Повелительница Песка

Глава 1.

Её, молча, вели по узкому тёмному коридору, но она не была пленницей или рабыней. Это был её выбор – выбор свободнорождённой девушки, дочери знатного патриция. Общество считало такой выбор позором, но она понимала, на что соглашается. Она искала в этом выборе свободу, которую так жаждала получить. Её жизнь, сложись она иначе, была равносильно смерти. Да и этот путь, которым она следовала, обрекал её на смерть ничуть не меньше, – на смерть, которая в её глазах казалась куда благороднее, чем та, которую она себе желала, выйдя она замуж за нелюбимого человека.

Она шла уверенно и спокойно, но где-то в глубине души ей казалось, что это самый долгий путь в её жизни. Она молилась Богам, чтобы всё получилось.

Впереди себя она увидела свет. До её ушей доносился рёв толпы и запах дикого зверя, который дожидался её на раскалённом под солнцем песке.

Проходит ещё мгновение, и её ослепляет солнце.

Голоса людей затихают. Тысячи глаз увидели, что на арене гладиаторов стоит женщина.

Она сняла со своей головы шлем, хотя прекрасно понимала, что не должна этого делать. Она понимала, что больше всего шокирован тот человек, кого она ненавидела всей своей душой.

– Я – Клавдия, – прошептала она, найдя его среди других высокопоставленных чиновников и патрициев. – Я здесь, чтобы освободиться от тебя, – и она надела на себя шлем.

Глава 2.

– Клавдия! – громко позвал сестру Лукреций. Его голос звонко отразился от каменных стен их особняка, а его шаги были слышны ещё до того, как он подошёл к её покоям.

Девушка оторвала голову от подушки, протёрла глаза и села.

– Клавдия! – ещё раз произнёс семнадцатилетний парень, заходя в её спальню.

– Сегодня мы идём в гости к Марку Горацию, – сказал он. – Его поверенный приходил к отцу и передал приглашение. Отец согласился.

– Я хотела выспаться. Твои разговоры о гладиаторах вчера до глубокой ночи утомили меня, – и девушка, которой едва исполнилось пятнадцать, легла на подушку.

– Разве ты не хочешь зайти ненадолго к кузену нашего отца и лично увидеть его школу гладиаторов, которую он перенёс сюда, поближе к своему дому? Когда мы в прошлый раз ездили с отцом в его загородный дом у плантаций винограда, возле которых располагалась, как ты помнишь, его старая школа, я не застал там Сцеволу1, того самого учителя, у которого хороший удар левой. Поговаривают, что он не проиграл ни разу, когда ещё сам выходил на арену.

– А он красивый? – наивно спросила Клавдия.

– Кто?

– Сцевола.

– Фу, что за мысли?! Тебя беспокоит чья-то красота? Он же раб! Лучше бы думала, за кого тебя отдаст замуж наш дорогой папа.

– Я не выйду замуж! – гордо заявила Клавдия.

– Не говори глупостей. Пройдёт год-другой, и не заметишь, как живёшь в чужом доме и делишь ложе с мужчиной, который будет именоваться твоим мужем.

– Фу, Лукреций! – и она запустила в него подушку. – Брак без любви, делить ложе без чувств и страсти – это так скучно. Это всё не для меня. Лучше бы я стала весталкой2, чем женой дряхлеющего чиновника (а других в окружении отца и не сыскать).

– В этом ты видишь счастье: выйти замуж за любимого человека?

– Да.

– Ну и зря, – фыркнул юноша.

– Я краем уха слышал, как наш отец обсуждал помолвку, – добавил он.

– Ты явно шутишь? Вдруг он тебе подыскал новую невесту, а не мне жениха?

– С чего это вдруг я захотел шутить на эту тему? С Аврелией мы сыграем свадьбу, если не в этом году, то обязательно в следующем, – и юноша на мгновение замолчал.

– Я не видел, с кем именно отец обсуждал это, – продолжил он, – но его слова я запомнил. Он сказал: «Я искренне надеюсь, что твой сын и моя дочь будут счастливы. Объявим об этом позднее». Речь шла явно не обо мне. Да и голос Марка я знаю. Его голос ни с каким другим голосом не спутаешь.

– Значит, отец мне желает учесть нашей матери, – вздохнула она.

– С чего ты взяла, Клавдия?

