Детство. Уроки

Рассказ о проведенной в нашей квартире перепланировке, думаю, надо продолжить рассказом о еще двух вариантах перепланировки, которые я видел, когда приходил к мальчишкам, проживавшим в других квартирах на нижних этажах.

Сейчас я уже не помню, у кого из них я видел, да это и не важно, но все же …

Первый из них заключался в том, что за счет прорубленной, как и у нас, новой двери был образован коридор, входивший в кладовую, которая кладовой уже не являлась, а составляла с новым коридором единое целое. Распашные двери отсутствовали. Из-за этого большая комната уменьшалась в размерах и была практически такая же, как и маленькая. От образовавшегося коридора бывшая большая комната отделялась стеной, в которую была вставлена дверь, а проем от коридора, ведущего на кухню, был, как и у нас, закрыт «глухой» стеной.

Второй вариант был таким: проем из коридора, ведущего на кухню, закрывался откатывающейся на металлических роликах, хотя, нет: на маленьких подшипниках, «глухой» стеной.

***

И еще немного о нашем дворе. Палисадник у дома со стороны сквера был огорожен невысоким до полметра высотой зеленого цвета разреженным заострённым в верхней части деревянным штакетником, который, начиная с выходящих в сторону сквера углов, переходил в неокрашенный серого цвета высотой до полутора метров подобного типа штакетник. Забор из такого штакетника огибал торцы дома и тянулся на всю его длину. Между забором вокруг дома и забором детского сада был грунтовый проезд шириной около четырех метров. Налево от него, где-то на уровне третьего подъезда, была также грунтовая дорожка, ведущая к калитке детского сада.

Однажды территория от этой дорожки и до торца нашего «серого» дома, выходящего в сторону Комсомольской улицы, была закрыта для прохода: в проезде стоял милицейский автомобиль, а около него и между забором из штакетника и стеной дома, что делали милиционеры и люди в штатском. Позднее бабушка мне рассказала, что это было связано с тем, что какая-то женщина выбросилась из окна квартиры, не помню точно, находившейся то ли на четвертом, то ли пятом этаже, то ли в третьем, то ли в четвертом подъезде.

В первые годы после переезда были частями воскресники, в которых участвовали жители нашего дома. Папа и мама обязательно принимали в них участие. На воскресниках занимались благоустройство территории: высаживали саженцы деревьев и кустарников, выравнивали, насколько это было возможно на глинистой почве поверхность. Не оставались в стороне и мы: мальчишки. Помню два эпизода, моего участия в воскресниках.

Первый связан с тем, что я с мальчишками притащили к нашему подъезду с площадки у противоположного торца нашего дома привезенные и разгруженные саженцы крыжовника. И не просто притащили, а в силу своего умения самостоятельно высадили их в палисаднике с правой, если смотреть на наш подъезд, стороны. Видевшие это взрослые поощряли нас, говоря, что как только ягоды вырастут, мы будем их собирать и есть. И что же в итоге? В итоге нам так и не удалось даже попробовать вкус созревших ягод. Едва мы в первый раз попытались войти в калитку, которая была между стеной дома и забором, ограждающим палисадник, чтобы набрать ягод, как на нас буквально набросились с руганью соседи, жившие на первом этаже, чьи окна выходили в этот палисадник. Они заявили, что это их палисадник и нам не чего делать в нем. Мы не поверили, тогда из подъезда выскочила и белым полотенцем в руке бабка и, размахивая им, начала прогонять нас. Естественно, мы разбежались. Несколько раз мы повторяли свои попытки проникнуть в палисадник, но они так и остались безуспешными, каждый раз нас изгоняли. В результате мы навсегда «забыли» о палисаднике и ягодах в нем и прекратили попытки добраться до ягод.

Второй эпизод был более опасен. На одном из воскресников, заметив, что взрослым довольно трудно разбрасывать большую слежавшуюся глиняную кучу, находившуюся недалеко от торца нашего дома, выходившего в сторону школы, я с Мишкой Храмцовым решили им помочь. Не помню, сами ли мы додумались, или нам кто-то подсказал из взрослых, но улучив момент, мы приступили к действиям. Забравшись на верх кучи, мы стали забивать обрезком металлической трубы деревянный кол, расшатав который, взрослые могли бы обрушить кучу. Мишка забивал кол, а я его держал. Через какое-то время то ли Мишка устал, то ли мы решили посмотреть плотно ли входит кол в кучу, в общем, Мишка перестал бить по колу, опустил руку с обрезком трубы, а я наклонился, рассматривая результаты нашей деятельности. И тут, не знаю почему, Мишка поднял руку с обрезком трубы, да так неудачно для меня, что край трубы ударил мне в лоб над переносицей. Итог понятен: боль и кровь. Увидев это, мама моментально отвела меня в квартиру, где предприняла вместе с бабушкой необходимые меры: рану обработали, кровь остановили, боль постепенно прошла. Но вмятина осталась до сих пор, и, если присмотреться, ее можно заметить.

