Колея к ржавому солнцу
Вот ты выходишь вечером с работы, думая о том, что купить к ужину в «Перекрестке», или в какое место закатиться в ближайшую пятницу с друзьями, или о том, что жена просила новые туфли взамен тех, у которых лопнула подошва, а тебя вдруг останавливают двое коротко стриженных мужиков в черных кожаных куртках. Высверливая в тебе дыры стальными взглядами, они интересуются, когда ты собираешься заплатить долг. Ты нервно сглатываешь и чужим голосом начинаешь что-то лопотать про кризис и просевшие продажи, про то, что перестали выплачивать премии, про «я обязательно отдам».
«Кожаные куртки» кивают:
– Знаем, что отдашь. Вопрос – когда? Потому что чем раньше, тем лучше, даже тебе. Меньше придется платить. Счетчик-то тикает, деньги капают – и не в твой карман, а из него, просто ты об этом не думаешь. Что ты как октябренок?
Ты судорожно вздыхаешь, безуспешно пытаешься набрать полные легкие воздуха. У тебя начинается паническая атака. Ты расстегиваешь ворот рубашки, словно это впустит в легкие дополнительный кислород. «Кожаным курткам» твое состояние неинтересно. Их занимает только один вопрос:
– Когда?
Непослушными руками ты достаешь из кармана кошелек, открываешь его, дрожащими пальцами достаешь из него купюры.
– Все, что есть. На карте еще три тысячи. Я их сниму сейчас в банкомате, тут у метро есть…
«Куртки» презрительно щерятся на смятые разноцветные бумажки, говорят сквозь зубы:
– Не по частям. Нужны все деньги сразу. По частям надо было раньше отдавать.
Все? Там ведь сумма раз в двадцать больше, чем у тебя сейчас за душой.
– У меня нет столько! – взвизгиваешь ты. – Где мне их взять?..
– Найдешь, – пожимают плечами «куртки», – если не хочешь, чтобы мы завтра твою дочку забрали из садика.
Тебе становится страшно. Так страшно, что ты едва стоишь на ногах. Бледнея, ты вдруг чувствуешь себя коктейлем в шейкере у бармена в том заведении, где ты с коллегами отмечал покупку нового «кашкай», взятого по программе автокредитования. Внутренности смешаны и взболтаны – сердце ушло под колено, печень всплыла на место сердца, а почки ты сейчас, кажется, выблюешь одну за другой.
– На следующей неделе, – сипишь ты в ответ на очередное «когда?» «кожаных курток». – После выходных.
Ты даже сам себе не веришь, просто хочешь, чтобы «куртки» исчезли, дали тебе отдышаться, собраться с мыслями. И коллекторы вдруг уходят, удовлетворенно кивнув. Провожая их взглядом до дорогого черного «немца», будто заехавшего сюда прямо из девяностых, ты думаешь, скольких таких же, как ты, бедолаг пришлось им выпотрошить, чтобы иметь возможность ездить на этой машине. Плывя в метро через густой человеческий суп, ты проклинаешь день, когда уступил жене и взял в кредит тот злоебучий «ниссан», всего лишь через три месяца разбитый этой дурой вдребезги. Хорошо, не убилась сама. Или наоборот – плохо. И что теперь делать? Обратиться в полицию с жалобой на незаконные методы досудебного взыскания, на то, что на тебя оказывается психологическое воздействие путем угроз твоему ребенку? Копы будут заодно с коллекторами всего лишь за обещание процента от твоего долга. Лихорадочно вспоминаешь всех знакомых, нет ли у кого родственников в ФСБ или других силовых ведомствах? Банкротство физического лица? Потом ты осознаешь, что платить все равно придется. И лучше сделать это быстрее. Где только взять деньги? Занять в долг? Ограбить банк? Продать чуть было не выблеванную почку? Найти вторую работу? Что угодно, только больше не видеть этих страшных, будто из другого времени, людей и их скучающие лица… Перекредитоваться в другом банке? А что? Наверное, это выход. Пусть в этот раз жена берет, у тебя теперь неважная кредитная история, а вы ведь еще собирались к лету дачу покупать…
Недели три Инга занималась отчетами и бухгалтерскими выкладками, понимая, что ее взяли по блату на место, которого попросту нет в отлаженной цепочке рабочих звеньев и корпоративных пищевых цепей в фирме. В другое время она бы подошла к боссу, Михаилу Веллеру, которого звали Аба́ Арнольдович, и уволилась по собственному желанию, но не сейчас. Каждый раз, когда у нее свербило так поступить, Инга думала, какими глазами на нее посмотрят мать с отцом.
