Котдог
Выше водопада она казалась застывшей, как желе из зеленоватого типакиви. Неукротимую стремительность её можно было осознать только по редким веточкам или листьям, попавшим в поток. Вот мелькнули они – и исчезли за краем, нырнули в кипящую пену. Стена падающей воды тоже казалась неподвижной, лишь слегка шевелился над ней туманный шлейф мелкой водяной пыли – когда солнце взойдёт повыше, в этой пыли заиграют многочисленные краткоживущие лестницы-в-небо, переливаясь разноцветными искрящимися брызгами. Лишь у самой поверхности озера водопад разделялся на отдельные струи, и вот там-то стремительность падения была хорошо заметна – струи сплетались друг с другом, озеро под ними словно кипело.
На середине подводопадного озера вода была спокойной. Не казалась таковою, как выше по течению, а именно что была. За долгие годы низвергающаяся с обрыва вода выдолбила в скале углубление, вполне достаточное для того, чтобы погасить её яростный напор. Озеро спокойно мерцало внизу, на расстоянии пяти-шести человеческих ростов, и вытекающая из него река путь свой продолжала так же спокойно и неторопливо. Будто и не она это только что так бесилась и рвалась вперёд там, наверху. Смотреть на плавное скольжение её переливчатых струй можно было вечно. Если, конечно, не помешает кто.
Ну да, как бы не так.
Стоило только подумать…
Когда на самом краю зрения обнаружилось внеплановое движение по левому берегу, Ксант лишь скосил глаза, надеясь, что это какой-то ранний и крайне неумный зверёк спешит на водопой. Хотя автопилот и подсказывал, что вряд ли. Да что они все сегодня, сговорились, что ли?! Сначала те драные кошки из Совета, а теперь и тут покоя нет! И ведь такое утро роскошное было!
На левом берегу настоящий лес не рос. Так, мелкий кустарник вдоль самой воды и холмистая степь до горизонта. Некоторые холмы тоже заросли кустами и редкими деревьями, но назвать это даже рощей язык бы не повернулся. Левые потому тот берег так и любят – им лишь бы простора побольше, чтобы побегать всласть. Сами не свои они до побегать. А деревьев не любят. Совсем не любят. Особенно, когда деревьев – много.
По холмам, петляя, тянулась довольно широкая тропинка – левые даже в одиночку предпочитали бегать строем. В смысле – теми же путями, как и все другие. На то они и левые. Правильно же говорят: там, где пройдёт сотня правых – ни одна травинка не примнётся; там, где пробежит десяток левых – останется утоптанная дорога. Рановато они сегодня что-то. Их лукошки – или что там у них вместо? – далеко, даже если бегом; наверняка вышли ещё до восхода малой луны. И чего им неймётся?
Тропинка петляла между холмами, то выныривая на горку, то снова надолго исчезая из вида. Кто бы по ней ни бежал, и сколько бы их ни было, сейчас всё равно толком не рассмотреть. Ксант перевёл взгляд на воду. Но былое умиротворение возвращаться не спешило. Вот гады! Такое утро испортили. А ведь ему почти удалось отвлечься и расслабиться…
Понимая, что славного настроения уже не вернуть, Ксант мрачно уставился на пустой участок тропы перед самой скалой водопада. Пляжной прогалины бегущим не миновать. Да и зачем? Ведь именно это место и было их целью. Небольшой галечный пляж и довольно сильно вытоптанная широкая площадка у самого берега. Собаки – они и есть собаки, куда ни придут – везде нагадят. Это только коты считают неприличным оставлять столь зримые следы своего присутствия, а эти…
Ксант презрительно сморщил нос. И тут же заинтересованно расширил глаза – нарушитель его спокойствия добрался-таки до берега.
