И действительно знакомит с ними своего читателя:
«Гунны», пишет Аммианус, «превышали все, что было бы постижимо, в жестокости и варварстве. Они резали щеки своих детей для того, чтобы препятствовать росту бород. Их коренастые тела, огромные руки и непропорционально большие головы придавали им чудовищный вид. Они жили как животные. Они не варили, не приправляли свою пищу; они жили на диких корнях и мясе, смягченном под седлом.
…Если вы поинтересуетесь, откуда эти люди пришли и где они родились, они не могут сказать об этом».
А про древнее правило Тюрков помнить до 7 поколений своих предков, о котором говорит Абул Гази в «Родословной Татар» – ни Аммианус, ни Рене Груссе ничего, конечно, не слышали!
Знание своего рода у древних Тюрков еще имело и практическую надобность. Каждое племя имело родовое клеймо, которым клеймили стада.
Как пишет Махмуд Кашгари в своей Энциклопедии «Диван лугат ат-турк»:
«При смешении животных каждый род (батн) по этим приметам узнает при осмотре свою скотину и лошадей.
…Названия же этих родов – это имена их предков, которые произвели их на свет в древние времена».
Первый вопрос, который древний Тюрк задавал незнакомцу при встрече: «гокюнг ким» – «от кого твой корень»…
А зачем Рене Груссе знать об Абул Гази и Махмуде Кашгарском, он лучше почитает еще одни страшилки – китайские:
«Этот портрет интересно сравнивать с описанием, оставленным китайскими летописцами гсиун-ну, которые по типу и образу жизни были идентичны и также похожи на портреты монголов тринадцатого века, которые достались нам как из Китая, так и христианства.
Плосколицый человек степи, независимо оттого, гунн или тюрк ли он, или монгол, человек с большой головой, сильным туловищем и короткими ногами, вечный наездник, «лучник на коне» из Верхней Азии, мародерствующий вдоль окраин обрабатываемых земель, весьма мало изменился через пятнадцать веков вторжений против оседлых народов».
А вот портрет, на этот раз конкретного исторического лица – Атиллы, который оставил нам готский историк Джорданес:
«Он был типичным гунном: коротким, широкогрудым, с большой головой, с маленькими глубоко посаженными глазами и плоским носом. Он был коренаст, почти темнокожий и носил редкую бороду. Ужасный в своем гневе, он использовал страх, который он наводил, в качестве политического оружия».
Позволим себе усомниться в достоверности сего описания. Если Джорданес на самом деле был готом, то вряд ли бы так неуважительно отзывался о своем знаменитом предке. Джорданес, в отличие от Рене Груссе, жил в такое время, когда еще помнили своих прародителей. Помнили о том, что готы, гунны, тюрки, татары – это один и тот же народ.
Но французский историк искусства упрямо твердит свое:
«К этим чертам можно было бы добавить другие из тех же источников (китайских): он был глубоко суеверным, с доверием дикаря к своим шаманам и с его пристрастием к спиртному, который приводил к пьяным оргиям в конце официальных церемоний».
Для чего нужно было так подробно останавливаться на портрете Атиллы? А вот для чего:
«Эти черты настойчиво напоминают другого основателя кочевой империи, другого сына степи: Чингиз-хана».
Параграф 2. «Брат» Карпини и «Андерсен» Поло
Еще больший переполох в Европе лет через 700 произвело известие о новом «исчадии ада» – Чынгызхане. «Маньяке», мечтающим создать свою Сатанинскую империю «от моря до моря».
Для понимания картины приведем несколько выдержек из ходивших в ту беспокойную пору документов.
Матфей Парижский писал о «татарах» в своей "Великой хронике" 1240 года:
"Они люди бесчеловечные и диким животным подобные. Чудовищами следует называть их, а не людьми, ибо они жадно пьют кровь, разрывают на части мясо собачье и человечье и пожирают его…»
Ближайшие соседи Татар отчего-то не оставили свидетельств об их людоедстве и кровопийстве – такой образ мыслей прививали только «цивилизованным» европейцам.
Ситуация усугублялась тем, что слово Татары было созвучно мифическим Тартарам.
