Дом для Гвидона
Светозар пожал плечами и промолчал.
– Ясно… – скривился Негослав. – У него была постоянная половая партнерша? Невеста, сожительница?
– Нет. Насколько мне известно – нет. Редкие случайные связи. Он платил за секс. Говорил, что так проще.
– Как он проводил свободное время? Было ли какое-то хобби?
– Ездил на рыбалку.
– В квартире нет снастей, – вклинилась Дарина.
– Он хранил их в багажнике машины. Иногда перебирал тут, возле ангара.
– Он верующий? – спросил Негослав.
– Как все. Скрутку Камулу, печенье Хлебодарной. Не постился, к чашам подходил только по праздникам.
– Алкоголь, наркотики?
– У нас жесткие медкомиссии. Это бы сразу выплыло.
– Замечали ли вы за ним склонность к азартным играм?
Вопрос Светозара явно удивил, но он без запинки ответил:
– Нет. Полное равнодушие. Даже в картишки на спички никогда не перекидывался, хотя ребята часто так время убивают на дежурстве, когда вызовов нет.
– Занимал ли он у кого-нибудь деньги? Или, наоборот, ссужал в долг?
– Не замечал ничего такого. По мелочи до зарплаты все друг у друга стреляют, если потратятся. На крупные ссуды касса взаимопомощи есть. Гвидон никогда не обращался.
Дарина спросила в лоб:
– На что он тратил зарплату в таком случае? У него койка армейским одеялом застелена и две кастрюли. Из вещей – только форма. Трусы и те казенные. Машина далеко не представительского класса, не мог он столько тратить на ее обслуживание. Если у него нет волчицы с запросами выше среднего – и я не о золотишке и бриллиантах, о расходах вроде двоих детей в школу собрать – и нет пороков, которые мы уже перечислили, в шкафу или на счету должна лежать солидная заначка. Он не поднимался в квартиру, после того, как вы его предупредили.
Светозар поморщился.
– Не будем разыгрывать спектакль, – предложила Дарина. – Он купил воду, сел в машину и был таков – это показания соседа. Накопительных счетов и сберегательной книжки у него нет. Мог ли он носить с собой крупную сумму денег?
– Не знаю.
Дарина почувствовала не раздражение – разочарование. Биться в эту стену головой было бесполезно. Светозар непрошибаем. А еще – некстати, не вовремя – вспомнилось серое одеяло на койке. Расправленное, разглаженное, без единой складочки.
«Не убрал огрызок, но застелил койку? Почему? А! Мог спать, перекинувшись. На полу, возле батареи, линолеум вытерт и когтями исцарапан. Почему он не постелил себе коврик?»
Негослав поправил наушник, прислушался. Быстро встал, коснулся плеча Дарины:
– Если есть еще вопросы – задай. Нет – отнеси диктофон Болеку на расшифровку. Оформи показания. И выдвигайся в квартиру. Ребята там уже закончили, надо опечатать.
Дарина вернулась к теме постоянной любовницы и добилась только раздраженного негодования:
– Я вам уже говорил – нет у него ни любовницы, ни загородного дома!
После ухода Негослава Светозар заметно охамел, но одергивать его пока не имело смысла: авось разозлится, да проговорится.
После оформления протокола допроса они направились в квартиру подозреваемого вдвоем. Светозар увязался следом, а Дарина не спорила. Они вышли из административного здания – в густые сумерки, сдобренные пригоршнями снежной крупы. Дарина поежилась. Ее бушлат уехал в багажнике машины, вместе с Негославом, Феликсом и Романом, помчавшимися проверить сигнал с поста ДПС. Вторая машина куда-то делась – хотелось верить, что к подъезду Гвидона, а не в далекие дали. В довесок к скверной погоде, волки уже переварили негатив от появление спецподразделения и Дарине были оказаны знаки внимания в виде неумело слепленных снежков – сразу ясно, что на этих стриптиз подействовал. Светозара снежки разозлили. Он повернулся к подчиненным и зарычал. Так грозно, что Дарине первой захотелось смыться куда подальше – да, вот, хотя бы в медвежью берлогу. Отсидеться, пока Светозар не подобреет, заодно опросить свидетелей.
Попытка бегства была пресечена. Светозар снял с себя куртку и торжественно закутал Дарину, демонстрируя подчиненным неприкосновенность гостьи. Волки не очень-то испугались и не расстроились – сначала разбежались в разные стороны и тут же собрались у ангара, чтобы обсудить дальнейшие планы.
