Мой (не)любимый дракон. Выбор алианы

Питомец коротко мяукнул. Надеюсь, выражал согласие с намеченным планом. Мягко приземлившись на лапы, дернул хвостом, будто махал им на прощание, и потрусил по сумрачному коридору, рассыпая по каменным плитам искрящиеся снежинки. А я подошла к дверям Карминовой столовой, подсвеченным ярко-красным узором. Нужно было, перед тем как войду внутрь, собрать в кучку остатки терпения, выдержки и миролюбивого настроения.

Не вышло. Кучка рассыпалась тлеющими углями, над которыми затрепетало, стремительно разгораясь, пламя.

«Ледяной, может, тобой и увлекся. Но это ненадолго», – отпечатались в сознании отравленные насмешкой фразы.

Это он-то мной ненадолго? Да это я им ни разу не увлечена! Так только, магией насильно привязана.

В сердцах достала заткнутую за пояс коробочку с нежеланным подарком.

– К таграм все! – Сдернула с Хентебесировского подношения ленту, и та плавно, мазнув по юбке, скользнула на пол.

С горем пополам прицепила брошь к лифу платья, хоть пальцы ни в какую не желали повиноваться, мелко дрожали. Кивнула лакею, безразлично наблюдавшему за возней императорской невесты, и тот, поклонившись, распахнул передо мной двери.

Первым, кого заметила, был Хентебесир. При виде меня Огненный расплылся в счастливой улыбке. А секундой позже уровень эндорфинов в крови его светлости резко повысился. Методично прощупывая меня взглядом, тальден заприметил свой рубиново-бриллиантовый подарок и засиял трехсотваттовой лампочкой.

Я уже успела сто раз пожалеть и проклясть себя за то, что приколола брошь. И теперь, кусая губы, мысленно ругала себя же, импульсивную, за сиюминутное умопомрачение. Сама того не желая, дала идиоту надежду. Потом ведь придется расхлебывать…

Кое-как обуздав эмоции, опустилась в реверансе перед вторым тальденом, хоть Герхильд даже головы не соизволил повернуть в мою сторону.

Кашлянула, заявляя о своем появлении. Пыль на обуви – и то будет заметней.

Его слепоглухонемое хамство восседал во главе длинного стола, пестуемый женским вниманием. По правую руку от драконокобеля устроилась Керис, по левую – ярая фанатка Герхильда, Майлона. Я, как и опасалась, пришла последней, а потому была вынуждена занять единственное оставшееся свободным место – возле мисс злючки. К нему и направилась, устав корячиться в реверансе.

По мне все-таки мазнули вельможным взглядом, холодным и острым, будто делали надрез скальпелем. Много-много микроскопических надрезов.

Обойдя тальдена на максимальном расстоянии (из-за действия привязки сердце снова решило устроить скачки, ладони стали влажными, а мурашки отправились в торжественный марш по спине), опустилась на стул и услышала фирменно-насмешливое:

– Эсселин Сольвер, вы все же решили порадовать нас своим присутствием.

– По-моему, это решила не я.

Тепло улыбнулась Гленде, сидевшей справа от меня. Кивнула устроившейся напротив Ариэлле и покосилась на Керис, соседствовавшую с Герхильдом. Алиана выглядела раздосадованной. Краснела и по-детски дула губы, ведь я снова имела наглость перетянуть внимание его вельможества на себя.

– Если вас так тяготит мое общество или общество других эсселин, могли бы остаться у себя. Силой бы вас сюда тащить не стали.

«Ну тогда я пошла», – едва не сорвалось с языка.

Напомнив себе о первоначальном плане – быть лапонькой – улыбнулась кротко и, склонив голову, как и полагается воспитанной алиане, мягко произнесла:

– Ну почему же? Я рада быть здесь. Среди подруг, – сделала ударение на последнем слове.

И тут же вспыхнула под тяжелым, пристальным взглядом, чувствуя себя глупым мотыльком в банке, отчаянно рвущимся к обжигающему пламени.

Чертовы чары.

Слуги принесли первые блюда, и на какое-то время Герхильд, к счастью, забыл о моем существовании. По крайней мере, делал вид, что я – неживое дополнение стула. Вышивка там на мягкой спинке или потертое сиденье. Стоит признать, у него это неплохо получалось. Его великолепие с самым внимательным видом вслушивался в воркотню Майлоны, снова о чем-то шептался с Керис. Интересовался настроением задумчивой Ариэллы, взглядом уговаривавшей меня вести себя сдержанней.

Хотя куда уж сдержанней! Я и так чувствую себя перекачанным гелием воздушным шаром. В любую секунду могу бабахнуть.

