– Меня зовут Виктор Летов. У меня с ним встреча в девять вечера.
– Секундочку, сейчас посмотрю.
Пару мгновений я слышал в трубке шелест бумаги. Потом девушка снова заговорила:
– Да, совершенно верно. Летов Виктор и Шелестов Александр. На девять вечера.
– Прекрасно, – ответил я. – Отмените. Скажите Сергею Павловичу, что мы передумали.
– Ты чего творишь, Витя?! – Полушепотом зашипел Шелестов. – Ты с ума сошел?!
– Поняла. Может, что-то передать? – Спросила секретарша.
– Дай! Дай мне трубку! – Тянул к телефону руки Шелестов, но я отмахнулся.
– Нет. Ничего не надо. До свидания.
Положив трубку, я посмотрел на Шелестова.
– Ты чего?! Ты… да ты… – Задыхался он.
Явилась хозяйка, обеспокоенно посмотрела на нашу перепалку, но сказать ничего не решилась.
Я посмотрел на нее успокаивающим взглядом и сказал:
– Не беспокойтесь. Все хорошо, мы уже уходим.
Чтобы не ругаться в чужом доме, пришлось вытолкать возмущенного Шелестова на улицу. Тот сопротивлялся, пытался возникать:
– Витя, что ты учудил?! Ты все нам испортил! Не будет денег, не будет и охранного агентства!
– Ну… Ну спасибо вам! – Несмело закричала вслед хозяйка, но тут же закрыла за нами дверь.
Схватив Шелестова за грудки, я заглянул в его заблестевшие от досады глаза.
– С этого дня, – проговорил я, – мы с тобой больше не работаем.
– Что?! Как это не работаете?!
Ничего не ответив Шелестову, я продолжал оттягивать его от жактов, к центру дворика.
– Да что на тебя нашло, Витя?! Ты так долго уговаривал мужиков основать агентство, а теперь все сам же похерил!
– Успокойся, – встряхнул я Шелестова.
– Да ты…
– Успокойся, сказано тебе.
Шелестов застыл в моих руках.
– Падла ты, Саша, – продолжил я, – думал, не узнаю, что ты с братками, с Черемушек связался?
Шелестов выпучил на меня свои изумленные глаза. Даже рот открыл. Хотел что-то сказать, но закрыл обратно. С трудом сглотнул.
– Я ваще не понимаю тебя… Какие братки?.. – Заговорил он несмело.
– Не притворяйся дурачком. Ты пытался скрыть это все от нас. Знаешь же, что Злобин связан с Черемушками. Вернее, у него с ними терки. Сопротивляется, не дает подмять себя полностью. А ты через Черемушек хотел его шваркнуть. А потом и нас шваркнуть.
– Я… Я вообще не понимаю… – Совсем растерялся Шелестов.
Я отпустил Шелестова. Тот, изумленно посмотрел на меня, поправил ворот куртки. Ум у Шелестова был быстрый, и удивление его очень скоро прошло. Догадался он, что я все знаю, и отпираться нет никакого смысла. Ох и будет же он ломать себе голову: как это я так всю его крысиную схему выяснил?
Подняв упавшую свою шапку, Шелестов добавил:
– Ты мужикам все равно ничего не докажешь. Не убедишь их, чтобы они отказались делать охранное агентство. Где ты возьмешь денег заплатить за помещение? Где возьмешь денег на форму? На оформление лицензий? На оружие, в конце концов?! А у Злобина они есть! И долг ему даже отдавать не придется! А у пацанов с Черемушек есть своя, наработанная клиентура! Клиентуру, где ты возьмешь?!
– Все это не твои проблемы, Саша, – сказал я спокойно. – Ты больше не с нами. Не подходи ни ко мне, не к мужикам. Увижу – зубы повыбиваю. Понял?
– Зря ты это все… Очень зря… – Проговорил Шелестов, глядя на меня волком. – без меня ничего у вас не выйдет! А я без вас и сам поднимусь! У меня за спиной такие люди, что тебе и не снилось! Я с Седым знаком! Знаешь Ивана Павловича Седых? Вот какие люди за мной! Потом все будете на меня горбатиться! Понял меня, козлина?!
Я хмыкнул. Седой – известный бандит в городе. Как раз один из главарей Черемушек. Не удержал ты, Саня, язык за зубами. Изошел на говно.
Я приблизился к нему. Шелестов, до которого дошло, что я хочу сделать, дернулся было, но я снова схватил его за грудки. Дал под дых так, чтобы пробить толстую дубленку, чтобы стало ему почувствительнее.