И, в завершение рассказа о дворе, скажу, что напротив палисадника, расположенного между соседним и нашим домом со стороны школы, со временем были установлены качели. Одни в виде буквы «п» металлические и деревянным сиденьем на металлических трубах, прикрепленных к перекладине посредством подшипников, на которых взрослые парни делали «вертушку», другие: обыкновенные на двух вкопанных в землю столбах, к перекладине которых была прикреплена длинная толщиной до пяти сантиметров доска. Помню, что по мере подрастания, я часто проделывал следующее: нажимая рукой на один конец доски, я поднимал другой ее конец, на котором сидел какой-нибудь мальчишка, младше меня. Потом, я медленно ослаблял нажим рукой и другой конец доски также медленно опускался. Проделывая это несколько раз подряд, я фактически качал мальчишку.

Кажется, единственный раз площадку, которая была у этих качелей и за ними, ближе к соседнему дому, зимой залили. Сначала мы, мальчишки таскали на нее из квартиры на первом этаже в жестяных ведрах воду и выливали, потом неожиданно для нас появился, очевидно, дворник и с помощью черного шланга, не помню к какому и где прикрепленному крану, залил площадку. Мы надеялись, что на этой площадке будем играть в хоккей, правда, не на коньках, а в валенках, которые в то время носили все мальчишки. девчонки собирались кататься на ней на коньках – «снегурочках». Но ничего не получилось. Когда на следующий день мы пришли на эту площадку, вся ее поверхность была неровной, бугристой, в общем такой, на которой и стоять-то было сложно, а, уж, играть или кататься на коньках – невозможно. Постепенно эта площадка была засыпана снегом.

Кстати, в теплое время года мы на этой площадке, вытянувшейся от третьего до четвёртого подъезда соседнего дома, мы играли в футбол. Воротами нам служили стволы молодых тополей, росших, кажется, в два или три ряда. Перекладин, понятное дело, не было.

***

Не знаю почему, но моих и моего младшего брата Сергея ровесников в «сером» доме изначально было очень мало. Перечислю тех, кого помню, но сначала одно уточнение: никого из нас и их в то время полными именами не называли, вот, и я буду рассказывать о них, используя те формулировки имен, которые были тогда «в ходу», при этом полностью называя фамилии.

Итак, вот те, с кем я и мой брат Сергей, говоря современным языком «общались»: играли, учились, ссорились, а, подчас, с некоторыми из них и дрались, – это проживавшие в нашем подъезде: уже упомянутый мною Мишка Храмцов, Сергей Черкасов, Васька Чернышов, Вовка Семенков, Саша Будников, Тимка Сухотин. Во втором подъезде жила Наташа Павлова. А также, позднее ставшие моими одноклассниками, Вера Тарханова и Сашка Чальцев. У Веры был младший брат – Сашка. Тархановы жили во втором, а Чальцев, кажется, в третьем подъездах. У Васьки и Вовки были сестры, старше меня по возрасту. Они были подругами.

Кроме названных мною, в нашем доме в четвертом подъезде, кажется на пятом этаже, жил один мальчишка, с которым мне родители запретили «водиться», объяснив, что он хулиган, лазает на чердак, не имевший никаких перегородок между подъездами.

Общался я и с некоторыми мальчишками из соседних домов. Это было во время игр, а также при обмене почтовыми марками. Все эти мальчишки не были хулиганами, с хулиганами, которых хватало в соседних домах, ни я, ни мой брат Сергей никогда не имели ничего общего.