Пока Хентебесир неохотно общался с соседками, Рианнон и Глендой, а его кузен развлекал алиан справа и слева, я давилась мясом. Нет, крольчатина была отменной. Сочная, мягкая, под пряным соусом. И песочный пирог с голубятиной, который только раскрошила по тарелке, тоже был выше всяких похвал. Но я не ощущала вкуса. С таким же успехом могла сейчас распиливать и жевать резину.

Вздрогнула, услышав неожиданное:

– Какая красивая у вас брошка, эсселин Сольвер. Вижу, быстро нашли замену старой.

Еще один любитель посыпать соль на рану.

Метнула в Ледяного полный бессильной ярости взгляд, хотя с бо́льшим удовольствием заменила бы его ножом (всеми ножами, что были в моей досягаемости), и проговорила с мстительной улыбкой:

– Не имею привычки держаться за прошлое. А эта брошь и правда очаровательна.

– Мой подарок? – вопросительно заломил бровь Скальде. – Или привезли из дому?

Пока я гадала, что бы такое ответить, слово взял на себя подбоченившийся Хентебесир:

– Это я сделал эсселин Сольвер подарок. В качестве извинения за проступок моего человека. Хотя, конечно, ни одно украшение не способно залечить душевную рану, что нанес эсселин Фьярре этот мерзавец.

Скальде задумчиво усмехнулся. Он почти не притронулся к еде. Несколько раз подносил к губам кубок черненого серебра, пока слушал сидевших рядом трещоток. И вот сейчас тоже лениво поцеживал вино.

В Карминовой столовой стало оглушающе тихо. Не слышно было ни звука ударяющихся друг о друга столовых приборов, ни даже потрескиванья поленьев в каминах.

Только сердце мое громко билось о ребра.

– Разве я разрешал тебе делать моей невесте подарки? – голос тальдена звучал пугающе вкрадчиво.

– Эта брошь – мое извинение за все произошедшее, – занервничал Хентебесир.

– В следующий раз на словах извиняйся, – мрачно отрезал Герхильд. – Впрочем, следующего раза не будет. – Меня снова удостоили выворачивающим наизнанку взглядом и словами, в которых похрустывала ледяная крошка: – Эсселин Сольвер, я запрещаю вам принимать что бы то ни было от других мужчин. Вам ясно? Только от меня, пока вы находитесь в Ледяном Логе. На время отбора это касается всех эсселин.

Алианы слаженно потупились, будто нашкодившие котята. Хотя ни одна из них, больше чем уверена, ничего ни от кого не принимала. Все невесты слишком трепетно относились к соблюдению традиций и правил и истово блюли собственную репутацию.

– Заберете и эту брошку?

Каюсь, снова не сдержалась.

– Что ж, эту носите, если она вам так нравится.

– Признаюсь… я в нее влюбилась с первого взгляда.

Зря так сказала. Ох, зря.

Серую радужку заволокла тьма, и в ней мне виделись пляшущие над свечами языки пламени.

– Полагаю, эсселин Сольвер уже поела.

Тальден поднялся, и мне сразу поплохело.

– Но я…

Закончить не успела. В пару шагов преодолев короткое, разделявшее нас расстояние, Скальде схватился за спинку стула, буквально выдернув его из-под меня. Я подскочила, как ошпаренная, иначе бы некрасиво шлепнулась на пол. Обернулась, впиваясь взглядом в его гадство.

– Что вы себе позволяете?!

Пальцы с силой сжались в кулаки. Не сразу почувствовала боль от вонзившихся в ладони ногтей.

Ноль реакции. Как будто со шкафом разговариваю.

– Эсселин Сольвер очень устала, – обратился обломок льдины к притихшей публике. – И, очевидно, еще не отошла от вчерашних переживаний. Будет лучше, если она вернется к себе. Пойдемте, эсселин, провожу вас.

– И вовсе я не устала!

– Скальде! – типа вступился за меня Хентебесир (рыцарь хренов), но как-то сразу сдулся под хищным взглядом драконьих глаз.

Меня бесцеремонно сцапали за локоть и поволокли к выходу. Мимо пунцовой Керис, насупленной Майлоны, встревоженной Ариэллы. Мимо заставленного яствами стола. Из прогретой каминами, озаренной теплым светом комнаты – в сумрак и холод замковых коридоров.

Оставалось только мысленно материться и гадать, доберусь ли живой до своих покоев.

