Королева
– Это на ферме! – Дэвид первым пришел в себя после секундного замешательства. – Летим туда. Там что-то случилось.
Он торопливо заработал руками и ловко пролетел в проем. Стейз последовала за ним.
Не успели они миновать узловой модуль Unity, как чуть было не столкнулись с Родригез.
– Что случилось? – Дэвид в замешательстве посмотрел на афроиспанку.
– Альба! Что произошло? – ахнула Стейз, рассматривая посеревшее от ярости лицо Родригез с налитыми кровью белками глаз.
– Он меня оскорбил! – Испанка яростно жестикулировала правой рукой. Левая, несмотря на кажущееся преобладание эмоций над разумом, крепко держала страховочные крепления, во избежание проблем с инерцией.
– Кто? – машинально спросила Стейз, но тут же поняла всю абсурдность своего вопроса. Кто, помимо собравшихся тут, мог еще так разозлить Родригез?
Дэвид, пришедший к точно такому же выводу, уже влетал в соседний модуль.
– Арти, дружище. – Он улыбнулся, заметив русского, спокойно возившегося с очередным блоком из цепочки жизнеобеспечения биофермы. Тот при появлении Лайнта повернулся и кивнул в знак приветствия. – Что тут произошло?
– Ничего особенного.
– Произошло то, – раздался позади громкий крик приближающейся Родригез, – что он обозвал меня и оскорбил!
– Это правда? – Дэвид, нахмурившись, перевел взгляд с Альбы на русского. – Арти, это правда?
В помещение влетела Стейз, и стало совсем тесно.
– Аккуратнее. – Климов кивнул в сторону оборудования. – Может, в другом месте разберемся?
– Не уходи от ответа! – закричала Альба.
– Арти, это правда? – повторил свой вопрос Лайнт. – Ты оскорбил и обозвал Альбу?
– Нет.
– Как это нет?! – Лицо Родригез вновь стало серым. Черные губы начали отдавать синевой. Казалось, еще секунда – и ее хватит удар от вопиющей несправедливости и безмерного нахальства, с которыми она ничего не могла поделать. – Этот грязный шовинист к тому же еще и трус, раз пытается отрицать свои грязные дела! Я все запомнила! И ты мне за все ответишь!
– Да что тут произошло, в конце-то концов?! – рассердился Лайнт. – Кто-нибудь может мне внятно объяснить? Я уже не ваш капитан, но я полноправный член команды! И я имею право знать правду, поскольку ситуация угрожает нарушить наш устоявшийся баланс!
– Да не было ничего такого, что может что-то там нарушить, – вздохнул Артём. – Я занимался ежедневной проверкой систем жизнеобеспечения нашего горячо любимого салата. Как вдруг подлетает ко мне она, – Климов кивнул в сторону Альбы, – обнимает и пытается поцеловать. Ну, я ее отстранил от себя и сказал, что негров я не люблю.
– Вот! – взвизгнула Родригез. – Он опять меня оскорбляет! Теперь вы все слышали!
– Чем я тебя оскорбил?
– Ты назвал меня негром!
– А ты кто?
– Я афроиспанка! – выкрикнула Родригез.
– А в чем разница? – усмехнулся Артём. – Ты и так черная, и этак, как ни назови. Негритянка она и в Африке негритянка, – закончил он уже по-русски.
– Разница в том, что слово «негр» оскорбительно для моего народа! Этим словом называли нас белые мужчины, сотни лет угнетавшие мой народ! Использовавшие нас как рабскую силу!
– Насчет сотен лет – могу согласиться, хотя там было чуть больше двухста. А прекратилось все это триста лет назад. Но я не слышал о рабстве в Испании, раз уж ты говоришь про свой испанский народ.
– Vete a la mierda!1 – выкрикнула Родригез Климову в лицо и, оттолкнув стоявшую позади Стейз, уплыла из модуля.
– Эй! – возмутилась Элеонора. – Поаккуратнее!
– Vete a la mierda! – снова крикнула афроиспанка.
На какое-то время в помещении воцарилась тишина. Климов равнодушно пожал плечами и вернулся к работе. Лайнт и Элеонора переглянулись.
– Арти, – Дэвид обратился к русскому, – ну, зачем ты так с ней?
– Пусть не лезет ко мне со своими поцелуями.
