«Попал… как всегда», – промелькнуло у меня в голове.
И насупила тьма.
Палата смерти
Я не знаю, каким чудом я выжил. До сознания еле слышно доносился тихий разговор мужчины и женщины. Включившееся обоняние учуяло неповторимый запах больничных лекарств. Я в больнице.
Медленно открыв веки, я узрел белый, без единого пятнышка потолок. Тихонько повернул голову на голоса: на табуретах сидели и мило ворковали молоденький милицейский сержант и не менее молоденькая симпатичная медсестра.
Я с неприязнью отметил их душевную идиллию. И мне вдруг нестерпимо захотелось почувствовать в руках тяжесть моего арбалета.
– Смотрите… он очнулся! – воскликнула медсестра, заметив мой горящий ненавистью взгляд.
– Господи! Смотрит-то как страшно!
– А то, – ухмыльнулся милиционер. – Он же, сволочь, человек пятнадцать народу положил из арбалета… и пятерых наших.
«Не ври! – хотелось сказать мне. – Всего-то одного, а надо было всех!»
Но язык отказывался подчиняться. Казалось, он распух и заполнил собой все пространство во рту.
– Ужас! – девушка театрально округлила красивые глазки. – А ведь мальчик ещё совсем.
«Сама не далеко ушла! Старше всего года на два… практикантка, мля».
Уж кого-кого, а студенточек из нашего мединститута я за версту вижу… те ещё подстилки. Хотя и эти «безотказные» девочки почему-то мной всегда брезговали.
Мне на мгновенье стало так грустно и тоскливо, что по щекам поневоле потекли слезы. Но через секунду накатила новая волна ярости и влага мгновенно высохла. Я попробовал пошевелить рукой.
– Мал да удал, – хохотнул сержант. – А вообще он везунчик: две пули в грудь, одна возле сердца… и живой… мразь.
– Не обзывай его, – неожиданно вступилась практикантка. – Мне его жаль… немножко.
«Ого, – с ненавистью подумал я. – Заработала бонус, потаскуха. За это ты умрёшь последней и не сразу».
– Жаль? – искренне удивился милиционер. – А тринадцать человек погибших, таких же как он пацанов, тебе не жаль? А нашего сотрудника, у которого осталось трое детей, тебе тоже не жаль?
– Жаль, – тяжело вздохнула медсестра. – Мне всех жаль. Уж такая я уродилась жалостливая. Наверное, поэтому и на медицинский факультет пошла учиться.
«Как же! – бессильно бесился я. – Просто в нашем городишке девкам идти больше некуда. Одна дорога: либо в медицинский институт, либо в ПТУ. Впрочем, один хрен, что там их „педалят“ во все щели, что там… Левая рука работает нормально. Теперь нога».
– А вообще, он действительно везунчик, – продолжила меж тем девушка. – Его раны удивительно быстро регенерируются. Доктора говорят – феномен. Даже вызвали какого-то профессора из Москвы. Вчера рентген показал, что все внутренние разрывы уже восстановились, а прошло всего на всего три дня.
– Да-а-а… действительно чудеса, – почесал затылок сержант. – Слушай, Ленка, может, организуешь чайку? Мне-то с этим гавриком неотлучно находиться надо.
– Ага, сейчас, – разулыбалась девушка и выпорхнула в коридор.
Сержант встал, потянулся и подошёл к окну, повернувшись спиной ко мне.
«Пора!» – мелькнуло в голове и, вырвав из вены капельницу, я, как на пружинах, прыгнул к нему.
Игла аккуратно вошла в глаз и, достигнув мозга, остановилась. Милиционер умер мгновенно, не успев понять почему.
Я стащил с него форму и положил бездыханное тело на кровать, укрыв простыней с головой.
«Так… теперь одеться. Черт! Немного великовата… Ну да ничего… сойдёт. Теперь сесть на табурет».
В коридоре послышались лёгкие шаги медсестрички.
– А вот и чай с вареньем, – весело защебетала она, прикрывая за собой дверь.
– Ой… мама!
Горло её захватила петля удавки все из той же капельницы. Я изо всех сил потянул концы. Девушка захрипела и медленно осела на пол. Я слегка ослабил хватку. Она все ещё была жива.