Первым, с кем я познакомился после переезда из «красного» дома в «серый», был Мишка Храмцов. Он жил на четвертом этаже в квартире рядом с маршевой лестницей, ведущей на пятый этаж. Помню, что у него был маленький, сантиметров десять длиной и сантиметра два с половиной шириной, толщиной около пяти миллиметров выструганный из дерева топорик: точная во много раз уменьшенная копия настоящего. Он мне очень нравился. Я поменялся с Мишкой, не помню, правда, чем и топорик стал мой. Но не то, что навсегда, а даже надолго. Мишка потребовал, чтобы я отдал ему топорик обратно, кажется из-за того, что так хотел его отец. И я отдал. В последствии, уже став школьником, я с ним общался мало, во-первых, потому, что он учился не в «моей» школе, а в первой, около МФТИ, а, во-вторых, потому, что он больше «тяготел» к общению со своим соседом по стене и лестничной площадке: Васькой, а через него с проживавшим в квартире на третьем этаже, как раз под Мишкиной квартирой, Вовкой.

Вторым, с кем я познакомился, был Саша Будников. Мое общение с ним постепенно сошло почти на «нет», причина была простой: он, занимался яхтенным спортом и все свое время проводил в яхт-клубе на Водниках. Запомнилось мне, что на стене в квартире, в которой он жил, висела настоящая плетка, и то, как отделив от каркаса входной двери, облицовывающую его фанеру и сняв, кажется, накладной замок, какой-то взрослый, как мне тогда казалось, парень вставлял в каркас подогнанные по внутреннему размеру каркаса отрезки строганных досок., а потом собирал дверь в обратном порядке.

Как я познакомился с Васькой, проживавшей в квартире, расположенной под нашей, и Вовкой, не помню. Помню только, что как-то, в теплый день, видимо, в конце весны или в начале лета, они и Мишка уговорили меня пойти с ними на стройку, находившуюся между школой и площадью у Дома культуры, на которой среди лежащих железобетонных панелей перекрытий, кто-то из них установил банку из-под чернил, предварительно наполненную водой из лужи, с добавленными в нее комками карбида. Карбид в воде таял, выделяя газ. А, главное, эту стеклянную банку не просто установили, а еще, немного потрясся, зарыли закручивающейся пластмассовой крышкой. И она стояла освещаемая и нагреваемая солнцем. Хорошо, что не рванула, а то бы …

Кстати, Васька все-таки несколько лет позднее пострадал, помнится ему, выскочивший из гильзы от малокалиберной винтовки капсюль, повредил глаз.

Похоже, все шло к этому. Помню, как за несколько лет до этого, он с Вовкой днем пришли в тир, находившийся в сквере на углу Дома культуры, примерно напротив дорожки, которая шла мимо нашего дома вдоль школьного забора и переходила в дорогу, шедшую вдоль забора Дома пионеров. Я был в тире с папой, тогда мы часто ходили в тир пострелять из пневматических винтовок. Пулька для одного выстрела стоила две копейки и представляла собой одинакового размера примерно по три миллиметра по диаметру и длине штампованный цилиндрик, верхняя часть которого была сплошной, а в нижней было отверстие практически на всю длину и ширину пульки. Так, вот, они, кажется, купили сколько-то пулек и начали стрелять, стреляли и я с папой. Каждый выстрел сопровождался хлопком. Мужчина, который работал в тире, на некоторое время отвлекся, и тут раздался непонятный и необычный хлопок. Мужчина среагировал моментально, выхватил из рук Васьки пневматическую винтовку, переломил ее ствол, крепившийся на шарнирах к прикладу, и закричал на Ваську с Вовкой. Они мгновенно «дали деру», выскочив из тира. Папа спросил, что случилось. В ответ мужчина показал заднюю часть преломленного ствола: в отверстии, в которое обычно вставлялась пулька, торчала блестящая кнопка, которая обычно была сверху шариковой ручки и предназначалась для того, чтобы стержень с пастой при нажатии этой кнопки выдвигался из корпуса ручки и им можно было писать. Кто бы мог подумать, что такую кнопку попытаются использовать для стрельбы вместо пульки.

Как говорится, «для полноты картины» расскажу еще один весьма памятный мне эпизод, относящийся к первым месяцам моего знакомства с Васькой и Вовкой.