– Она завидует нам с Дэвидом, – поддержала мужа Элеонора. – И находится длительное время в депрессии. Любовь помогла бы ей выйти из этой ситуации. Ее нельзя винить в том, что она сделала.
– Ничем не могу ей помочь.
– Она красивая женщина, – миролюбиво продолжала Стейз. – Весьма недурна собой, с хорошей фигурой…
– Она негритянка. Я не люблю негритянок, – сухо бросил Артём. – И ни одна Женевская конвенция, ни одно правило ООН не заставят меня воспринимать негров как объект сексуального желания! Я с рождения такой. Я не могу заставить себя хотеть негров, азиатов и всех остальных. Это противоречит моей натуре. Уж извините, но вот такой я родился.
– Но она же тоже человек! И имеет право на любовь!
– Я не отнимаю у нее никаких прав. Пусть любит кого, где и как захочет. Но я в этом участвовать не собираюсь!
– Олл райт, леди и джентльмены. – Лайнт поднял руки в примирительном жесте. – Давайте остановимся и закроем эту тему. Посмотрим, что будет дальше. Другого выхода я пока не вижу.
Супружеская пара удалилась. Артём вернулся к прерванной работе.
С самого начала Катастрофы на Земле он вызвался добровольцем на обслуживание всех восьми биоферм, поставляющих синтетический белок и свежую зелень для последнего экипажа МКС. Другого ничего не оставалось. Ничто другое в сложившейся ситуации возникнуть в принципе не могло. И посему единственным выходом из всего этого дерьма было наличие какого-нибудь дела. Когда есть занятие, работа и ежедневные обязанности, голова освобождается от пустых и деструктивных мыслей. Все проводимые на борту исследования теперь были никому не нужны. Даже дорогостоящая и уникальная Ледяная лаборатория ждала своего часа для демонтажа с целью создания из ее компонентов пространства гравитации для семьи Дэвида. Так что выбранная Артёмом роль космического садовника и озеленителя была одним из наиболее выгодных вариантов. Времени скучать просто не было, и в этом Климову виделся залог сохранения здорового разума и тела. За время, проведенное на МКС, он неоднократно вспоминал разговор с одним из докторов в Звездном городке. Женщина, чье имя и отчество он так и не запомнил, как-то разговорилась с ним в процессе ожидания результатов очередного медицинского осмотра. Климов уже и не помнил, почему они заговорили о подрастающем поколении, но последующие слова доктора закрепились в его мозгу надолго.
– Работала я лет десять назад в приемном отделении больницы скорой помощи. Привозят по скорой девочку лет двадцати. Лежит на каталке вся бледненькая, глазки закатывает, ручки трясутся. Вокруг нее толпа родственников бегает и кроет матом меня за то, что, мол, их дитятко умирает, а мы все вокруг не спасаем ей жизнь, как в этих дурацких американских фильмах. Там набегает толпа и начинает сразу втыкать капельницы и уколы, интубировать. «Сто пятьдесят кубиков всего подряд! Мы ее теряем! Готовьте операционную!» – Доктор махнула рукой. – Обычная ситуация для нашей страны. Насмотрятся ереси и полной чуши, а потом проецируют бред не имеющих отношение к медицине режиссеров на реальность. Я ребенка этого «умирающего» тормошу, зову по имени, а она только часто-часто дышит и не реагирует на меня. Давлю на точку болевую. Она скалится и нос морщит, но глаза не открывает. Зову медбрата Игоря и говорю, чтобы принес нашатыря. Приносит. Я смачиваю вату, хорошо так смачиваю. Запах такой, что аж саму прошибает до слез. И подношу ватку к носу девчонки. А реакции ноль. Я краем глаза смотрю на грудную клетку, а движения нет. Эта маленькая дрянь все прекрасно слышала, поняла и специально задержала дыхание. Ну, хорошо. У меня время до утра есть. Продолжаю держать ватку возле носа. И жду, когда у ребенка закончится кислород. Она, наконец, вдыхает полной грудью, и аромат нашатыря выбивает все признаки умирания. Ребенок вскакивает с каталки и начинает истошно на меня орать матом. Видимо, за то, что я не оценила и испортила ее представление. Я ей пригрозила вызовом психиатрической бригады, и она ударилась еще в одну напускную истерику. Видимо, хотела натравить сердобольных родителей на бесчеловечного убийцу в белом халате. Но, слава богу, ее забрали домой. Как удалось выяснить, девочка сидит целыми днями дома, учится заочно в каком-то институте на что-то непонятное, типа менеджера-экономиста и страдает бессонницей из-за торчания в социальных сетях, очень ревностно и болезненно реагируя на маленькое количество лайков под ее блогами на ютубе. Предки, конечно же, души не чают в этой избалованной и никчемной заразе. На месте родителей я бы двинула ей по роже. Хорошенько так. Чтобы мозги на место встали и стало понятно, что она не есть центр мироздания, вокруг которой все вертится.
