Мальчик Джим
В городке Джим обошел стороной дома, в которых жили дяди. Раннее его появление встревожило бы маму. Она непременно уложила бы его в кровать, положила руку ему на лоб, чтобы проверить, нет ли лихорадки. Иногда она заставляла его носить куртку, даже когда на улице было тепло. Она была против того, чтобы он пошел в поле, и согласилась только, когда дяди пообещали не спускать с него глаз. Дядям часто приходилось спасать Джима от ее нежной заботы.
Джим с облегчением отметил, что Элисвилл в эти долго тянущиеся предполуденные часы почти безлюден. Собаки, которые при появлении Джима могли бы залаять или завилять хвостами, спали в круглых углублениях, которые вырыли себе в прохладной земле под крыльцом. Мужчины и ребята, которые могли бы быть поблизости в любое другое время дня, ушли работать. И Джим знал, что женщины готовят сейчас обед для тех самых мужчин, которые придут домой с поля. Городок под солнцем затих и прижался к земле, будто между домами пересеклись прочные нити паутины и привязали их к ней.
Единственной персоной, оказавшейся в поле зрения, был Пит Хант – смотритель с железной дороги. Пит был маленького роста, с большими усами. Он сидел на крыльце железнодорожной станции и читал журнал. Детей Пит не очень-то любил. Если кто-нибудь из них заглядывал в окно грузового отделения, когда Пит сидел на телеграфе, он затягивал шторы. Иногда Пит разрешал Джиму рыться в угольных кучах в поисках ископаемых останков, а бывало, что он сходил с крыльца и прогонял Джима прочь. С Питом ничего никогда нельзя было знать наверняка. Хотя ни разу не бывало, чтобы Пит прогонял его с угольной кучи, когда он приходил туда еще с каким-нибудь мальчиком. Пит посмотрел на Джима поверх журнала.
– Привет, – сказал Джим.
Пит кивнул в ответ, но ничего не сказал. Он поднял журнал повыше, чтобы не видно было его глаз. Когда Джим был совсем маленьким, Пит проводил электропроводку в домах дядей. Почти целый месяц, пока продолжалась работа, мама и Пит, можно сказать, жили вместе с ним в одном доме, но и тогда Пит за все это время почти не разговаривал.
Джим медленно шел по Вокзальной улице по направлению к складу, хотя встречаться с дядей Корэном ему тоже не очень-то хотелось. Не хотелось вдаваться в объяснения. Он уставился в землю, рассматривая оставленные на ней следы, но тоже без особого интереса. Именно сегодня у Джима не появлялось и мысли о том, что он хочет что-то сделать, или об игре, в которую он хочет поиграть, о месте, где ему хочется побывать. Джиму было жаль самого себя, потому что день рождения его оказывался таким невеселым. Не хотелось даже смотреть, куда укатился камешек, который он только что пнул.
Джим был у входа в отель, когда из открытого окна на втором этаже его окликнул Уайти Уайтсайд. Отель находился в непримечательном кирпичном здании, где останавливались коммивояжеры или бригады проводников, поджидавшие свой поезд. Сам Уайти Уайт был коммивояжером в «Гавенор Фидз». Он получал заказы на продукты и семена, которые дяди продавали в своей лавке. Его настоящее имя было Ральф, но он утверждал, что коммивояжера с именем Уайти забыть труднее, чем такого же с именем Ральф. Уайти нравился мальчику, потому что он всегда носил в кармане куртки леденцы и всегда угощал Джима. Дяди говорили, что Уайти Уайтсайд был честным – они никогда не покупали продукты и семена у других коммивояжеров.
– Эй! – прокричал из окна Уайти Уайтсайд. – Привет, Джим Гласс!
Джим посмотрел вверх на окно отеля. Он даже чуть-чуть улыбнулся, но тут же вспомнил, как он сегодня несчастен.
– Привет! – ответил Джим. – Привет, Уайти Уайтсайд.
– Куда собрался? – спросил Уайти.
