Смерть и креативный директор

Соседка по скамейке тоже на нее посмотрела, и, помедлив, спросила тоненьким голосом:

– Вы не могли бы ее починить?

Она протянула Олесе пластмассового игрушечного единорога с крыльями, довольно крупного, но с заметным изъяном: рог во лбу волшебного существа, долженствующий задорно торчать вперед и кверху, был почти оторван и покачивался на узенькой перемычке, демонстрируя в своем основании смятый катышек розовой жевательной резинки, не справившейся с функцией монтажного клея.

Олеся игрушку приняла, осмотрела повреждение, сказала с сочувствием:

– Да, проблема. Единорог должен быть с рогом. Без рога он не единорог, а пегас какой-то.

– Это принцесса Селестия! Аликорн! – возмущенно проговорила девочка. – А вовсе не единорог!.. И уж точно не пегас. У нее магия, знаете какая мощная?

Наткнувшись на недоуменный взгляд безграмотной тети, она умолкла, обиженно поджав губы.

– А, это аликорн оказывается! – воскликнула Олеся, исправляя оплошность. – Ситуация серьезнее, чем я думала. Только вот как ему помочь?! Ей, то есть…

– В том-то и дело, – вздохнула девочка.

– Хотя, я бы попробовала, – задумчиво произнесла Олеся. – Но потребуется время, чтобы клей схватился. И, наверно, придется вокруг рога накладку сделать. У меня есть оберточная бумага малинового цвета, как фольга почти. Вырежем в форме звезды заплаточку, и твой аликорн станет еще круче.

– Но бабушка же увидит! Заплатку эту! И поймет! И ругаться будет!

«Сейчас заплачет», – подумала Олеся.

Девочка не заплакала. Забрав из Олесиных рук игрушку, проговорила деловито:

– Я скажу, что рог Плюшка отгрыз. Своего Плюшика баба Аня любит. Поругает немножко, тапкой нашлепает, а потом еще и извиняться будет.

– Кот?

– Да нет. Собакен. Похож на пуделя. Но бабушка считает, что он пудель и есть.

– Как-то это не очень благородно… – неуверенно произнесла Звягина.

– А что делать? Если я признаюсь, что один дурак игрушку сломал, то Ваньке мало не покажется. Бабушка тут же его папке позвонит, и ему трепака зададут, я знаю, он рассказывал.

«Ну и правильно! Не накажут – опять чужие вещи ломать будет!» – собралась возмутиться Олеся, но прикусила язык.

Она не была готова ответить, насколько это педагогично: задать трепака за сломанную игрушку вместо того, чтобы вместе с хулиганистым отпрыском ее починить.

Она спросила:

– Ты в этом доме живешь?

– Угу. Уже почти два месяца. Вы бабы Анина соседка, – крутя аликорна в руках, ответила девочка. – Ее квартира на четвертом. У папы много работы сейчас, он летний отпуск не смог выправить. Меня к бабушке отправил. На передержку.

На передержку? Горький юмор обиженного ребенка, или девочка просто повторила чьи-то слова, не подразумевая в них желчной окраски?

Олеся спросила:

– Значит, я для тебя не совсем незнакомый человек?

Девочка хихикнула:

– Нет, конечно. Баба Аня один раз даже с тетей Лидой из второго подъезда про вас поспорила. Вы не знаете, кто такое «вековуха»?

– Это про меня так твоя бабушка выразилась? – невесело поинтересовалась Олеся, припоминая пожилую даму, грузную и с мрачным выражением на лице, с которой иногда сталкивалась у мусоропровода.

– Что-то обидное, да? Нет, это не баба Аня сказала, она наоборот про вас сказала: что вы еще молодая, и жизнь свою устроите. А тете Лиде сказала, чтобы она лучше смотрела за собой, а не за другими. А что такое «вековуха»? Ой, я забыла: меня Настей зовут. А вас – тетей Лесей, да?

– Да, – проговорила Олеся. – Вековуха – это, которая никак замуж выйти не может. А я побывала.

– Разведенка, стало быть, – со взрослой интонацией подытожила Настя, сочувственно вздыхая.

– Стало быть, разведенка, – согласилась Олеся. – А давай, Настя, мы с тобой вот как поступим: все расскажем твоей бабушке и попросим Ваниному отцу не жаловаться, а потом пойдем ко мне и твою принцессу починим.