– Справедливо, хоть и жестко.
– Жестко – это отрывать меня от работы с действительно тяжелыми и нуждающимися в помощи больными своим детским садом!
– А у вас есть дети?
– Конечно. Старший сын и младшая дочь. И они у меня уже полностью самостоятельные, разумные люди. Они не будут устраивать истерик по малейшему поводу. Я все могу понять. Поздний, долгожданный ребенок. Но вырасти ты из него человека, а не сумасшедшее недоразумение!
– Понятно, – улыбнулся тогда Артём.
– Что понятно? А заключение?
– Какое? – опешил недоумевающий Климов.
– Лечение и профилактика.
– Лечение? – Артём пожал плечами: – Ремнем отстегать по заднице.
– Принимается, – улыбнулась доктор. – А профилактика?
– Даже представить не могу.
– Ежедневная занятость охреневшего от безделья организма. Когда есть дело, фигней страдать некогда. Профессия или хобби – самое эффективное средство от многих недугов.
Именно поэтому Климов работал все свободное время. Неторопливо и обстоятельно заботился о своевременном обслуживании биоферм. Ему нужна была эта ежедневная работа для того, чтобы сберечь свой разум, поскольку теперь ему уготована долгая и однообразная жизнь. Он вместе с остальными застрял на МКС до конца своих дней, которых, по самым пессимистичным подсчетам, оставалось еще минимум одиннадцать тысяч. А может, и больше.
Спасения от Земли ждать не стоит. Когда там, внизу, все завертелось со страшной силой, он смог установить связь с ЦУПом. Связь не была неисправна, как он доложил капитану Лайнту. Передатчик работал, но новости, которые он приносил на орбиту, ложились несмываемым пятном позора и стыда. И Артём, не находя в себе сил признать свершившийся факт, вынужден был врать своим коллегам.
Планируемый запуск корабля для доставки груза или эвакуации застрявшего на орбите экипажа в итоге не состоялся. Министр, руководители и вся приближенная к ним шваль, украв и поделив между собой выделенные из федерального бюджета средства, бежали из страны в специальные изолированные дома, в надежде пересидеть там волну инфекционных болезней, покуда весь остальной сброд будет под угрозой вымирания. Впрочем, ничего другого ожидать, наверное, и не приходилось. Размах воровства за последнее десятилетие вырос до поистине колоссальных масштабов. Чего уж там говорить, если на законодательном уровне был проведен закон о снятии уголовной ответственности за невыплату зарплат работающим людям и ужесточении ответственности для следователей, возбуждающих «необоснованные» уголовные дела по экономическим преступлениям. Стоило ли говорить, к чему привели подобные нововведения в УК?
У Климова сложилось обоснованное мнение, что сильные мира сего были поставлены в известность о развитии Катастрофы намного раньше, чем первые слухи и домыслы стали достоянием общественности.
Еще в бытность свою на Земле Артём прочитал в каком-то новостном паблике о хищении очередным упырем шести миллиардов долларов. Там же в статье приводились подсчеты времени, которое требуется для накопления украденной суммы простым и честным человеком. С учетом средней копеечной зарплаты по стране, счастливчик мог держать у себя на счету шесть миллиардов долларов спустя каких-то шесть тысяч двести пятьдесят лет. Шестьдесят два века!
Сколько же стоит проживание в этом самом «Месте Будущего», если все, кто смог, стали заранее беспокоиться о возможности спасти свои жизни? Нет, простым и честным людям о таком не стоило даже мечтать. И что будет дальше, если в итоге на Земле выживут только неприспособленные к физическому труду банкиры и министры, вся суть которых заключалась лишь в поиске возможности обмануть и нажить себе безумные деньги, которые нельзя потратить даже за десяток жизней?