– Да никуда, – ответил Джим.
– Тогда задержись на минутку, – попросил Уайти. – Видишь ли, я тоже никуда не собираюсь.
Заслышав шаги Уайти Уайтсайда на лестнице отеля, Джим дождался, пока тот покажется на улице. Уайти был худощав и высок, такой же как его дяди. Темно-русые волосы уже начали седеть, но он расценивал это как положительный момент, даже несмотря на то, что был еще молод. Седые волосы у молодого мужчины вкупе с именем Уайти сделают его еще более запоминающимся.
– Что это с тобой приключилось? – спросил Уайти. – У тебя все лицо в грязи.
– Я работал мотыгой вместе с дядями в кукурузном поле, – ответил Джим.
– Вот это хорошо, Джим, – заметил Уайти. – Тяжелый труд мужчине на пользу. От него волосы на груди вырастают. – Он пристально посмотрел на Джима. – Но знаешь, что… Тебе нужно в кармане носить бандану и протирать лицо банданой, а не голой рукой. И тогда, если ты наткнешься по дороге домой на симпатичную девочку, лицо твое не будет замазано грязью.
Джим пожал плечами. Уайти Уайтсайд ему нравился, но иногда он не знал, что ему ответить. Уайти разговаривал с Джимом так, будто Джим уже взрослый. Он даже как-то попросил Джима называть его Уайти, а не мистер Уайтсайд.
– А в общем, – сказал Уайти, – не думаю, что это имеет большое значение.
Джим опять пожал плечами и посмотрел на свои руки. Он вытер их о штанины и потом засунул в карманы.
Уайти Уайтсайд всегда носил костюм и крахмальную белую рубашку. Еще он всегда носил большие шляпы с твердыми полями: фетровые – зимой и соломенные, белоснежно-белые, – летом. Джим подумал, что Уайти Уайтсайд, должно быть, богат.
– Я хотел сказать, – пояснил Уайти, – что для симпатичной девушки, наверное, важнее, есть ли у мужчины хорошая работа, где он трудится как следует, следит, чтобы все было в порядке, – чем есть ли у него грязь на лице. Ты как считаешь?
– Я не знаю, – ответил Джим.
Джим и Уайти постояли на улице, как-то слишком долго ничего друг другу не говоря.
– Дяди сегодня отправили меня домой немного пораньше, – сказал Джим. – Все равно ведь скоро уже обед.
– Я вижу, – сказал Уайти.
Джим внимательно рассматривал свой собственный след на земле. С одной стороны, где кончалась подошва, видны были отпечатки ногтей. Он и сам чувствовал, что ногти вылезали из ботинка. Они его совсем не беспокоили, пока он не начал о них думать. Он пошевелил пальцами.
Уайти достал часы из кармана и посмотрел на циферблат так, будто впервые его увидел.
– Смотри-ка, – сказал он, – до того, как подъедет мой поезд, еще осталось немного времени. Может, поднимемся на холм и посмотрим новую школу?
Уайти преодолевал все расстояния с помощью поездов – на них он объехал всю Северную Каролину. Ездил он даже на «Каролине Мун» – самом новом, быстром пассажирском поезде в юго-западном направлении железной дороги. Эта «Мун» не останавливалась в Элисвилле.
– Хорошо, – сказал Джим. – Думаю, можно сходить посмотреть.
Новая школа в Элисвилле была самым большим двухэтажным зданием, выстроенным из красного кирпича. Кроме нее кирпичным в городе был только отель, но он выглядел узким и грязным и имел невзрачный вид. Располагалась новая школа на холме, словно крепость, и ее было видно из любого места в Элисвилле. Здание строили, как казалось Джиму, с незапамятных времен и планировали закончить этой осенью. Джим и Уайти прошли по грязной улочке прямо к школе.
– Ха! Вот это здание! Правильно я говорю, Джим! – сказал Уайти.