Он был один, и всё ещё пытался бежать, хотя ноги его явственно подгибались, а грудь ходила ходуном под тонкой майкой. Оно и понятно – полночи бежал, придурок. К тому же – совсем молодой ещё щенок, шортики почти чёрные, совершенно не выгоревшие. И сезона не проносил ещё, клык можно дать! Наверное, будет даже помладше Ильки, малолетнего и нахального не по годам Ксантова братца. И чего тебе не спалось в родной конуре, щенячья мелочь?
Щенок остановился у края площадки, упёрся руками в дрожащие коленки, пытаясь отдышаться. Ксант смотрел на него без удовольствия, хотя и с интересом. Любопытно ему было – а чего это, собственно, ты забыл на вытоптанной твоими соплеменниками площадке у реки, юный сукин сын? И стоило ли оно того, чтобы вот так надрываться?
Щенок ещё раз глубоко вздохнул, выпрямляясь и расправляя ссутуленные до этого плечики. Ксант открыл глаза ещё шире и беззвучно присвистнул. А щенок-то этот, похоже, вовсе не сукин сын, а самая что ни на есть настоящая сукина дочь! Во всяком случае, две симметричные выпуклости под натянувшейся майкой проступили вполне отчётливо.
Всё непонятнее и непонятнее. Юных сучек до первой вязки, по слухам, держат вообще чуть ли не под стражей, чтобы по неразумию случайно породу не попортили. Это потом уже власть им на это дело даётся просто немыслимая, и от бедных кобелей перестаёт что-либо зависеть, а первая случка обязана быть только плановой. Первый опыт – святое, так Лоранты-Следователи постановили, а кто мы такие, чтобы возражать Самим Верховным Пилотам? Нет, настоящего кота, конечно, сметаной не корми, а дай только кому-нибудь по поводу чего-нибудь повозражать. Но тут – птичка прыжка не стоит.
Для Ксанта, впрочем, сучка эта если и представляла какой интерес, то разве что чисто теоретический. Интересно постольку-поскольку, потому как вряд ли кто ещё из котов хоть раз в жизни видел вблизи столь юную и ни разу никем не тронутую… А так – даже если от породы отвлечься, ничего особо привлекательного. Худая, голенастая и до отвращения нескладная. К тому же совсем молоденькая, молочнозубая. Совершенно не тот… хм… типаж. И подержаться толком не за что, и опыта наверняка ноль, зато гонору хоть отбавляй, как у всех перворазок, вот и спрашивается – нафига такое подпрыгнуло приличному и половозрелому?
Юная сучка тем временем слегка отдышалась и повернулась к скале с водопадом – Ксант отчётливо увидел её очень бледное лицо с прилипшими к потному лбу прядками светлых волос. Похоже, противоположный берег и сама река её не интересовали – она смотрела только вверх. Туда, где над самым водопадом подмытая потоком скала чуть выступала, нависая над рекой естественным карнизом. Щенки любили на нём сидеть, свесив босые ноги к стремительно несущейся воде. Или купая их в мелкой водяной пыли, пронизанной осколками радуг – это если сесть лицом вниз по течению, над самым провалом. Некоторые, самые безрассудные, даже прыгали с этого карниза в озеро. Головой вниз считалось высшим шиком. Самые везучие потом даже всплывали. В смысле – не через два-три дня, когда внутренние газы вытолкнут на поверхность распухшее тело, а сами. Оглушённые, частично захлебнувшиеся, но жутко собою довольные.
Но таких счастливчиков было мало.
Странные они, щенки эти. Ведь отлично знают, что шанс выжить – один к трём. И всё равно прыгают. На спор, чтобы кому-то что-то там доказать. Глупо. Кому и что можно доказать собственной смертью? Впрочем, на то они и щенки, ни одному котёнку такое и в голову…
Сучка вздохнула – прерывисто и быстро, словно всхлипнула. И легко побежала по тропинке вверх, к карнизу. Ей на весь подъём хватило трёх-четырех глубоких вдохов – всё-таки быстро они, заразы, бегают! На самой высокой точке тропы она резко и почти испуганно обернулась, словно опасалась преследования. Ксант как раз успел подумать злорадно – ха! Ещё бы ей не опасаться! Поймают – задницу, небось, так надерут, что мало не покажется! И правильно! Нечего ни свет ни заря бегать куда ни попадя…
А потом она прыгнула.