Климов представил себе подземные бункеры, где на охапках теперь никому не нужных разноцветных фантиков сидят в грязных, порванных фраках курящие толстяки. Цилиндры, монокли с золотыми цепочками, накрахмаленные воротнички и лакированные туфли прилагаются в комплекте. Сидят и ждут, когда появятся те, кому они смогут отдавать приказы. Кем смогут руководить и за чей счет смогут увеличивать свои горы денег и золотых слитков. Но никого нет. Никто не стучится робко и подобострастно в бронированную дверь. Никто не кланяется в ноги, услышав требование заменить расходники фильтров биологической защиты. Никто не предлагает за тарелку холодной бурды вычистить ботинки и смахнуть паутину с цилиндра…
«Лучше уж так, как я, – думал он. – По крайней мере, совесть чиста и не запятнана обманом. Все накопленные деньги ты все равно не сможешь забрать туда, где будет вершиться суд над твоей сущностью. И там не будет судей. Никто не будет стоять возле тебя с белым и черным блокнотами, сверяя количество добрых и злых дел. Все будет зависеть только от количества твоих деяний. Если ты обогатил свою сущность честными поступками, то, напитанная энергией, уйдет она вверх, к свету. Если же она будет скована грузом зла, то провалится вниз, к тьме. И не помогут слова и слезы – мол, не хотел я, так жизнь сложилась, пришлось мне творить зло, плевать на близких, обманывать слабых… Обман – такой же смертный грех, как и все остальные, только почему-то не занесенный в скрижали Моисея.
Нет. Он жил и будет жить все отведенное ему на МКС время по закону совести. И будет делать все, что в его силах, пока…
Пока что? Не будет никаких «пока». Это место останется его обитаемым островом в океане звезд, и к нему не причалит спасительный корабль.
Прочь эти мысли. Прочь! Надо работать. Надо отвлечься, иначе можно сойти с ума. Вон, как Альба. Не нашла в себе силы побороть самый первый приступ отчаяния, позволила ему перерасти в хандру и депрессию, убивающую волю к жизни. А ведь, когда все стало ясно, Артём предложил членам экипажа разобрать для себя участки ежедневной ответственности и обязанностей. И Родригез досталась установка для синтеза воды…
– Таймер включен. – Элеонора отплыла от аппарата синтеза. – Через полтора часа после того, как остынут фильтры, можно будет запускать цикл реабсорбции заново.
– Система считывания данных подправлена? Ты проверила? – напомнил Лайнт.
– Да. Компьютер все сделал. Можно не волноваться.
– Хорошо. – Дэвид удовлетворенно кивнул, вспоминая, как после предложения Арти найти для себя «пожизненное хобби», именно Родригез был поручен синтез воды. И как она, после скандала с Арти уйдя с новой силой в депрессию, пропустила момент контроля после окончания очередного цикла. В итоге установка синтеза вышла из строя. Слава богу, временно. Неполадку в сложной, капризной технике удалось найти и исправить, но в течение нескольких дней экипаж находился в экстремальных условиях жесткой экономии воды. А после кустарного ремонта аппарат выдавал количество воды до четырех литров. То есть, литр в сутки на человека. Этого было недостаточно по всем нормативам, хоть земной, хоть космической жизни. Но, за неимением альтернативных вариантов, пришлось привыкать. Альбу после этого оставили в покое, не допуская больше ни до каких работ.
– Элеонора! Дэвид! – В проеме возник русский. – Я вас звал. Это срочно.
– Что случилось? – Лайнт посмотрел на встревоженное лицо Климова и почувствовал, как холодок тревоги начинает сжимать сердце.
– На станции заражение!
– Черт возьми! – Лайнт завис над одной из биоферм, глядя на разобранный элемент комплексной системы очистки воздуха. Голос его звучал глухо из-за надетого на лицо респиратора. Как и у остальных присутствующих здесь членов экипажа. – Что же это выходит?
– Это выходит, – угрюмо бросил Климов, – что у нас теперь заражен воздух.
Он кивком указал на демонтированную установку «Поток–300», висевшую в воздухе посреди одной из биоферм.
– Она перестала работать?
– Да, совсем недавно, где-то пару часов назад. Я как раз закончил плановую проверку систем синтеза белка и аэрации салата. И перешел к тесту системы очистки воздуха. И тут выяснилось, что система неактивна.
– Странно, что сигнала тревоги на общий пульт не поступало, – нахмурилась Стейз.
