Сват на расхват

***

Геннадий Фёдорович всю свою сознательную жизнь проработал в одной общеобразовательной школе физруком, где работала и его жена преподавателем по географии, оставив свою работу по болезни, не доработав до пенсионного возраста. Он вышел на пенсию стройным, подтянутым и всегда по жизни активным. Ко всем этим прекрасным данным имел искромётный юмор, ниспадающую улыбку на мужественном лице и конечно великолепную коммуникабельность. Народ его во дворе не просто уважал, а тянулся, осаждая его разными вопросами и разговорами. И на пенсию он бы ни за что не вышел с такой энергией, если бы не больная жена Вера Александровна, за которой нужен был постоянный уход.

Вера Александровна, понимая, что супруг иногда заметно устаёт с домашними хлопотами, звонила сыну Артёму в соседний город, который находился в тридцати километрах от них, и тот её забирал к себе на неопределённый срок, где она наслаждалась чистым оздоровительным воздухом. Дом Артёма стоял в самом центре огромного соснового парка, в котором он являлся директором. А жена его Валентина, работала на территории этого же парка в школе-интернате врачом пульмонологом, для детей с больными лёгкими. То есть она у сына получала полнейший медицинский уход и на время плеврит и сердечная недостаточность щадили её, не причиняя ей нездоровых беспокойств. К тому же этот город являлся её родиной, где много проживало её родственников. Её отъезды на время могли делать Геннадия свободными, но он всегда находил себе занятие по дому и занимаясь пешими прогулками. К тому же через подъезд от него жил его крестник Рома, – сын друга, который год назад покинул Россию вместе с супругой, уехав на ПМЖ в Болгарию, оставив сыну квартиру. Рома не только был его крестником, он ещё был его бывшим учеником учась в школе, которая стояла за домом. Школа и институт давно остались позади и Рома к этому времени трудился в учебном комбинате преподавая работникам крупного завода дополнительную профессию сварщика. У него была девушка, жившая в соседнем доме, с которой Рома его познакомил в пиццерии. Её звали Катя Шлыкова и работала она вместе с ним в учебном комбинате преподавая там компьютерные курсы. Это была достойная пара, оба скромные и чем – то похожи друг на друга, – озвучил им своё мнение Геннадий Фёдорович.

– Спасибо крёстный, – поблагодарил его Рома, – значит быть вам нашим сватом.

– Роман сватьями обычно родители бывают, – отговаривался от этой незнакомой для себя роли, – я ведь в этом деле профан. Артёма, когда женили, у меня тогда Вера всем заправляла, а я ей только кивал.

– А вам ничего делать и не надо, – уверял его крестник, – просто поприсутствуйте за нашим хлебосольным столом в качестве духовного отца, каким вы мне по жизни были. Ведь по сути дела мы уже живём с Катей несколько месяцев. А сватовство это просто условность, на которое настоял Катин папа.

– Меньше слушать папу надо, – вмешалась в разговор Катя, – мало ли что взбредёт ему в голову. Он с некоторых пор без мамы такие бывает фокусы выделывает, что мне порой, кажется, в отечественную войну он носил погоны маршала. Почему я до свадьбы и сбежала от него к Роме.

– Он у тебя воевал, – спросил Геннадий.

Катя звонко рассмеялась, чем обратила на себя внимания других посетителей пиццерии, после чего моментально укротила свой смех, прикрыв рот ладошкой.

– Какая может быть война, если он с вами одного возраста, – улыбнулась она, – все, кто воевал думаю, давно девяностолетний рубеж перешагнули. У меня даже дед не воевал, мал был для войны.

– Я думаю вам надо уважить папу и обряд сватовства пускай даже условный, организовать необходимо, – немного с повелением произнёс Геннадий, – ведь он человек советского времени, а тогда сватовство было обязательным, к тому же в народе был посеян устойчивый постулат: «не будет сватовства, не будет и семейной жизни». Тем более Катя если он у тебя один из родственников остался, подыграй его причудам.

– Мы, итак, ему во всём помогаем, – сказал Рома, – вот в сентябре я ему два мешка картошки привёз и два ведра груш. Он за картошку спасибо сказал, а груши говорит грызите сами. У него два зуба наверху и два внизу. А я как – то не подумал, что у него рот дефектный и нарвал ему у себя в саду груш. После его тактичности у меня нет никакого желания помогать ему. Да и здоровый он как бык, его хоть сейчас в плуг впрягай.