Ксант выругался.
Всё было неправильно!
Абсолютно всё!
Эта сукина дочь не должна была портить такое прекрасное утро – и так рано! Она вообще не должна была сюда припираться, а тем более – в такую рань! И прыгнула она неправильно. Она вообще не должна была прыгать, раз не умеет! А она не умела, Ксант это сразу понял, ещё в момент отталкивания. Кто в здравом уме так отталкивается, ну скажите – кто?! Поморщился, следя взглядом за коротким и совершенно неправильным полётом худенького тела.
Так и есть!
Слишком слабый толчок, слишком медленный разворот, слишком несобранное тело – ей никак уже не успеть довернуться и войти в воду под нужным углом. Нет, конечно, плашмя она не ударится – но угол вхождения всё равно окажется недостаточно острым. Припечатает её изрядно. Наверняка оглушит. И воздух из лёгких вышибет весь – это уж точно. С такой высоты животом о воду – даже и не плашмя вполне хватит. Без воздуха и с набранной скоростью, да оглушённую, да без запаса воздуха… утянет на самое дно, лорантов не спрашивать. А остальное доделает вода…
Дня через три она всплывёт. Это повезёт ежели. А если за корягу какую зацепится – то и дольше может на дне проторчать. Намного дольше.
И всё это время купаться в озере будет довольно-таки неприятно. Да и рядом-то находиться для любого с чувствительным носом – то ещё удовольствие. Вопреки бытующему заблуждению Ксант был не единственным котом, умеющим плавать, но в отличие от большинства прочих он это дело ещё и любил, а тут извольте видеть, такое вот не-мяу…
Ксант зашипел. Был бы в сквоте – наверняка замолотил бы хвостом, сшибая листья и лупя себя по бокам, а так лишь шипеть оставалось.
Порасслаблялся, называется. Отдохнул в тишине и спокойствии.
Подтянувшись одним стремительным движением вдоль толстой ветки, он прыгнул вслед за этой дурой.
Глава 3. …было
Не так, разумеется, прыгнул, как эта глупая сучка, поскольку вовсе не собирался отбивать себе о воду всё пузо и прочие не менее важные части тела. Пригодятся ещё, что бы там эти драные кошки из Совета себе не голосили. Не обломится им!
Мощный толчок, переворот, группировка в воздухе, резкий выброс ногами на середине падения – и вот уже он стремительной свечкой вонзается в тёмную воду. Ещё даже брызги, сучкиным безмозглым падением поднятые, опасть не успели. Сам же он вообще без брызг обошёлся – идеальный прыжок! Давненько так чисто не получалось. От злости, наверное. Интересный эффект, надо будет как-нибудь проверить-повторить.
Воздуха он ещё в полёте набрал, чтобы времени и инерции не терять. Скорость тоже была вполне приличной – он, в отличие от этой дуры, ни о воду, ни о воздух не тормозил бестолково раскинутыми конечностями. А потому на дне оказался даже раньше неудачливой кандидатки в утопленницы. И теперь смотрел с искренним любопытством, как она медленно падает на него сверху, безвольная и оглушённая.
