? Виноват я, золотая, верно. Но даю слово, когда вернусь с войны, первым делом к тебе приеду!
Злата смело бросилась к Андрею на шею и шепнула на ухо:
? Да какая разница к кому, ты только возвернись! Обязательно возвернись!
Отпустив Андрея, Злата сделала шаг назад и наткнулась на цыганку.
? Милого провожаешь, медовенькая? – спросила она, сверкнув черными глазами. И взяв Андрея за руку прошипела:
? Бойся третьей пули. В ней смерть твоя.
И все четверо, они встали, как заворожённые ничего не ответив цыганке. А та исчезла в толпе, словно её и не было.
? Отправляемся, барин! ? разбудил Андрея голос проводника. И тут же он оказался в крепких объятиях Златы, Егора, Петра Ивановича, на перебой говоривших ему:
? Бей их там, Андрейка! Эх, и мне бы с тобой, ? досадовал Егор.
? Если узнаю, что ты позволил себе смалодушничать, ты мне не сын, Андрей! Так и знай! Но и без ума голову в пекло не суй!
? Отец! – со слезами на глазах, Андрей крепко обнял Петра Ивановича.
Но тот, будучи ребенком, не знавший отеческой любви, не знавший сыновей привязанности, принял эти объятия за слабость, и так сурово посмотрел Андрея, что он оторопел.
? Не смей! – строго сказал отец сыну.
Он заставил Андрея обернуться и посмотреть на солдат, среди которых было множество таких же юных и неопытных мальчишек. И всех их ждало одно – война, в которой все они не имели права на слабость. Но поразило Андрея другое. Его поразило и одновременно возмутило то, в каких условиях должны были ехать на фронт солдаты, защитники отечества. Многие были старше Андрея, герои русско-японской войны, они, как скот заходили в душные, общие и товарные вагоны, в которых не было не только сидячих мест, но и окон. А ему, восемнадцатилетнему юноше, не важно, что дворянину, предназначалось роскошное личное купе.
«Нет, ? подумал Андрей. ? Нельзя так относиться к солдату. Нельзя, чтобы уже на вокзале между солдатами и офицерами образовывалась такая пропасть. Как же возможно допускать такое в пресвященном обществе? Такая несправедливость разве может кончиться добром?»
? Ступай же! Ступай! – прервал мысли Андрея отец, встряхнув его за плечо.
Повсюду выли бабы, обнимая и целуя своих мужей и сыновей. И тут, не выдержав этого плача, Злата, оглядевшись по сторонам, громко и с укором сказала:
? Ну, что завыли?! Что завыло-то?! Аль уж убили кого?
И толкнув в бок рядом стоящего мальчонку с гармонью, громко запела:
В путь дорожку дальнюю
Я тебя отправлю,
Упадет на яблоню
Алый цвет зари.
Подари, мне, сокол,
На прощанье саблю,
Вместе с вострой саблей
Пику подари.
Злата очень хотела, чтобы эту её песню услышал Андрей. Чтобы не было ему невыносимо грустно. И моментально эту песню подхватил и мальчонка с гармонью, и бабы на перроне, и солдаты в вагонах. Весело они запели, будто вовсе и не на войну уезжали:
Затоскует горлинка
У хмельного тына
Я к воротам струганым
Подведу коня.
Ты на стремя встанешь
Поцелуешь сына
У зеленой ветки
Обоймешь меня.
Хриплозагудел паровоз, и медленно застучали колеса. Андрей услышал песню, увидел в окно своего роскошного купе, как поёт её Злата, и на лице его появилась грустная улыбка. Он смотрел на неё и не мог наглядеться. Долго ещё закрывая глаза, Андрей будет вспоминать её. Вспоминать её рыжие волосы, зелёные глаза, нежно-голубое платье и озорную улыбку. А ещё эту песню, крепко запавшую в душу:
Стану петь я песни,
Косы я расправлю,
Пуще всех соколиков
Сокола любя.
Да с дареной пикой,
Да с дареной саблей
Мимо всей станицы
Провожу тебя.
Так летай ты, сокол,
Всех быстрей, да краше.
За Кубань, за Родину
Отличись в бою.
Пусть тебе, мой сокол,