Шелестов загнулся. С шипением выпустил воздух, повис на моем кулаке. Потом стал издавать такие звуки, будто его сейчас вырвет. Я брезгливо отступил, и Саня грохнулся на колени, потом на четвереньки, схватился рукою за живот.
Пока я шел со двора, на выход, он хрипел что-то за моей спиной. Пытался что-то сказать, но получалось неразборчиво. Я уже ничего не слушал, потому что сказал все что хотел.
***
Шелестов, больше не пытался говорить, а только глотал ртом воздух, старался восстановить сбитое свое дыхание. Слышал он в вечерней тишине, как под тяжелыми ботинками Летова хрустит замерзшая слякоть, как грюкает за его спиною железная калитка.
Несколько минут Шелестову потребовалось, чтобы восстановиться, встать на ноги и нормально продышаться. Звонкая боль в животе перетекла в ноющую, однако злоба его осталась звонче некуда. И как он, Летов, умудрилась его раскусить? Шелестов, вроде, предпринял все, чтобы “лошки” как он называл мужиков с Обороны перед братками, ни о чем не узнали. Думалось ему, что все свои встречи с пацанами, с Черемушек он тщательно конспирировался, все контакты с Седым прятал, как только мог. А все равно Летов догадался? Как?!
Уж никак он не мог подумать, что такой дуболом, как Витя Летов сможет его как-то перехитрить. От этого сделалось Сашке Шелестову так погано и досадно, что он сплюнул, но потом тут же поморщился от боли в животе.
– Ну ничего… Я тебя, сукина сына, достану… – Прошептал он себе под нос, а потом похромал к жактам.
Шел, однако, Шелестов, не к себе домой. Пройдя мимо приземистой, сделанной из старого кирпича, своей квартиры, он направился дальше, к соседнему полутороэтажному домику. Было в нем две квартиры: одна полуторная, наполовину уходила в землю, другая – первый этаж, добраться до которого можно было только по хлипкой лесенке, что вела на деревянное крыльцо.
Шелестов так и поступил. Скрипя ступеньками, он кривился и пыхтел от боли в животе, поднимаясь все выше. С каждым скрипом росла в нем мерзкая злоба, которая бывает у койота на отобравшего у него добычу волка.
Саня постучался в дверь.
– Теть Фрось? Теть Фрось, ты там?
За дверью послышалось копошение, шаркающие шаги.
– Кто? – Нараспев зычным голосом, раздался вопрос. – Нету у меня самогонки, не нагнала покамест.
– Теть Фрось, да это я, Саша Шелестов, – залебезил он у двери. – Я не за самогонкой. Телефон мне надо. Можно, позвоню?
– А. Ты, Сашенька? – Ответила Тетя Фрося и защелкала дверными замками.
Спустя мгновение она высунула сухощавое, морщинистое свое лицо наружу. Была Тетя Фрося знаменита в округе. Шелестов догадывался, что Серега Измайлов, которого они затянули к жене в хату, с Фросиной самогонкой куда-то гулять ходил, потому как Тетя Фрося всю ближайшую округу неплохо припаивала. Делала бизнес.
Женщина лет под шестьдесят, тетя Фрося была щупленькая и сухенькая, слегка скрюченная. Серые ее, с легкой проседью волосы убирала она в небрежную худенькую косичку.
Шелестова соседка встретила одетая ни то в два, ни то в три грязноватых халата, один на другой. Несмотря на худую и хрупкую свою комплекцию, отличалась Тетя Фрося сильным зычным голосом. Часто Шелестов слышал прямо из своей квартиры, как звонко она ругается с очередным недовольным клиентом.
Сашу Шелестова тетя Фрося любила. И любила в основном за то, что привел он ей за алкашкой ни одного и не двух новых клиентов. Правда, с одним из них получилось не очень: в тот раз тетя Фрося распродавала какой-то левый спирт, и мужик ослеп после литрушки. Про тот случай они с Шелестовым предпочитали не вспоминать.
– Конечно-конечно, Сашенька. Не признала тебя сразу, задремала у телевизора и вот, – Торопливо залепетала тетя Фрося и запустила Шелестова внутрь.
Тот прошел в продолговатую прохладную прихожу, заполненную банками с мутноватой и другой, прозрачной, но какой-то желтоватой жидкостями. Про то, что самогонки у тети Фроси нет, она явно приврала. Банки покоились прямо тут, на застеленном газетами деревянном крашеном полу.
