Билет на непридуманную пьесу

Глава первая

Неприятное, мучительное чувство щемило её сердце с самого начала разговора, Ксения ждала этой фразы и дождалась:

– Я всегда чувствовала, что Гриша сделал большую ошибку, женившись на тебе! Тебе не нужна семья, тебя интересует только карьера певички! – крикнула Маргарита Львовна.

Ксюша вздрогнула. Крупное лицо свекрови налилось краской, её нарумяненные щёки стали пунцовыми под стать накрашенным мясистым губам, и сразу стало страшно, как бы её ни хватил удар прямо здесь, за столом. Гриша наконец прервал равнодушное молчание.

– Мама, ты преувеличиваешь значимость решения Ксении, – примирительно и чуть испуганно заговорил он, переводя на мамочку голубые глаза, – пусть она устраивается в театр, я не понимаю, чего ты так разволновалась. Смотри, давление подскочит.

– Я разволновалась, потому что мне известно, чем занимаются артисты в театрах, и как там делают карьеру, тоже знаю. И не для того я подняла все свои связи и перевела тебя в Петербург из военного городка на краю земли, чтобы здесь твоя семья распалась. – Голос её вдруг стал плаксивым, – Гришенька, я хочу, чтобы ты был счастлив, ты достоин лучшей жены.

Но счастья от вмешательства этой крикливой, назойливой женщины в их семье не прибавлялось, наоборот, оно таяло с каждым её приходом. Ксении уже казалось, что с тех пор, как она вернулась в Петербург, жители родного города – и знакомый дворник, и продавец старого магазинчика, который помнил её ещё маленькой, и кондукторы, с которыми она часто встречалась, разъезжая на одном и том же трамвае, – были для неё более родными, чем муж и свекровь, которые ждали её в квартире.

Все трое уже чувствовали мучительность подобных отношений, но Маргарита Львовна не могла остановиться, Ксюша устала сопротивляться, а Гриша… Иногда Ксении казалось, что ему даже нравится, что две любимые женщины пекутся о его счастье, и поэтому он решил, что не нужно их останавливать.

– А моё счастье вас не интересует? – уже разозлившись, резко спросила Ксения.

– Да что тебе ещё надо для счастья? Муж есть, живёшь в Петербурге… Да ещё свекровь с такими связями – находка для вашей семьи. Другая невестка в ножки бы поклонилась, если бы её мужа раньше времени перевели сюда. Это ли не счастье? Детей надо заводить, а ты только о театре и думаешь… А о детях ты не мечтаешь? Гриша, она даже фамилию твою не взяла, разве это нормально?

Маргарита Львовна картинно всплеснула пухлыми руками, унизанными перстнями, и уставилась на неё злыми глазами. А Ксюша отвернулась к окну и всё силилась вспомнить, где она уже слышала эту фразу про связи?

Гриша со вздохом вышел из-за стола и пересел в кресло.

Было видно, что ему не хочется спорить с матерью, а потому Ксении ждать от него поддержки не стоило.

"Вспомнила, – осенило Ксюшу, – это же мачеха из "Золушки" так выражалась."

Ксения посмотрела на свекровь новым взглядом: "А ведь, действительно, есть что-то общее между Маргаритой Львовной и Раневской. Только жаль, что у меня нет рядом ни отца, ни доброго короля, ни прекрасного принца."

Она отвернулась к окну и задумалась.

Скучное, однообразное, унылое состояние, которое мучило Ксению в первые годы жизни с мужем в военном городке, вдруг всплыло в сознании, словно привидение, наводящее страх своим присутствием. Нет, нет! Её душа взбунтовалась против подобного существования. Тогда от одиночества  и тоски её спасла учёба и работа в детском театре, которые придавали смысл её жизни. Да, она любила мужа – Гриша был и добрым, и порядочным человеком. Отец Ксении, сам бывший военный, был от него в восторге. Но Ксюша уже через полгода стала ощущать нехватку эмоций, ласки и внимания, то есть всего того, что, по её представлению, называется любовью. Ей не хватало общения. Этого не понимала ни свекровь, ни, к сожалению, сам Гриша. Но что было ужаснее всего, даже если бы он это осознал, то вряд ли смог бы что-нибудь изменить.

Уже через год их совместной жизни Ксения заметила – у них почти нет общих интересов: книги они читали разные, про свою жизнь Гриша не рассказывал, а её не интересовался. И когда они наконец выбрались в ресторан, чтобы отметить годовщину свадьбы, Ксюша с горечью поняла, что им не о чем разговаривать.