Меня вновь охватило немыслимое упоение от своей власти над жизнью и смертью. Я почувствовал небывалое возбуждение. Задрав полы халатика, грубо вошёл в неё, усилив давление удавки.
Девушка на мгновенье пришла в себя, уставившись на меня огромными обезумевшими глазами, из которых медленно уходила жизнь. И это был невероятный кайф! С последним стуком её сердца я кончил, едва сам не лишившись чувств от яркого оргазма.
Это был мой первый половой акт с уже любимой, но уже такой мёртвой девочкой. Её красивое лицо застывшей маской смотрело в белый потолок больничной палаты. Глаза подёрнулись стеклянной поволокой и с удивлением рассматривали одиноко висящую лампу дневного света, словно в ней увидели нечто необычное. Она была прекрасна! Гораздо лучше, чем живая…
Я встал, одёрнул китель и вышел в коридор.
Вор
Жорик был мелким воришкой. Промышлял обычно автомобильными магнитолами у раззяв-водителей, забывших закрыть дверцу автомобиля, да дамскими сумочками, кои ловко выдёргивал из слабых рук зазевавшихся женщин. Не брезговал Жорик и мобильниками, выхватывая их у школьников, которые вечно зависают в социальных сетях, не замечая ничего вокруг.
Сам он был худ, вёрток и как-то чертовски неприметен. Никто из потерпевших так и не смог его конкретно описать. Воспоминания о его внешности были какие-то расплывчатые, смазанные, без каких-либо особых деталей. Словно грабило людей приведение, а не человек из плоти и крови.
Жорику везло. Сотни краж и ни одного задержания. Даже по подозрению. Вот и сегодня: отобрав сумочку у какой-то пожилой дамочки, он виртуозно скрылся по заранее обдуманному маршруту.
Теперь, стоя возле мусорного бака, Жорик потрошил добычу, которая перекочевала в его карманы в виде: десяти тысячи рублей, навороченного мобильного телефона и дорогой, почти не пользованной косметички.
Жорик остался доволен. Куш был не то чтобы очень жирный, но и не обычная мелочовка. Забросив сумочку в мусорный контейнер, он, весело насвистывая, направился по адресу проживания, а именно в подвальное помещение многоэтажки, где оборудовал себе уютный уголок среди отопительных труб.
Дойдя до подвальчика, Жорик озадачено остановился. Замка, который он самолично украл на рынке и повесил на дверь, почему-то на месте не оказалось. Значит, у него были гости. Ни работники ЖЭКа, ни участковый ни за что не оставили бы столь «ценный объект» открытым. Значит: либо кто-то из них все ещё внутри, либо в подвал забрался новый потенциальный жилец, а проще говоря, очередной бомж. Этих бедолаг Жорику постоянно приходилось отваживать от своего убежища. Учитывая, что времени было час ночи, второе было вероятнее всего.
Жорик хищно осклабился и, вытащив нож-выкидушку, бесшумно открыл двери. Благо петли он периодически смазывал именно на такой случай. В подвале было тихо. Неяркий свет редких лампочек тускло освещал проход между трубами. Слегка пригибаясь, парень стал красться вдоль коридорчика к своей каморке. Вот и маленькая неприметная дверца в огороженном красным кирпичом углу подвала. Она была распахнута настежь, и внутри было темно.
Вдруг над головой у него раздался металлический лязг, и сверху закапала вода. Жорик медленно поднял взгляд к верху: там, пробив ржавую трубу насквозь, торчала самая настоящая арбалетная стрела.
Жорик не был трусом. Жизнь в детдоме и на улице научила его крепко стоять за себя. Но теперь его сердце похолодело, и он ещё сильнее сжал в кулаке финку.
– Брось нож! – раздался из темноты спокойный и какой-то безжизненный голос. – Вторая будет в лоб.
Что-то в этом голосе заставило Жорика сразу поверить, что так оно и случится. Через секунду, другую.
Пальцы разжались сами собой, и острая сталь, не раз выручавшая его в трудную минуту, звякнула о бетонный пол.