– Вы только не сердитесь, – избавляясь от клокочущего рыка в горле, проговорил Светозар. – Они вам ничего плохого не сделают. Максимум – напугают. У меня тут все такие. Без приказа не убивают. Ваш командир сказал, что Гвидон хвост из трупов может оставить. Я с ним спорить не стал. Но Гвидон не такой. Ему это не в удовольствие.
Дарина промолчала, ожидая продолжения. Она видела много расстроенных жен, любовниц и родителей, не желавших верить в вину подозреваемых и задержанных. Фраза: «Он не мог это сделать» привычно пропускалась мимо ушей. Истерики, рыдания и крики игнорировались. Светозар отличался тем, что переживал не за родственника, и не выгораживал своего Гвидона – принял факт, и пытался найти смягчающие обстоятельства. Это было разумно.
– Он не агрессивный. Скорее вздернется, чем кого-то порешит. Мне сто раз врачи заключения передавали, что у него суицидальные наклонности.
– И как вы на это реагировали? – заинтересовалась Дарина.
– На рыбалку его отправлял. Проветриться. К шлюхам, – Светозар спохватился, хорошо подумал и добавил. – Удваивал физические нагрузки, чтобы дурные мысли в голове не задерживались.
– Ясно, – сказала Дарина. При словах «физические нагрузки» на ум почему-то сразу пришли метла и плац, а не внеплановое посещение борделя.
– С полной выкладкой заставлял бегать, – вспомнил Светозар. – И его, и всех остальных заодно. Чтобы не расслаблялись.
– Ясно, – повторила Дарина, скинула с плеч тяжелую куртку, вернула Светозару и открыла дверь в подъезд.
Ее ждала рутинная работа – подписать, опечатать. И, между делом, продолжить складывать мозаику из осколков личности Гвидона. Мозаику-загадку, которая не желала складываться, смущая взор яблочным огрызком, поцарапанным линолеумом и казенным одеялом.
…То, что Светозар не путался под ногами, не значило, что он исчез.
– Майор Кравец!
– Слушаю вас внимательно, подполковник Ковальский, – отозвалась Дарина, запирая дверь квартиры.
– Вы опечатываете?
– Как видите.
– А ключи у кого будут?
– У меня. Дознаватель принимает меры по обеспечению сохранности имущества подозреваемого. Завтра вызову специалистов, поставят квартиру на сигнализацию. Еще в мои обязанности входит попечение о детях и об иждивенцах подозреваемого. Есть такие?
– Нет. Я же вам говорил – у него никого нет.
– Мало ли. Вдруг вы только что вспомнили.
– Я честно ответил на все вопросы.
– Светозар, – укорила Дарина, спускаясь по лестнице. – Вы же умный волк. Невозможно задать все вопросы. Мы тычемся вслепую. А вы нам не помогаете.
– Я тоже тычусь вслепую, – парировал Светозар. – Мне никто не сказал, в чем его обвиняют – конкретно. Общие слова. Я хочу знать правду. Всю правду. Тогда вы получите мое содействие.
– Неужели? Сначала отпустили, а потом будете способствовать поимке?
Дарина поплотнее запахнула великоватый бушлат, который удалось отжать у экспертов, и замерла в ожидании ответа. Колючий снег обжигал щеки, путался в волосах, вызывал желание чихнуть. Газоны и пешеходные дорожки уже замело. Дарине захотелось перекинуться и побегать по свежему снежному покрывалу, оставляя цепочки следов. Увы и ах, придется ждать отпуска.
– Я должен разобраться, – прервал молчание Светозар. – Обдумать. Решить, чего он заслуживает. Не сгоряча, как это произошло утром. Или я прослежу, чтобы вы взяли его живым, и отправили в камеру, соблюдая все права, или сам пристрелю его при задержании.
– Не много на себя берете? – подняла бровь Дарина.
– В самый раз. Давно так делаю, уже привык. Пойдемте в часть. Выпьем чаю. Если захотите – поужинаете. Из столовой что-нибудь принесут.
Дарина не удержалась, поддразнила:
– Вечер, предложение выпить чаю. Светозар, это похоже на флирт!
Легендарный командир лисогорского ОМОНа поперхнулся холодным воздухом. Отдышался и гневно заявил:
– Майор Кравец! У меня жена и трое детей! Вы мне в дочери годитесь!
– Так уж и в дочери? – уточнила Дарина и все-таки рассмеялась, испортив такую замечательную игру.