Красиво, однако. Тонкий почти мальчишеский силуэтик на фоне зеркальной зелени, сквозь струящиеся короткие волосы просвечивают первые солнечные лучи. А вверх медленно уплывает вторая такая же фигурка – отражение в зеркале озёрной поверхности. И, если приглядеться, где-то совсем-совсем высоко можно разобрать смутное светлое пятнышко – запрокинутое лицо самого Ксанта. Красиво…
Пузырьков, кстати, над ней не наблюдается. Но хорошо это или плохо – сейчас не понять. Да и вряд ли она действительно сумела удержать в лёгких хотя бы немного воздуха после такого-то удара животом и грудью. Одна надежда – вдохнуть ей после такого тоже проблематично. Ладно, на месте разберёмся…
Оттолкнувшись от каменистого дна, Ксант решительно двинул вверх. Подцепил на полпути девицу – она не сопротивлялась, вяло тормозя о воду лишь в силу инерции. Вынырнул, шипя, плюясь и гримасничая от боли в ушах. На входе как-то не до того было, а сейчас вот припечатало – тут всё-таки роста в три глубина, не меньше, перепад давления довольно чувствительный. По уму, так надо было не спешить с подъёмом, выравнивая постепенно и стравливая через нос. Но кто знает, когда этой дуре в себя прийти заблагорассудится? Ладно, не смертельно… К берегу он плыл, работая ногами и одной рукой – на второй безвольным кулем висела обморочная девица. Это хорошо, что в себя она так и не пришла, а то могла бы и потопить сдуру. Пока – хорошо.
Но сучка, даже будучи выволочена на берег, признаков жизни по-прежнему не подавала. Похоже, наглоталась всё-таки. А вот это уже скверно. Ксант вздохнул и перевалил её безвольное тело лицом вниз, животом поперёк своего выставленного колена. Резко надавил между острыми лопатками. Потом ещё раз.
После третьего толчка девица булькнула и выдала струю воды. Закашлялась, отплёвываясь и слабо трепыхаясь. Ксант бесцеремонно скинул её на прибрежную гальку. Теперь уже не помрёт.
– Извините, – пискнула девица. С трудом взгромоздилась в коленно-локтевую позу. Дёрнула облепленным чёрными шортами острым задиком, выгнула спину горбом так, что сквозь мокрую майку проступил каждый позвонок, и выдала ещё струю воды. Закашлялась. Повторила совсем тихо: – Извините…
Ксант сморщился, словно разжевал целую горсть ещё не тронутой морозом болотной рдянки.
Вот оно.
То самое, из-за чего с ними со всеми совершенно невозможно иметь дело. Нет, не её состояние – коты, бывает, тоже блюют. И, между прочим, далеко не всегда делают это относительно чистой озёрной водой. Давеча, помнится, Тим ягодной браги перебрал… Ох, как же его потом чистило! Красивым таким красно-фиолетовым фонтаном. Просто любо-дорого посмотреть! Со стороны, конечно, и если сам под этот фонтан не попал.
Но Тим хотя бы не извинялся при этом через каждое третье слово.
А эти…
Они готовы извиняться с утра до вечера, заранее чувствуя себя виноватыми во всём подряд. И перед всеми подряд. Омерзительнейшее зрелище. Так и хочется пнуть. Прямо по виновато выгнутой спине и пнуть, или пониже даже, пониже оно и удобнее, и педагогичнее – раз виновата, так получай! Виноватых всегда хочется пнуть.
Нет, конечно, котов тоже иногда пнуть хочется. И ещё как хочется! За наглость, за вечное хамство, за мелкое подличанье, за учинённую лично тебе гадость. Тима того же, например, очень даже хорошо тогда попинали. Прямо по наглой рыжей морде. За то, что он любимую лежанку Степана своим дальнобойным фонтаном загадил. Степан как раз и пинал – другим-то зачем связываться? Не их же лежанка. Впрочем, и Степан пинал скорее для порядка – морда у Тима красивая, а Степан как раз к рыжим неровно дышит, то ли просто пожалел красоту портить, то ли с умыслом и прицелом на будущее. Впрочем, это только его касается, ну и Тима, конечно, Ксанту пофиг. Ему рыжие никогда не нравились. Но и пинать их ему вовсе не хотелось.