– Выйти замуж за того, кого не знаю (или пока ещё не знаю) – то ещё удовольствие! – и она отвела брезгливый взгляд в сторону, после чего продолжила. – Разве мама была счастлива в браке с нашим отцом? Я не думаю, что эти отношения сделали её счастливой. До свадьбы она видела отца всего раз пять – не больше. Разве она знала его? Разве могла понять, какой он человек? Каким бы ни был наш отец, он не смог дать ей то, чего она так жаждала. Она была несчастна до глубины души. Она нам многое не рассказывала, но по ней было видно, что её душа не на месте. Мне порой было страшно на неё смотреть. Измождённый трудом раб и то выглядит лучше, чем измождённый жизнью человек.

– Сестра, не говори так о ней! Она подарила нам жизнь. Она любила нас.

– Да, подарила! И да, любила! Я не спорю с тобой. Но в остальном она была глубоко несчастной женщиной. Если бы она была счастлива, то не болела в последнее время так тяжело и не умерла год назад. Я знаю, что проживу долгую жизнь и не хочу умереть в возрасте тридцати двух лет, как мама. Я не хочу быть измученной и истощённой.

По щеке Клавдии пробежала слеза. Лукреций заметил это, подошёл к ней, вытер слезу и улыбнулся.

– Я знаю, как ты любила маму. Я тоже её любил. Агриппина была чудесной женщиной. Но что произошло, то произошло. Я не думаю, что мама бы хотела, чтобы ты печалилась по поводу её кончины.

– Собирайся, – добавил он, стоя на пороге комнаты. – Папа сказал, чтобы мы были готовы через два часа.

Девушка понимала, что она лишь разменная монета в руках мужчин, как тысячи и тысячи других женщин. Это был мужской мир, в котором женщинам отводилась определённая роль: сначала дочери, затем жены, а после матери. Никаких других ролей не было предусмотрено. Или ты соглашаешься с отведённой тебе судьбой, или становишься изгоем общества, – третьего не дано.

– Боги, если вы и вправду существуете, то сделайте так, чтобы этой свадьбы не было, как и любой другой свадьбы, в которой моим мужем станет не любимый человек.

Она даже и не представляла, что её слова окажутся пророческим.

Глава 3.

Клавдий Фабий был мудрым, спокойным и рассудительным человеком. Он старался быть честным со всеми, не выделяя кого-то из своего окружения, и того же самого ожидал от других. Иногда он превращался в жёсткого и беспринципного человека, но становился он им только тогда, когда того требовал случай. Он успел повидать много всего за свою жизнь, но только дома он ощущал спокойствие и умиротворение. Только дома он был сами собой.

Дом Клавдия был достаточно просторным и светлым. Он мечтал, чтобы в нём жило как можно больше детей, но судьба сохранила жизни только двоим – сыну и дочери. Супруга рожала четыре раза. Первым на свет появился Лукреций. Через несколько месяцев Агриппина понесла ещё раз. Вторым ребёнком оказалась девочка, которая прожила год и умерла от крупа. Следом родился ещё один ребёнок, которому посчастливилось куда больше, чем старшей сестре. Этим ребёнком оказалась Клавдия. Через два года после этого Агриппина родила двух мальчиков-близнецов, которые умерли в младенчестве с разницей в неделю, не прожив и десяти месяцев. Смерти детей, как и отношение к ней Гая Фабия, сильно сказались на её физическом и психологическом состоянии. Она часто говорила, что если бы Клавдий Фабий относился к ней теплее, ей было бы легче. Этой официальной версией она придерживалась до конца своих дней. Но истинной причиной были дети, которых не вернёшь, и Гай, который периодически наведывался в Рим и изредка виделся с ней, из раза в раз давая ей несбыточные обещания.

Клавдий по-своему, но любил её, но она предпочитала не замечать его любви и жила в своём мирке, как мотылёк, спрятавшись в этом коконе. Она стала сильно болеть, и большой дом стал для неё темницей, которую она покидала в редких случаях, когда надо было всем семейством посетить какого-нибудь высокопоставленного патриция или почтеннейшего родственника. Весь свой остаток жизни она посвятила Лукрецию и Клавдии, в которых души не чаяла. Она мечтала побывать на их свадьбах, увидеть, как подрастают внуки, но этому не суждено было сбыться.

Она умерла спокойно, тихо – во сне. Тёплым весенним вечером она заснула и уже не проснулась. Служанка нашла её на утро в своей постели. Агриппина лежала на спине с закрытыми глазами. На её бледном лице навсегда застыла улыбка того, кто оторвался от тягот этой жизни и перешёл в лучший мир.