– Ладно с папой всё ясно, – заявил Геннадий, – давайте этот вопрос закроем и перейдём к основным задачам, – после чего он вопросительно посмотрел на Рому.

– Мы с Катей уже четвёртый месяц живём, как супруги, – без всякого стеснения признался он, – поэтому у нас остаётся только соблюсти главную формальность, – скромно оформить наш брак двадцатого января. Ну и конечно тринадцатого в присутствии моего тестя обговорим, где отмечать будем этот знаменательный день. Все затраты мы с Катей берём на себя.

– Я тоже тебе с деньгами помогу, – обрадовал Рому крёстный, – я перед богом за тобой в ответе. Поэтому мою помощь не отвергай.

– Так вы согласны быть сватом? – хлопнула радостно в ладоши Катерина.

Геннадий Фёдорович, утвердительно мотнул головой и спросил:

– Где, когда и время нашей сходки?

– У меня дома, тринадцатого января в двадцать один час, – известил Рома, – заодно и встретим Старый Новый год. С Катиной стороны будет только отец, а с моей, ещё одна ваша бывшая ученица Света Лифшиц, что живёт напротив меня. Думаю, вы не забыли её?

– Нет, конечно, – не задумываясь ответил он, – хорошую баскетболистку забыть невозможно. Я всё понял, – встал он из-за стола, – тогда ждите меня в назначенное время.

Григорьев оставил молодых наедине за столиком, а сам вышел на бесснежную улицу.

– Неправильный Новый год, – произнёс он, – снега нет и на душе праздника нет. Хорошо хоть крестник порадовал своим возможно главным жизненным планом!

Наступил день сватовства, Геннадий как положено надел свой парадный костюм и поправив перед зеркалом галстук, взял в руки пакет с шампанским и цветами. Верхнюю одежду не стал на себя одевать, так как всё было рядом в сорока метрах от его подъезда. Набрав номер квартиры по домофону, он вошёл в подъезд и поднялся на второй этаж. В дверях его уже ждали Роман и Света Лифшиц, которую он в этот день уже встречал в пятёрочке.

– Ну вот я же сказал, что сегодня встретимся ещё раз, – сказал он, обернувшись к Свете и передав пакет Роме, спросил: – А где невеста?

– В ванной, – на ухо сказал Рома, – вы, наверное, не заметили в пиццерии, но она у меня немного в положении, – четыре месяца уже. Отец её не знает, он у неё бывает иногда не совсем выдержанным и может её всячески оскорбить.

– Так зачем нам нужен такой папа? – сказал Геннадий, – мы со Светочкой вдвоём проведём обряд сватовства, – он посмотрел с умилением на девушку и неожиданно подмигнув ей, произнёс: -Правильно я говорю кума.

– Я не знаю её отца, каков он, – улыбнулась она, – но если отныне мы с вами кумовья Геннадий Фёдорович, то я конечно буду придерживаться вашего мнения.

В это время из ванной вышла наряженная Катерина, её лицо хоть и отражало радость, но оно было бледноватое.

– А что вы в прихожей стоите? – спросила она, – проходите в зал, к столу.

– Да мы вот думаем, открывать твоему папе двери или закрыть её на дополнительный запор, – сказал Рома.

– Нет уж, сам пригласил его, сам и обхаживай, – поставила она условие Роме, – если он будет щеголять своим званием, я уйду к Свете, а ты для проформы, проведи с ним беседу о том, как нужно вести себя в торжественный день, который мы отпразднуем с тобой в следующую пятницу! После чего Катя всех почти втолкала в зал, где был накрыт шикарный стол со всевозможными закусками. Спиртное и разные напитки были выставлены на журнальный столик, соседствующий рядом с пианино. Геннадий в этом доме был многократно раз и чувствовал себя по-хозяйски. Он временно присел на кресло около журнального столика и посмотрев на часы, произнёс:

– Может свата и не будет, всё-таки некоторые люди Старый Новый год встречают не только с фейерверком, но и не забывают и про шампанское с водкой.

– В десятку попали Геннадий Фёдорович, – засмеялась Катя, – мой папа именно к этой категории людей и относится. Ему все эти огни и хлопушки по фигу, он больше любит звон бокалов. Мы сейчас минут десять подождём и приступим к празднеству. Как раз у меня домляма будет к этому времени готова.