– Думаете, дело выгорит?

– Не знаю. Но попробовать-то мы можем? Ты только вид соответствующий сделай. Сумеешь?

Настина бабушка, отворив дверь на звонок, почти не удивилась, увидав вместе с внучкой, шмыгающей носом, «вековуху» с третьего этажа. Сдвинув брови, сурово спросила у Насти:

– С качелей сверзилась и попу отшибла?

Не дожидаясь ответа, подняла голову на соседку:

– Спасибо, Олесь. Я понимаю, что сама с ней гулять должна, мала она еще без присмотра по двору бегать, но мне Ванина гувернантка обещала присмотреть за обоими. Выходит, не досмотрела.

Оказывается, хулиганистый Ваня вовсе не дитё из неблагополучной семьи. Наличие гувернантки говорит о многом.

– В каком-то смысле не досмотрела, – миролюбиво улыбнувшись, ответила Олеся и принялась обрисовать ситуацию.

Недовольно сопя, баба Аня повертела в руках несчастного аликорна – или несчастную? – и передала игрушку Олесе. Сказала:

– Только ты, Олеся, мне свой номер оставь. Чтобы я могла эту непоседу домой к ужину загнать. Или сама справишься?

– Номер оставлю, конечно. А ремонтом мы недолго заниматься собираемся, полчасика, не больше. Игрушку я у себя еще сутки подержу, чтобы клей как следует схватился. Завтра после работы занесу.

– Тебе виднее, – пробурчала Настина бабка, намереваясь прикрыть дверь.

– А как вас по отчеству, скажите, пожалуйста? – задала торопливый вопрос Звягина.

Та удивленно на нее воззрилась:

– Не помнишь? Я же у вас, оболтусов, биологию преподавала, с пятого по девятый, а ты, как зовут меня, не помнишь?!

– Ильинична, – шепотом подсказала Настя.

Олеся развела руками:

– Анна Ильинична, я ведь сюда переехала недавно. И в школу в другом районе ходила. А если бы ходила в вашу, не забыла бы вас точно.

– Это по какой причине? – подозрительно взглянула на нее соседка.

– Все помнят своих школьных учителей.

– Но не все вспоминают, – угрюмо произнесла баба Аня. – Я тебя спутала с кем-то. Не обижайся.

Ярко-малиновая блестящая звезда во лбу у принцессы Селестии получилась на славу, как будто так и было задумано. Они полюбовались делом рук своих, и Олеся отправила маленькую соседку к бабушке, и не закрывала дверь своей квартиры, прислушиваясь, до тех пор, пока не убедилась, что Настя, преодолев два лестничных пролета, позвонила в дверь Анны Ильиничны, встав на цыпочки, и та ей открыла и впустила.

Назавтра была пятница, и Олеся, придя из редакции на час пораньше, наскоро перекусив и переодевшись, собралась сразу подняться на четвертый, чтобы вручить отремонтированную игрушку своей новой знакомой – рог держался прочно.

Спохватилась, что не записала вчера Анны Ильиничны номер телефона, но тут же решила, что ничего страшного не произойдет, если она явится запросто и по-соседски, тем более не с пустыми руками.

Ее ждал сюрприз. Не успела она дотянуться до кнопки звонка, как дверь начала плавно раскрываться. Звягина поспешила сделать шаг в сторону и назад, чтобы пропустить темноволосого короткостриженого верзилу ростом не менее метр девяносто, одетого в джинсы и белую рубашку-поло, который смотрел себе под ноги, а вовсе не перед собой, то есть – не на Олесю. И тогда она тоже посмотрела вниз и увидела, как между джинсовой штаниной верзилы и дверным косяком протиснулся курчавый пес шоколадного окраса. Вырвавшись наружу, он принялся весело скакать по лестничной площадке, подтявкивая – судя по всему, в предвкушении прогулки.

Верзила ловко схватил его за ошейник и прицепил поводок. Питомца это нисколько не огорчило, он продолжал радоваться жизни, виляя короткой метелкой хвоста.

– Здравствуйте, – произнесла вежливая Олеся.

Пес вспомнил службу и грозно тявкнул.