Джим ничего не ответил. Он переживал по поводу перехода в новую школу. В старой, в которую мальчик ходил с первого класса, было всего две комнаты. Джим знал всех, кто туда ходил. Даже ребят из старших классов. Но с открытием новой школы все другие в окрестностях Элисвилля закроются, и дети из них будут ходить в новое здание. Они будут приезжать в город на автобусах. Даже те, что с гор, с Линз-Маунтин, перейдут в новую школу. Джим частенько встречал этих ребят с гор с их отцами в лавке. Они так на Джима пялились, будто уже заранее его за что-то ненавидели. Да и они ему не нравились. У Джима дедушка жил в Линз-Маунтин. Джим его никогда не видел и не думал, что когда-либо вообще увидит. Мама не разрешит. Джим немного побаивался идти в школу с детьми, которые могут знать его дедушку, но он никому об этом не говорил.
Джим остановился в конце школьного двора, а Уайти Уайтсайд поднялся по ступенькам и попробовал открыть широкую входную дверь. Она была заперта.
– Надо же! – сказал Уайти. – А я думал, мы сможем войти.
Уайти спустился по ступенькам и подошел к ближайшему окну. При его росте он мог заглянуть внутрь. Сдвинув назад шляпу, он приблизил лицо к стеклу, загородив свет с боков ладонями, и заглянул внутрь.
– Похоже, это кабинет директора, – сказал он. – Нужно тебе постараться туда не попадать, Джим. Хочешь посмотреть, как он выглядит?
Джим покачал головой. Ему не хотелось заглядывать в кабинет директора. В его старой школе вообще не было директора. Всего две учительницы – и обе хорошие. Уайти прошелся вдоль здания и остановился у другого окна.
– А вот здесь, наверное, класс, – проговорил он. Потом заглянул внутрь и присвистнул. – Такого ты еще не видел, парень! Иди же, посмотри!
Джим опять отрицательно покачал головой.
– Ну давай же! Ничего плохого не случится, если ты просто посмотришь в окно!
Уайти сцепил ладони и опустил руки. Джим встал на них, как на ступеньку, и Уайти его поднял. Джим прижался лицом к стеклу. Оно было теплым, нагретым солнцем. Эта школа вырастала у него на глазах, но внутрь он раньше никогда не заглядывал. Первое, что бросилось ему в глаза, это отсутствие нормального потолка. Были видны балки, поддерживающие второй этаж.
– Что там такое на потолке? – поинтересовался Уайти.
– Да там нет потолка, – ответил Джим.
– Ты же понимаешь, о чем я говорю, – сказал Уайти.
– Электрическое освещение, – ответил Джим.
– У тебя теперь электрическое освещение, – заметил Уайти.
Дяди говорили о том, что в Элисвилл проведут электричество как раз к открытию новой школы, но у Джима были сомнения на этот счет. Электричество подводили к городку уже не первый год, но никак не могли подсоединить к электростанции в Нью-Карпентере. Джиму хотелось пойти в школу с электрическим освещением, но он не позволял себе радоваться раньше времени.
– Ты только посмотри, какого размера эта доска! – сказал Уайти. – Сколько там места, чтобы решать задачи по арифметике! А когда до алгебры дойдешь, тебе не придется беспокоиться, что места не хватает.
Кроме ламп и доски, в комнате больше ничего не было. Не было еще ни парт, ни картин на стенах. Джим отодвинулся от окна, и Уайти опустил его на землю.
– Это ж надо, Джим, – сказал Уайти, – ты станешь таким умным, что, не знаю даже, как сможешь с этим справиться…
– Дяди собираются учить меня геометрии, – заметил Джим. – Они хорошо в ней разбираются.
– Они – мужчины знающие, – сказал Уайти серьезно. – Делай то, что они говорят, и все будет хорошо. Тут и сомнений быть не может.