– Он бы и не поступил, – покачал головой Артём, указывая пальцем на разобранный элемент. – Вся пластиковая оплетка проводов разрушена этой слизью. Произошло короткое замыкание, и комплекс просто умер.
– Откуда в нем эта дрянь? – раздраженно бросил Лайнт.
– Оттуда же, откуда и во всем комплексе. – Климов подлетел ближе к разобранной системе. – Вентилятор, канал с пакетами пеномателических пластин, блок питания – все покрыто этой непонятной слизью.
– Что мы можем сделать? – В голосе Элеоноры отчетливо проступили тревожные ноты.
– Чтобы что-то делать, надо сперва выяснить, с чем мы столкнулись, – отрезал Лайнт. – Пока что-то конкретное предпринимать рано.
– Согласен, – поддержал Артём. – Какие будут предложение, Дэвид?
– «Потоки» изолированы друг от друга?
– Да. Они не связаны между собой.
– Все остальные работают?
– Не знаю, – пожал плечами Климов. – До этого я прошел все биофермы с маркировкой «S». Там не было отмечено нарушений в очистке воздуха.
– Значит, осталось еще три модуля, – задумался Лайнт. – Внимание экипажу! Принимаю решение. Арти, проверь максимально быстро все остальные системы «Потока-300». Если в них обнаружится эта дрянь, значит, воздух на станции заражен и нам нужно будет думать, что с этим всем делать. Может быть, стоит изолировать весь сегмент МКС от узлового модуля Unity. Но тогда мы останемся без аппаратуры синтеза продовольствия. Но это самый худший вариант. Элеонора, я направляюсь в лабораторный модуль. Надо взять образец этого дерьма и постараться выяснить, с чем мы столкнулись.
– А мне что делать? – Стейз чувствовала, что перспектива остаться одной на зараженной станции начинает давить на ее сознание нарастающей волной паники.
– Отправляйся в жилой модуль и следи за Альбой. Не хватало еще, чтобы она узнала обо всем раньше времени и начала создавать тут панику. – Дэвид ободряюще взял женщину за руку. – Не переживай. Пока мы вместе, лично мне ничего не страшно.
– Какие новости? – Климов появился в помещении самого большого японского лабораторного модуля Kibo, где находились несколько научных установок внушительного размера и одна небольшая медицинская диагностическая капсула.
– Сначала давай свои, – не поворачиваясь к нему, отозвался Дэвид. – Мне определенно дольше придется рассказывать. А так, может, и не понадобится.
– Слизь есть еще в шести «Потоках». Только один остался чистым. Но и то я бы не был так в этом уверен. Я разбирал их не так тщательно, как первый, а поверхностно. Так что, мне кажется, что и в последнем мы найдем эту гадость, если разобрать все до основания.
– Значит, это дерьмо, чем бы это ни было, циркулирует в воздухе. И, скорее всего, оно уже внутри нас. Предлагаю облачиться в легкие скафандры. Хотя… Черт возьми! Там же ограниченный запас кислорода!
– Не имеет смысла, – согласился Климов. – Во-первых, ты прав и мы просто израсходуем впустую весь кислород. На сколько нам его хватит? На восемь часов? А во-вторых, если то, что породило слизь, уже давно заполонило всю станцию, то мы тоже уже насквозь пропитались ею. Хотя сейчас мы просто-напросто гадаем, даже понятия не имея, что это вообще такое.
– Хотел бы я тоже это знать, – вздохнул Дэвид.
– То есть, как я понимаю, ты ничего тут в лаборатории не узнал?
– Не совсем. Мне удалось разобраться в этой японской машине. Хорошо, что все программы дублируются на английском языке. И вдвойне хорошо, что она изначально уже была активна. Иначе в этих иероглифах…
– Так что? – перебил Климов.
– Если я правильно собрал биологический материал и разобрался, как поместить его в ячейку анализатора, то мы имеем дело с какой-то живой субстанцией. Она состоит из множества клеток, которые объединяются в колонии и организуют эту вот склизкую массу. Но на этом все, – развел руками Лайнт. – Я испробовал уже все доступные варианты. Понимаю, что я не ученый и не специалист по этим компьютерам. Я даже не доктор и уж тем более не японец… Арти, я не знаю, что делать! Станция заражена, и мы совершенно беспомощны! Я перестаю мыслить трезво, когда задумываюсь о том, что Эл может умереть. Она может умереть, Арти! А я не знаю, что делать.