Мужчина, которому на вскидку можно было дать лет тридцать шесть-тридцать восемь, выпрямился, увидел игрушечного аликорна в ее руке, улыбнулся. Улыбка у него была широкая, а взгляд прямой, хоть и несколько напряженный. Проговорил собаке: «Свои, Плюха, это свои», а потом сказал уже Олесе:

– Вы Олеся. Та самая добрая самаритянка, которая спасла мой кошелек и Ванькину задницу. Приятно познакомиться, Максим.

Он протянул ей широченную ладонь, и Олеся, протягивая в ответ свою, отчаянно жалела, что сейчас на ней старенькие спортивные штаны с выпуклостями в районе коленок и видавшая виды футболка, а не, допустим, облегающий топик и шорты, позволившие бы новому знакомому оценить красоту ее форм, стройность ног и бронзовый загар кожи.

Она засмущалась, разозлилась и ляпнула:

– Если по притче, то в ней фигурирует добрый самаритянин. А самарянка, она, вообще-то, до поры, до времени блудливая была. Пять мужей имела, да и последний не был ей муж. Не думаю, что вы сделали мне комплимент.

– Вот те на. И откуда сведения? – заинтересованно спросил верзила, ничуть не смутившись и не удивившись.

– Евангелие от Иоанна. Какая глава, не помню.

– А… – понимающе протянул Максим. – С первоисточником не знаком, мое упущение.

– Да я и сама… толком его не знаю, – сказала Олеся и, набравшись смелости, спросила: – Вы Насте приходитесь родственником?

– Настюхе я прихожусь папкой.

И снова улыбнулся.

Смотрела бы и смотрела на него. Вот засада…

Если бы у Олеси был старший брат, то он был бы именно таким. Сильным, добрым, но не ко всем. А еще веселым, ловким, справедливым… И всегда готовым прийти ей на выручку.

Из глубины квартиры послышался недовольный голос:

– Максик, ты чего дверь держишь открытой? Хочешь, чтобы к нам крыса забежала?

– Какая крыса? – удивленным шепотом спросила Олеся Настиного папку.

– Мам! Олеся спрашивает, какая крыса? – гаркнул он, не отворачивая головы.

«Ах ты… паршивец!» – мысленно возмутилась она этакой подставе и тут же передумала зачислять соседа в воображаемые старшие братья.

– Что за Олеся? – громовым голосом поинтересовалась Анна Ильинична, выступая на полшага из-за двери. – Ах, Олеся… – проговорила она, увидев соседку. – Ты единорога нам принесла?

– Это аликорн, – деревянным тоном ответила Звягина, протягивая ей игрушку.

– Это аликорн! – возмущенно пискнула Настя, выскочившая из квартиры следом за бабушкой.

Забрав свою собственность, удовлетворенно вещь осмотрела, улыбнулась папкиной улыбкой.

– Теть Лесь, вы такая замечательная! Спасибо большое-огромное! Селестия еще красивше стала! Да, пап, замечательная она?

– Ну, твоя Селестия просто супер! – проговорил верзила серьезным тоном, пряча насмешку. – Так что там с крысой, мам? Народ интересуется, народ имеет право.

– А что с крысой? – спросила рассеянно Анна Ильинична, переводя задумчивый взгляд с сына на соседку.

– Олеся хочет знать, какая крыса может заглянуть в твою квартиру.

– Да любая крыса, – ответила она, вперив взгляд в Олесю. – Буквально любая, которая мимо пойдет.

– Разве в подъезде есть крысы? – стесненно спросила Звягина, дабы поддержать разговор.

– Они в любом подъезде есть, можете не сомневаться, – внезапно перейдя на «вы», отрезала Анна Ильинична. – Максим, ты поведешь сегодня Плюшика на прогулку или как? Мальчику пи-пи надо, а ты животное мучаешь.

Затем выжидательно посмотрела на его собеседницу. Поинтересовалась: «Вы зашли, чтобы Настеньке игрушку вернуть?»

Максим хмыкнул, кивнул Олесе на прощанье, и неторопливо направился по ступеням вниз. Пес радостно побежал вперед, обнюхивая по пути закоулки у мусоропровода и придверные коврики соседей.

Женщины проводили глазами его спину.

– Теть Лесь, а можно мне к вам? Баба Аня, а можно мне к ней? – затараторила Настена. – У нее знаешь, как классно! Такой монитор здоровый, как наш телек почти! И картинок много по стенам развешано. Они прикольные.