– Ты так и будешь молчать и смотреть в окно? Может, перестанешь вертеть мобильник и что-нибудь ответишь? – с нажимом спросила свекровь, отодвигая от себя пустую чашку.

Ксения пожала плечами и по привычке потёрла мочку уха. Когда она была маленькой, бабушка Маша говорила, что так кровь быстрее приливает к мозгу, а задействовать мозг полезно в любой ситуации, и тем более – в затруднительной.

– А что говорить? Маргарита Львовна, я всё решила и поступлю так, как считаю нужным.

– Нет, ну ты посмотри на неё, – растерянно обратилась к сыну свекровь.

Если бы она заговорила ласковым и просящим тоном, Ксюшина уверенность в правильности решения, может быть, и поколебалась бы. Но резкий и безапелляционный тон вызывал в ней глухое сопротивление, и она твёрдо решила не уступать.

– Извините, мне надо идти, – стараясь не глядеть на свекровь, Ксюша поднялась из-за стола и вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь на кухню. Последнее, что она услышала было:

– Только и хорошего от твоей женитьбы – двухкомнатная квартира в центре, что досталась этой пигалице по наследству от бабки…

Да, конечно, свекровь радуется квартире, а то, что Ксения как декабристка, уехала с её сыном в Улан-Удэ – это не считается. Гриша с головой ушёл в проблемы молодого офицера космических войск, а ей хотелось жить совсем другой – яркой, эмоциональной жизнью. Хорошо, что поступила в Восточно-Сибирский институт на вокальный факультет, хоть не потеряла время зря…

А бабушке за квартиру отдельное спасибо. Ксения помнила бабулю очень хорошо – всегда подтянутая, немного строгая и скупая на ласки. Но под внешней сдержанностью пряталась душевная чуткость, от которой не могло утаиться настроение внучки. Бабушка Маша сначала ничего не говорила про мужа, но когда Ксения всё-таки попросила сказать своё мнение, скупо обронила:

– Разные вы очень. Ты потянешь в одну сторону, он в другую.

Тогда Ксюша не поверила, а сейчас видела, бабушка опять оказалась права. И почему так бывает – кажется, что взрослые ничего не понимают в современной жизни, и можно их не слушать, а потом… как говорится – чем становишься старше, тем умнее кажутся родители.

И всё-таки в глубине души Ксюша была благодарна всемогущей свекрови, которая добилась перевода любимого сыночка в Петербург. Теперь можно попробовать устроиться солисткой в Михайловский театр, который казался островком счастья. Там бьёт ключом яркая творческая жизнь, которая так контрастировала с блекло-серыми буднями. Театр был её мечтой, её смыслом жизни. Именно туда Ксения сейчас и направлялась.

Михайловский театр бурлил, как перед премьерой. Только артисты в тёмном коридоре выглядели растерянно и нервно дёргались на каждый звук из большого зала, где сидела, как шёпотом передавали друг другу, "сама Образцова".

Молодая девушка-администратор записала всех желающих прослушаться: имя, фамилия, возраст, образование… Ксения постаралась продиктовать свои данные уверенным голосом, хотя понимала, что внутреннее спокойствие понадобится на сцене, а не здесь.

Дверь в зал приоткрылась, Ксения прошмыгнула в темноту и спряталась за тяжёлой портьерой у входа. Каково же было её удивление, когда она увидела, что там уже стоит одна слушательница.

– Ксюха?! Ты откуда здесь? – услышала она знакомый голос.

Ксения вгляделась в темноту.

– Юлька! Привет, я на прослушивание пришла…

– Да это понятно… Я спрашиваю, ты разве не уехала из Питера? После второго курса как в воду канула.

– Уехала, – зашептала Ксения, – замуж вышла за военного и уехала в Улан-Удэ.

– Перевелась туда в институт?

– Не перевелась, а заново поступила на вокальный. Закончила и даже чуть-чуть в детском театре успела попеть. А ты тоже на прослушивание?

Юля кивнула.

– Да, артисткой хора. Я уже второй раз прихожу. В прошлый раз не получилось, зато сегодня Образцова меня хвалила, – горделиво прошептала она. – А ты, получается, в солистки метишь?

– Конечно, я же закончила  институт по классу вокала.