Джим и Уайти развернулись и направились назад в город. С вершины холма им был виден почти весь Элисвилл. На крыльце у станции Пит Хант встал, потянулся и осмотрел улицу с обеих сторон. Дядя Корэн вышел из хлопкоочистки и зашел в лавку. Скоро он запрет лавку и пойдет в дом дяди Зино обедать. Из кухонной трубы поднимался дымок. Дядя Эл и дядя Зино вернутся с поля и расскажут дяде Корэну и Джиминой маме о том, что произошло сегодня утром. Джим почувствовал, как что-то холодное, как лягушка, заползло ему внутрь. Поверить, что в поле ему стало плохо, может только мама. Дядям нечего будет сказать – им будет стыдно за Джима. Последнее место, куда хотелось сейчас идти Джиму, это высокие дома на Заводской улице.
Внезапно Уайти хлопнул его по руке.
– Эй, – сказал он, – похоже, я слышал, что у кого-то сегодня день рождения! А ты ничего не слыхал на этот счет?
– Не знаю, – ответил Джим. – А что вы слышали?
– По-моему, я слышал, что какому-то мальчугану сегодня исполнилось десять лет.
– Думаю, что это про меня, – проговорил Джим так, будто признался в преступлении.
– Так это про тебя?
– Ага.
– Не может быть! Десять лет. Тебе уже что-нибудь подарили?
– Не-а.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что мама и дяди тебе ничего не подарили на день рождения?
До этого Джим не задумывался о том, что такое возможно. Даже если дяди ему что-то и приготовили, то теперь они ему ничего не подарят. А если у мамы и был для него подарок, то почему бы ей не отдать его за завтраком?
– Думаю, что нет, – сказал Джим.
Лягушка у него внутри стала забираться по позвоночнику наверх к шее.
– Это ужасно, – сказал Уайти. – Чтобы у тебя был день рождения и тебе исполнилось десять, – а это уже возраст! – и тебе не подарили ни одного подарка. Слышал ли ты когда-либо что-нибудь хуже?
Джим кивнул. Ему не хотелось плакать перед Уайти, но, казалось, этого не избежать.
– Что ж, – сказал Уайти, – придется нам что-то предпринять. Подожди минутку.
Он остановился посередине улицы. Порылся в карманах брюк и вытащил полбрикетика жевательного табака.
– Ты жуешь? – спросил он.
– Не-а, – ответил Джим.
– Гм, – изрек Уайти. Он порылся в карманах куртки и извлек маленький блокнотик. – Может, тебе нужно что-то записывать в записной книжке?
Джим покачал головой.
– Я так и думал, – отозвался Уайти.
Он залез в другой карман и пошарил там как следует. Когда рука его вылезла из этого кармана, в ней оказался новенький бейсбольный мяч.
– А этот как тебе? – спросил он. – Пойдет в дело?
Джим затаил дыхание.
– Это мне? – спросил он.
– Ну, если ты умеешь им пользоваться, – сказал Уайти.
– Я умею им пользоваться! – воскликнул Джим. – Я умею! Умею!
– Хорошо, – сказал Уайти. – А то мне уже надоело везде его носить с собой. И карман из-за него оттягивается. Я купил его на Рождество для моей бабушки, да у нее нет биты.
Он передал мяч Джиму.
– Спасибо, Уайти, – проговорил Джим.
Он смотрел на бейсбольный мяч в своей руке, как будто тот был сделан из золота. Его старый бейсбольный мяч дома был тяжелым, как пушечное ядро. Один раз он случайно забыл его под дождем, а потом не решался попросить, чтобы ему купили другой. Но этот мячик был абсолютно новенький, белее, чем шляпа у Уайти. Джиму казалось, что он может забросить его на милю. Он подбросил мяч в воздух. Уайти подпрыгнул и поймал мяч прежде, чем тот полетел вниз.
– Так ты уверен, что умеешь им пользоваться? – переспросил он.
– УАЙТИ! – закричал Джим.
– Ну хорошо, – сказала Уайти, – я просто проверил. Он вернул мяч Джиму, и они вместе стали спускаться с холма.