Еще со времен Пифагора и Сократа «Тартар» описывался как некое мрачное место, находящееся в самой глубине космоса, ниже Аида – царства мертвых. Бездны Тартара страшились даже античные боги.
В послании папы Иннокентия IV патриарху Аквилеи (от 21 июля 1243 года) содержалась убедительная просьба: поднять «знамя креста против посланников Сатаны и служителей Тартара».
А вот еще из Матфея Пражского:
«Пролитую кровь своих животных они пьют, как изысканный напиток. Когда нет крови, они жадно пьют мутную и даже грязную воду».
Ничего не напоминает? Сотни лет назад Аммианус и Джорданес тоже самое рассказывали про тех же Татар, когда их еще называли гуннами.
Монах Матфей не видел воочию ни одного живого «Тартарина», а уже сеял ужас и панику среди своей паствы.
Нашествие Татар – это Божий гнев, Божье наказание за ослушание и отступление от догматов веры. Татары – «меч гнева господня на прегрешения народа христианского», – внушалось насмерть перепуганной пастве. Ужас, нагнетаемый подобными страшилками, помогал удерживать темный народ в рабском повиновении.
Хорошо, допустим, тут мы имеем дело со сказками напуганных католиков, которые в своих далеких Европах и в глаза не видывали истинных Татар.
Но ведь были среди них и те, кто видел. Целая армия монахов была заслана к «диким варварам» в качестве послов (на самом деле – шпионов). И общались они не только с простым народом, но и с татарскими ханами.
К примеру, небезызвестный Иоанн де Плано Карпини, брат ордена миноритов, легат апостольского Престола. Сей легат якобы побывал даже в гостях у хана Батыя и в ставке Верховного хана Удегея.
Посол Римского папы изложил свои наблюдения в рукописях Historia Mongalorum quos nos Tartaros appellamus («История Монгалов, именуемых нами Татарами») и Liber Tartarorum («Книга о Татарах»), переведенных на многие языки, в том числе на русский.
На легата апостольского Престола очень любят ссылаться современные фальш-историки. Послушаем-ка и мы этого «знатока» татарских нравов:
«А убивать людей, нападать на земли других, захватывать имущество других всяким несправедливым способом, предаться блуду, обижать других людей, поступать вопреки запрещениям и заповедям Божиим отнюдь не считается у них греховным. Они ничего не знают о вечной жизни и вечном осуждении».
И в другом месте:
«У них есть закон или обычай убивать мужчину или женщину, которых они застанут в явном прелюбодеянии… Если кто-нибудь будет застигнут на земле их владения в грабеже или явном воровстве, то его убивают без всякого сожаления».
Где же Карпини говорит правду? Так можно Татарам безнаказанно «грабить, насиловать и убивать» или нельзя? Ничего непонятно.
Послушаем еще:
«По сравнению с другими людьми они очень вспыльчивы и раздражительного нрава. И также они гораздо более лживы, чем другие люди, и в них не обретается никакой почти правды; вначале, правда, они льстивы, а под конец жалят, как скорпион. Они коварны и обманщики и, если могут, обходят всех хитростью…
Все зло, какое они хотят сделать другим людям, они удивительным образом скрывают, чтобы те не могли позаботиться о себе или найти средство против их хитростей».
Это полная противоположность «портрету настоящего Татарина»! «Брат» Карпини что-то перепутал и рисовал чей-то другой образ, явно не татарский. Не знаем, был ли знаком с сим гнусным опусом наш истинный брат – Гаяз Исхаки, но он составил совершенно другой портрет:
«Татарин, столкнувшись с явной несправедливостью в свой адрес, проявит резкую реакцию, будет горячиться, кипятиться, – поначалу знаменитый татарский писатель вроде как бы соглашается с Пабло Карпини, но далее продолжает: – А как только проблема разрешиться, тут же о ней забудет.
Китаец или перс постараются не показывать своих эмоций, возможно, даже они будут мило улыбаться обидчику, согласно кивать головой, но в душе затаят обиду и месть, которую при удобном случае, скорее тайно, чем явно, осуществят».
Кого же описывал Карпини: татарина или китайца?..
Вот еще несколько наблюдений о тюркском характере.