– Я тоже училась, но пока не получается выбиться в солистки. Да я и не очень стремлюсь – говорят, что новеньким трудно попасть в спектакль, старенькие никуда не уходят. Будешь без денег сидеть. А мне так нельзя, ты же знаешь, я не из Питера. Квартиру снимаю и на маленькой зарплате не проживу.

– Понимаю, но с собой ничего поделать не могу – хочу быть артисткой, – улыбнулась Ксюша. Ей сейчас было трудно говорить на житейские темы, сердце тревожно билось из-за предстоящего выступления.

Они стали смотреть на сцену, куда поднялся немолодой человек в странной клетчатой рубашке, тоже желающий быть солистом. Он зычно запел романс.

В глубине зала сидела Елена Васильевна Образцова с мрачным выражением лица. С первых же звуков Ксении захотелось зажать уши – ужасный качающийся мужской голос напоминал пение пьяного портового грузчика. Как ему не стыдно так петь?

– Достаточно, достаточно, хватит! – закричала Образцова и замахала руками. – Следующий…

Следующим был полный горе-певец в чёрном костюме и с бабочкой на шее. Он решил не просто спеть, а ещё и станцевать. Со словами "Мальчик резвый, кудрявый, влюблённый" он метался по сцене, словно находился в оперетке. Юля и Ксюша давились от смеха…

– Дожил до стольких лет, а ума не набрался, – посетовала Образцова, когда представление закончилось, и певец ушёл со сцены.

Они тоже выскочили из зала в коридор. Когда же очередь Ксюши?

– Ксения Александровна Пономарёва, – услышала она наконец. Сердце упало куда-то вниз, и возвращать на место его было некогда.

– Что будете петь? – услышала она вопрос.

– Плач Ярославны.

– Пожалуйста, – бросили равнодушно.

Ксения представила себе городскую стену старинного Путивля. Раннее утро. Ярославна ждёт своего супруга князя Игоря и плачет:

Ах! Плачу я, горько плачу я, слёзы лью,

Да к милому на море шлю рано по утрам.

Я кукушкой перелётной полечу к реке Дунаю,

Окуну в реку Каялу мой рукав бобровый…

Верхние ноты сложной арии давались легко, а потом Ксюша вдруг испугалась и зажалась.

– Стоп, спасибо. Верха у вас красивые, а середину надо доработать, – властно оборвала её пение маститая певица, – следующий.

Неловко повернувшись, не чувствуя ног, Ксения сошла со сцены и медленно пошла к выходу. Провалилась… Она вышла в коридор и встала у окна – что же делать?

– Пономарёва! – выкрикнула девушка-администратор, – хорошо, что вы не ушли. Елена Васильевна просила передать – вы приняты на испытательный срок. Согласны?

Всё поплыло перед глазами Ксюши.

– Конечно, согласна, – прошептала она, чувствуя, как рот невольно растягивается в улыбке.

– Хорошо, приходите через три дня на первую репетицию. А пока идите в отдел кадров. Паспорт у вас с собой?

– Да…

Краем глазом Ксюша замечала завистливые взгляды неудачливых певцов. Администратор ушла, и Ксения как следует рассмотрела Юлю – яркую, уверенную в себе брюнетку, чуть выше её ростом, да ещё на каблуках. Себя она красавицей не считала: роста среднего, волнистые русые волосы до плеч, серо-голубые глаза и небольшой прямой нос, идеальной формой которого можно было бы гордиться, если бы не надоедливые веснушки, появлявшиеся с первым тёплым солнцем.

– Поздравляю, Ксюха, приехала и сразу в дамки, – как-то криво улыбаясь, поздравила Верховцева, – будем держаться вместе, мы же новенькие.

Ксения была так счастлива, что готова была расцеловать бывшую однокурсницу.

– Предлагаю отметить наш успех. Пошли в кафе, я угощаю, – предложила она.

Верховцева секунду подумала и согласилась.

Они посидели в ближайшем кафе и всё друг о друге узнали: и то, что у Ксении до сих пор нет детей, и это подозрительно через пять лет брака, и то, что Юльке не везёт на мужчин, да она и сама ещё не решила, кто ей нужен. Обсудили и то, что приятельнице удалось узнать про театр – здесь важно попасть к хорошему концертмейстеру. Как это сделать? Ксения не представляла, а Юлька многозначительно хмыкнула.