А вот любую собаку пнуть хочется всегда. И всем. И Ксант вовсе не исключение. За эту их вечную готовность извиняться. За неизбывно жалобный взгляд. За постоянное желание услужить. За то, что они – собаки, и этим всё сказано…
– Извини, – повторила меж тем девица в третий раз. И села, подняв на Ксанта жалобный взгляд, – Я тебя не заметила. Не думала, что тут кто-то… А ты кто?
– Я? Ксант, – ответил Ксант веско, но кратко. В самом деле, не распинаться же ему тут перед этой инобережной дурой?
– Ксант?.. Это из какой сворки? Извини, я что-то тебя не припомню… – Она нахмурилась, потом просветлела. – Ой! Извини! Я поняла – ты из сторожевого посёлка, из Прибрежного Схрона, да? Потому-то ты тут и оказался в такую рань… Ты на дежурстве был, да? А я тебе помешала? Ой…Извини, я не хотела…
Ксант сморщился – скулы снова свело кислятиной. Если её не прервать – она, пожалуй, заизвиняет его до жестокой изжоги.
– Я – кот.
Уррф!
Как хорошо!
Сидит, молчит, глазёнки вытаращила, хлопает ими и – слава тебе, о Первый Пилот! – молчит! Не извиняется. Счастье-то какое!
Спохватившись, поджала голые исцарапанные коленки, натянула на них майку. Даже порозовела слегка. Наверняка мамашка, сучка старая, много раз талдычила обожаемой доченьке, какие плохие мальчики эти ужасные коты. Так и норовят отобрать у породистой девушки самое дорогое!
Ксанту стало смешно. И даже немного жаль эту дуру – мокрую, дрожащую, со слипшимися волосёнками и красными пятнами, вконец изуродовавшими и без того не слишком симпатичное личико. Ноги исцарапаны и перепачканы илом, одна сандалетка где-то потерялась. Знала бы она, насколько непривлекательно выглядит сейчас! Не то что порядочный кот – самый последний кобель, и тот не оскоромится!
Может, если объяснить ей это – она успокоится и перестанет дрожать?
Подумав секунду-другую, Ксант всё же не стал ничего объяснять. Юную Леди подобное объяснение вряд ли бы успокоило. Скорее уж – наоборот. А когти у Леди острые, даже у юных. И характер скверный. Сучка эта, конечно, далеко не Леди, но кто её знает… Лучше не рисковать.
– Уходи! – выпалила она внезапно, сверкая глазами. – Уходи на свой берег, кот! Быстрее!
И Ксант с некоторым разочарованием осознал, что ошибался – краснела она вовсе не от смущения. Эти некрасивые пятна на скулах были признаками благородного негодования. Правильно. А чего ты ещё ждал от сучки? Не благодарности же?
– Уходи! – голос её сорвался, но почему-то не на крик, а на полушёпот. – Да уходи же ты, ну пожалуйста! За мной наверняка уже… А здесь – патруль, понимаешь?! Граница! Они не посмотрят, что ты… Раз нарушил – всё! Камень на шею, и… О, Лоранты, за что мне такое наказание, да что же ты стоишь?!
Уррф…
Ксант сглотнул. Что-то ты сегодня не в форме, братишка. Ошибиться два раза подряд… Нагловатой улыбочкой прикрыл растерянность:
– Оглянись, деточка. Я-то как раз на своём берегу. В отличие от тебя.
Она моргнула. Глянула по сторонам. Потом, вывернувшись – на противоположный берег. Сникла. Протянула растерянно:
– Ой… извини…
Ксант ожидал чего-то подобного – и потому ему удалось даже почти не поморщиться. Она продолжала сидеть на гальке с видом… ну да! Побитой собаки! Как хотите, а иначе не скажешь. Раздражаясь всё больше и больше, Ксант подошёл к ней сам. Взял за безвольную руку, поднял рывком, развернул лицом к реке и лёгким шлепком пониже спины придал ускорение в нужном направлении. Закрепил его словесным напутствием – на случай, если физическое воздействие до неё не дошло:
– Топай, детка. Плыви на свой берег, поняла? И больше не прыгай, раз не умеешь.