– Ты даже такое блюдо знаешь? – удивился Григорьев. – Молодец! Этим блюдом можно кормить и язвенников, и печёночников. Я когда на сборах был в Ташкенте в 1982 году, ходил всегда ужинать в кафе Платан и там ежедневно заказывал это блюдо. Пальчики оближешь от этого кушанья!

Он посмотрел на Рому и торжественно вынес вердикт:

– Извеков Роман Алексеевич отныне вы проговариваетесь к совместной жизни с великим кулинаром и вообще с красивой и замечательной девушкой Катей. Цени её и береги? А теперь Роман достань из моего пакета пушку и давайте выпьем за вас!

Рома вспомнил про пакет и принёс его из прихожей. Достал оттуда Шампанское и цветы. Прозвучал выстрел, разлили вино по бокалам и только осушили бокалы, как раздался сигнал домофона.

– Это папа, без всякого сомнения, – сказала Катя, – невовремя ходить в гости это его конёк. Этим непунктуальным трюком он обращает на себя внимание, особенно, когда надевает на себя военную форму. – Она слегка скосила глаза на Рому. – Что сидишь, пригласил, иди встречай?

Геннадий Фёдорович отметил на её лице лёгкое огорчение, которое заметить ему не представляло никакого труда. Поэтому предположил, что сейчас появится гость с особым самомнением, требующим к своей персоне особого внимания.

Предчувствие его не подвело, высокий амбал в генеральской форме без волосинки на голове вошёл в зал, и не промолвив ни слова поднял в приветствие правую руку. Осмотрел стол, втянув в себя шумно носом, с грохотом опустился на стул. Затем щёлкнул пальцем по бутылке Шампанского, сказал:

– Дочка ты же знаешь, что я этот купорос не пью и лягушек не ем, – отставил он от себя крабов.

Уставившись на Геннадия, у него заходили желваки, и он выдавил из себя:

– А тебя парень я не знаю, ты кто?

– Папа не приставай, это Геннадий Фёдорович, крёстный отец Ромы. И он никакой не парень, у него внук уже скоро школу закончит. Генерал протянул через стол Геннадию руку и представился:

– А я Лев Егорыч Шлыков, генерал ФСБ в отставке. Значит с тобой мы будем обсасывать наши свадебные ритуалы?

– Я бы не так выразился, – поправил его Геннадий, – не ритуалы, а обряды или традиции. Но нам и этого не надо обсуждать, молодёжь выбрала свою модель свадьбы, а мы её просто должны утвердить бокалом шампанского.

Катя перед отцом поставила полулитровый графин с медовой водкой, и предупредила его:

– Папа – это твой любимый Нектар, только прошу много не пей, у нас ночь большая, а закуски много. Надо с ней к утру управиться.

– Не переживай дочка, всё съедим, – сказал он, – я-то лично намерен у вас и завтра день провести.

Геннадию она поставила бутылку чистейшего Люкса, и заметив, что отец всё внимание перевёл на телевизор, шепнула Геннадию:

– Папину водку ни в коем случае не пейте, – либо Ромину, либо свою.

Геннадий понял Катю и прилегал только к своей водке слушая одновременно байки Льва Егорыча, который по его рассказам был одним из первых лиц работая с разведчиками в Афганистане. Он просчитал мысленно года и понял, что перед ним сидит самый настоящий ряженный и глупый фазан, но никак не генерал. Хотя он выглядел не свежо, с крупными мясистыми чертами лица, но Геннадий уже знал, что оба они родились в 1960 году и никак он не мог заправлять разведкой в 1980 году в Афганистане и все его россказни переводил на юмор.

– Ты кто несколько раз переспрашивал он Геннадия.

– Мы с вами сватья вообще – то, но если копнуть поглубже, то я буду потомком Рихарда Зорге.

– Слышал о таком – сказал генерал, – это тот который изобрёл стиральную машинку.

– Совершенно верно! – засмеялся Геннадий, сам не зная изобретателя этого бытового творения.

Похоже было что генерал впал в психо-органический синдром, который акцентировал плохую память. Поэтому он понял, что с ним нужно вести себя крайне осторожно, чтобы не последовало у генерала психического срыва. Его глаза были мутными, но иногда вспыхивали словно лунные камни. Геннадий не был психоневрологом, но глубоко людям в глаза мог заглядывать. И чтобы утвердится в своих мыслях, вспомнил учебные семинары по повышению квалификации, где им говорили о некоторых признаках психопатии, к которым относилась, поразительная харизма и бесконтрольное поведение. Как раз всё то, чем козырял генерал. Его китель уже был расстёгнут на половину и из-под него была видна тельняшка. Он был уже на взводе и придирчиво смотрел на всех, кто находился в квартире.