Семья – методично повторяющееся молчаливое неодобрение твоих поступков.
А потом Аба Арнольдович, носивший «здравствуйте-я-ваша-тетя-покровско-воротную» фамилию Козаков, заехав в офис во время обеденного перерыва в банке, вызвал ее в свой кабинет и сказал:
– Здравствуй, Инга. Садись… Хорошо выглядишь… Времени у меня мало, давай сразу к делу… В общем так. Я к тебе пригляделся. Мне понравилось, как ты работаешь… Будем считать, что твой испытательный срок благополучно завершился. Пора тебе приступать к обязанностям, для выполнения которых тебя сюда и взяли.
Оказалось, что у его фирмы были второе дно и двойная бухгалтерия. Агентство кредитовало частные и юридические лица, которым отказывали банки, – высокие риски под высокие же процентные ставки. Выступало в роли Алёны Ивановны, старухи-процентщицы. И проблемы невыплат и просрочек здесь решались жестче.
– Для начала конфискуем ценное имущество должника, которое можно быстро реализовать, – без обиняков поведал Аба Арнольдович. – Все, что можно, ну а дальше смотрим по ситуации…
Инге предназначалась роль частного судебного пристава, и даже на словах, звучащих в спокойной обстановке кабинета босса, это выглядело стремно и не слишком вдохновляюще.
– Улыбаешься, вежливо оглашаешь сумму долга и находишь в контакте с должником способы погашения кредита… Будешь исполнять функции менеджера по работе с клиентами, как-то так, а то наши ребята… – улыбнулся Аба Арнольдович. – Есть среди них тупые как мешок с молотками, им проще стены головами прошибать – и не всегда только чужими… Да и пара лишних рук иногда полезна…
Вот уж, подумала Инга, выходя из кабинета, работенка для гоя. И что босс имел в виду, говоря про лишние руки?
Назавтра она выехала на встречу с клиентом.
– Новенькая, что ли? – спросил у нее небритый мужчина, ожидавший возле стоявшего на офисной парковке под разведенными парами «глазастого» «мерина».
– Да, – кивнула Инга. – Добрый день. Куда мне садиться? Вперед? Назад?
– Куда хочешь. Хоть в багажник… Чего скалишься?..
– А… твой напарник? – погасив улыбку, Инга решила проигнорировать реплику про багажник. – Вы ведь ездите по двое? Он не будет против? Где его место?
– Он задержится, подъедет позже, сразу к клиенту… Да садись уже.
Инга уселась в кресло рядом с водительским, положила портфель с документами на колени.
– Инга, – прочитал коллектор на ее бэйдже. – Красивое имя… Только табличку лучше сними, – посоветовал он, – у нас сегодня что-то вроде выездной сессии товарищеского суда. Хотя ты, наверное, и не знаешь, что такое «товарищеский» суд.
– Почему? Знаю. На таком судили Афоню из кино.
– Ого! – мужчина глянул на Ингу с неподдельным интересом. – Новое поколение, оказывается, смотрит не только «Сумерки».
– Я «Сумерки» вообще не смотрю, – взглянула она в глаза собеседника. – Не верю я в романтичных вампиров.
Мужчина усмехнулся, потом кинул взгляд на ее прическу.
– Это сейчас мода такая или ты после какой-то болезни? Вроде сыпняка?