– В нашем театре без протекции не обойтись. И пока мужчины занимают все главные должности, у красивой женщины есть отличный шанс сделать карьеру.

– Нет, мне такой вариант не подходит, – задумчиво произнесла Ксюша, – я настроена по боевому: буду брать вершины сама, без чьей-либо протекции.

– Если подвернётся удобный случай, ты же не будешь отказываться?

– Если только подвернётся, – засмеялась Ксения, – но вопрос в том, чем надо будет платить за протекцию? Я ведь замужем.

– А чего у тебя до сих пор детей нет? Вы вроде уже давно женаты?

– Да я и сама не знаю, проверяться было некогда, да и негде там, в Сибири… Зато карьеру смогу сделать, – оптимистично заметила Ксюша. Настроение у неё было отличное – с первого раза взяли в такой знаменитый театр, пусть и на испытательный срок. Единственно, что омрачало настроение – нежелание идти домой, но… – Мне пора, Гриша будет недоволен, если я в первый же день задержусь до позднего вечера.

Они расстались с Юлькой у метро, а подъезжая к дому, Ксюша решила обмануть судьбу, и, чтобы избавиться от неловкого объяснения с мужем, попросила встретить её у магазина. Она заскочила в универсам и набрала кучу ненужной еды, только чтобы сумки стали неподъёмными.

Если бы её кто-нибудь спросил, чего она боится, она бы не смогла ответить. Гриша был умным, интеллигентным человеком, который никогда не кричал, и уж тем более не поднимал на неё руку. Но он всё же мог наказать тем неуловимым изменением в настроении, которое делало их отношения ещё более прохладными, и это больно ранило.  Ксюша желала, чтобы несмотря на все их различия в характерах, всё же оставалось некое тёплое чувство, которое соединило их когда-то давно. Они ведь и до свадьбы были разными, но была нежность, дарующая понимание друг друга на интуитивном уровне. И холодность Гриши убивала последнюю теплоту в их отношениях.

Его высокую статную фигуру, с военной выправкой, Ксюша увидела за несколько метров и поспешно пошла ему навстречу, чувствуя, как тяжёлые пакеты оттягивают ей руки.

– Зачем ты столько набрала еды? У нас магазин под боком, ходи хоть каждый день, – скривив губы, спросил Гриша, и Ксения опять ощутила себя виноватой. Это давнишнее чувство было похоже на состояние преступника, которого ещё не осудили, но вина которого уже была почти доказана.

"Спросит или нет про моё поступление в театр?" – думала она, подстраиваясь под его широкий шаг, но так и не дождалась вопроса.

– А меня взяли солисткой Михайловского театра, – не выдержала она, – давай отметим мой успех.

Гриша не повернул головы, но и не возразил. Они уже зашли в парадную, и он сделал вид, что очень занят вызыванием лифта.

И всё-таки Ксюша красиво накрыла стол, разлила в бокалы красного вина и стала ждать тост. Тоста не было, но и сухо брошенному "поздравляю" она была рада. После совсем непродолжительного ужина настроение повысилось и у неё, и у него. И ночью она удостоилась дежурных, почти равнодушных ласк, после которых у неё опять возникло ненавистное чувство неполноценности, словно она не заслужила большего.

Глава вторая

Через три дня Ксюша пришла на первое занятие с концертмейстером, но в театре сразу наткнулась на жуткую неразбериху. Все бегали, и никто ничего не знал: кто с кем занимается, кто будет разучивать партии для новой постановки "Евгения Онегина", а кто поедет на какие-то гастроли, как краем уха уловила Ксения оживлённые обсуждения хористов.

– Ты представляешь, – зашептала Юлька, наткнувшись на растерянную Ксюшу в коридоре, – мы, новенькие, едем на гастроли по Волге. Класс! Погода шикарная, до отпуска, как до луны, а тут такая возможность отдохнуть.

– И солисты едут?

– Конечно. Директор поручил нашему хормейстеру Литваку составить программу выступлений: кто что знает, то и будет петь. Репетировать особенно некогда.

Ксюше хотелось остаться в театре и начать разучивать оперные партии, но она понимала, что её мнения никто не спрашивает.

– Ты что, не рада? – удивилась приятельница.

– Рада, – неуверенно ответила она, – а у кого мне узнать, берут меня или нет?

– Иди к Литваку, он ответственный за гастроли.

Дверь в кабинет с табличкой "Литвак Михаил Львович" была приоткрыта. Негромко постучав, Ксюша просунула голову.