Геннадий понимал, что с этим товарищем, не только шутить, но и общаться опасно. Поэтому он вышел из-за стола и сел в кресло около журнального столика, где было нагромождение непочатых бутылок разных напитков в стекле. Было желание покинуть эту квартиру, но он отмёл эту мысль, за которую ему стало стыдно перед своим другом Алексеем, отцом Ромы.

Идиллия была взорвана через час, когда генерал всем забил мозги. Взрыв произошёл из-за ссоры отца с дочкой на кухне. Катя вбежала в зал и потянув Свету за руку, сказала:

– Пойдём Света к тебе и вернёмся только тогда, когда, старый маразматик покинет нашу квартиру, – после этой фразы она акцентированно посмотрела на Рому.

Они выбежали из квартиры, хлопнув сильно дверью. А Рома пошёл к генералу на кухню. Геннадий не стал вмешиваться в их семейные дела, он сидел за журнальным столиком, молча попивал Шампанское закусывая его дольками мандарина. Он не старался прислушиваться к разговорам тестя и зятя, который происходил на повышенных тонах, но от его старательного нехотенья мало что зависело, когда голос генерала прорезал всю квартиру:

– Мне такой зять не нужен, который дочку – красавицу у меня решил купить за два мешка картошки. Мне холодильник японский купи, большую плазму, – можно Филипс, но в первую очередь оплати мне услуги дантиста. А то мне жрать совсем нечем.

– А баранов сколько голов пригнать, – отвечал голос Ромы.

Наступила гробовая тишина.

– Наверное утихомирились? – подумал Геннадий и закрыл глаза, но тут в тишине раздался лёгкий треск ткани. Мимо него кто – то пробежал в лоджию:

«Видимо генерал, решил свои засранные мозги на морозе проветрить», – подумал он и открыл глаза.

Чей это был силуэт признать было невозможно, но зато хорошо просматривались две опустошённые бутылки, которые Катя ставила для отца и Геннадия:

– Ничего себе генерал, – пробормотал он, – ушатал литр водки и пошёл проветриваться на мороз.

Но он ошибся. В это время из кухни вышел разъярённый генерал. Он был похож на циклопа из фильма про Синдбада морехода, не хватало только рога во лбу. Он медленно надвигался на Геннадия растопырив руки:

– А ты чего здесь, расселся, вон отсюда, – показал он пальцем на выход, – и как можно быстрее катись.

– Так точно генерал, – с насмешкой произнёс Геннадий, – вот только все напитки выпью на столе, – кивнул он на журнальный столик, – тут же и укатаюсь.

Генерал, рассвирепев от такого наглого ответа неожиданно хватает со стола полупустую бутылку Шампанского и заносит её над головой Геннадия.

Не знал генерал, что сват со стороны зятя, в прошлом был великолепным фехтовальщиком, с молниеносной реакцией. Бутылка Шампанского упала на пианино. Удар в челюсть уложил генерала на пол. Глаза его были закрыты, а изо рта вместе с зубами стекла струйка крови.

С лоджии выбежал Рома в одной рубашке, без рукава и захлопав в ладоши, произнёс:

– Отлично Геннадий Фёдорович! Молодец! Сейчас я Катю позову, пускай полюбуется на своего генерала.

Не прошло и минуты, как вернулись Катя и Света. Катя встала на колени над телом отца, пытаясь найти на его шее пульс, но он всхрапнул, повернулся на бок и продолжил свой глубокий сон.

– Ты посмотри, что этот зверюга, с моей новой сорочкой сделал? – демонстрировал Рома однорукавную рубашку. – Твой подарок, кстати, Катя.

– Да два дня назад я в бутике за неё восемь тысяч отдала, – сказала с сожалением Катя, – но ты милый не беспокойся оторвём и второй рукав, смотреться будет симметрично. А вот папа свои зубы уже не реставрирует. Он мечтал на эти зубные остатки мосты поставить, – кивнула она на сгусток крови вместе с зубами, – теперь пускай, забудет про свою мечту.