В голосе Дэвида Климов впервые за все время миссии услышал тревогу и панику. И ему стало жаль этого смелого, умного человека, который всегда старался быть собранным и активным. Показывал себя образцом настоящего профессионала и лидера, до того момента, пока это было необходимо. Даже перестав быть капитаном, он, тем не менее, оставался высококвалифицированным профессионалом, который всегда готов помочь советом или делом. Возможно, не ради коллег, а ради сохранения жизнеспособности станции. Но, по большому счету, кому какое дело?
– Выход есть всегда. – Артём огляделся по сторонам. – Тут вся аппаратура японская? Нет испанской или вашей?
– Испанской точно нет. – Лайнт сокрушенно покачал головой. – Американская лаборатория есть, но она не работает.
– Почему?
– По правде сказать, не знаю, – вздохнул Лайнт. – У меня все не было времени выяснить, в чем там проблема. Да и большой необходимости в этом я не видел. Зачем, если все исследования давно прекращены?
– Руки все не доходили, – усмехнулся Климов, произнеся фразу по-английски, дословно. – Понимаю.
– Прости, – американец изумленно посмотрел на русского, – что ты сказал? Руки не дошли?
– Не обращай внимания. Надо разобраться с лабораторией. Она же может принять образцы этой слизи и сделать анализ?
– Уверен, что да. По крайней мере, я всегда думал, что именно для этого лабораторное оборудование и нужно.
– Давай выяснять.
Лайнт кивнул, и они приступили к расследованию. Ситуация осложнялась тем, что устройство американской лаборатории Лайнт знал весьма приблизительно и помощи от него было немного. Через полчаса оба астронавта задумчиво рассматривали несколько десятков прикрепленных к боковой поверхности деталей.
– Мне кажется, что так мы ничего конкретного выяснить не сможем. – Дэвид скептически посмотрел на Климова.
– По крайней мере, я вижу в этом две хорошие новости. – Русский казался непоколебимым источником позитива. Ну и хорошо. Пусть. Лайнту так было даже удобнее.
– Какие? – спросил он.
– То, что удалось разобрать, не имеет внешних повреждений.
– Не очень многое можно из этого получить, – усмехнулся Лайнт. – А второе?
– Мы добрались до батареи. – Климов подлетел ближе к раскрытому коробу лаборатории и ткнул пальцем внутрь: – Это же она? Я прав?
Лайнт подлетел к устройству и заглянул внутрь.
– Да, это она. Надо попробовать зарядить ее. Мне кажется, в этом вся проблема. Но вот что странно. Лаборатория долгое время была без энергии. Мы с Элеонорой отключили почти все оборудование здесь, в Kibo, чтобы блок связи быстрее накапливал энергию от солнечных батарей и можно было чаще выходить на связь с ЦУПом. Кроме медкапсулы, конечно же. – Лайнт бросил взгляд на белый овальный аппарат с прозрачной верхом и пультом управления, стоявшим с левой стороны. – Она постоянно находится в спящем режиме. Но наша лаборатория вышла из строя еще до отключения остального оборудования. И вряд ли из-за батареи.
– Надо пробовать любые варианты. – Климов покачал головой. – И чем скорее, тем лучше. Исключим батарею и будем искать дальше.
– Для этого нам придется заменить ее.
– Значит, заменим. Повторюсь: проблема, скорее всего, в ней. Она могла просто умереть из-за срока давности. Поставки запасных деталей мы так и не дождались. Поэтому будем менять.
– С этим как раз проблемы…
В помещение влетела Стейз. С удивлением оглядела разобранный аппарат, после чего посмотрела на мужа:
– Ты все-таки решил добраться до него?
– Да, милая, – ответил Дэвид.
Он умолк. Через несколько секунд лицо мужчины озарила довольная улыбка:
– Арти! Я понял, что значит «руки не дошли».
Помещение сотряс взрыв хохота двух мужиков.
– Что? – Элеонора непонимающе воззрилась на супруга. – Что ты сказал? Дойти руками?
– Мне трудно объяснить тебе, милая. Это надо понять. – Он внимательно посмотрел на жену. – Что-то случилось?
– Вас долго не было. Решила проверить.
– Как Альба?
– На своем месте. Спит или опять погружена в себя. Она лежала ко мне спиной, и я ее не стала трогать.