Крестины
Когда после полудня дяди пришли домой, Джим не сказал ни слова о бейсбольном мяче, который подарил ему Уайти Уайтсайд, потому что у него зародилось подозрение, что говорить об этом было бы не к месту. За едой дяди и мама разговаривали мало. По поводу того, что произошло сегодня в поле, никто не сказал ни слова. Джим решил, что бейсбольный мяч нужно будет спрятать в сарае и пусть он там лежит, пока Уайти Уайтсайд не вернется в город. А тогда он его ему вернет.
– Хорошее сегодня было утро, правда Элли? – заметил дядя Зино.
– И, как мне кажется, мы с толком его провели, – заметил дядя Эл.
Дядя Зино размешал кусочек масла в яблочном коблере, который мама приготовила на десерт. Джим еще раньше заметил, что пирога она не испекла.
– Похоже, ты здесь сделал больше, чем мы все вместе взятые, – заметил дядя Зино.
– Не то чтобы я такой проворный, – отозвался дядя Эл. – Это просто вы все нерасторопные.
– Было время, да ты и сам знаешь, когда я не думал, что из тебя фермер получится.
Дядя Эл обернулся и внимательно посмотрел на дядю Зино. Он очень ценил себя как фермера. Дядя Корэн говорил, что дядя Эл не мог пройти милю, чтобы не вырвать вьюнки, залезшие на фермерский столб.
– Ну и когда же это было? – спросил дядя Эл.
– Это когда вы с Корэном крестили тех самых цыплят.
– Да брось ты, Зи, – сказал дядя Эл. – Нам ведь тогда по четыре года было. Хоть когда-нибудь ты про это забудешь?
– Ан нет! – возразил дядя Зино. – Выпороли-то за это меня! К тому же вам было уже пять. Это случилось тем летом, когда меня крестили. И мне исполнилось тогда двенадцать. Вы посмотрели – и вам пришла в голову такая идея.
– Мы тогда были совсем маленькие! – настаивал дядя Эл. – Мало что понимали.
– Это все Элли тогда придумал, – сказал дядя Корэн. – Он был пастором. А я всего лишь дьяконом. Моим делом было только подавать ему цыплят. А он окунал их в бочку с дождевой водой.
– Дурачки вы все были маленькие! – сказал дядя Зино. – Сисси еще тогда не родилась, а то она бы тоже вам помогала. Тоже была хороша: вечно за вами ходила по пятам и влипала во все ваши неприятности.
– Они же мои старшие братья, – ответила мама Джима. – Я никогда не думала, что они могут что-то сделать неправильно.
Дядя Зино фыркнул.
– Да ты и половины не знаешь! – сказал он. – В общем, Джим, у нас была такая маленькая курочка и у нее большой выводок цыплят. Двенадцать, должно быть.
– Тринадцать, – поправил дядя Эл.
– Тринадцать, – отозвался дядя Зино. – Так вот, этот самый Эл, он и Корэн, видели, как меня крестили там, внизу у реки, и на них это произвело впечатление. В то лето крестили семерых или восьмерых из нас. А Корэн и Эл стояли на берегу и за всем этим наблюдали, и все слушали, и в их маленьких головах зародилась идея.
И вот в одно воскресное утро, вскоре после того, как меня крестили, Корри и Элли вдруг куда-то исчезли, и мама наказала мне их найти. Ну и, когда я их нашел, они были во дворе за сараем – крестили цыплят.
Цыплята у них были в корзине для персиков, и Корэн лез в корзину, доставал их по-одному и передавал Элу. А Эл совал их в бочку с дождевой водой. Потом он передавал цыпленка Корэну, а Корэн выуживал из корзины еще одного, сухого.
– Мы думали, что они нуждаются в спасении, – сказал дядя Корэн. – Мы хотели, чтобы они попали на небеса.
– Прямо туда они и отправились, – сказал дядя Зино. – Когда я пришел, вы почти всех утопили – один только остался. Я попробовал дуть им в клювики, чтобы их спасти, но Эл слишком долго продержал их под водой. Утонули безвозвратно.