Выше я уже рассказывал, что с торца нашего дома, смотрящего в сторону Комсомольской улицы, была площадка и на ней деревянная, как в детском саду, веранда. Однажды, не помню от кого, мы узнали, что этой веранде для мальчишек не только нашего, но и всех соседних домов, по вечерам работает, как я теперь понимаю, что-то вроде кружка «Умелые руки», вот меня Васька и Вовка и уговорили пойти с ними туда. Внутри веранды были мальчишки значительно старше нас, они сидели за двумя, кажется, длинными столами и что-то мастерили. Некоторые из них стояли и что-то вертели в руках. Вел занятие мужчина средних лет. Увидев нас – малолетних мальчишек, он, конечно, удивился, но не прогнал, а нашел каждому какое-то дело. Здесь я впервые взял в руки напильник и после того, как мужчина объяснил и показал мне, что и как надо делать, я начал «полировать» какую-то деревянную деталь, помнится для модели катера. Чем занимались в это время Васька и Вовка, я не помню, но помню, что некоторые мальчишки, что-то собирали из металлических деталей, соединяя их винтами с шайбами и гайками. Время от времени, кто-либо из мальчишек вставал, переходил от одного стола к другому, или выходил из веранды. Некоторых я знал, как хулиганистых, был среди них и тот, с кем мне запретили родители «водиться».

И вот настал момент, когда мужчина позвал всех посмотреть на какую-то уже собранную модель, но не деревянную, а металлическую. Понятно, что всем было интересно и мы сгрудились вокруг него и стола. После того, как мы рассмотрели собранную модель, мужчина объявил, что занятие окончено и стал собирать со столов инструменты. Вот тут-то и выяснилось, что не хватает одной отвертки. Он попросил посмотреть, не упала ли она под столы. Под столами ее не было. Тогда он стал на выходе из веранды и сказал, что не выпустит из нее никого из нас, пока отвертка не будет возвращена ему, поскольку кто-то из нас ее взял себе. Никто из находившихся на веранде не ответил. Мужчина продолжал настаивать, и вдруг один из мальчишек крикнул: «Вот она!» и поднял над своей головой отвертку, заявив, что ее вытащил из неглубокого кармана моих коротких штанишек. Эта для меня было настолько неожиданно, что я даже заплакал. Ну, не брал я эту отвертку! Зачем она мне? Я же даже ей ничего не делал! В общем, выскочил я из веранды и убежал домой.

Когда я, зареванный, вошел в дверь нашей квартиры, понятно, это не могло пройти мимо моих родителей. Они сразу стали выяснять у меня, что случилось, и я, не переставая плакать, им рассказал, дав честное слово, что не брал отвертку.

Но на этом дело не закончилось. Не успели у меня, сидящего у стола в большой комнате, окончательно высохнуть слезы, как в нашей квартире зазвенел звонок. Не помню, кто из родителей открыл входную дверь, а за дверью стояли Васька и Вовка. Они пришли сказать моим родителям о том, что я пытался стащить отвертку! Сказать они сказали, но тут же, не знаю со словами или без, дверь для них была закрыта. И я не помню, чтобы за все время, которое наша семья жила в «сером» доме, не только кто-либо из них, но и из их семей, хотя бы раз переступали порог нашей квартиры.

Примерно в это время я познакомился с Сергеем Черкасовым.

Квартира семьи Черкасовых находилась на одной с нашей лестничной площадке, сразу слева от лестничного марша. Сергея я помню плохо, общался я с ним только на первых порах после переезда в «серый» дом, не знаю почему, но в памяти ничего не осталось, кроме одного воспоминания. Я был приглашен его мамой на его день рождения. Помню, что кроме меня, на дне рождения были кто-то еще. Мы сидели за столом, на столе был торт, кажется, бисквитный, но без свечей. Я подарил Сергею шикарную большую, толстую и красочную книгу Ж. Верна «Дети капитана Гранта». В дальнейшем он по неизвестным мне причинам как-то незаметно отошел от общения со мной и другими мальчишками из нашего подъезда.

Тимка, пожалуй, был тем, с кем было интересно играть, да и вообще, общаться. Спокойный и не хулиганистый, он, как мне кажется, с удовольствием участвовал во всем, что делали мы, кроме, подвижных игр: хоккея, футбола, пряток и салочек. Особенно мне нравилось играть с ним в шахматы. Кстати, о шахматах, в них я и мой брат Сергей играли часто как между собой, обычно с переменным успехом, так один на один с Тимкой или Мишкой. С ними я или мой младший брат Сергей играли, как правило, в непогоду, на подоконнике между четвертыми и пятыми этажами. Играли подолгу и в основном выигрывали. Почему между четвертым и пятым этажами? Потому, что на четвертом жили Мишка и Тимка, а на пятом мы. Дверь квартиры семьи Сухотиных была напротив двери квартиры семьи Чернышовых.