Инга решила не отвечать на насмешку. Что он понимает вообще?
– Хочешь, включи музыку, – предложил коллектор, стартуя с парковки.
– Спасибо, я лучше тишину послушаю, – сказала Инга, опасаясь, что магнитола исторгнет из колонок русский шансон.
– Тишину в открытом космосе послушаешь. Или на Луне, там звук не распространяется. А здесь город, так что лучше музыку включить, и погромче, чтобы не разговаривать и не думать, – проговорил мужчина и нажал кнопку на магнитоле.
К удивлению Инги, заиграл не шансон, а то, что она сумела распознать как «Nine Inch Nails», которых слушал один из ее друзей. Скосив взгляд на водителя, Инга стала внимательно изучать его, пока он не отрываясь смотрел на дорогу. Чем-то он походил на писателя Илью Стогова. Плотный, хотя в офисе его называли почему-то Худым, с выбритым угловатым черепом и с темной щетиной на впалых щеках и квадратном подбородке. Кожа обтягивала будто скрученные из арматуры скулы. Корявый шрам с палец длиной тянулся с правой стороны шеи. Куртка-«бомбер», не очень-то подходящая для его возраста. Хотя сколько ему лет? Тридцать пять? Сорок? Еще больше? Не совсем понятно. В любом случае, по ее меркам, совсем старик. Но Антон Корбайн, Инга даже не сомневалась, нашел бы, с какого ракурса и при каком освещении запечатлеть этого сурового чувака, чтобы одним кадром показать всю его суть. Честно говоря, Худой того стоил.
– Твою мать! – ругнулся Худой на внезапно, без поворотников, влезшую на их полосу женщину в годах на желтом «матизе» в ромашку. – Я худею с них! Понаберут машин в кредит, понакупят, на хер, прав, летают, не глядя, как «метеоры» в Кронштадт, а ты уворачивайся от них!.. – он резко посигналил подрезавшей его машине и повернулся к Инге. – У тебя как с этим? Водить умеешь?
– Права есть, – уклончиво ответила девушка, не став упоминать, что она получила их года три назад и с тех пор сидела за рулем пару раз.
– Права есть или нет, не важно. А вести машину сможешь?
– Какую? – не поняла Инга.
– Да хоть эту.
– Так ведь ты… Вы за рулем.
– Это пока ноге капкан не мешает… А вдруг меня подранят? Или завалят? Что будешь делать?
– Кто завалит? Какой капкан? – спросила Инга, которой было никак не взять в толк, шутит так Худой или нет.
Она почувствовала, как по спине неприятной толпой побежали мурашки, а в животе резко похолодело.
– Ладно, расслабься, – сказал вдруг коллектор и добавил чуть слышно: – Я худею…
Инга подумала, что лучше уж пусть «Nine Inch Nails» продолжают своей жуткой музыкой забивать ей в голову эти самые девятидюймовые гвозди, чем они будут вести такие малоприятные разговоры.
«Мерс» выскочил на проспект Энгельса, с каждой минутой приближаясь к месту назначения – поселку Парголово. Мелькнул парк – дореволюционные владения графов Шуваловых, в глубине которого находились искусственные пруды, из-за их формы названные Рубаха Наполеона и Шапка Наполеона. Потянулись коттеджные поселки, выстроенные на выкупленных у бывших собственников советских дачных участков. В одном из таких коттеджей жил… Инга достала из портфеля документы и взглянула на имя должника. Ну да, Олег Федорович Крюков.