– Ну вот, и тогда вы оба поняли, что натворили, и оба разревелись. Вы плакали и умоляли меня не рассказывать про вас. Все понимали: если мама узнает, что вы уморили всех цыплят, она разозлится и выпорет вас как следует… И тогда я – мне не хотелось, чтобы вас выпороли! – взял всех этих дохлых цыпляток, унес их за коптильню, выкопал там ямку и всех их закопал. И взял с вас обещание, что вы не расскажете.
– А в беду мы попали очень просто: папа увидел, как я выхожу из-за коптильни с мотыгой. Не успели мы оглянуться, как он вошел в дом с цыплятами. Направился он прямо ко мне, а я-то к этому не имел никакого отношения, но было уже поздно. Он спросил: «Зино, что ты знаешь об этих мертвых цыплятах?» Я ответил, что нашел их в бочке с дождевой водой, ведь это было недалеко от истины. Тогда он спросил: «Зино, а как эти цыплята попали в бочку из-под дождевой воды?» Я ответил, что не знаю.
Он сказал: «Ты не знаешь».
Я повторил: «Не знаю».
– И вот тогда малыш Элли и малыш Корри – невинные крошки! – больше не выдержали и разревелись вовсю. Они рассказали папе, как крестили цыплят в бочке с дождевой водой и как те утонули.
– Папа постоял с минуту и сказал Корэну и Элу: «Мальчики, я не собираюсь вас пороть, потому что вы маленькие и не знали, что хорошо, а что плохо, но больше уж никогда не суйте цыплят в бочку с дождевой водой». А потом он обратился ко мне: «Зино, я не собираюсь тебя пороть за то, что ты закопал цыплят за коптильней, потому что ты помогал братьям, – и это похвально. Но за то, что ты мне соврал, – я тебя выпорю».
– И что было дальше? – спросил Джим.
– Он вывел меня во двор, и я такую взбучку получил, что за всю жизнь ничего подобного не припомню, – сказал дядя Зино. – И больше я ему никогда не врал.
– А мы больше никогда не крестили цыплят, – сказал дядя Корэн.
– Что правда, то правда, – заключил дядя Эл.
– Итак, Джим, – сказал дядя Зино, – в результате Эл стал довольно хорошим фермером, если вспомнить о том, как он начинал.
– По крайней мере, мы должны благодарить судьбу, что он не стал пастором, – отозвался дядя Корэн.
– Это уж точно, – согласился дядя Эл. – Пришлось бы мне стать методистом, чтобы не топить людей[3].
Мама поднялась и начала собирать со стола посуду.
– А где была мама-курица, когда все это происходило? – спросила она.
– Мы заперли ее в курятнике, – сказал дядя Корэн. – Она чуть нас не заклевала. Пришлось нам вооружиться палками, чтобы ее туда загнать.
– Она потом весь день искала своих цыплят, – сказал дядя Эл. – По всему двору искала.
– Грустная история, – заметила мама.
– И что с ней было потом? – спросил Джим.
– Не помню уже, – ответил дядя Зино. – Думаю, мы ее съели.
После ужина
Пока мама управлялась с делами, дяди покачивались в своих высоких креслах-качалках на крыльце дома дяди Зино. Джим сидел на верхней ступеньке, подперев руками подбородок, и думал о том, что день подходит к концу. Солнце опустилось совсем низко, но его лучи еще отражались в окнах новой школы. Скоро в низовье реки появятся длинные синие тени. Светлячки зажгут свои огоньки в вершинах деревьев, застрекочут цикады и раскричатся древесные лягушки. У ограды козодой подаст голос, прислушается и позовет опять, и откуда-то из глубины травы кузнечики ответят ему своей низкой, грустной песней. Летучие мыши, хлопая крыльями, будут выбирать новую траекторию своего странного полета в багровеющем небе. Сумерки в Элисвилле – самое очаровательное время суток, но Джиму не хотелось, чтобы солнце садилось и заканчивался его день рождения. Все сегодня пошло не так. Он разочаровал дядей и теперь не хотел ждать целый год до следующего дня рождения, чтобы все исправить.
