– Сейчас я в порядке. Врач даже не назначила мне лекарства.
– На что это было похоже?
Я уже открываю рот, чтобы ответить, но умолкаю, дожидаясь, когда мимо нас пройдет пара с детской коляской.
– Это все равно что быть похороненным заживо. Словно провалиться под лед.
– И как ты станешь это лечить?
Я наклоняюсь вперед и пробегаю пальцами по волосам.
– Возможно, я… на самом деле я пока не знаю. Думаю, я понаблюдаю, будут ли приступы происходить и дальше, и если они повторятся, то, наверное, поговорю с кем-нибудь.
– С психотерапевтом?
– Вообще-то мне не очень хочется.
– Будь я на твоем месте, то непременно бы обратилась к врачу.
– Ты обращалась к кому-нибудь? К специалистам?
– Нет, я разговаривала только с родителями. Но обратилась бы, если бы у меня случались панические атаки.
Некоторое время мы сидим молча.
– Прости, что обломал тебе весь вечер, – говорю я. – Мне казалось, будет весело. Что мы сможем хотя бы ненадолго вернуться к нормальной жизни. Вспомнить нашу традицию.
– Ты ведь знал Эли. Неужели ты думал, что все наши свидания были радужными праздниками с пони и мороженым?
– Нет.
– Хотя у нас ведь не свидание.
Я краснею.
– Знаю.
К счастью, Джесмин не замечает моего замешательства.
– Мы говорили о реальных проблемах. Я не боюсь откровенных разговоров.
– И я тоже.
– В таком случае у нашей дружбы есть все шансы.
– Надеюсь.
Мы замолкаем и спокойно наблюдаем, как постепенно темнеет небо и солнце садится за горизонт. Нас овевает легкий ветерок, словно день тихо дышит, постепенно засыпая.
Наконец я заговариваю, но не для того, чтобы нарушить затянувшееся молчание, а потому, что мне хочется поговорить.
– Бабушка Блейка пригласила меня провести с ней еще один день. Она предложила провести этот день так, как это сделали бы они с Блейком в его последний день на Земле. Попытаться воссоздать его образ или жизнь, или что-нибудь в этом духе.
– Каким образом?
– Я пока не знаю.
– Кажется, это не так-то легко. В эмоциональном плане.
– Да, я уже думал об этом.
– И ты согласишься?
– Не уверен. – Мне хочется рассказать ей, как я жажду искупления. Но тогда я признал бы свою вину, а пока что это мой секрет, клубок ядовитых змей у меня под подушкой. Мне также хочется признаться, как сильно я боюсь, что не смогу воссоздать правдоподобного образа Блейка, и потому сомневаюсь, стоит ли.
Проходит несколько мгновений.
– Ты была когда-нибудь на море в ноябре? – спрашиваю я.
Она качает головой.
– А я был. Один раз. Моя тетя вышла замуж в Аутер-Бэнкс, штат Северная Каролина. В ноябре. Мы с Джорджией были в восторге, что поедем к морю, и взяли с собой купальники и все для пляжа.
– Но разве там не холодно в это время?
– Родители пытались нас в этом убедить, но мы их не слушали. И вот мы приехали туда, а все вокруг закрыто. Ни души, замерзший пляж. Невозможно описать словами, каким холодным выглядел этот пляж. Там не было голых деревьев или чего-то подобного. И океан выглядел тем же самым. Все казалось таким же, как и летом. Это вполне могло бы быть и летом, но только пляж выглядел безлюдным и все было закрыто. Полное ощущение грусти и одиночества.
Джесмин убирает за ухо прядь волос.
– Не сомневаюсь.
– Вот именно так я и ощущаю себя сейчас. Как тот пляж в ноябре.
Джесмин встала.
– Пойдем со мной.
– Ты хочешь домой?
– Нет, туда, где видна линия горизонта. Я еще не привыкла каждый день видеть одни небоскребы.
Мы идем на другой конец парка, откуда видно небо над Нэшвиллом, мерцающим расплывчатыми от влаги огоньками. Джесмин опускается на траву.
– Не боишься клещей? – спрашиваю я.
– Ни капельки.
Я плюхаюсь рядом.