– Ты ведешь себя, как невоспитанная девочка, – строгим тоном произнесла Анна Ильинична. – Нельзя напрашиваться в гости. Но если Олеся не возражает…

Она прислушалась к шагам сына на лестнице. Похоже, он спустился ниже третьего этажа.

– Если тетя Олеся не возражает… – продолжила она.

Олеся ее перебила:

– Конечно, пойдем, Настенька. Чаю попьем, у меня вишневое варенье есть. И конфеты «Ласточка».

Надежда Михайловна сказала одобрительно:

– Старт неплохой. Хотя мамаша у него проблемная. Ну, и как ваши отношения дальше развивались?

– Надеюсь, он не женат? – спросила строгим тоном Катя.

– Если он холостяк, это тоже подозрительно, – высказала мнение Алина. – Либо такое «добро» даром никому не нужно, либо разведен, потому что его скверный характер жена не выдержала.

– Ты главное скажи: это тот, про которого духи и помада? – задала конкретный вопрос Валерия.

Ну какие там отношения… Встречались изредка и случайно – то во дворе, то на лестничной клетке. Перебрасывались парой-тройкой фраз, и все. Макс Коновалов жил в другом доме, в другом районе, на другой ветке метро. Он был вынужден на летние месяцы переселить дочку к бабушке. Отгремели в московских детсадах майские выпускные торжества, и, снабдив выросших детишек дипломами, букварями и наборами цветных фломастеров, их распустили по домам. С сентября Настюху-первоклассницу ждали уроки в школе, а после уроков – группа продленного дня, ну а пока – свободное плавание в нейтральных водах.

Про его бывшую Олесе ничего узнать не удалось. Анне Ильиничне прямые вопросы она задавать опасалась, а для косвенных умозаключений информации было плачевно мало. Кажется, мадам проживала в другом городе, причем неблизком.

О том, что Коновалов служит в полиции, ей выложила Настя, но без подробностей. Видимо, она их и не знала, иначе непременно поделилась бы со старшей подругой. Время от времени она забегала к Олесе на буднях, чтобы рассказать какую-нибудь девчачью новость, а ее посещения в субботу или воскресенье можно было считать полноценными визитами. Они читали книжки – по очереди! – и смотрели мультики, а потом устраивали чаепитие в компании с куклой Барби или принцессой Селестией. Иногда рисовали, иногда что-то лепили из пластилина. Было весело

Максим не зашел ни разу. Он и к матери заезжал нечасто. Со слов Насти, его автомобиль находится в ремонте, что-то с ним серьезное произошло, а ехать общественным транспортом – большие затраты по времени получаются, да и устает папка очень на работе. Жаль, что у бабушки однушка, втроем им там не поместиться.

Уже с утра Олеся начинала жить глупой надеждой столкнуться-пересечься с ним где-нибудь во дворе или у почтовых ящиков, или у лифта, но день за днем она уходила на работу, и возвращалась с работы, и не торопилась заходить в подъезд, а потом и в квартиру, а Макс все не появлялся. А когда встреча все-таки случалась, волновалась до красных щек и делалась косноязычной.

В конце августа Настя Коновалова перебралась домой – ей предстоял первый в ее жизни День знаний и первый звонок. Редкие встречи Олеси с ее отцом сошли на нет. Звягина обзывала себя рохлей и мямлей, не сумевшей никак заинтересовать мужчину, в которого по уши втрескалась.

«Может, оно и к лучшему, – думала она. – Как говорится, с глаз долой – из сердца вон».

В октябре издание «Пути и тропы» схлопнулось, сотрудников редакции распустили, Олеся начала выживать, зарабатывая на фрилансе. В марте ей посчастливилось пристроиться в «Радугу причуд» на хороший оклад и премиальные. Жизнь налаживалась. И все это время она помнила здоровенного мента – соседкиного сына, а глупая надежда не оставляла ее в покое.

В начале мая он объявился. Олеся увидела из окна, как он выбирается из темно-синей иномарки, и, выпустив с заднего сиденья подросшую за учебный год Настю, нажимает на клавишу брелока, ставя машину на сигнализацию.

Олеся похвалила себя, что удержалась и не выскочила его встречать на лестничную клетку. Правильно сделала: не прошло и получаса, как ей в дверь позвонили, и Настя с улыбкой до ушей переступила порог.