Светозар обижался, пока они шли к части. Или не обижался, а выстраивал в уме план разговора. Дарина тоже хорошо подумала и решила, что от разглашения архивного судебного процесса большой беды не будет – часть истории Светозар уже знает, оставшуюся может узнать, приложив определенные усилия. А при подаче фактов на блюдечке выгода намечалась изрядная. Если Светозар сильно захочет, то добудет из-под земли и самого Гвидона, и доказательства, которые понадобятся для дела. Потому что как свои пять пальцев знает местность, оборотней-начальников и оборотней-подчиненных, понимает на кого надо надавить, а кого проще подкупить.
Тарелка горячей гречневой каши с мясом пришлась весьма кстати. Светозар заварил чай, порылся в ящиках стола, достал печенье и два яблока. Дарина расправилась с кашей и спросила:
– Почему вы подошли ко мне? Решили, что дама более податлива? Можно рассказать про непорочную службу и суицидальные склонности, я размякну, начну сочувствовать непутевому альфе, пойду на какие-то уступки. Так?
Она не ожидала честного ответа – сделала первый ход, чтобы сбить продуманный Светозаром разговор.
– Нет. Я бы предпочел поторговаться с волком. С альфой. Это знакомая игра. Но полковнику Рыбчинскому я не понравился, а остальные ниже меня по статусу. Я не удержусь и начну рычать, испортив торговлю. Я понимаю, что вам на самом деле все равно – вы таких беглецов перевидали чуть больше чем надобно. Но остальных интересует только травля. А с вами можно договориться.
– Не обижайте остальных. Они выполняют служебные инструкции, ни о какой травле нет и речи. В общем, я уяснила: вы выбрали меня, надеясь, что не зарычите на шолчицу.
– Не упрощайте, – отмахнулся Светозар. – Для меня имеет ценность не только информация об архивном деле – ее можно узнать, подняв связи. Мне хочется послушать ваш рассказ. Узнать, какие детали вы выделите.
– Не боитесь, что я собью вам прицел?
– Нет. После того как вы сказали про казино и снасти, я понял, что вы не упускаете мелочей. Это самое главное.
– Хорошо, – кивнула Дарина. – Начнем. Вы наверняка знаете, что наш главный южный морской порт Новозарянск начал отстраиваться и расширяться в рамках программы сдерживания человеческой военно-морской базы Антанамо. Это был не самый удачный выбор места: замерзающая бухта, ураганный норд-ост, «морское кладбище» и черный список затопленных кораблей. Но что сделано – то уже сделано. Никто не будет это менять. Перейдем к событиям пятнадцатилетней давности. Норд-ост налетает в ноябре и декабре и приносит с собой чрезвычайные ситуации. Как и в том злополучном году, когда большой десантный катер «Гроза» с двумя взводами морской пехоты на борту пришвартовался в порту.
– «Гроза». Я слышал… – нахмурился Светозар.
– Не сомневаюсь, – согласилась Дарина. – Перед морскими пехотинцами поставили учебную задачу: отработку высадки на условный плацдарм. Гвидон Вишневецкий, выпускник высшего общевойскового командного училища, попал на «Грозу» случайно. Заменил командира взвода морской пехоты, госпитализированного с острым перитонитом.
– Счастья, небось, было – полные штаны, – проворчал Светозар. – Сопляк-летёха и взвод под командование получил, и на учения попал.
– Возможно. Выяснение этого факта не входит в мои служебные обязанности.
Щелчок по носу сделал свое дело – Светозар потерял минутную сентиментальность, почти разозлился.
– Двенадцатого декабря учебную высадку отменили, но взводы морских пехотинцев остались на борту «Грозы». Тринадцатого декабря, в пятницу, на порт обрушился ураган. Бухта начала покрываться льдом, в городе повалило деревья, оборвало провода, половина жилых домов и административных зданий осталось без электроэнергии. Четырнадцатого декабря, в субботу, на корабле вспыхнул мятеж. Командир вывел катер на чистую воду, в сторону от порта, объявил «Грозу» независимой территорией и потребовал предоставить ему возможность выступления по телевидению с изложением своих взглядов.
– Чего он хотел?
– Разрыва договора с людьми, возвращения Антанамо, национализации железной дороги и нефтепровода. Возвращения конфискованных земель. Требовал роспуска верхней палаты парламента из-за передачи мест по праву наследования – как и многие сторонники ограничения власти янтарных лисьих кланов. Он был волком. Большая часть моряков и пехотинцев были волками. Людей и лис было гораздо меньше.