Девица ему уже порядком поднадоела. Очень хотелось обратно на какбыдуб – развалиться на так восхитительно прогретой утренним солнцем ветке и лежать, глядя на переливчатые радуги и ни о чём не думая. Может быть, если хорошенько постараться, снова получится расслабиться и забыть обо всех неприятностях этого утра. В том числе и об этой глупой сукиной дочери, глаза б на неё не глядели!
Дойдя до ближайшего ствола, он покорябал ногтями кору, принюхался к острому свежему запаху древесной крови, муркнул от удовольствия. Прижался лбом к тёплому стволу. Маленькие радости можно получить и не ходя в сквот, только почему-то не все это понимают. Ксант вздохнул.
И обернулся, заранее зная, что увидит.
***
Так и есть.
Она стояла у самой кромки воды, поникшая и несчастная. Пальцами босой ноги шевелила мокрую гальку. Иногда случайная волна окатывала её ноги, босую правую и левую в потёртом сандалике – сучка даже не вздрагивала, хотя вода была довольно холодной.
– Ну, а сейчас в чём дело?
Вот теперь она вздрогнула. Вскинула испуганную мордашку:
– Ой… Извини, я не слышала, как ты…
– В чём дело, я спрашиваю?
Ха! Ещё бы она слышала! Любой уважающий себя кот умеет ходить бесшумно. Да и не так уж это трудно, босиком да по гальке…
– Я не умею… извини…
От её несчастного вида Ксанта передёрнуло.
– Ну и чего ты ещё не умеешь?
Мордашка сморщилась плаксивой гримаской – у Ксанта аж руки зачесались стереть её парой затрещин:
– Плавать… – и таки добавила, сморщиваясь ещё больше, – извини…
Уррф!
– Тогда какого…
И замолчал на полуслове. Потому что понял. Да и чего тут непонятного? Не умеющий плавать в озеро да на глубину может прыгнуть лишь за одним-единственным, тут нет иных толкований.
– Я должна была попытаться… – сказала она жалобно. – Это ведь я виновата, что Лоранты-Следователи больше не проводят Испытаний. Наше последним было, моё и Вита… Я вчера подслушала, как Вожаки говорили с Держателем поводка, вот и подумала, что должна, раз сама виновата…
– Отпусти её, тварь!!!
Удар был не столько сильным, сколько внезапным. Да, брат, что-то ты совсем расклеился – слышать, как этот тип сопел и топал, думая, что подкрадывается абсолютно бесшумно, ты, конечно, слышал, но вот такого стремительного нападения почему-то совершенно не ожидал.
Другой бы от неожиданности немедленно выпал в сквот, но Ксант не зря гордился своей выдержкой. Он лишь покатился кубарем по гальке, всеми конечностями вцепившись в своего нетерпеливого противника.
Раздумывать, кто это и откуда взялся, будем потом, пока же главное – вывернуться. Тем более что оказаться сверху не удастся – он понял это ещё в середине предпоследнего кувырка. А потому, мгновенно разжав захват, пнул противника всеми четырьмя – и тут же откатился в сторону. Вскочил, шипя на вдохе и слегка выпуская когти.
Но недавний противник нападать не собирался.
Разумеется, щенок. Разумеется, совсем ещё молоденький – если и старше недоутопившейся сучки, то не больше, чем на сезон. Он стоял в горделивой позе, выпятив подбородок и сжав кулаки, отгораживая своим телом девицу от Ксанта. Весь из себя такой грозный защитничек. Понятно…
– Ты её не получишь, ясно?!