Коммерсант, генеральный директор и владелец небольшого торгового дома, пытавшийся с помощью взятого у Козакова и его компаньонов кредита поправить дела. Не вышло. По данным разведки, его бизнес, пуская пузыри, пошел ко дну, что не мешало Крюкову этим будним днем устанавливать жаровню для барбекю недалеко от крыльца своего двухэтажного дома из красного кирпича. Делал он это энергично, с азартом. Зашел в пристроенный к дому гараж, вернулся с жидкостью для розжига. Запалил высыпанные в жаровню угли. Вынутым из красивого футляра штопором открыл бутылку красного вина. Рядом с громким смехом гонялись друг за другом молодая женщина в красно-белом спортивном костюме с патриотической символикой и мальчик лет пяти в вязаной шапочке и ярко-желтой куртке. Держа бутылку в руках, Крюков окликнул жену, что-то спросил. Та согласно махнула рукой. Бизнесмен плеснул вино в бокалы. Добродушное апрельское солнце радовало отдыхающее семейство теплом.
Сидевшие в припаркованной у дома напротив машине, Инга с Худым наблюдали за идиллией через огораживающий территорию решетчатый забор.
– Смотрю, он не парится, – с внезапной злобой прошипел сквозь зубы Худой. – В долгах как в шелках, а сам… Я худею с таких…
– Мне кажется, лучше смотреть на это с другой стороны. Благодаря таким у нас есть работа.
– Вот это ты прямо в цель ракету выпустила. Будет сейчас нам работа…
В кармане Худого затренькал дешевый мобильник.
– Да?.. Видишь их? Совсем нет совести у человека, как считаешь?.. Ага, калитка лоховская. Мы с новенькой заходим первыми. Ты – за нами… Не спеши, давай подождем, пускай он там первую порцию мяса жарнет. Пожрем хоть малец… Я худею, чего долго? Недолго! Куда торопиться?.. Ждем, я сказал!
Инга повертела головой, пытаясь увидеть, с кем разговаривает ее спутник. По всему выходило, что коллега Худого сидел в ржаво-белом, сильно поюзанном «транзите», приткнувшемся за два дома от них. Или это просто кто-то переезжает?
– Что ему сказать, помнишь? – посмотрел Худой на Ингу.
Та кивнула.
– Хорошо, что помнишь. Только этому ухарю говори, не говори – без толку. Третий месяц виляет, сука. Менты у него знакомые какие-то… Ну все, довилялся. Сейчас прижмем так, что брызнет из него, как из помидора. Небо с овчинку покажется.
От этих слов Инга обмерла, обеими руками вцепившись в портфель. Ощутила, как леденеют пальцы. Почувствовала, что захотелось в туалет. Устроилась клерком, а угодила, кажется, в разборки из-за чужих денег. Может, просто не выходить из «мерса»?
Прошло минут десять. Сменившая грохочущий из колонок индастриал тишина казалась зловещей и удушливой, усугубляя дискомфорт, что испытывала Инга.
Перед домом мама, разойдясь с сыном метров на пять, неумело пинали друг другу мяч с нарисованными на нем цветными утятами. Крюков, подставляя солнцу лицо, жмурился, попивал вино и раскладывал на решетке жаровни тонко порезанные куски мяса. Инга почувствовала, что не в силах больше ждать.
– Пойдемте сейчас. На обратном пути заедем в «МакАвто», я возьму вам, что вы захотите… Пойдемте, пожалуйста, – предложила она коллектору и услышала в ответ:
– Я худею… Знаешь, из чего в «МакАвто» еду делают? Даже голодные коты это не едят. Назовешь дерьмом их «макнаггетс» – и то комплимент сделаешь… Да чего ты паришься, сиди себе спокойно…
Еще минут семь спустя Худой опустил стекло со своей стороны и потянул носом, принюхиваясь.
– Пошли, – резко кинул он Инге. – Не то мясо у них подгорит.
Он выскочил из машины и, не дожидаясь замешкавшуюся с портфелем девушку, двинулся к забору, до которого оставалось с полтора десятка шагов. Подошел к запертой калитке, сваренной из узорчатых кованых прутьев, ухватился за них и легко, как в «Сумерках» (Инга соврала Худому, на первую часть ее затащили в кино), бросил свое тело вверх и вперед. Приземлился по ту сторону дверцы чуть ниже человеческого роста и, открыв ее перед Ингой, повернулся к спешащему навстречу хозяину дома.
