Жизнь после смерти

– Хороший мой, – ласково взяла меня за руку Аделина Ивановна, что я почувствовал тепло и мягкость ее тела. – Знаю, хороший мой, как тебе тяжело. Но ты должен помнить одну вещь: ты действительно умер.

Я сник. Да, я действительно умер. Привыкну, видимо.

Что ж, теперь мне известно, что души могут касаться живых, вроде Аделины Ивановны. Новое открытие, нужно будет спросить у кого-нибудь из присутствующих, как же так.

– Я не знаю. Так странно, ужасно это сознавать, но я жалею их умом, а не чувствами. Их будто отключили, иначе я бы умер еще раз от сожаления к матери с отцом. Никто не заслужил видеть смерть собственных детей. И нормальный человек должен бы сейчас идти к ним туда или хотя бы винить себя в том, что не идет. Но я не иду.

Я выговорился и на издыхании выдохнул. Комната погрузилась в сочувственное молчание. Аделина Ивановна поставила почти пустую чашку на столик и подогнула под себя свои укутанные ноги. Надежда Ивановна тяжко вздохнула и о чем-то задумалась. Таарья тоже смотрела в одну точку и молчала, потом вдруг едва повернула голову в мою сторону и еле слышно шепнула:

– Я потом тебе расскажу про наши чувства. Они у тебя будут либо очень яркими, либо их совсем не будет. Смотря, что ты сам выберешь.

Я поднял губы вверх, изображая грустную улыбку. Но тут же из меня вырвался вздох, я поднял подбородок вверх и снова шумно выдохнул. Стало заметно легче.

– Видишь ли, Тимофей, твои мать и отец, наверняка, страдают. Я верю в это, потому что верю, что они любили тебя, а ты их. Но ты не можешь знать наверняка, что они думают и что чувствуют. Это их жизни, их переживания, их мир. Не стоит в это лезть, даже если ты очень сочувствуешь близким, – сказала Аделина Ивановна, поправляя очки.

– Это трудно понять, – подхватила Надежда Ивановна. – Все придет, все пройдет.

И снова все погрузились в свои мысли. Таарья, вероятно, решила сменить грустную ноту и спросила:

– Надежда Ивановна, а что же в архиве? Разобрались там с карточками?

– Конечно, – улыбнулась та и по-старушачьи кокетливо склонила голову на бок. – Все разобрали, все решили.

– Так быстро? Чудеса прямо-таки!

– А то! – бодро заметила старшая хозяйка квартиры.

Таарья вдруг посмотрела на меня и прищурилась, а потом вдруг расхлопнула широко свои огромные детские глаза и громко объявила:

– Помнишь, ты спрашивал сегодня про личное дело? На каждого человека ведется такое. От самого рождения и до смерти, ну а после смерти – там другой уже учет. Так вот! Надежда Ивановна как раз и работает в канцелярии, в архиве, прямо с личными делами. Ухаживает, проверяет, чтобы правильно заполнялись. Ну и чтобы порядок был.

– И мое дело там тоже есть? – взволнованно спрашиваю.

«Вот дурак! Ну я же сказала тебе», – выразило лицо Таарьи.

– Есть-есть. Было, вернее, – покачала головой Надежда Ивановна. – Ты теперь переведен в другой отдел – ныне действующих душ.

– А посмотреть его можно? – не удержался от любопытства я.

– А-то! – видать, тоже не выдержала Таарья моей любознательности, граничащей с тупостью. – Конечно, можно. Теперь там еще и уточнение добавилось: спрашивает очевидные вещи.

Я засмеялся. Сначала от неловкости, а потом уже такой смех навалил на меня, что я расхохотался, аж до выступивших слез. Да что же это?

И вдруг я почувствовал, что сильно устал. Не знал, конечно, что призраки могут ощущать усталость. Но, честно говоря, и думать-то об этом не хочется. Хочется лечь и уснуть. Такой вот у меня день был – убийственный.

– Оставайтесь у нас, Тимофей, – будто бы прочла в очередной раз мои мысли Аделина Ивановна. – расстелем здесь, на полу, а?

Таарья украдкой посмотрела на меня.

– Да ну что вы, Аделина Ивановна. Неужто думаете, я его брошу? Не могу, работа у меня такая. Вы не беспокойтесь, я его в добрые руки пристрою, под мостом спать не оставлю.