Клавдий Фабий принял новость о смерти жены спокойно. Он переживал, но делал это молчаливо, не проявляя ни малейшей эмоции. Мужчина перевёл всё своё внимание на детей, которых любил больше собственной жизни. Он знал, что должен быть сильным ради них.

Лукреций был старше и прекрасно понимал, что к чему. Но Клавдия была эмоционально зависимым ребёнком и сильно переживала по поводу кончины матери. Мужчина понимал, что его дочь была тесно связана с Агриппиной, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы девочка, как и прежде, могла радоваться каждому прожитому дню.

Безусловно, он желал своим детям счастья, но понятие о собственном счастье у его детей было совершенно разным. Лукреций мечтал о том, чтобы стать гладиатором и сражаться на арене вместе с теми, кем он восхищался. В этом было его счастье.

Клавдия же мечтала выйти замуж за того, кого искренне полюбит, что по тем временам было практически невозможным. И в этом было её счастье. Она понимала, что судьба женщины сначала подвластна отцу, а впоследствии – мужу, и что далеко не представительницы прекрасного пола могут распоряжаться собственной жизнью – за них это делают другие. Но она не унывала и продолжала верить в красоту своей мечты.

Клавдий долго размышлял о том, какую партию подыскать своим детям.

Сыну он нашёл невесту, которая была дочерью его лучшего друга, консула Тиберия Аврелия Кассия. Девочкам по обычаю того времени давали имена их отцов, добавляя женское окончание. Юная Аврелия была мила и хорошо сложена. Оба семейства ждали, пока к девочке придут «луны», и она превратиться в девушку, чтобы после этого сыграть свадьбу.

Дочь же Клавдий хотел отдать за одного из сыновей своего двоюродного брата Марка Горация. Он давно размышлял над этой партией. Каково было его удивление, когда сам Марк несколько дней назад явился к нему с таким предложением.

– Мой сыновья, Антоний и Корнелий, любят заезды на колесницах, – сказал он. – Антоний будет участвовать. Если ты не возражаешь, мы можем сыграть свадьбу наших детей после участия в заезде. Через полгода примерно. Нам надо будет ещё успеть подготовиться к торжеству. Плюс моя дорогая супруга Туллия вновь беременна, и я хочу дождаться, пока она освободиться от бремени.

– А как она относится к свадьбе и решению твоего сына? – поинтересовался Клавдий Фабий.

– Она?! Положительно. Я бы сказал, что она счастлива.

Мужчины ещё долго разговаривали в таблинуме3, и окончание именно этой беседы услышал Лукреций.

Глава 4.

Домус4 Марка Горация был сделан со вкусом. В перистиле5 росли кипарисы и фикусы, давая тень в жаркие дни, а фонтан и водосборник воды имплювий6 давали нужную прохладу. На полу присутствовала из ярких кусочков керамики мозаика, пёстрым павлиньим хвостом расходясь во все стороны.

Гостей встречал сам Марк. Он поприветствовал входящих и улыбнулся. Он провёл своего кузена с детьми сквозь атриум7 в триклиний8, в котором их уже ждали Туллия с сыновьями, а также Кассий с супругой, дочерью Аврелией и старшим сыном Максимусом, которому не так давно исполнилось шестнадцать лет, и он по праву и с гордостью мог носить тогу. Хозяин пригласил их к столу, полному яств и вина.

– Я безмерно рад видеть вас всех сегодня здесь, – начал хозяин дома. – Я бы хотел объявить новость. Мы с Клавдием решили объединить наши дома и поженить наших детей.

– Да мы вскоре друг другу окажемся родней, – с иронией сказал Кассий. – Ты вскоре обзаведешься невесткой, а я – зятем, – добавил он, обращаясь к Марку.

Лукреций толкнул сестру в бок и сказал: «Я же говорил!». Девушка покачала головой, внушая самой себе, что это неправда, а сказанные Горацием слова лишь сон.

– Со свадьбой мы не будем торопиться. Для тех, кто не в курсе, мой сын Антоний меньше чем через месяц будет участвовать в заезде колесниц, и я надеюсь, что он одержит победу. После этого…

Его слова прервал Гай Фабий, входящий в триклиний.

Это был высокий, статный мужчина за сорок с орлиным профилем и взглядом коршуна. Тёмный загар подчёркивал каждую морщинку на его лице, добавляя ему возраст.

– Не знал, что твой сын участвует в заезде. Я обязательно сделаю ставку, – сказал он.

– Твой визит неожиданность. Не знал, что ты вернулся с восточных земель, – обратился к старшему брату Клавдий.

– Не простая это работа – быть легатом. Иногда приходится возвращаться, чтобы решить кое-какие политические (и не только) вопросы.

– Прошу тебя, присаживайся, – сказал хозяин дома. – Мы тут празднуем помолвку моего сына Антония.

– Я поздравляю, – сухо произнёс Гай. – И когда свадьба?

– Мы планируем отпраздновать через несколько месяцев после заезда.

Гай Фабий кивнул, беря в руки ножку жареной куропатки.

– Нашей невесткой станет твоя племянница, – произнесла Туллия.

Гай остановился от процесса пережёвывания мяса. Его лицо налилось кровью, а его тяжёлый взгляд стал ещё тяжелее.

– Клавдия?! – и он взглянул на девушку. Ей не понравился его взгляд, и она отвела глаза в сторону.

– Да, – подтвердил его брат.

Брови Гая Фабия поплыли вверх от удивления, но через мгновение вернулись в обычное своё состояние, создавав v-образную складку на переносице.

– Вина, – произнёс он. Гораций сделал жест рукой слуге, который наполнил бокал гостя.

– Я рад за вас, – продолжил он также сухо, как и в начале, – искренне рад.

Когда он это произносил, на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Благодарю, – ответил Марк Гораций.

Все заговорили о предстоящем заезде на колесницах. Лишь один Гай сидел, молча. Он пребывал в своих раздумьях.

– О чём думаешь, брат? – спросил его Клавдий. Этот вопрос вернул мужчину в реальность.

– Да всё о том, что я тут ненадолго. Буквально на месяц, максимум – два, и придётся возвращаться.

– Я думал, что ты останешься до свадьбы Антония и Клавдии, – продолжил его младший брат.

– Я не планировал задерживаться так долго в Риме. Но если в твои планы входит сыграть свадьбу своего сына, то я с радостью приму приглашение и приеду.

– Как дела в Иудее? – спросил Тиберий Кассий, решив сменить тему для разговора. – Поговаривают, что там местные какого-то проповедника убили, а потом он явился, как живой. Слышал, что сам Пилат высказывался по поводу этого человека.

– Да, было такое, – подтвердил Гай. – Но это произошло несколько лет назад. Там история не стоит долгого обсуждения и пристального внимания. То был человек как человек. Ходил, говорил что-то, исцелил даже нескольких людей. Но я не верю во всё это. Исцеление – воля Богов, а не человека.

– Это да, – проговорил Марк, переведя взгляд на жену.

Ей было неудобно из-за беременности находиться на ложах, и она постоянно меняла положение. Супруг заметил это и сделал лёгкое движение рукой, намекая на то, что они с мужчинами будут обсуждать политику, а политику она не любила. Она всегда покидала мужчин, когда они затрагивали эту тему, и Марк знал об этом.

Туллия поднялась с помощью служанки, поманила за собой Клавдию, дочь Кассия Аврелию и его жену Августу и вышла с ними к писцине9.

– Служба-то как? – спросил Тиберий.

– Неплохо. Пришлось подавлять несколько бунтов, и только, – ответил Гай Фабий, доедая вторую ножку птицы. – Да и несколько стычек было с местным населением из-за налогов, но всё благополучно разрешилось.

– Налоги – это дело тонкое, – проговорил Марк. – Для меня что деньги, что налоги – одно и то же. Государству приятно пополнять казну, а людям – кошельки.

– Лучше бы ты, дорогой родственник, интересовался более насущным, нежели деньги, – обратился к кузену Гай Фабий.

– А что может быть более насущным, нежели деньги, дорогой гость? – ответил хозяин дома, отщипывая виноградинку от кисти, которую держал в левой руке. – Я далёк от политики. Если бы я так усердно рассуждал о ней, как это делают многие из моего окружения, то давно бы обнищал. Земли и рабы – вот что приносит истинное удовольствие, и это удовольствие я могу пересчитать и положить себе в карман.

– А какую прибыль тебе, дядя, могут принести рабы помимо того, что они на тебя работают? – неожиданно спросил Лукреций. Клавдий хотел что-то сказать сыну, но Марк остановил его движением руки.

– Понимаешь ли, Лукреций, когда ты держишь в своём доме разнополых рабов, то рано или поздно они начнут плодиться, и ты даже не заметишь, как какая-нибудь служанка уже на сносях, – произнёс мужчина, отправив в рот очередную ягоду и запив её глотком вина. – А дальше всё просто и понятно. Матери-рабыни сначала скормят детей молоком, а потом разделят с ними и свой ужин, лишь бы их отпрыски выжили. Эти дети рано или поздно вырастут. Их можно продать в другую знатную семью. И это всё произойдёт потому, что их несчастные родители так сильно когда-то возжелали друг друга, – и он взмахнул рукой, подчеркивая свои слова. – Деньги из неоткуда.

– Если быть точнее, то из вполне конкретного места: из утроб их матерей-рабынь, – и все рассмеялись от слов Тиберия.

– Верно подмечено, – заметил Гораций, делая ещё один глоток.

– Слышал, что ты школу гладиаторов открыл, – сказал Гай Фабий. И на этой фразе дяди глаза Лукреция зажглись.

– Да, открыл, – томного пробормотал Марк. – Тоже очередной вид заработка.

– А не то ли это здание, которое мы проходили? – спросил Лукреций.

– Да, – подтвердил мужчина. – Оно забором примыкает к самому дому. Если хочешь, можешь посмотреть.

Гораций сделал знак слуге.

– Сопроводи его.

– Да, хозяин, – поклонился слуга.

Парень тут же сорвался с места и быстрым шагом пошёл на улицу.

Глава 5.

Женщины и девушки расположились у фонтана под тенью единственного оливкового дерева, которое росло в доме Горациев.

– Только здесь я чувствую себя лучше. Тут так прохладно, – сказала Туллия.

– Да и жара никому не даёт покоя. А в твоём-то положении жара является настоящей пыткой.

– И не говори, Августа. Твоя правда. Мне так тяжело даётся эта беременность. С моими сыновьями такого не было. Выносила и родила я их так, словно и не было этого всего. А тут, какую бы позу ни приняла, от каждой дурно. Думаю, что девочка будет.

– Со мной было наоборот, – добавила супруга Тиберия. – С дочерью мне было легко, а вот вынашивание сына мне далось трудно. Знающие бабки меня ещё месяц в чувства приводили.

К ним подошёл Лукреций.

– Пошли, я покажу тебе его, – сказал он, схватив сестру за руку.

– Кого?

– Сцеволу.

– Я не пойду с тобой, – вырвалась девушка.

– Сцевола – хороший человек, – сказала Туллия. – Местная легенда. Когда мой супруг построил здесь школу гладиаторов и перевёз их сюда, многие местные, чтобы только одним глазком взглянуть на Сцеволу, постоянно караулили и поджидали его у нашего дома. И ещё они хотели взглянуть на Волчицу.

– На настоящую волчицу? – удивилась девушка.

– Нет. Это прозвище. У нас есть помимо мужчин и одна женщина-гладиатор, – пояснила хозяйка дома. – Её зовут Юлия. Сходи, посмотри с братом.

Клавдия слышала, что есть гладиатрисы, но никогда не видела их вживую. На арене, куда они с братом частенько приходили тайком от отца, она видела мужчин, сражающихся или друг с другом, или с диким зверем, но никогда женщин-гладиаторов.

Что-то ёкнуло в её душе, и она последовала за братом, не раздумывая. Теперь она смотрела на одержимость Лукреция гладиаторскими боями совсем по-другому. Ей самой стало интересно всё то, о чём так часто рассказывал ей брат.

Глава 6.

Школа гладиаторов была обнесена высоким трёхметровым каменным забором. Во дворе была своеобразная песчаная арена, окруженная по периметру невысокими кипарисами. Вдоль северной стены, напротив входа было две одноэтажных постройки. Первая (самая большая) выступала в качестве дома для гладиаторов, а вторая была хозяйственной постройкой, в которой была душевая, кухня и отдельная комната для инвентаря. Между домом и постройкой был каменный колодец, к которому подвели воду из дома Марка Горация. Воду из колодца черпали с помощью деревянного просмолённого ведра, к ручке которого была привязана верёвка, сделанная из конского волоса. Позади построек, между стенами и забором было отхожее место, которое больше напоминало конуру с дыркой в утоптанном земляном полу, чем на то отхожее место, которое было в домах знатных семейств.

Слева от входа, напротив основного жилого здания был гладкий деревянный столб, когда-то бывший высоким тополем, но высохшем с годами. Люди сняли с мёртвого дерева кору, срубили подчистую ветки и верхушку, превратив без малого почти пятиметровый ствол в объект для тренировок, залезть на который многим получалось далеко не с первой попытки.

Сам вход в школу гладиаторов был сделан из двух широких дверей с резьбой. Между досок, из которых были сделаны двери, можно было разглядеть то, что происходило внутри, но щели были такими узкими, что закрывали практически весь обзор, и годились лишь для того, чтобы в них подглядывали любопытные дети.

– Ты что-нибудь видишь? – спросила Клавдия брата, который прильнул к двери и пытался что-то рассмотреть сквозь щель.

– Да нет, – ответил Лукреций. – Только четверых их восьми гладиаторов, если не считать, конечно, Волчицу. Я их видел и в прошлый раз.

– Дай мне посмотреть, – и девушка оттолкнула парня.

Перед её очами открылся двор, деревья, песчаная арена, на которой сражались друг с другом гладиаторы.

– Кто из них Сцевола? – спросила она.

– Вообще-то, Сцевола – это я, – послышался за их спиной голос с приятным низким тембром и лёгкой, едва уловимой хрипотцой.

Сердце Клавдии заколотилось от волнения. Она зажмурила глаза, обернулась.

«Ну, давай же, трусишка, открой глаза!» – говорила она себе.

Перед ней стоял высокий, крепкий мужчина, чья мускулатура под загорелой кожей напоминала барханы в пустыне. Его чёрные, как смоль, волосы, были зачёсаны назад и заплетены в толстую косу, доходившую до середины груди. Вески и лицо Сцеволы были тщательно выбриты. Его левую бровь молнией рассекал шрам. На левом предплечий у него был ещё один шрам, явно оставленный на арене в схватке со львом. Его глаза были выразительными, взгляд глубоким, слегка с поволокой, скулы высокими, а губы пухлыми. В нём было что-то особенное, притягательное и манящее. Клавдия никогда еще не видела настолько красивых мужчин.

Сцевола держал двух убитых куропаток за лапы, перекинув их через плечо.

Рядом с ним стояла Юлия с небольшой корзиной фруктов. Это была девушка среднего роста, загорелая не меньше самого Сцеволы. Её волнистые пепельные волосы были стрижены и слега прикрывали уши за исключением одной-единственной пряди у самой шеи сзади, которая была заплетена в косичку. Она была весьма миловидна и изящна. На гостей она смотрела голубыми глазами, которые напоминали два озера. Клавдия перевела взгляд на ее руки, которые покрывали шрамы от самых маленьких и еле заметных до достаточно крупных и плохо зарубцевавшихся.

«Шрамы – это плата за то, что мы выходим на арену. Уж лучше шрам, чем смерть!», – часто повторяла Юлия.

– Чем обязан? – продолжил наставник гладиаторов. Он видел, что перед ним не простые дети плебса10, а дети уважаемого семейства, поэтому не стал их прогонять.

Брат и сестра переводили взгляд с мужчины на гладиатрису и обратно.

– Я – Лукреций из дома Фабии, – начал юноша.

– О, семейство Фабии! – проговорил Сцевола. – Наслышан, наслышан.

– А это моя сестра Клавдия.

– Так что же привело сюда детей достопочтенного Клавдия Фабия? – и мужчина постучался в калитку.

– Я хочу стать гладиатором! – уверенно сказал Лукреций.

– Гладиатором?! – удивился Сцевола, и его рассечённая шрамом бровь поплыла вверх. – Не так-то это и просто – быть гладиатором.

Калитка открылась.

– Прошу вас, входите. Будьте моими гостями.

Он пригласил юных ребят на территорию своей школы, передал продукты открывшему дверь гладиатору по имени Миний, что-то тихо ему проговорил, и тот удалился. Дерущиеся на песке гладиаторы остановили поединок, заметив входящих.

– Пусть с нами сразится Волчица, – выкрикнул один из тех гладиаторов, кто соревновался. Им оказался молодой человек по имени Эрим, рядом с которым стоял его постоянный партнёр по спаррингу и брат-близнец Гарр. Братья были ненамного старше Лукреция и в их жилах текла горячая мальчишеская кровь. Эрим бросил взгляд на женщину-воина и что-то проговорил на своём диалекте, после чего его брат громко засмеялся.