Позади остались молчаливый лакей и массивные створки Карминовой столовой, оттененные алым узором. Впереди же маячил не менее молчаливый, а еще мрачно-грозный Герхильд, не выпускавший моей руки из своей. Пальцы тальдена были горячими, если не сказать раскаленными (ну вот какой из него Ледяной?); от прикосновения ладони к ладони меня потряхивало. Вчера я точно так же следовала за Крейном по каменному лабиринту бесконечно длинных коридоров, и каждое касание герцога вызывало во мне чувство, близкое к отвращению.

То, что испытывала сейчас, влекомая тальденом в пугающую неизвестность (ладно, просто в свои апартаменты), язык не поворачивался назвать отвращением. Хоть и очень, очень хотелось. Но плоть, дурная, слабая и совершенно безвольная, отзывалась на его близость сумасшедшей дрожью.

Не менее сумасшедшим огнем, плескавшимся в венах.

Лучше бы он до меня вообще не дотрагивался! Без зачарованной булавки я от близости мага становилась как будто пьяной. Никакого вина не надо.

И где Снежок, когда нужно спасать хозяйку? Почему не шипит на Скальде?!

– Хватит дергать меня за руку! И вообще, ты обещал, что забудешь дорогу в мою комнату! А теперь сам же меня туда тащишь! – попыталась притормозить и спасти разнесчастную кисть от обжигающего захвата, пока она на самом деле не запылала. Пока я вся не занялась пламенем. – Не умеете вы, ваше великолепие, держать слово. За последние сутки я убедилась в этом не раз!

Из груди вырвалось что-то среднее между испуганным вскриком и судорожным вздохом, когда меня резко прижали к стене. Точнехонько меж двух факелов, огнем облизывавших почерневшую кладку. Теплые золотые блики ложились на напряженное лицо нависшего надо мной дракона, но даже они были не в силах смягчить хищные, заострившиеся черты. Казалось, стоит легонько коснуться резко очерченного подбородка, острых скул – и придется бежать к Хордису бинтовать порезы.

Но я, конечно же, не буду этого делать – дотрагиваться до Герхильда. Хоть все внутри, каждая моя клетка, ныло от нестерпимого желания протянуть к тальдену руку. И на губы, оказавшиеся в опасной близости от моих, смотреть тоже не буду!

Слишком близко. Слишком горячо. От прерывистого дыхания, от тяжести драконьих рук, властно прижимавших меня к холодному камню. От этого безумного контраста – лед и пламя – кожа покрывалась мурашками, и пресловутые бабочки, оседая внизу живота, завязывались в узелки.

А ведь с булавкой я почти собой управляла. С булавкой мне бы, конечно же, не хотелось прижаться к нему теснее. Собственным телом почувствовать его злость… ну или кое-что другое.

Чертов магический мир! Чертовы законы, по которым алиан привязывают к тальденам навеянной любовью!

– Доволен? – зло выцедила в драконью морду. – Нравится наблюдать за тем, что со мной вытворяет тагрова привязка? Нравится меня мучить? Чувствовать себя господином безвольной куклы. Может, снова меня поцелуешь? Я ведь даже не смогу тебе противиться. А? Каково это, ваше великолепие, быть хозяином марионетки?!

И правда ведь не смогу противиться. Еще немного, и сама к нему потянусь.

Тальден скользнул взглядом по моим губам. Как чуть ранее ладонями по плечам, обжигая своими касаниями даже через ткань платья. И только тут я поняла, что меня не удерживают.

Что я сама, добровольно, остаюсь у него в плену.

– Может, и поцелую, – хриплым шепотом прозвучала угроза-обещание. – Но сначала хочу понять, что происходит? Фьярра, я не люблю играть в игры. И больше не стану терпеть твои выходки, как сегодня в зале приемов. Что, тагры побери, с тобой творится?! – Блики пламени отражались в его глазах, и я, как будто связанная по рукам и ногам, беспомощно тонула в этом серебряно-золотом омуте, захлебываясь и теряя разум. – Я не узнаю тебя, Фьярра, – зазвенело в ушах хлестким упреком.

Зажмурилась, силясь прогнать больно ранящие воспоминания. Вытравить из сознания ядовитые слова графини.

Не вышло.

Подавшись к Ледяному, которого сейчас можно было запросто принять за Огненного, выпалила, понимая, что больше не могу в себе это держать:

– Действительно хочешь знать, что со мной происходит?!

Скальде смотрел, не сводя глаз. Жесткий, напряженный, уже готовый вырвать из меня признание. Я не чувствовала в нем ни капли раскаянья, ни даже крупицы осознания, что он вчера натворил.

Вот ведь подмороженный. На оба полушария. Все ему разжуй да в рот положи.