– Гвидон примкнул к мятежникам?
– Я не знаю, – честно ответила Дарина. – Очень мало свидетельских показаний о том, что происходило на борту. О мятеже сообщили командующему Южным флотом. Тот доложил министру обороны, министр обороны – главнокомандующему. Главнокомандующий отдал приказ об уничтожении «Грозы» вместе с экипажем. Поднятый по тревоге бомбардировочный авиационный полк приступил к поискам цели. Летчики получили шифровку о вторжении боевого корабля с базы Антанамо в наши территориальные воды. Погода не способствовала ровным счетом ничему, видимость была почти нулевая. В этой неразберихе с «Грозы» все-таки высадился десант. В район Антанамо, к нефтехранилищам и нефтепроводу отправились два взвода морских пехотинцев, планировавших совершить акты террористического характера, направленные на уничтожение инфраструктуры.
– Гвидон?
– Повел взвод к нефтехранилищу в Гнилой Балке. Второй взвод ушел к узлу подключения нефтеперекачивающей станции в Серой Лощине.
– От побережья до Гнилой балки дня три на своих ногах, – прикинул Светозар. – Хоть лисы, хоть волки, а быстрее не доберешься. Особенно по такой погоде.
– Именно поэтому командование успело выслать группы захвата, – кивнула Дарина. – «Грозу» потопили рано утром, шестнадцатого декабря. Звено стратегических бомбардировщиков поразило цель. Корабль с разрушенной палубой и поврежденным корпусом начал тонуть. Спаслись немногие, в том числе и командир. Их арестовали, поместили в столичный СИЗО. На первых же допросах выплыла правда о двух взводах, собирающихся взорвать нефтепровод. Конкретных географических координат никто из арестованных назвать не смог. Командование произвело воздушную разведку и отправило группы из отрядов военного спецназа на поиски террористов. Ирония судьбы заключалась в том, что к Гнилой Балке вышел взвод тезки вашего Гвидона. Такой же недавний выпускник высшего командного училища – только не общевойскового, а воздушно-десантного – Гвидон Яблоновский, не имевший опыта реальных боевых действий, попытался пресечь теракт силовым методом, не вступая в переговоры. Во время столкновения произошел взрыв, повредивший наземные сооружения нефтехранилища и вызвавший обширный лесной пожар.
– Гвидон может, – подтвердил Светозар. – Второй, похоже, такой же баклан был.
– Менее везучий. Как и все остальные участники короткого боя. Рвануло так, что ни леса, ни железок не осталось. Вашего Гвидона в открытый пожарный резервуар отбросило. Почему он в кулаке армейский жетон Яблоновского сжимал – неизвестно.
– Скорее всего, задушить собирался, – без запинки предположил Светозар. – Яблоновского, не жетон. Он это хорошо умеет.
– И вы говорите, что он никому не причинит вреда, – кротко упрекнула Дарина.
– Он всегда по делу!
– Отпуск-то у него вынужденный. Может соскучиться по работе.
Светозар попытался испепелить ее взглядом. Возможные пререкания оборвал щелчок в наушнике:
– Даруся, где ты шляешься? – спросил Негослав. – Мы уже и на железнодорожном переезде побывали, и винегрета в буфете навернули, а тебя все нет и нет
– А я у Светозара гречневой каши поела.
– Это правильно, – одобрил Негослав. – Подрыв материальной базы вероятного противника – благоугодное Камулу дело. Греби в гостиницу, мы по тебе соскучились.
Дарина поняла, что намечается оперативное совещание, и встала со стула:
– Вынуждена попрощаться. Командир ждет.
Светозар удержался в рамках – не задал лишнего или глупого вопроса. Вызвал такси, проводил до ворот, по пути поинтересовался:
– Но ведь было еще что-то? Вы бы не стали со мной разговаривать, если бы Гвидон по доброй воле примкнул к мятежникам. Вы принципиальная, Дарина. Я уже понял.
– Было, – согласилась Дарина. – Следующую сказку послушаете завтра. Если позволит жизнь и обстоятельства текущего расследования. А пока обдумайте факты. Я вам рассказала достаточно. Можно сделать кое-какие выводы.
– Спасибо.
Светозар открыл ей дверь такси и подарил крупное красное яблоко. Дарина сначала отказывалась, а потом перестала. Яблоко было сочным и вкусным. Как раз хватило на поездку до гостиницы.