– Слава богу, – засмеялся Рома, – а то он мне условия сегодня поставил.

– Какие? – удивлённо посмотрела Катя на Рому.

– Калым за тебя решил получить, как в Кавказской пленнице.

– Это его любимый фильм, и сколько он коз попросил у тебя? – улыбнулась Катя, и не дожидаясь ответа, объяснила: – «его голубая мечта продать квартиру, уехать в деревню, развести коз и купить сыроварню».

– Нет про коз он ничего не говорил, а вот новые зубы ему поставить, купить японский холодильник и большую плазму Филипс, он обозначил. А ещё он чуть не убил Геннадия Фёдоровича, в то время, когда я как генерал Карбышев выдавал дубаря на морозе. Если бы не Геннадий Фёдорович, то утром бы твой генерал проснулся в каталажке и в наручниках.

– Да, конечно, очень нескромно, – заметил Геннадий, – носить генеральские погоны и так безрассудно себя вести.

Катя поднялась с колен и приложив руки к груди, виновато призналась:

– Да никакой он не генерал, – до пятидесяти лет, проработал машинистом мельниц на обогатительном комбинате, а после него устроился охранником в гостиницу. И эту форму он приобрёл не для форса, а для внушения страха своим постояльцам.

– Внушения страха, это и есть одна из форм форса, – сказал Геннадий, – но нам не над этим надо зацикливаться, а думать, как его отрезвить, не будет же он лежать здесь до утра.

– Насчёт этого не беспокойтесь, – заверила Катя, – сейчас я его в чувства приведу.

– Да и как можно быстрей, – настоятельно потребовал Рома, – и отправь его домой. Провожать его не надо, не в Киев пойдёт.

Катя растёрла отцу виски и грудь нашатырём и дала нюхнуть его. Отец начал медленно подниматься и приняв сидячую позу стал обозревать всех присутствующих квартире. Встретившись взглядом с Геннадием, показал на него пальцем:

– А этого урода я посажу завтра, – прошамкал он беззубым ртом, – генерала так безжалостно молотить не позволительно. Завтра напишу заявление и сниму побои.

– Только вы себя в первую очередь посадите, а не Геннадия Фёдоровича, которого вы чуть бутылкой из – под Шампанского не убили, – сказал Рома, – и подойдя к пианино салфеткой с клавиш взял осторожно бутылку. – Вот здесь ваши пальчики, остались, а я был свидетелем и видел, как Геннадий Фёдорович жизнь себе спасал. Кстати, за незаконное ношение форменной одежды со знаками различия является уголовно – наказуемым деянием, – от фонаря брякнул Рома, – генерал – то вы соломенный.

– Да никуда он не пойдёт – успокоила всех Катя, – домой он сейчас пойдёт. А если хоть шаг сделает в сторону полиции, он мне больше не отец.

Лев Егорович, поняв, что доказывать свою правоту бесполезно, расплакался. Катя дала ему со стола несколько салфеток. Он ими утёрся и сгрёб с паркета, кровь с жёлтыми зубами. Тяжело поднялся и пошёл на выход. Дочка помогла ему одеться и проводив до подъездной двери, наказала:

– Иди домой и никуда не сворачивай.

Он повернулся к ней и виновато посмотрев на дочь, еле шевеля губами неразборчиво произнёс:

– Прости!

Так прошло первое сватовство Геннадия. Благодаря Светлане, он получил популярность во дворе. Многие не обустроенные холостяки обоих полов обращались к нему с просьбой помочь им обрести счастье в семейной жизни. Но он только улыбался в ответ, считая их просьбы мелкими подколами. А когда более настырные досаждали ему, Геннадий спрашивал:

– Что кого – то без зубов надо оставить? – так это не ко мне, а к стоматологу! «А если вы серьёзно хотите получить от меня помощь, – говорил он, – то мой почтовый ящик №4 в первом подъезде». Заявление принимаю в письменной форме.

И ведь кто – то принял его слова всерьёз: «нередко он или жена в почтовом ящике находили заявления на сватовство».