Помню один случай, приключившийся со мной и Тимкой. Если не ошибаюсь, это было, когда, то ли пристраивали к школе двухэтажное здание, в котором на первом этаже после постройки разместилась школьная столовая, а на втором находился спортивный зал, то ли велись работы по асфальтированию дорожки вдоль школьного забора, часть которого, ближе к Дому пионеров, была то ли не огорожена, то ли не была доделана.

Так, вот, однажды, жарким летним днем Васька, Тимка и я, Вовки, кажется, почему-то с нами не было, пришли на школьный двор, на котором со стороны Дома пионеров распласталась большая, если не огромная, черная куча слегка застывшего, как я сейчас понимаю, гудрона. Тогда мы его называли смолой и даже пробовали небольшие его кусочки на вкус, пытаясь жевать. Маленькие были, ничего не знали! Но этим дело не ограничилось. Не помню, как, но кто-то из нас нашел палку и начал расковыривать эту кучу. Вязкий гудрон, естественно, стал налипать на палку, и чем больше этой палкой ковыряли, тем больше становился, скажем так, «набалдашник» на ней. Ваське это то ли надоело, то ли по какой другой причине, но он ушел, оставив нас. В общем, в итоге и у меня, и у Тимки в руках оказалось по палке и прилипшим к ней гудроном, да мы еще покрутили их, наматывая плотнее гудрон. Потом подняли их, увидели, что от палки к куче тянутся, постепенно утончаясь черные гудроновые нити, и не придумали ничего лучшего, как начать бегать по школьному участку с поднятыми над головами палками, вероятно, играли в «догонялки». Мы бегали, а за нами в воздухе тянулись, колеблющиеся на ветру, длинные тонкие гудоновые нити … Сколько времени мы так бегали не знаю, но когда каждый из нас пришел к себе домой … Мало того, что наши руки были грязными и на нашей одежде были чёрные пятна и полоски от прилипшего и застывшего гудрона, главное было то, что фрагменты гудроновых нитей оказались в волосах наших голов!

Помню, как я сидел на стуле в большой комнате, а бабушка пыталась удалить с помощью то ли тройного одеколона, то ли «Шипра», уже не поддающиеся расческе, засохшие на волосах следы посещения школьного двора. Завершились эти попытки тем, что она отвела меня в парикмахерскую, находившуюся в небольшом одноэтажном здании напротив, как я рассказывал в моей книге «Давно это было», в доме, в котором был народный суд. Кстати, немного отступлю от рассказа, помню, не знаю почему, но однажды бабушка вместе со мной пришла, как я теперь понимаю, на заседание народного суда. Судья, увидев меня, удалил и бабушку, и меня из зала. Помню, что бабушка зашла в суд из-за того, что какая-то, встреченная перед этим на улице ее хорошая знакомая, попросила ее принять участие в заседании. Мы вышли, бабушка отвела меня в сквер перед нашим домом, и вернулась в зал. А я играл с мальчишками в сквере, пока бабушка не вернулась и не увела меня домой.

Должен сказать, что бабушка была очень отзывчивая и добрая, но за внуков «стояла стеной» не обращая внимание, кто бы ей не противостоял.

Вспомнил один эпизод. Как-то я с мальчишками и девчонками играл на дороге между нашим подъездом и стоящим напротив домом в «вышибалы», а какая подвижная детская игра без криков? Понятно, охваченные азартом, бросая мяч, или пытаясь то увернуться от него, то поймать, мы время от времени кричали. После одной из неудачных попыток поймать «свечку», мяч отлетел в палисадник сквера, я бросился за ним. И надо же было, чтобы мне попытался преградить путь пьяный мужик, который, как оказалось, давно наблюдал за нами. Как выяснилось, буквально через минуту, его раздражали наше мелькание перед глазами и крики. Он не только хотел прекратить мне путь, но и схватить меня. Это увидела сидевшая на лавочке у подъезда и разговаривала с соседками бабушка, мгновенно вскочила и бросилась к мужику. Как сейчас вижу, ее раскрасневшуюся в длинной развивающейся на ветру юбке, не помню, что высказывающей мужику. Он сначала попытался было «огрызнуться», но не тут-то было, бабушка атаковала его словами еще сильнее, при этом, слова были вполне понятные мне – маленькому мальчишке, не те, про которые в вышедшем на экраны намного позднее художественном фильма «Бриллиантовая рука» говорилось, как о «местных идиоматических выражениях». В общем, задуманное мужику не удалось, он развернулся и ушел, не оглядываясь. Бабушка вернулась к разговору с соседками на лавочке, а я, подняв с травы сквера мяч, снова стал играть в «вышибалы».