Глава 2. Гвидон. Побег от прошлого
Сон пришел два месяца назад. Он летел сквозь море огня, вопя от ужаса, срывая голос и задыхаясь. Зная, что уже умер – похоронили. Выбили имя и фамилию на могильном камне.
Гвидон проснулся в холодном поту, еле-еле дополз до ванной, умылся и долго смотрел на себя в зеркало. Там отражался не сопляк-лейтенант, а заматеревший майор с диковатым взглядом. Он перебрал вехи реальности, сверяясь с календарем, контактами в телефоне и квитанциями в ящике шкафа. Посчитал на пальцах, убедился, что со злополучного назначения на «Грозу» прошло почти пятнадцать лет, превратился и лег на линолеум возле отопительной батареи. Батарея была холодной – в конце сентября в Ключевых Водах и балкон-то не всегда закрываешь – и противно давила на спину, препятствуя возвращению кошмара.
Утром он не нашел сил, чтобы идти на службу и смотреть в глаза Светозару. Позвонил, сказался больным. Подавил мимолетное искушение купить спиртное – как клеймо въелось самоограничение «не пить, чтобы не проболтаться» – и пролежал целый день на кровати, разглядывая потолок.
Воспоминания и осознание случившегося были не в диковинку – накрывало Гвидона не впервые. Настоящим беспамятством он наслаждался шестнадцать месяцев: в больнице после взрыва и в первый год службы в отдельном охранном полку Внутренних Войск, базирующемся в Лисогорске. За тот промежуток времени он себя не корил, как и за то, что отозвался на имя в госпитале. Врач спрашивал: «Гвидон! Ты слышишь меня, Гвидон?». Когда смог шевелить губами, честно шепнул: «Слышу». И позже отвечал на вопросы следователя, не скрывая провалов в памяти. Признался, что вел взвод, должен был выполнить поставленную задачу. Выполнил? Ему сказали, что выполнил. Добавили – взвод уничтожен, выжил только он, и теперь, в связи с состоянием здоровья, его переведут на легкую и необременительную службу. Не наградят, но и не разжалуют за допущенные ошибки.
То, самое первое и ложное знание, он переваривал очень долго. Постепенно привык к мысли, что пятнадцать оборотней погибли в огне из-за того, что он недооценил противника и не справился с командованием. Возблагодарил Камула, что его отправили на скучную охрану складов, где все подчинялось распорядку, установленному десятки лет назад, и не было возможности накосячить. Монотонная служба и размеренная жизнь успокоили, Гвидон восстановился физически, и постепенно начал проявлять интерес к волчицам – еще не думал о женитьбе, но присматривался к незамужним девицам, примеряя: «Подойдет? Не подойдет?». Тогда – после знакомства в баре, сдобренного шуточками и неуклюжими комплиментами – случилось возвращение утраченных воспоминаний. Волчица, улыбаясь, спросила:
– А фамилия у тебя красивая? Мне родители сказали, что внуков нянчить не будут, если на неблагозвучную поменяю.
Гвидон ответил, не задумываясь – само с языка слетело:
– Красивая. Вишневецкий. Твоим родителям понравится.
Сказал и замер: «Какой Вишневецкий? Почему Вишневецкий? Я же Яблоновский. Вот, в военном билете записано».
Он проводил волчицу домой и до пяти утра бродил по весенним улицам, не замечая аромата цветущих фруктовых деревьев. Сыпалось и сыпалось, как из дырявого мешка. Как поступил в общевойсковое командное училище, как на первом курсе получил увольнительную и билет на самолет. Как похоронил мать, сухо поздоровался с отцом – тот ушел к другой волчице, когда Гвидону было пять лет. Как оформил отказ от доли в наследстве в пользу младшего брата. Как потом приехал в родной городишко на неделю, надарил кучу ненужных разностей племяннику и пообещал брату звонить и писать. Это все делал он. Гвидон Вишневецкий. Это была его жизнь – до дня, когда он получил назначение на «Грозу».
Дни на «Грозе» вроде бы и помнились, и, в то же время, тонули в тумане. Было холодно и сыро, их держали на палубе, не кормили, иногда выдавали горячий чай. От чая Гвидону хотелось спать – непреодолимо, до отключки в вертикальном положении. Учебную высадку объявляли и отменяли дважды – из-за погодных условий. В итоге взводы отправили на берег, где их проинструктировал молодой полковник из Генштаба, зачитавший каждому лейтенанту задание из конверта.