– Так зачем же пристраивать, Ташенька? – удивилась и ахнула Аделина Ивановна. – Оставайтесь здесь, что нам за дело? И ты оставайся.

Таарья замялась, сомкнула губы, как бы размышляя, и внимательно посмотрела на меня. Из их разговора я понял, что завтра она должна будет провести со мной еще какое-то время. Видимо, ввести меня в курс дела, так сказать.

– Ну в самом деле, Таренька, куда вы пойдете, ночь на дворе, – подхватила Надежда Ивановна, заламывая руки.

«А я думал, Рай – как и Москва – never sleep», – подумал я, а Таарья еще сильнее прищурилась.

– Позвольте, на минутку, хорошо? – неловко отпросилась моя знакомая своим детским голосочком, взяла меня за руку, и мы внезапно оказались на кухне.

От таких внезапных перемен у меня на долю секунды екало сердце. Ну или мне казалось, я же не знаю, может оно здесь екать в самом деле или нет.

– Я понимаю, что мало тебе рассказала. Здесь все так устроено… трудно будет сейчас показать и объяснить. То есть, конечно, если ты захочешь, мы прямо сейчас куда-нибудь отправимся, я продолжу экскурсию. Но вижу, что ты устал. И, честно говоря, я тоже. Давай останемся до утра в покое, а на рассвете я приду к тебе вновь.

– Конечно, – не стал спорить я. – Скажи только, а как призраки, то есть души, могут чувствовать усталыми?

– Могут. Я тебе говорила, что расскажу подробнее о наших чувствах. Это сложно, но вскоре ты все поймешь.

Я смотрел на нее и думал, что несколько даже боюсь остаться без нее. Ну то есть, конечно, я понимаю, что, наверное, в более безопасном месте, чем этот мир, я не бывал никогда. Пораниться или погибнуть здесь, по всей видимости, нельзя. Но все же я здесь был новорожденным младенцем, отчего нуждался в наставнике или хотя бы в проводнике. Таарья нужна была мне.

– Это работа моя, – продолжила она, как бы в ответ на мои переживания. – Я встречаю и адаптирую тебя, рассказываю про то, как здесь все построено. С рассветом ты все узнаешь. Побудешь в обществе Аделины и Надежды Ивановны? Смотри, как обе тебе рады.

Да, я это видел и ощущал. Они видели меня впервые, но будто знали меня с самого рождения и наизусть. И эта квартира, древняя, немного пыльная, слабо освещенная, магнитом манила меня и не отпускала, давая понять, что здесь находится эпицентр человеческой доброты и принятия.

Таарья, обнимаясь и расцеловываясь с бабушками-сестрами, горячо пообещала вернуться ранним утром и испарилась в воздухе, едва вышла за порог.

Утро пришло слишком быстро. Я долго молчал поначалу, сидя в уголке отдельной комнаты, что выделили мне добродушные хозяйки. С наступлением темноты и тишины мое сознание вдруг очнулось, как после долгого сна, и до меня, наконец, дошло осознание произошедшего. Я понял, именно понял, но еще не ощутил и не прочувствовал, что я умер – безвозвратно и полностью.

Затем вышел к ним, поняв, что больше не хочу находиться наедине с мыслями. Они будто ждали этого и обе не спали, молча сидя в тиши комнат. Мы поговорили, хоть и не очень болтливо с моей стороны. Добродушные Аделина и Надежда Ивановны мягко ублажили мое разгорячившееся сознание ласковыми и мудрыми словами, немного поясняя, что происходит и будет происходить дальше. Я узнал, что в этом изнаночном мире многое устроено так, чтобы не жалеть о былой земной жизни и служить во имя чего-то бесконечно великого, светлого и важного. Я еще ничего не знал про этот мир и свою новую жизнь, но что-то необъяснимое давало мне спокойствие и понимание, что здесь все придумано гораздо мудрее, чем на бренной земле.

В самом конце я едва забылся и впал состояние, похожее на дрему. Разбудила меня стоящая надо мной девчушка.

– Ну, что, готов?

Я открыл глаза и потянулся.

«Да-а-а-а, – думаю, – все-таки не приснилось. Видимо, я реально вчера откинулся».

– А что, призраки умеют спать? – удивился я тому, что уснул.

– Умеют. Как умеют ходить, бегать, думать и вставать по утрам. Все земные привычки останутся с тобой, иначе ты бы сошел с ума. А нам тут нужны души в сознании.