Да, я же не сказал, чем завершился случай с гудроном. Тимку тоже подстригли, а его бабушка еще не раз недовольно вспоминала, по словам моей бабушки, о том, как, по ее мнению, именно я запачкал волосы на голове его внука гудроном. Но на мои отношения с Тимкой это никак не повлияло, мы по-прежнему дружили.

Удивительно, но в «сером» доме я почему-то часто оказывался там, где велись строительные работы, и каждый раз не один, а с кем-то. Помню, что в первый год после переезда мне, в моих «путешествиях» по соседней с нашим домом строке компанию составляла Наташа. Одно такое мое воскресное путешествие закончилось тем, что я оступился и моя, кажется, левая нога соскользнула, «чиркнув» о шершавый с маленькими бугорками край железобетонной плиты перекрытия, по штабелю которых я лазил. Коленка была ободрала до крови, я прибежал домой, мама ее обработала. До этого мы собирались пойти погулять в лес на Долгие пруды. Но как я пойду в коротеньких штанишках с разбитой коленкой, намазанной зеленкой и успевшими засохнуть коричневыми корочками царапин? Мне казалось, что это стыдно, на меня все будут смотреть и, как говорится, «показывать пальцем». Попытался отказаться от участия, но не тут-то было. Родители не позволили мне уклониться от участия в прогулке, как я не пытался объяснить причину моего отказа. Теперь-то я понимаю, что их решение имело воспитательное значение: если договорились, то что бы ты не натворил, а будь добр, исполни договоренное! И еще я понял прямо во время прогулки: не надо придумывать то и стараться убедить себя в том, что лично тебе кажется. Почему? Да потому, что как за все время прогулки, так и после нее, никто из встреченных знакомых взрослых, мальчишек и девчонок ни разу не то, что не сказал ни слова о моей зеленой исцарапанной коленке, а даже не показал рукой на нее. Истинно говорят: самомнение, да еще в сочетании с самовнушением приводит к заблуждениям, влияющим на жизнь человека.

Года через три после того, как мы переехали в «серый» дом, в квартиру на третьем этаже второго подъезда приехала семья Тархановых. Их сын Сашка очень быстро стал участником наших мальчишеских игр, особенно сблизившись с практически неразлучным дуэтом: Васькой и Вовкой. Квартиры Вовки и Сашки хотя и были в разных подъездах, но были разделены общей стеной, да и балконы выходили на одну сторону, находясь на удалении нескольких метров друг от друга.

Заводилой в дуэте был Васька, да и в образовавшемся трио он им и оставался, Сашка и Вовка, по-моему, были на вторых ролях. Хотя, иногда мне казалось, что Сашка был, говоря взрослым языком, «серым кардиналом» в этом трио. Кстати, много лет позже описываемого периода времени я, работая в Московском областном комитете ВЛКСМ, встретил уже не Ваську, а Василия Чернышова, который тогда был секретарем комитета комсомола Долгопрудненского машиностроительного завода. Узнал я его по той травме глаза, о которой я рассказал выше.

Иногда, как правило во время игр в футбол или хоккей, между ними и моим братом Сергеем, и, естественно, с моим участием, вспыхивали «столкновения». Инициаторами всегда выступали они, особенно когда проигрывали. В таких «столкновениях», часто перераставших в «стычки», они применяли и подножки, и толчки в спины, а в зимней время и удары клюшками по ногам или, что хуже всего, по рукам. Почему хуже всего по рукам? Да, потому что играли мальчишки нашего и соседних домов в хоккей не на коньках, а на валенках! Валенки плотные и жесткие, «держат» удар, а руки то в варежках, а они мягкие … Почему мы играли в валенках? Не только потому, что не было коньков и мы не умели на них кататься, но и потому, что мы играли не в хоккейной коробке, а хоккейных коробок тогда не было, если не считать хоккейную коробку на стадионе «Труд», в которой зимними воскресными днями играли команды взрослых и юношей.