– Вит, не строй из себя большего дурака, чем ты есть на самом деле. – Девица протиснулась мимо, развернулась лицом к песику, уперла мелкие кулачки в тощие бока и даже на цыпочки привстала, чтобы казаться внушительнее. – Знакомься. Это – Ксант. Он не дал мне утонуть.
– Он кот!
– Он. Не дал. Мне. Утонуть.
Вит зарычал, не желая верить в такую несправедливость.
Красивый мальчик. Такой непосредственный в своём праведном гневе. Породистый такой. Ксант даже залюбовался, неторопливо втягивая когти.
До чего же они похожи, эти двое. И не только тем сходством, которое объединяет любых собак. Последнее испытание, да? Может быть, действительно однопомётник. Даже скорее всего – судя по сходству. Интересно только – старший или младший? Выглядит он куда более развитым, только вот лицо – совсем детское…
А одежда, кстати, на нём совершенно сухая. Такие же чёрные шорты, только майка не белая, а ярко-жёлтая. И, что характерно, – сандалии отсутствуют, а ведь они не очень-то любят бегать босиком. Значит, сбросил на том берегу. Обувь сбросил. Одежду – нет. И одежда эта сухая. Что из этого следует? А следует из ранее отмеченного, что этот сукин сын перешёл поверху, а не переплыл. Вообще-то, вполне реально. Только вот раньше считалось, что делать это могут только кошачьи. Потому что для этого нужно уметь не только хорошо прыгать, но и лазать по деревьям.
– Вит, не глупи…
– Он кот! Ему нельзя доверять! Что он от тебя хотел?!
Ксант фыркнул. Не подействовало. Тогда он коротко взмякнул началом боевого клича. Коротко, но очень громко. И чрезвычайно внушительно.
Такое не подействовать могло только на глухих от рождения – оба щенка даже слегка присели. Хорошо ещё, луж под собой не наделали, а то с некоторыми случается. Уставились в четыре оторопелых глаза, моргнули одновременно.
До чего же они всё-таки похожи!..
– Убирайтесь на свой берег, щенва недоделанная! – Ксант демонстративно выпустил когти на всю длину, мазнул лапой воздух, – Здесь мауя-у терррриторррия-у!
Когти были откровенной демонстрацией, да и в голос он специально подпустил сквотерских мяукающих подвываний. Щенки оценили правильно, через речку рванули на третьей крейсерской. Плавать сучка действительно не умела, но братишка волок её довольно шустро, работая за двоих. Мало того что красавчик, так ещё и сильный.
Странно даже. Вроде единокровники, может даже – однопомётники, не случайно же так похожи. Но при этом он симпатичен настолько, что даже противно, а она…
А она – никакая.
***
Они бежали рядом. Тропа была гладкой, хорошо утоптанной тысячами ног, бежать босиком было легко – она сняла оставшуюся сандалию и теперь не хромала. Мягкая пыль бархатисто щекотала пальцы.
Она вполне могла бы бежать и быстрее, но Вит упорно держал прогулочный темп. Может, из-за её босых ног. А может, чтобы была возможность продолжать нравоучения. И старше-то всего на пару вздохов, а туда же. Корчит из себя вожака. Или даже самого Держателя поводков.
А всё потому, что кобель.
Говорят, на правом берегу всё иначе. Говорят, там вожаками становятся лишь самки… Как-то слабо верится. Да и не похож этот странный Ксант на затюканного и с малолетства привыкшего к рабскому ошейнику. Вообще бы не верилось в эти разговоры полушёпотом, но наставник каждый раз больно бьёт по губам, если услышит. А бьют обычно только за правду. Может быть, Ксант – исключение? И остальные коты вовсе не такие? Сравнивать было не с кем – других котов она не знала…
– И о чём ты только думала?! Кот! А если бы я не успел? А если бы…
Она поморщилась:
– Вит, не глупи…
Её голос был устало-безнадёжным. Она давно уже привыкла к тому, что переубедить в чём-либо брата невозможно.