– Разрешите?

– Да-да, – произнёс молодой человек в очках и с чёрными густыми бровями, которые, словно вторые очки, обрамляли умные глаза. При виде Ксении хормейстер встал, и она увидела, что росту он невысокого, да и вообще, фигура у него была как у подростка – щуплая и какая-то несолидная… – Вы что-то хотели?

– Да, моя фамилия Пономарёва, я новенькая… Я хотела спросить, меня тоже записали на гастроли?

Литвак взял с заваленного бумагами стола список и нашёл её фамилию.

– Да, вы тоже едете…

– А это надолго?

– Нет, всего на десять дней, – он неожиданно приятно улыбнулся, – считайте, что вам повезло – поездка несложная, а города на Волге очень красивые…

– Да, я знаю. А что я должна буду петь?

– То, что вы готовили на прослушивание, я полагаю. С нами поедет самый опытный концертмейстер, так что у вас будет возможность с ним позаниматься, а если вы ему понравитесь, то считайте, вам крупно повезло – обычно солисты, с которыми он занимался, у дирижёра при кастинге на спектакль имеют приоритет.

Теплоход "Максим Литвинов" медленно отчалил от речного вокзала. Пассажиры помахали провожающим и стали распределяться по каютам. На удивление, Ксюше досталась крайняя каюта с единственной кроватью, чему она была очень рада – она любила побыть одна.

Разложив вещи, она поднялась на палубу и стала искать уединённое место, чтобы почитать или просто полюбоваться видами вокруг.

Но Нева выглядела очень скучно – широкая, с серой водой. Ветер был крепким и прохладным, и казалось, что на дворе не шапка лета, а только-только наступила весна. Ксения жадно вглядывалась в очертания домов и старинных церквушек на берегу, непременно украшавших своими куполами почти каждое селение. Незаметно наступил вечер, и закат, который в городе она никогда и не видела из-за домов, здесь поражал своими багряными красками. Насмотреться было невозможно…

За ужином в кают-компании было шумно. Хористы предвкушали интересное путешествие и бурно обсуждали программу гастролей, словно это была не работа, а полноценный отпуск.

Юлька заняла лучший столик в кафе, и когда Ксения вошла, весело помахала ей рукой.

– Смотри, какая я молодец, – заговорщически зашептала приятельница, – рядом с нами компания важных людей, с которыми есть шанс познакомиться в непринуждённой обстановке.

Она выразительно повела глазами в сторону соседнего столика. Ксения осторожно повернула голову, чтобы рассмотреть трёх мужчин. Все трое были такие разные, словно вместе собрались Атос, Портос и Арамис. Такое сравнение сначала удивило саму Ксюшу, а потом она пригляделась и поразилась, как точно: первый, как поведала Юлька, – концертмейстер, полный пожилой мужчина с пухлыми щеками и губами. Его одутловатое лицо с набухшими веками свидетельствовало о любви к спиртному или болезни. Ксения смотрела на его полные пальцы и не верила, что он может хорошо играть.

Второй – худосочный молодой человек с грязными длинными волосами являлся режиссёром оперной труппы. При разговоре по его лицу всё время скользила самодовольная улыбка.

А третьим был самый симпатичный – мужчина лет сорока с восточными чёрными глазами, смуглой кожей и прекрасной белозубой улыбкой. Но улыбался он редко, больше слушал первого и с безучастным выражением лица осматривал людей вокруг, лениво потягивая воду из высокого стакана. Его взгляд задержался на Ксении, и она поспешила отвести глаза.

– Ты знаешь, кто этот красавчик с восточной внешностью? – тихо продолжала Юлька просвещать подругу, – это лучший солист нашего театра – Стасов Дмитрий Алексеевич. Его ещё совсем молодым нашёл вот этот толстый концертмейстер, Плетнёв Геннадий Борисович, а теперь он ему как сын. Если Стасову кто понравится, Плетнёв обязательно возьмёт к себе и поможет с карьерой. А если нет – пиши пропало, можно увольняться из театра.

Ксения не представляла, как она может понравиться Стасову, флиртовать она не собиралась даже ради карьеры.