– Что-то мне становится прохладно, – сказала мама. – Пойду возьму свитер.
Она поднялась и исчезла в доме. Джим так углубился в свои раздумья, что и не заметил, как она вновь оказалась рядом с ним.
– Джим, – сказала она. – Эй, Джим!
Джим повернулся и посмотрел вверх. У мамы в руках был шоколадный торт. Свечи на нем уже горели. Она нагнулась, чтобы Джиму было лучше видно. В его глазах засветилось отражение маленьких огоньков.
– С днем рождения, Джим, – сказала она.
Внезапно и все дяди оказались вокруг него.
– Посмотрите-ка на него, – сказал дядя Эл. – По-моему, он не знает, что это такое.
– А что это? – спросил дядя Корэн.
– Это торт Джиму, ко дню рождения, – заявил дядя Зино.
– Ох, – вздохнул дядя Корэн, – а я было подумал, что Сисси загорелась.
Джим сосчитал свечи на торте. Их было десять.
– Джим, – сказал дядя Зино, – неужели ты подумал, что мы про тебя забыли?
– Я подумал, что вы на меня злитесь.
– О, милый мой, не плачь, – сказала мама. – Никто на тебя не злится.
– Я не злюсь на тебя ни капли, Док, – подтвердил дядя Зино. – Даю слово.
– Зино, я же тебе говорила, не надо брать его в поле, – заметила мама.
– Успокойся, Сисси, – тихо проговорил дядя Зино.
Дядя Зино поднял Джима вверх за лямки комбинезона и притворился, будто хочет выбросить его через перила во двор.
– Ну и дурачина же ты, простофиля! – сказал он. – Уж если б мы на тебя разозлились, ты бы сразу это узнал. Правда, Эл?
– Да мы бы за ним с палкой бегали, если б разозлились.
Джим не мог понять, почему он плачет, но остановиться никак не мог.
– Уайти Уайтсайд дал мне бейсбольный мяч, – сказал он.
– Ну вот, – сказал Зино. – Очень любезно с его стороны. Ты его поблагодарил?
Джим кивнул.
– Вот и хорошо. Так тебя воспитали. А теперь давай, вперед: пора задувать свечи.
Джим задул свечи с одного раза.
Интересно, мистер Ральф Уайтсайд раздает бейсбольные мячи всем мальчикам, которых встречает во время своих объездов? – спросила мама.
Дядя Зино быстро и едва заметно покачал головой.
– Джим, – спросил дядя Эл, – можно нам по кусочку твоего торта?
– Думаю, что да, – отозвался Джим.
– Нам не пекли шоколадный торт на день рождения. Правда, Элли? – спросил дядя Корэн.
– Точно, не пекли.
– Ну так пошли в столовую, – пригласила мама.
В столовой, посреди стола, Джим заметил бейсбольную перчатку и бейсбольную биту. Он стоял в дверях и не мог отвести глаз.
– Это – мое? – спросил он.
– Что твое? – переспросил дядя Зино.
Джим указал на стол. Дядя Зино склонился, заглядывая в столовую, и пожал плечами.
– Никогда раньше их не видел, – сказал дядя Корэн. – И вообще, что это такое?
– Перестаньте же! – сказала мама. – Иногда на вас уже терпения не хватает.
Дядя Зино положил руку Джиму на спину и слегка подтолкнул его в столовую. Джим осторожно приблизился к столу, как будто мог спугнуть перчатку и биту, если б двигался слишком быстро.
– Бита – подлинная, от фирмы «Луисвилл слаггер», – заметил дядя Зино. Возможно, она для тебя немного великовата, тогда тебе придется держать ее немного дальше от узкого конца, пока ты до нее не дорастешь.