Тетя Фрося провел его вглубь квартиры, в небольшой свой зал. Там, на подоконнике, у телевизора и стоял бледно-желтый с черными кнопками телефонный аппарат.
Саша снял трубку, на память набрал номер. Стал ждать, пока ответят.
– Да? Кто? – раздался на том конце грубый мужской голос.
– Алло, это Саша Шелестов.
– А. Здорова, Санек. – Голос слегка помягчел, но не сильно. – Че надо?
– Вячеслав Евгеньевич, вы это? – Узнал Саня по голосу.
Знал он также что кличка у Вячеслава Ивановича была “Косой”, но по прозвищу называть его Саня боялся. Саня позвонил пацанам с Черемушек. Очень он боялся рассказывать им эти плохие новости, что Летов сорвался с крючка. До смерти боялся. Однако последствий, если не рассказать, боялся еще сильнее.
– Ага. Быстрей давай, время не трать.
– Вячеслав Евгеньевич, а Иван Павлович на месте? У меня для него срочные новости. – Заторопился ответить Шелестов.
– Ты время видел? Какой на месте? – Грубовато ответил Косой. – Иван Павлович в баню уехал. Пятница как никак. Че у тебя там за важные новости. Говори.
Шелестов громко сглотнул в нерешительности. Поймал на себе обеспокоенный взгляд тети Фроси. Поборовшись с собой пару мгновений, он, наконец, решился:
– Вячеслав Евгеньевич, Летов с крючка сорвался, – оттого, что Саня только что сказал, у него самого побежали мурашки по спине, и он добавил нерешительное:
– Кажется…
– Че? Ты про че? Говори по-русски, че тебе надо. Не нервируй.
– Летов как-то узнал, что я с вами работаю, ну и отказался от сделки со Злобиным. Не ходили мы сегодня никуда. – Выпалил Шелестов на одном дыхании.
На том конце воцарилось гробовое молчание.
– Но… Но Летов не один в ихней компании рулит. Там и другие есть мужики. – Заторопился Шелестов, как бы себя оправдывая. – Я попробую их как-то убедить еще. Поговорю. Что-нибудь придумаю.
– Значит, сорвался. – Косой пропустил его оправдания мимо ушей.
– Я еще что-нибудь придумаю. Попробую как-то уговорить, как-то… что-то…
– Знач так, фраер, – раздалось на том конце провода. – Я передам Ивану Павловичу. Завтра в три часа у нас как штык, понял? Иван Павлович порешает, что с тобой делать, а что с Летовым.
Холодный пот выступил у Шелестова на спине до самой жопы.
– Да ты не очкуй, Санек, – панибратски заговорил Косой. – Нормально все будет. Нормально. Порешаем.
Да только звучала в этой его последней фразе, какая-то угрожающая нотка.
***
Домой я вернулся минут через тридцать. Оставил машину под фонарем, во дворе. Отсоединил переднюю панель магнитолы, сунул в карман. Все же не две тысячи двадцать четвертый. Утром придешь, а машина вскрытая, магнитолы нету.
Жил я в небольшом старинном особняке, что расположился на углу двух улиц: Полины Осипенко и Дзержинского. Высокий одноэтажный дом с многочисленными, но небольшими комнатами, высоченными потолками и маленькими окошками, венчал, по армавирскому обыкновению, небольшой купол на фасаде. Особнячок этот до революции принадлежал какому-то мелкому дворянину из черкесогаев. С приходом советской власти в нем были организованы коммунальные квартиры.
Со временем жилье отреставрировали. Многочисленные комнаты и общие помещения переоборудовали в несколько просторных квартир, куда селили советскую рабочую элиту – инженеров, помогавших восстанавливать производства города после войны.
Дочка такого инженера, которую звали Валерия Павловна, как раз и владела самой большой стодвадцатиметровой квартирой в доме, ну и сдавала три из четырех своих спален, не считая гостиной и кухни, в аренду. Как раз тут я и снимал небольшую комнатку. Это место я запомнил на всю жизнь. Больно колоритные соседи по коммуналке тут попадались.
В доме, в оставшихся трех квартирах, проживали и другие соседи: старенькая бабушка-одиночка; молодая семья, занимающаяся, вроде бы торговлей шмотками на рынке (они тоже сдавали комнату, но я уже не помню кому); старый дед-алкаш, который, чуть что, хватался за ружье, если ему не занять денег на синьку. Благо ружье было, обычно, без патронов.