– Что вам надо? Вы кто такие?
– Расскажи ему, кто мы такие, раз он не догоняет, – кивнул Худой Инге, сближаясь с бизнесменом.
– Э-э-э… – Инга поняла, что снова забыла имя неудачливого предпринимателя. Черт, как же глупо. Это все стресс. Обычное такое… – Извините, – придушенным голосом произнесла она, обращаясь неизвестно к кому, и, расстегнув блестящий замок на портфеле, полезла в него за документами.
– Я худею… Ты́ бабки Арнольдычу торчишь? – Худой вплотную приблизился к генеральному директору. – Торчишь, правильно. Значит, не ошиблись домом. А отдавать когда собираешься?
– Я с ним этот вопрос уладил, – шагнув назад, проговорил должник.
– С ним? Уладил? – Худой прищурился, будто услышал оскорбление в свой адрес. – А теперь с нами давай уладь… Сколько ты там должен, а? Небось и сам не знаешь? Сколько? – он ухватил бизнесмена за воротник песочного цвета куртки, рывком потянул на себя.
Треск рвущейся ткани заглушил невнятный возглас неудачливого бизнесмена. Инга мельком глянула на женщину и ребенка у дома. Неправильно у них на глазах прессовать главу семьи. Сказать бы об этом…
– Нет, это три месяца назад столько было! Новенькая, озвучь ему, сколько он торчит!
– Пять… Пять миллионов триста семнадцать тысяч, – нетвердым голосом прочитала Инга в предписании, которое только сейчас достала из портфеля.
– Сколько?.. – просипел бизнесмен, будто спущенный мячик выпустил остатки воздуха. – Да не может быть! Откуда?..
– Догадайся! Ты бы еще дольше гасился по норам, сука! – Худой толкнул Крюкова, и тот, не удержавшись на ногах, полетел на дорожку, засыпанную отсевом. – Опять за мусоров думаешь спрятаться? Не выйдет, козлина! За такие деньги не то что убивают – убивают дважды.
Мимо Инги шагнул похожий на Худого его напарник из ржавого «транзита» с поводком вокруг запястья, на другом конце которого с бешеным лаем и капающей из пасти слюной рвался из ошейника английский мастиф. Не обратив внимания на девушку, пес проскочил мимо нее. На секунду вся их троица замерла. Худой смотрел на Крюкова, а тот вместе с Ингой провожали глазами коллектора с рычащей собакой на поводке.
У дома завизжали, перебивая лай мастифа. Сначала ребенок, потом – его мать. Ужас в их воплях взметнулся ледяным жгутом, обвиваясь вокруг Инги. Она неловко переступила, будто стояла не на ногах, а на ходулях. Чуть было не выронила из затрясшихся рук документы. Чего-то подобного она и ожидала.
Визг стих, когда мать поймала ребенка в объятия, но оглушительный собачий лай не прекратился.
– Нет! – крикнул хозяин семейства в спину коллектору. – Дом! – посмотрел он на жену. – Запритесь в доме!
Та не услышала. Безумными, вылезающими из орбит глазами она смотрела на агрессивно настроенного бойцовского пса, приближавшегося к ним с сыном. Лай мастифа в клочья рвал весенний день. Инге захотелось пальцами заткнуть уши и зажмуриться.
– Нет! – закричала жена Крюкова. – Нет! Уйдите! Убери собаку!
– Маккартни! – скомандовал коллектор мастифу, и тот, словно взбесившись от звука его хриплого тяжелого голоса, прыгнул вперед.
Отчаянный визг женщины ушел куда-то в частоты ультразвука. С неистовым лаем собака бесновалась в паре метров от жертв. Упираясь короткими ногами, из-под которых летел песок, она пыталась добраться до застывших соляными столбами матери и сына. Коллектор с усилием удерживал струной натянувшийся поводок. «Если он порвется…» – пришла в голову Инге ужасная мысль. У нее тряслись поджилки. А потом она почувствовала, что может обмочиться прямо здесь.