***

Жители этого, одного из самых больших домов города, прозвали разговорчивых пенсионеров, возвышенно – думцами. Заседания у них проходили ежедневно, без отпуска и без прогулов. И обычно для узкого круга людей они начинались с утра, а в 17 часов собиралось расширенное заседание в зависимости, какая погода стояла на улице. Но с наступлением темноты, все расходились. А ещё немаловажным фактором являлась наличие денег в их карманах. Пили практически все, но каждый сам своё. Но, бывало, на кого-то находила щедрость, и он делился своим содержимым бутылки с рядом сидящим пролетарским пенсионером. Заседания у них иногда проходили по текущему графику, невзирая на время. К семнадцати же часам на обязательные дебаты стекались комитетчики со всего дома. Иногда приползали, даже такие деды, у которых во рту не было ни одного зуба и передвигающие при помощи трости. Они несли с собой в руке поролоновые подушки, которые клали себе под зад. Если был дождь в это время, то все они перемещались под широкий козырёк подъезда. Главной причиной для них, конечно, была не пьяная сходка, а общение, которого им не хватало в четырёх стенах. Но были отдельные экземпляры, которые пили всё подряд и теряли при этом голову. Они не были постояльцами комитета, но, когда возвращались к дому под градусами, завидев сидящую линейку пенсионеров на скамье, шли туда почесать языком. И всё бы ни чего, если бы эти люди общались между собой тихо, но когда их голоса переходили на повышенные тона, то терпеть не было сил. Особенно когда это происходило ночью. И Григорьеву частенько приходилось отстаивать кулаками покой не только свой, но и всего подъезда. Геннадий, имея дух бойца и тигриную хватку, легко заставлял нарушителей тишины прибегать к скороспешному бегству. После чего «громкоговорители» обходили эту скамью не только ночью, но и днём. В эту ночь перед отъездом в соседний город, где отдыхала его жена у старшего сына, он долго ворочался в кровати. Вначале был размеренный разговор, который быстро перешёл на не внятную речь и идиотский хохот. Он, не выдержав, таких громких выкриков у себя под окном первого этажа, облокотился на подоконник. На скамье сидели молодые люди. Их было трое и все они почёсывали пальцами свои щёки, голову и другие части тела, при этом громко на весь двор несли какую-то околесицу.

– Похоже, вы ребята наркоманы, – сказал он им. – Если тембры свои не различаете.

– С чего ты мужик решил, что мы ужаленные? – спросил, возвышавшийся среди этой троицы худой парень. – Ты лучше скинь нам покурить чего-нибудь, а то уши опухли.

– Время два часа ночи, – ответил им Григорьев. – Нормальные люди спят в это время, а вы курить просите у незнакомого человека в его же квартире. Выходит, вы с вашим воспитанием, можете в любую квартиру зайти за табачком. Тихонько вставайте и идите по своим домам. Вы обратились к некурящему человеку. Нечего на свои ягодицы искать приключения.

В ответ от всей троицы он услышал нелицеприятный мат в свой адрес. А один из наркоманов достал женский сапог из рядом стоявшего мусорного контейнера и запустил им в окно Геннадия. Раздался звон разбитого стекла. Крик и шум быстро прекратился. Григорьев по-молодецки выскочил из окна в трусах, и в одно мгновение нокаутировал наглецов. После чего уложил их друг на друга в контейнер. Он клеёнкой замаскировал окно, а утром выходя из дому заметил, что контейнер чист. Всё было чисто и тихо. Он, спокойно вздохнув, направился на автовокзал. Поздним вечером в этот же день Геннадия подвёз таксист к первому подъезду. Он взял вещи из багажника и, проходя мимо длиной скамейки, стоявшей напротив его окон, поздоровался с вечными её обитателями – пенсионерами своего дома. Его трёхкомнатная квартира находилась на первом этаже. Он открыл дверь и переступил порог квартиры. Зная, что нет никого дома, он сразу прошёл в спальню. Решил распаковать багаж, принять ванну и лечь в постель. Но после ванны он почувствовал, что зверски хочет кушать. Он прошёл на кухню и, достав из холодильника салатницу и кефир, поставил на стол. Включил не громко телевизор и вдруг за окном слышит громкий голос Валентина Вязова – его соседа по площадке.

– Одномандатник это кандидат в депутаты, баллотировавшийся на выборах по одномандатному округу, не принадлежавший ни к одной партии.

– Дрянноват ты будешь, – отвечает ему Петя Мохов из четвёртого подъезда. – Где ты их видишь в думе, назови хоть одного.

Григорьев сообразил, что эта тема у них только начала развиваться и, чтобы прекратить их дебаты, подошёл к окну. Содрав рукой клеёнку, заменявшую стекло, сказал им: