Никогда, никогда
Я морщусь, потому что мне не нравится то, что я узнаю об этой стороне самого себя. И я не хочу, чтобы и Чарли узнала об этой стороне меня.
Мой взгляд падает на фотокамеру, лежащую передо мной. Я включаю ее. Чарли начинает рыться в своем рюкзаке, рассматривая одну вещь за другой.
– Ага, – говорит она.
Она держит в руке телефон. Я склоняюсь над ее плечом и вместе с ней смотрю на экран. Она снимает блокировку телефона. На экране высвечиваются семь пропущенных звонков и еще больше текстовых сообщений, все от «мамы».
Чарли открывает сообщение, отправленное всего три минуты назад.
«У тебя три минуты, чтобы мне перезвонить».
Похоже, я не подумал о последствиях, когда мы уехали из школы. И о том, что это значит для родителей, которых мы даже не помним.
– Нам пора, – говорю я.
Мы одновременно встаем. Она закидывает свой рюкзак на плечо, а я беру свою фотокамеру.
– Подождите, – говорит Эзра. – Первый сэндвич почти готов. – Она подходит к холодильнику и достает две банки «спрайта». – Это поможет ее желудку. – Она протягивает мне газировку, а затем заворачивает сэндвич с жареным сыром в бумажное полотенце.
Чарли уже ждет, стоя возле парадной двери.
Когда я уже собираюсь отойти от Эзры, она сжимает мое запястье. Я поворачиваюсь к ней, и она переводит взгляд с Чарли на меня.
– Приятно снова видеть ее здесь, – тихо бормочет Эзра. – Я беспокоилась, как все, что произошло между вашими отцами, подействовало на вас двоих. Ты любишь эту девочку с тех пор, когда еще не умел ходить.
Я смотрю на нее, не зная, как мне отнестись к информации, которую я только что услышал.
– С тех пор, когда я еще не умел ходить, да?
Она улыбается, как будто ей известен какой-то мой секрет. Я хочу узнать его.
– Сайлас, – говорит Чарли.
Я быстро улыбаюсь Эзре и иду к Чарли. Когда дохожу до двери, ее телефон пронзительно звонит. Она вздрагивает, отчего он выпадает из ее руки и падает на пол. Она наклоняется, чтобы подобрать его.
– Это она, – говорит она, встав. – Что мне делать?
Я открываю дверь и, держа Чарли за локоть, вывожу из дома. Затем, закрыв дверь, поворачиваюсь к ней лицом. Ее телефон звонит уже третий раз.
– Тебе надо ответить.
Она смотрит на телефон, крепко сжимая его. Но не отвечает, так что я провожу по экрану пальцем, чтобы ответить. Она морщит нос и смотрит на меня, поднося телефон к уху.
– Алло?
Мы идем к машине, но я продолжаю молча прислушиваться к обрывкам фраз, доносящимся из ее телефона: «…Ты знаешь лучше», «Прогуляла школу», «Как ты могла?» Слова из телефона льются нескончаемым потоком, пока мы не садимся в машину. Я завожу двигатель, и женский голос на несколько секунд затихает. Но затем он вдруг начинает орать из динамиков машины. Блютус. Я помню, что такое блютус.
Я кладу сэндвич, ставлю банки со «спрайтом» на среднюю консоль и начинаю задом выруливать на подъездную дорогу. У Чарли все еще не было возможности ответить своей матери, но, когда я смотрю на нее, она закатывает глаза.
– Мама, – безэмоционально говорит Чарли, пытаясь перебить ее. – Мама, я еду домой. Сайлас везет меня к моей машине.
Следует долгая пауза, но почему-то мать Чарли кажется мне еще более устрашающей, когда она не орет в телефон. Когда она начинает говорить вновь, каждое ее слово звучит медленно и очень четко.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты не позволила этой семье купить тебе машину…
Наши взгляды встречаются, и Чарли одними губами произносит: «Черт».
– Я… Нет. Нет, я хотела сказать, что Сайлас везет меня домой. Я буду через несколько минут. – Чарли возится со своим телефоном, пытаясь завершить звонок. Я нажимаю на кнопку отключения на моем руле и прерываю разговор вместо нее.
Она делает медленный вдох, повернувшись к своему окну. Когда она выдыхает, на стекле возле ее рта появляется маленький кружок конденсата.
– Сайлас? – Она поворачивается ко мне лицом и выгибает бровь. – Думаю, моя мать, возможно, стерва.
Я смеюсь, но не пытаюсь спорить. Я согласен с ней.
Несколько миль мы едем в тишине. Я проигрываю в голове свой короткий разговор с Эзрой снова и снова. Мне не удается забыть эту сцену, а ведь она даже не мой отец и не моя мать. Даже представить себе не могу, как себя чувствует Чарли после того, как поговорила со своей матерью. Думаю, мы оба пытались успокоить себя мыслями о том, что, когда начнем общаться с теми, кто так близок нам, нашими родителями, это подстегнет нашу память. По реакции Чарли было очевидно, что она совершенно не узнает женщину, с которой говорила по телефону.
– У меня нет машины, – быстро бормочет она. Я смотрю на нее и вижу, что она чертит пальцем крестик на запотевшем стекле окна. – Мне семнадцать лет. Интересно, почему у меня нет машины?
Как только она упоминает машину, я вспоминаю, что все еще еду в сторону школы, а не туда, куда мне надо отвезти ее.
– Ты случайно не знаешь, где ты живешь?
Чарли встречается со мной взглядом, и растерянность на ее лице сразу же сменяется уверенностью. Удивительно, как легко я могу читать ее выражение лица сейчас по сравнению с тем, что было этим утром. Ее глаза как открытая книга, и мне внезапно захотелось прочесть каждую страницу.
Она достает из своего рюкзака бумажник и читает адрес, который значится в ее водительских правах.
– Если ты остановишься, мы сможем забить его в GPS.
Я включаю навигатор.
– Эти машины производят в Лондоне. Не надо останавливаться, чтобы вбить адрес в GPS. – Я начинаю вводить название ее улицы и номер дома. И мне даже не надо видеть ее глаза, чтобы знать, что они полны подозрений.
Я качаю головой еще до того, как она задает мне этот вопрос.
– Нет, я не знаю, откуда мне это известно.
Введя адрес, я разворачиваю машину и еду в направлении ее дома. До него надо добираться семь миль. Она открывает обе банки газировки и, разломив сэндвич надвое, отдает мне его половину. Шесть миль мы едем молча. Мне хочется взять ее за руку, как-то успокоить, утешить. Хочется сказать какие-то ободряющие слова. Я уверен, что, случись это вчера, сделал бы это, не раздумывая. Но это не вчерашний, а сегодняшний день. Сегодня мы с Чарли стали друг для друга совершенно посторонними людьми.
На седьмой и последней миле она прерывает молчание, но только затем, чтобы сказать:
– Это и правда очень вкусный сэндвич с жареным сыром. Передай Эзре, что я так сказала.
Я притормаживаю и еду намного медленнее допустимой скорости, пока мы не доезжаем до ее улицы, а потом останавливаюсь. Чарли смотрит в окно, вглядываясь в каждый из здешних домов. Они маленькие, одноэтажные, с гаражами на одну машину. Любой из них мог бы поместиться в моей кухне, и там бы еще оставалось место для того, чтобы приготовить еду.
– Хочешь, я зайду вместе с тобой?
Она качает головой.
– Наверное, не стоит. Похоже, моя мать не очень-то любит тебя.
Она права. Хотелось бы мне знать, что имела в виду ее мать, когда сказала «этой семье». И что имела в виду Эзра, когда упомянула наших отцов.
– Кажется, вот этот, – говорит Чарли, указывая на один из домов, виднеющихся впереди. Я отпускаю газ и качусь к нему. Это самый симпатичный из домов на этой улице, но это только потому, что трава на его дворе недавно была подстрижена, а краска на оконных рамах не облупилась.
Машина едет медленно и в конце концов останавливается перед ее домом. Мы оба молча смотрим на него, оценивая огромный разрыв между ее жизнью и моей. Однако это пустяк по сравнению с той пропастью, которая разверзнется передо мной после того, как мы расстанемся на остаток этого вечера и ночи. Она была хорошим буфером между мной и реальностью.
– Сделай мне одолжение, – прошу я, заглушив мотор. – Поищи мое имя в контактах своего телефона. Я хочу выяснить, есть ли у меня где-то здесь телефон.
Она кивает и начинает листать список своих контактов. Она водит пальцем по экрану, затем прижимает телефон к уху и прикусывает при этом нижнюю губу, словно хочет скрыть улыбку.
Я открываю рот, чтобы спросить, что именно вызвало у нее улыбку, но тут из консоли слышится приглушенный звонок. Открываю ее, сую внутрь руку и нащупываю телефон. И, посмотрев на телефон, читаю имя, под которым она значится у меня в контактах.
«Малышка Чарли».
Думаю, это и есть ответ на мой вопрос. Должно быть, у нее тоже есть для меня какое-то ласковое прозвище. Я нажимаю кнопку «ответить» и подношу телефон к уху.
– Привет, малышка Чарли.
Она смеется, и ее смех доносится до меня дважды – один раз из моего телефона и еще раз с пассажирского сиденья рядом со мной.
– Боюсь, мы с тобой были довольно старомодной парочкой, малыш Сайлас, – замечает она.
– Похоже на то. – Я провожу большим пальцем вокруг руля, ожидая, что она снова заговорит. Но она молчит, все еще не сводя глаз с незнакомого ей дома.
– Позвони мне, как только сможешь, ладно?
– Хорошо, позвоню, – соглашается она.
– Возможно, ты вела дневник. Попытайся найти хоть что-то, что могло бы нам помочь.
– Хорошо, – повторяет она.
Мы оба прижимаем телефоны к уху. Я не знаю, почему она не решается выйти из машины: потому что боится того, что найдет в этом доме, или потому, что не хочет покидать единственного человека, который понимает, в какое положение она попала.
– Как ты думаешь, ты кому-нибудь скажешь? – спрашиваю я.
Она опускает свой телефон и сбрасывает вызов.
– Нет, я не хочу, чтобы кто-то подумал, что я схожу с ума.
– Ты не сходишь с ума, – возражаю я. – Ведь это происходит с нами обоими. – Ее губы сжимаются в плотную тонкую линию, и она кивает – едва заметно, так, будто ее голова сделана из стекла.
– Вот именно. Если бы это происходило только со мной, было бы просто прийти к выводу, что я схожу с ума. Но я не одна такая. Это происходит с нами обоими, а значит, дело в другом. И это пугает меня, Сайлас.
Она открывает дверь машины и выходит. Когда она закрывает за собой дверь, я опускаю стекло с ее стороны. Она кладет руки на его нижний край и вымученно улыбается, показывая через плечо на дом за ее спиной.
– Думаю, можно с уверенностью сказать, что у меня нет экономки, которая приготовила бы мне сэндвич с жареным сыром.
Я тоже изображаю улыбку.
– Ты знаешь мой номер телефона. Просто позвони мне, если тебе будет нужно, чтобы я явился и спас тебя.
Ее деланая улыбка исчезает, и она хмурит брови.
– Как какую-нибудь беспомощную девицу, попавшую в беду. – Она закатывает глаза и, просунув в окно руку, берет свой рюкзак. – Пожелай мне удачи, малыш Сайлас.
В ее устах мое ласковое прозвище так и сочится сарказмом, и мне это не по душе.
5
Чарли
– Мама? – Мой голос слаб, и у меня получается что-то вроде писка. Я прочищаю горло. – Мама? – зову я опять.
Она вылетает из-за угла, и в голове сразу же проносится мысль о машине без тормозов. Я пячусь, пока моя спина не прижимается к парадной двери.
– Что ты делала с этим парнем? – шипит она, и я чувствую, что от нее разит перегаром.
– Я… Он подвез меня домой из школы. – Я морщу нос и вдыхаю через рот. Она занимает все мое личное пространство. Хватаюсь за ручку двери на тот случай, если мне придется быстро сбежать отсюда. Я надеялась, что что-то почувствую, когда увижу ее. Ведь это она выносила меня, и это она устраивала для меня дни рождения все эти семнадцать лет. Я ожидала, что почувствую какое-то тепло или в моем мозгу всплывут воспоминания, или что-то покажется мне знакомым. Но сейчас я отшатываюсь от этой чужой мне женщины, стоящей передо мной.
– Ты прогуляла школу. И была с этим парнем. Может, ты это как-то объяснишь? – От нее разит так, будто ее только стошнило.
– Мне стало… нехорошо. Я попросила его отвезти меня домой. – Я делаю шаг назад. – Почему ты пьяна средь бела дня?
Ее глаза широко раскрываются, и на мгновение мне кажется, что она ударит меня. Но в последнюю секунду она пятится, спотыкаясь, и по стенке соскальзывает вниз, пока не садится на пол. Ее глаза наполняются слезами, и мне приходится отвести взгляд.
Нет, такого я точно не ожидала.
Крики – это одно. С этим я еще могу справиться. Но плач пугает меня, нервирует, особенно когда плачет чужая мне женщина, и я не знаю, что ей сказать. Я бесшумно прохожу мимо нее как раз в тот момент, когда она закрывает лицо руками и начинает надрывно рыдать. Не знаю, всегда она бывает такой или нет. В нерешительности останавливаюсь там, где кончается прихожая и начинается гостиная. В конечном счете я оставляю ее со слезами и решаю поискать свою спальню. Я не могу ей помочь – ведь я ее даже не знаю.
Мне хочется спрятаться, пока я не выясню, что к чему. Например, кто я, черт возьми, такая. Этот дом еще меньше, чем я подумала вначале. Рядом с тем местом, где на полу плачет моя мать, находятся кухня и маленькая гостиная. В них царит порядок, и они под завязку забиты мебелью, которая здесь кажется совершенно не к месту. Дорогие вещи в дешевый дом. Здесь есть три двери. Первая дверь открыта. Я заглядываю внутрь и вижу на кровати клетчатое покрывало. Спальня моих родителей? Я знаю, что она не моя, по этому покрывалу, поскольку сама предпочитаю цветочный узор. Открываю вторую дверь – это ванная. Третья дверь ведет в еще одну спальню, находящуюся по левую сторону от коридора. Я захожу внутрь и вижу две кровати. У меня вырывается тяжелый вздох. У меня есть сестра.
Я запираю за собой дверь и обвожу глазами комнату. Судя по вещам моей сестры, она младше меня минимум на несколько лет. Я с отвращением смотрю на постеры музыкальных групп, украшающие ее часть комнаты. Моя половина выглядит значительно проще: кровать с темно-фиолетовым пуховым одеялом и черно-белая фотография в рамке, висящая на стене над кроватью. Я сразу же понимаю, что эту фотографию сделал Сайлас. Сломанные ворота, повисшие на петлях; лианы, пробивающие себе дорогу между заржавевшими металлическими прутьями – пожалуй, это фото выглядит не так мрачно, как те, что висят в его собственной спальне, возможно, оно больше подходит мне. На моей прикроватной тумбочке высится стопка книг. Я беру одну из них и читаю заглавие, когда мой телефон вдруг издает гудок.
Сайлас: Ты в порядке?
Я: Кажется, моя мать алкоголичка, и у меня есть сестра.
Его ответ приходит несколько секунд спустя.
Сайлас: Я не знаю, что сказать. Это такая жесть.
Я смеюсь и откладываю телефон. Мне хочется порыться в своих вещах, посмотреть, не найдется ли там что-нибудь подозрительное. В моих выдвижных ящиках царит полный порядок. Должно быть, у меня обсессивно-компульсивное расстройство. Я разбрасываю свои носки и нижнее белье, чтобы проверить, могу ли я разозлить саму себя.
В моих ящиках нет никаких подсказок, как и в тумбочке. Я нахожу коробку презервативов в сумочке, лежащей под моей кроватью. Пытаюсь отыскать дневник, какие-нибудь записки от моих подруг – но нигде ничего нет. Я чистюля и зануда, если бы не тот снимок, висящий над моей кроватью. Снимок, который мне подарил Сайлас, а не тот, который я выбрала сама.
Моя мать находится на кухне. Я слышу, как она шмыгает носом и готовит себе еду. Она пьяна, думаю я. Может, мне стоит сейчас задать ей несколько вопросов, а потом она и не вспомнит, что я их задавала.
– Э-э… мам, – говорю я, подойдя к ней. Она отрывает взгляд от тостов, которые готовит, и смотрит на меня осоловелыми мутными глазами.
– Скажи, вчера вечером я не вела себя странно?
– Вчера вечером? – повторяет она.
– Да. Ну, в общем… когда я вернулась домой.
Она намазывает на поджаренный хлеб масло.
– Ты была грязная, – невнятно бормочет она. – Я сказала тебе принять душ.
Я думаю о грязи и листьях на кровати Сайласа. Стало быть, мы с ним, вероятно, были вместе.
– В какое время я вернулась домой? Мой телефон разрядился, – лгу я.
Она щурит глаза.
– Около десяти.
– А я не говорила ничего… необычного?
Она отворачивается и идет к раковине, где кусает свой тост с маслом и глядит в слив.
– Мама! Возьми себя в руки. Мне необходимо получить у тебя ответ. – Почему мне кажется, что это мне знакомо? Я прошу ее о чем-то, а она игнорирует меня.
– Нет, – односложно ответствует она. И тут мне в голову приходит мысль – я могу осмотреть одежду, в которой была вчера вечером. К кухне примыкает маленький чулан со стиральной машиной и сушилкой. Открываю дверцу стиральной машины и вижу на ее дне маленькую кучку мокрой одежды. Я вытаскиваю ее наружу. Это вещи явно моего размера. Должно быть, я бросила их в стиральную машину вчера вечером, чтобы попытаться смыть улики. Улики, говорящие о чем? Я лезу в карманы джинсов и нащупываю плотный комок мокрой мятой бумаги. Роняю джинсы на пол, а смятую бумагу несу обратно в свою комнату. Если я попытаюсь развернуть этот комок сейчас, он может расползтись, и я решаю положить его на подоконник и подождать, когда он просохнет.
Я пишу сообщение Сайласу.
Я: Где ты?
Я жду несколько минут и, когда он не отвечает, пытаюсь опять.
Я: Сайлас!
Интересно, я всегда так делаю – докучаю ему вопросами?
Я отправляю еще пять сообщений, затем швыряю телефон на другой конец комнаты и утыкаюсь лицом в подушку Чарли Уинвуд, чтобы поплакать. Наверное, Чарли Уинвуд никогда не плакала. Судя по виду ее половины этой спальни, она вообще лишена индивидуальности. Ее мать алкоголичка, а ее сестра любит слушать дерьмовую музыку. И как получилось так, что мне известно, что в песнях группы, чей постер висит над кроватью моей сестры, любовь сравнивается со звукоподражаниями «бум» и «хлоп», но я не помню, как зовут эту мою сестру? Я перехожу на ее половину тесной спальни и начинаю рыться в ее вещах.
– Ага! – говорю я, достав из-под ее подушки розовый личный дневник в горошек.
И, усевшись на ее кровать, открываю его.
Собственность Дженет Элизы Уинвуд.
НЕ ЧИТАТЬ!
Не обратив внимания на это предостережение, я переворачиваю страницу и читаю ее первую запись.
Чарли дрянь.
Моя сестра – самый худший человек на всей планете. Я надеюсь, что она сдохнет.
Я закрываю дневник и кладу его обратно под подушку.
– Ничего себе.
Моя семья ненавидит меня. Что же ты за человек, если тебя ненавидят твои собственные родные? С другой стороны комнаты мой телефон сигнализирует мне, что пришло сообщение. Я вскакиваю, подумав, что это Сайлас, и вдруг чувствую облегчение. Пришло два сообщения. Одно от Эми:
Где ты?!!
А второе от парня по имени Брайан:
Привет, мне тебя сегодня не хватало. Ты сказала ему?
Кому ему? И что я должна была ему сказать?
Я кладу телефон на кровать, не ответив ни на одно из этих сообщений. И решаю снова попробовать почитать дневник сестры, пропустив все вплоть до последней записи, которая датируется вчерашним вечером.
Тема: Наверное, мне нужны зубные скобки, но мы слишком бедны. А у Чарли были зубные скобки.
Я провожу языком по своим зубам. Да, они, похоже, вполне ровные и прямые.
У нее все зубы ровные, прямые, идеальные, а у меня этот мой косой зуб останется навсегда. Мама сказала, что посмотрит, что можно сделать, чтобы заплатить за скобку на него, но с тех пор, как это произошло с папиной компанией, у нас нет денег даже на самые обычные вещи. Мне тошно таскать в школу обед в пакете. Я чувствую себя так, будто все еще хожу в детский сад!
Я пропускаю абзац, в котором она подробно описывает критические дни своей подружки Пейтон.
Потом она жалуется на отсутствие менструаций у нее самой, но затем ее записи прерываются, поскольку домой заявилась ее сестра, то есть я.
Мне надо идти. Только что заявилась Чарли, и она плачет. А ведь она почти никогда не плачет. Надеюсь, Сайлас бросил ее – так ей и надо.
Выходит, вернувшись вчера вечером домой, я плакала? Я подхожу к подоконнику, где скомканная бумага из моего кармана уже немного подсохла. Осторожно разгладив, я кладу ее на письменный стол, который, по-видимому, делю со своей сестрой. Часть чернил смылась, но похоже, что это какой-то чек. Я пишу Сайласу.
Я: Сайлас, мне нужно, чтобы ты меня подвез.
Я жду, раздраженная тем, что он все никак не отвечает. Я явно нетерпелива.
Я: Мне только что написал какой-то парень по имени Брайан. И явно пытается флиртовать. Если ты занят, я могу попросить, чтобы меня подвез он.
Сайлас: Ну нет, к черту. Уже еду!
Я улыбаюсь.
Мне не составит труда незаметно выскользнуть из дома, ведь моя мать лежит на диване в полной отключке. Я мгновение смотрю на ее лицо, отчаянно пытаясь вспомнить его. Она похожа на Чарли, только старше. Прежде чем выйти из дома, чтобы ждать Сайласа, я накрываю ее одеялом и беру из полупустого холодильника пару банок газировки.
– Пока, мам, – тихо говорю я.
6
Сайлас
Я не могу сказать, почему возвращаюсь к ней: потому, что мне хочется оберегать ее, или потому, что считаю ее чем-то вроде своей собственности. В любом случае, мне не нравится мысль о том, что она обратится за помощью к кому-то еще. Интересно, кто такой этот Брайан и почему он считает, что ему можно отправлять ей игривые сообщения в то время, как мы с Чарли явно вместе.
Моя левая рука все еще сжимает телефон, когда он звонит опять. На экране не высвечивается номер, а только надпись: «Брат». Я провожу по экрану пальцем и отвечаю на звонок.
– Алло?
– Где ты, черт возьми?
Это голос молодого парня, и он очень похож на мой. Я смотрю направо, налево, но перекресток, который я проезжаю, мне совершенно незнаком.
– Я в своей машине.
Он тяжело вздыхает.
– Ни фига себе. Ты все время пропускаешь тренировки, и скоро тебя отстранят от игры. – Вчерашнего Сайласа это бы, скорее всего, разозлило.
Но сегодняшний Сайлас испытывает от этого облегчение.
– Какой сегодня день?
– Среда. День перед завтрашним днем и после вчерашнего. Давай, заезжай за мной, тренировка уже окончена.
Почему у него нет собственной машины? Я даже не знаю этого парня, а он уже доставляет мне неудобства. Он явно мой брат.
– Сначала мне надо заехать за Чарли, – говорю я ему.
Следует пауза.
– Ты хочешь подъехать к ее дому?
– Да.
Еще одна пауза.
– Тебе что, жить надоело?
Мне тошно от того, что я не знаю того, что, похоже, известно всем. Интересно, с какой стати дверь в дом Чарли закрыта для меня?
– Ладно, проехали, просто поторопись, – говорит он и отключается.
* * *Она стоит на углу, когда я поворачиваю. И смотрит на свой дом. Ее руки опущены, а в них она держит две банки газировки. По одной в каждой руке. Она держит их, как оружие, словно ей хочется бросить в этот дом, находящийся перед ней, в надежде, что это не банки, а ручные гранаты. Я сбавляю скорость и останавливаюсь в нескольких футах от нее.
Она переоделась – теперь на ней надета длинная черная юбка, прикрывающая ноги. Вокруг шеи обернут длинный черный шарф, свисающий с плеча. Она облачена в коричневую блузку с длинными рукавами, но вид у нее такой, будто ей все безразлично. Поднимается порыв ветра, и юбка и шарф раздуваются, но она и бровью не ведет. И даже не моргает. Она целиком погружена в свои мысли.
Я теряюсь в ней.
Когда я паркуюсь, она поворачивает голову, смотрит на меня, затем сразу же опускает глаза. Идет к пассажирской двери и садится. Ее молчание словно умоляет меня о тишине, поэтому я ничего не говорю, пока мы едем сторону школы. Когда мы проезжаем пару миль, Чарли расслабляется и упирается одной ногой, обутой в ботинок, в приборную панель.
– Куда мы едем?
– Позвонил мой брат. Мне надо его подвезти. – Она кивает.
– Похоже, у меня будут неприятности из-за того, что сегодня я пропустил тренировку по американскому футболу. – Я уверен, что по равнодушному тону, которым я произнес эти слова, она поняла, что я не очень-то обеспокоен из-за этого. Сейчас мне не до игры в американский футбол, так что отстранение, вероятно, стало бы наилучшим исходом для всех.
– Ты играешь в американский футбол, – бесстрастно говорит она. – А я не делаю ничего. Я скучна, Сайлас. Моя комната выглядит скучно. Я не веду дневник. Я ничего не коллекционирую. Единственное, что у меня есть, это фотография каких-то ворот, и даже ее сделала не я, а ты. Единственный предмет в моей комнате, отмеченный хоть какой-то печатью индивидуальности, это то, что подарил мне ты.
– Откуда ты знаешь, что этот снимок сделал именно я?