– Я видела тебя! – выдохнула, вкладывая в свой голос, свои слова всю боль и обиду. – Видела, как ты и она…

Осеклась под заледеневшим, ставшим каким-то мутным взглядом. Будто бельмо наползло на серые, некогда ясные глаза. Тальден пошатнулся, что-то прошипел хрипло. А потом… больно схватил меня за плечи и как какую-то тряпичную куклу или невесомую пушинку отшвырнул от себя.

За мгновение до того, как на щербатый камень пола, на стену, с которой я едва не стала одним целым, с молниеносной скоростью стали наползать щупальца льда. С трудом устояла на ногах, расширившимися от ужаса глазами наблюдая за тем, как пламя – жаркое, трепещущее, ярко-оранжевое, полыхавшее над древками факелов… застывает пучками льда. Вот так и я, если бы не оттолкнул вовремя, даже не успев стать ари, отправилась бы в сад симпатичной статуей.

Тальден содрогнулся, вжимаясь ладонями в растянувшуюся по стене толщу льда.

– Скальде…

– Отойди, – глухой, почти безжизненный голос. – Уходи скорее!

Внутри все похолодело, как будто ядовитая магия Герхильдов пускала корни не только в галерее, но и в моем теле.

Лед продолжал смертоносными побегами стелиться по плитам пола, острыми клыками скалился с потолка. Я отступила на несколько шагов, когда мертвенная стужа чуть не сцапала носки моих туфель, угрожающе дернула за край юбки.

Отшатнувшись, замерла, не в силах выполнить его требование. Ни за что не оставлю его одного в этом капкане изо льда! Хоть от пронзительно-яркого свечения, объявшего руки тальдена, опасного, способного заморозить в одно мгновенье, подкашивались колени и слепило глаза. И сердце стучало уже у самого горла, готовое в любой момент запнуться.

Если он не остановится. Если не сумеет обуздать рвущуюся на волю силу. Если с ним что-то случится.

Я видела, как в голубоватом мареве, окутавшем руки Герхильда, вырисовываются широкие кисти с взбугренными от напряжения венами. Пальцы яростно сжимались в кулаки. Точно так же губы плотно смыкались на мертвенно-бледном лице.

Свечение померкло внезапно, растаяв в полумраке. По ледяной корке, разветвляясь, змеями поползли трещины. А потом она обрушилась на пол звонкой капелью. Вместе с ледяными осколками.

Один из таких едва не стукнул меня по темечку.

Все произошло в момент, когда тальден опустил руки. Вздохнул, изможденно прикрывая веки. Пошатнулся.

– Скальде!

Бросилась к нему, успела подхватить в последнее мгновенье и вместе с ним, под тяжестью ставшего непослушным тела, рухнула на колени. Если совсем недавно кожа Герхильда была горячее раскаленного на солнце листа железа, то теперь жгла холодом. Как будто я прижимала к себе скульптуру из промерзшего камня.

Неживую.

Гипсовой маской застыло лицо. Губы белее мела, и даже в сгустившейся тьме я различила залегшие под сомкнутыми веками тени.

– Помогите! – крикнула, что есть силы. – Пожалуйста! Сюда! – И продолжала кричать, до хрипов, до срывающихся с губ стонов отчаянья, пока не примчалась стража, а за ними из столовой охающей гурьбой не прибежали алианы. И кто-то еще…

Перед глазами мельтешили лица, в ушах звенело от сонма голосов. Придворные все прибывали, беря нас в плотное кольцо. А я сидела, мокрая, озябшая, пытаясь согреть в ладонях его лицо. И в оглушительной, такой раздражающей какофонии силилась уловить единственно важное – его дыхание.

И пока вслушивалась, кажется, сама забыла, как дышать.

– Разойдитесь! – прогремело выстрелом. – Да скорее же!

По приказу эррола Хордиса тальдена подхватила стража и понесла в покои будущего императора. Лекарь поспешил за ними, что-то втолковывая своей новоиспеченной помощнице, оправданной на утреннем суде.

Кто-то взял меня под руки, потянул вверх, помогая подняться. Кажется, один из стражников.

– Вы как, эсселин?

Не помню, что сказала, да и вообще, ответила ли. Смешалась с придворными, шумным потоком хлынувшим к покоям его великолепия. Я сомнамбулой следовала за ними.

Шла будто в бреду, видя перед собой лишь остекленевшие глаза Скальде. А больше – ничего. Все поглотил вязкий полумрак замка. Вокруг меня сновали безликие силуэты. Не люди – лишь блеклые тени.

И я вдруг осознала, четко и ясно, что если с ним что-нибудь случится… Если это что-то непоправимое…

Мой мир навсегда останется полон таких теней.