– Нет! Уберите собаку! – вновь крикнул ошалевший от дикого зрелища должник. – А-а-а! – закричал он вдруг, когда, нагнувшись к нему, Худой взмахнул рукой.
Неизвестно откуда оказавшаяся в ней крестовая отвертка пробила левую ладонь Крюкова и с мерзким хрустом воткнулась в утоптанный отсев дорожки. Сидящий на земле бизнесмен выгнулся дугой, ухватился здоровой рукой за черно-красную ребристую рукоять отвертки и попытался вытащить ее из раны. Худой мгновенно пресек эту попытку, наступив на руку Крюкову ботинком с тяжелым протектором.
– Ум-м-м, – будто с заклеенным ртом замычал бизнесмен, когда прижатая ногой рукоятка отвертки впечаталась в его ладонь, пришпиленную к земле огромной бледной, с алыми пятнами на крыльях бабочкой.
В разные стороны полетели брызги, будто уронили на пол бутылку кетчупа. Крюков заорал неожиданным для его комплекции басом. У дома яростно щелкал зубами мечущийся на поводке мастиф. Мальчик в руках бледной как смерть матери громко ревел, отвернувшись от пса и время от времени на него оглядываясь. Его заплаканное лицо покраснело от натуги. От опрокинутой жаровни пахло горелым мясом. Пролившееся вино напоминало кровь. Инга с застывшим как маска лицом неподвижно стояла внутри этого разверзшегося ада и пыталась понять замороженными мозгами, что ей делать. К запахам крови и подгоревшего мяса добавилась вонь мочи, темным пятном проступившей на джинсах корчащегося от боли коммерсанта. Вечером, видимо от пережитого стресса, у Инги на несколько дней раньше срока начнутся, как она их называла, «счастливые часы суши».
– Так что с долгом? Не слышу! Отдашь? – спросил у Крюкова Худой. – Когда?
Крепко зажмурившись и не открывая глаз, гендиректор еле слышно попросил:
– Уберите собаку, пожалуйста… Я все сделаю, все заплачу́… Пожалуйста…
Худой поднял голову и свистнул напарнику.
– Готов!
– Фу, Маккартни!.. Фу, я сказал!..
– Убрали собаку. Пока… Рассказывай, как будешь платить. Мы тебя слушаем.
– Я… Я не знаю…
– Блядь, – с руганью ударил Худой бизнесмена в живот ногой. – Что, вторая серия начинается?
Крюков скривился от боли, затараторил сбиваясь:
– Нет, погодите! «Гелендваген» стоит в гараже, двухгодовалый. Можно продать за…
– Продадим, – кивнул Худой. – Еще что?
– На счете в банке еще… Тысяч триста, может быть… На зарплату людям…
– Так, все понятно. Дом застрахован?
– Нет, – Крюков помотал головой, всхлипнул и повторил еще раз. – Нет.
– Тогда страхуй. Сожжем, получишь деньги, отдашь нам. Молись, чтобы страховки хватило… Вставай, – Худой с усилием выдернул отвертку из отсева, а потом из руки.
Бизнесмен коротко вскрикнул и уставился на отвратительного вида рану в ладони.
– Что ты как девочка? – поморщился коллектор. – Идем, напишешь доверку на «гелек», генеральную потом у нотариуса оформим, техпаспорт с ключами сейчас отдашь… Тачка пока у нас постоит. Если со страховкой срастется, вернем. Будешь в нем жить, пока заново не отстроишься… Долго собрался сидеть?.. И ты тоже, новенькая. Двигай.
Стены в доме Крюкова были увешаны головами диких зверей. Лось и кабан оценивающе разглядывали незваных гостей стеклянными глазами, пока присевший к низкому столику в гостиной Крюков пытался подрагивающей рукой написать доверенность на управление транспортным средством.
– Вот, – протянул он документ Худому.