Им выпала честь поучаствовать в учениях по проверке бдительности. Взводам приказали сдать армейские жетоны и документы, выдали муляжи взрывных устройств и координаты целей, где нужно было осуществить имитацию подрыва. Гвидон и его подчиненные получили по очередному стакану чая и отправились к нефтехранилищу в Гнилой Балке. В госпитале ему сказали почти правду. Он выполнил задание. Довел взвод до места назначения, не обнаружив себя перед противником. Его бойцы обезвредили охрану и успешно заложили муляж взрывного устройства согласно указаниям полковника. Гвидон помнил, что вышел на связь, доложил о выполнении на секретной частоте – почему-то ему никто не ответил – и принял решение ожидать нового приказа, не удаляясь от нефтехранилища. А когда их атаковала группа военнослужащих, не пожелавших вступить в переговоры, принял бой.
Следующую неделю он провел в поисках информации – осторожном сборе слухов и официальных сведений. Все, что он выудил из продырявленной контузией памяти, случилось на самом деле. Только оценивалось по-другому. Как отражение в кривом зеркале.
Оказалось, что взвод под его командованием совершил террористический акт, уничтоживший чуть ли не треть нефтехранилища. Что муляж был не муляжом, а самым настоящим взрывным устройством изрядной мощности. Что группа военнослужащих, атаковавших их в расчетной точке, была взводом отряда специального назначения, пытавшимся предотвратить теракт.
Тезка-командир наткнулся на него возле насосной станции и вступил в рукопашный бой. Рукопашный бой Гвидон любил, с большим энтузиазмом надавал противнику тумаков, отобрал оружие и провел удушающий прием, одновременно срывая армейский жетон – чтобы потом вернуть его побежденному за ящик пива. Врачи в госпитале говорили – повезло. Отбросило в открытый пожарный резервуар, не сгорел, не утонул, не задохнулся. Сильно контузило, получил серьезные ожоги, частично утратил память.
Его опознали по жетону, который он так и не выпустил из кулака. Зажал мертвой хваткой. Отпечатки пальцев у него не снимали – вероятно, сначала не хотели возиться с полутрупом, а потом перевели в другой госпиталь уже с карточкой, в которую были вписаны имя и фамилия. Гвидон покопался в последовательности событий, и выяснил, почему никто не заметил подмену. И он, и тезка Гвидон Яблоновский, были похожи внешне: оба высокие, массивные, склонные к полноте, мордатые, темно-русые, с распространенными серо-зелеными глазами. Гвидон Яблоновский был круглым сиротой, поступившим в Академию ВДВ по государственной квоте. Это исключило появление родственников в госпитале – опознали бы, несмотря на ожоги. Но к Гвидону никто не пришел. Яблоновский не дружил с однокурсниками, а на новом месте, по распределению, прослужил полтора месяца. Как и он сам.
Собрав доступные факты, Гвидон сел и расписал их на бумажке – пытаясь упорядочить знания и найти выход из положения. Настоящий он – Гвидон Вишневецкий – был похоронен в братской могиле возле нефтехранилища. Там после пожара свалили верхний слой почвы в овраги бульдозерами, а возле забора воткнули камень с двадцатью девятью фамилиями. Фальшивый он – Гвидон Яблоновский – уже год служил в Лисогорске, в отдельном полку Внутренних Войск. Командовал срочниками, охранявшими противогазы и перловку, исправно подписывал акты об утилизации по приказу майора и иногда разживался мешком макарон или закаменевших пряников.
Первый порыв – пойти в Следственный Комитет или военную прокуратуру – утих после новостей о мятежной «Грозе». Командира БДК выудили из ледяной воды, судили и расстреляли. Троих спасшихся членов экипажа освободили от ответственности – им удалось доказать, что они не согласились выполнять преступные приказы и были заперты в трюме. Еще троим спасенным дали разные сроки, от пожизненного заключения до пятнадцати лет – за измену Родине.
Гвидон не боялся расстрела – если бы точно знать, что осудят на смертную казнь, побежал бы к следователю вприпрыжку. Его пугало тюремное заключение. Особенно пожизненное. Он не знал, как доказать, что честно выполнял приказ. Шел к нефтехранилищу в полной уверенности, что участвует в учениях и несет в расчетную точку муляж взрывного устройства. Кто поверит? Гвидон даже фамилии того полковника не запомнил. И описать бы толком не смог – белый лис, почти альбинос. Молодой, надменный, смотревший на выстроившихся на палубе морпехов как на кучу навоза.