Её внимание привлекла весёлая компания в другом конце зала. Четверо молодых людей, вероятно, из оркестра, что-то шумно праздновали: сначала русоволосый парень, сидевший к ней спиной, приподнял бокал и сказал тост, обращаясь к полному черноглазому другу, а потом вдруг чисто запел приятным баритоном "Многая лета!" Мелодию подхватили остальные, без труда разделившись на четыре голоса, так что Ксюша подивилась их слаженности.

Приятели шумно выражали свои эмоции, подшучивали над именинником. Русоволосый парень, видимо, был душой компании, потому что остальные внимательно вслушивались в его слова и взрывались таким громким хохотом, что на них уже начали обращать внимание.

А потом они снова запели:

Если приятель к тебе зашёл,

"Цоликаури" ставь на стол,

Если ты выпил и загрустил,

Ты не мужчина, не грузин!

"Цоликаури" кипи в крови,

Будем гулять мы до зари!

Двое залихватски выпевали мелодию, а двое других зычно тянули прозрачную квинту, как настоящие грузины.

Гогия, гогия,

"Цоликаури" гогия…

На припев кто-то из них прихлопывал по столу, кто-то по коленям, как бы подыгрывая на ударных инструментах.

Посетители кафе откровенно восхищались чистым, красивым пением, глядя во все глаза на шумную компанию. Но не все были довольны таким соседством. Юлька покосилась раздражённо:

– Эти оркестранты – алкаши несчастные, лишь бы что-нибудь праздновать, – проворчала она.

– Почему алкаши? – удивилась Ксюша, – поздравляют друга с днём рождения, что же тут плохого?

– Ты не туда смотришь, в этой компании ловить нечего. Посмотри лучше на Стасова, он чего-то не сводит с тебя глаз. Вот где крупная рыба…

– Юля, я не на рыбалке. Крупная рыба сидит у меня дома и даже не одна… – со вздохом сказала Ксения, вспомнив Маргариту Львовну, которая вдруг ей представилась в виде большой толстой акулы.

Вечером в каюте Ксения недолго почитала любимого Ремарка и не заметила, как уснула. Проснулась она от какого-то скрежета и стона – словно где-то не закрыли дверь, и та громко скрипела несмазанными петлями. Ксения попыталась отключиться от этого звука, но стоило лишь закрыть глаза, как жуткий скрежет отгонял всякий сон. Она вышла посмотреть – где это? Её каюта была крайней, а за ней глухая стена, оттуда и раздавался противный скрип. Что же делать?

Ксения вышла на палубу и чуть не задохнулась от сильного порыва ветра. Река выглядела уже не такой спокойной, как вечером – крупные волны качали теплоход. Вот откуда скрип – что-нибудь трётся из-за волнения. Она ещё постояла на палубе, но замёрзла и пошла обратно. Около лестницы ей встретился матрос, спешивший куда-то с озабоченным видом.

– Скажите, а у вас нет свободной каюты, а то в моей что-то скрежещет, и я не могу уснуть.

Матрос отрицательно покачал головой.

– Что вы, девушка, все каюты заняты. А от волнения на реке скрипят компенсационные швы. Ветер успокоится, и скрежет исчезнет.

Он убежал, а Ксюша озаботилась, как она будет спать, если волнение будет каждую ночь.

На следующее утро хормейстер Литвак собрал их в музыкальном салоне и начал составлять программу выступления. Вид у него был безрадостный – как оказалось, опытная солистка, на которую он возлагал большие надежды, в последний момент свалилась с температурой и осталась на берегу. Кто теперь будет петь со Стасовым дуэт из оперы Верди?

– А какой дуэт? – тихо спросила Ксюша. Верди был её любимым композитором, и все госэкзамены она сдавала только на его музыке.

– Дуэт Амелии и Ренато из оперы "Бал-маскарад", – с надеждой в голосе ответил Литвак.

– Я знаю его, могу попробовать спеть.

– Замечательно, – Литвак чуть не подпрыгнул от радости, – тогда сегодня в час дня приходите сюда. Плетнёв с вами позанимается.

Ксюша ощутила на себе завистливый Юлькин взгляд, но решила перевести в шутку неприятную реакцию подруги:

– Делаю всё по твоему совету: попробую понравиться всесильному концертмейстеру, – прошептала она ей на ухо. Юлька криво улыбнулась.

– Давай, давай, глядишь – так и станешь примадонной. А я на следующее прослушивание тоже выучу что-нибудь из Верди.

– Конечно, у тебя чудесное сопрано, – ободряюще сказала Ксения, – грех такой голос в хоре зарывать.