– И кому я ее покажу? Всю в крови измазал. Ты бы еще написал на ней: «Помогите!» Я худею… Переписывай!.. Смотрю, ты охотник, да? И оружие, наверное, есть?.. Тоже конфискуем, чтобы в спину сдуру не шмальнул…
Потом они втроем спустились в гараж, откуда уже не был слышен плач мальчика, спрятанного перепуганной матерью где-то наверху. Антрацитового цвета «гелендваген» напоминал броневик.
– Держи ключи, – Худой протянул Инге брелок.
– Что это? Зачем?
– Поедешь на нем за мной.
– Я? – растерялась Инга.
– Ну не я же. Говорила же, что водишь машину. Сашок с Маккартни на «транзите» поедут, я – на нашем «мерсе». Так что «гелек» тебе достается.
– Но он же… И прав у меня нет, – испугалась Инга. – А если остановят…
– Я худею… Да не ссы ты. Доверка же есть, хоть и кривая. Пэтээска тоже. Права, скажешь, дома забыла, извините, гражданин начальник, улыбнешься. Я рядом буду, отмажу деньгами, если что. Не возьмет денег, покажу вот это, – Худой поправил висящий у него на плече хозяйский охотничий карабин, выглядевший как ближайший родственник АК. – Открывай ворота, не стой! – кивнул он генеральному директору.
– Я не могу, не хочу! – помотала головой Инга. – Я на такое не подписывалась. Не собираюсь я ездить на угнанной машине!
– Да почему угнанная, я худею… Ты же не будешь заявлять? – повернулся Худой к Крюкову. – А хочешь, пусть он ведет «гелек», а ты сзади будешь сидеть, «сайгу» у его головы держать. Выбирай…
Обратную дорогу Инга помнила смутно. В памяти остались только ее вцепившиеся в руль скрюченные пальцы и «стопы» «мерса», на котором перед ней ехал Худой.
– Молодец! Нормально водишь, не по-бабски, – похвалил ее коллектор, когда она загнала «гелендваген» в огромный полукруглый ангар из серого рифленого металла.
Ангар находился на территории какого-то полудохлого автопредприятия в Обухово и был, как автосалон, на треть заставлен дорогими иномарками, тускло отражающими свет висящих под потолком прожекторов.
– Ключи в машине, – сказала девушка пожилому охраннику, отпершему ангар.
Тот показал Инге место, куда ставить машину, и вышел на улицу.
– Всё в порядке, я уже сфотографировал на телефон, «сдал-принял», – заулыбался он, когда девушка присоединилась к нему. – Новенькая?
– Хозяин говорил, два года ей, кажется, – ответила Инга, которую до сих пор потряхивало.
– Да нет, ты – новенькая?
– Извините, не поняла сразу. Да, скоро месяц будет.
– Я и вижу, бледная вся… А зовут-то как?
Она промолчала, быстрым шагом отошла за угол ангара и стала громко блевать, пытаясь исторгнуть из себя вместе с переваренной едой и остро пахнущей желчью страх и вину. Когда спазмы утихли, Инга вытерла рот найденной в кармане бумажной салфеткой и подошла к стоявшему у «мерседеса» Худому.
– Нам надо здесь находиться?
– Больше нет, мы свою работу сделали. Поехали.
– В офис? – спросила Инга, усаживаясь в салон.
– На сегодня рабочий день кончился, – покачал головой Худой.
– Тогда подбрось меня до дома, – попросила она и подумала, что там что-то нужно будет говорить родителям, а завтра с утра снова идти на эту работу.
– Без проблем, – кивнул Худой.
Но обманул ее, потому что привез не домой, а в угрюмого вида кабак в центре.
– Что это? – испугалась Инга, разглядывая из машины вывеску и закопченные от выхлопных газов окна.
– Пойдем. Тебе выпить надо. И чем больше, тем лучше.
– Я в такие не хожу, – покачала головой девушка, – здесь, наверное, только бандиты бухают.