Качалка

– Да уж. Не в теме. Не понимаю, почему Валек так поступил.

– Кстати, а чего Валек – Гуманоид?

– Гуманоид. – Тихо повторил Николай Петрович. – Правда, стал Гуманоидом. А был раньше – Гуман. Гуманный начальник. – поблуждав глазами по комнате, отец отодвинул наполненный фужер. С тяжелым сочувствием повторил: – Гуманный начальник. Крайне гуманный. Когда стал фитбизом – стал Гуманоидом… Может заслужил, а может просто игра слов.

– А я знаю, чего он стал фитбизом, – сын поднял наполненный фужер. – Потому что это – более прибыльно. Более практично. Так? Давай, Петрович, очередной тост – за взаимопонимание бизнес-политики…

– Нет, – отец вяло высвободил руку из хватки слегка захмелевшего сына. – А фитнес-бизнесменом стал он потому, что впадлу ему быть учредом. Там надо, понимаешь, в наше время, подымать предприятия – а это терпеливость, работа со спецами. И доход не гарантированный. Вернее, большой доход, но не всегда гарантированный. А ему нужна хорошая маржа, быстрая окупаемость, вливания, посиделочки. Вот и перестал быть Гуманом. Стал реально Гуманоидом.

– Да, – согласился сын. – Гуманоидом. Реально. Даже фэйс у него некий искусственный. Слушай, отец, а правда, что он Аскольда из нищеты вытянул?.. Нет, ну, почти из нищеты…

– Правда. Ведь заводы славятся работягами… Да-да, сынку. Как ни крути, если на заводе ударник труда – там даже политика немного по-другому работает.

– А если этот ударник – сексоголик и пивоголик?

– А, не важно. Стаханов был еще похлеще соцолигофрен.

– Соц. Олиго. Френ…

– Да. Это когда вроде человек человечный, но общим поведением – обезьяна необузданная. Не будешь таким?

– Нет. Торжественно клянусь. – сын вскочил, отдал честь. Поднял фужер: – Ну, давай – за честь и чтобы было всё без соц…

– Без соцолигофрении, – поддержал Артема Николай Петрович, вставая с фужером. – Я буду бдить, сынок!

5

Увидев Саныча, вошедшего в тренажерный зал, худощавая девушка, внешне похожая на китаянку, замедлила ход орбитрека, украдкой шепнула подруге на соседнем эллипсоиде: – Тренер динозавров пожаловал.

– Точно, – согласилась фитоняшка. – В прямом и переносном смысле.

Долговязый парень, услышав шепот фитоняшек, оставил блочный тренажер. Подошел к девушкам на эллипсоидах: – Говорите, в прямом и переносном смысле? Это как, Иришка?

– Это не ко мне, – ответила "китаянка". – Это к Маришечке.

– Ну, так. Тренирует больших и древних. Ты, Глебушка, попроси – может, и тебе поможет. Или, думаешь, тебе уже ничего не поможет?

Глебушка хотел ответить, но боковым зрением заметил ехидную гримасу Иришки. Направился к блоку. Тут же за спиной услышал вкрадчиво-веселый голос Иришки: – Глебушка, мы не хотели тебя обидеть.

– А я на тебя и не обижаюсь, – холодно бросил Глеб, не оглядываясь. Про себя добавил: "Суперхвитоняшка!"

Его раздражала Ирина. Сама уже который год ходит не пойми зачем – не мускулеет, не худеет. Хотя, куда ей худеть – при росте сто семьдесят с небольшим, наверное, не весит и полцентнера. А все кого-то поддевает. Пышек – за то, что запустили себя, тощих парней – за то, что не решаются начать потреблять стероиды. Даже вот над настоящим специалистом подтрунивает. Слава богу, хоть шепотом и незаметно.

Подождав, пока парень выполнит подход и отойдет от блочного тренажера, тренер похлопал его по плечу. Глеба это приятно удивило. Тренер профессионалов крайне редко показывается, когда тренируется толпа. И заходит только ради того, чтобы слегка потренироваться. Почему-то Глеб считал, что общение с простыми завсегдатаями тренажерки – прерогатива инструкторов, , но никак не учредителей, и уже точно не элитного тренера. Именно потому он и не решился подойти к Санычу за советом насчет тренинга.

– Ну, как дела, бодибилдер?

– Да так, ничё, – без особого энтузиазма промычал Глеб.

– Сколько повторений бомбанул?

– Двенадцать. – В этот раз парень ответил не сразу. Его озадачило то, что элитный тренер вроде как не просто задает праздные вопросы, а серьезно решил заняться им. – Я трицепс пирамидкой бомблю. Нормально ведь?

– Нормально. – Саныч одобрительно улыбнулся парню. – Ты пока рученки-то отложил бы.

– Не понял…

– Сколько весишь?

– Семьдесят один.

– Ну вот. Семьдесят один – а росту два метра.

– Да ну, какой там два. Полголовы не хватает до двух метров.

– Ну, все равно, недовес присутствует.

– Ну, да.

– Ну вот и оставь пока рученьки в покое. Присед сколько у тебя?.. – тренер по-детски расхохотался, глядя на растяренную мину Глеба: – Ага-ага, что за зверь такой – присед, правда? Ну, правда?

– Ну, как-то так. Я в гакке приседаю…

– Иногда!..

– Ну, да.

– Вот, надо приседать не в гакке. Ноги у тебя длинные. Приседать неудобно. Но надо. Пока сто двадцать килограмм пятнадцать раз не присядешь и столько же пять раз лежа не жиманешь, ручонки не трогай. Давно ходишь?

– Два года и чуть-чуть.

– Вот начнешь со следующей тренировки приседать сурьезно – и за два года вырастишь и силушку богатырскую, и мускулатуры добавишь.

– Прямо богатырскую?

– Ну, да. – Саныч неожиданно стал крайне серьезным, убрал блуждающую усмешку с лица. Очевидно, ждал дальнейших ужимок. Сейчас скажет: "Прямо как ваши профи… Стероидные монстры!"

– Поможете? Ведь это надо грамотно тренить – сегодня как-то больше, завтра как-то поменьше… А ваши профи мне не подскажут.

– Подскажут. Просто работать с тобой не будут. У них, сам понимаешь, своих забот хватает.

– Подскажут? – переспросил Глеб, еле сдерживая надменную усмешку. – Один уже подсказал – вот, бомбить пирамидкой бицулю, трицепсулю. Уже три месяца треню – и всё те же тридцать три сэмэ!

– Ну, сам знаешь, в семье ни без урода. Везде хватает баранов, даже в педагогике и в медицине.

– Да-да. Не говоря уже про тренажерку. Вон, – парень пренебрежительно махнул в сторону Иришки, которая жестикулировала, что-то разъясняя Маришке, усевшейся в гребной тренажер. – Супер специалист Ирина Манукада.

– Она здесь для светского фона, – угрюмо отмахнулся тренер. – Считается успешной светской дамой. Бизнес – успешный. Да и из ток-шоу не вылезает. А качалка у нас, сам понимаешь, коммерческая. Чем больше такого фона – тем больше посетителей.

– Вот так? – юный атлет едва не перешел на изумленный крик. – Я думал, наоборот, здоровые заведения брезгуют такими "манукадами". Или, можно подумать, никто не знает, почему у нее все такое успешное! Или никто не слышит, что говорится в этих ток-шоу! Там же "дом два" натуральный, только что зрителей больше и никто не дерется.

– Ладно. – Саныч с трепетом взял парня за руку. – Хватит о противном. Вечерами заходи в зал, где мои подопечные тренят – и будем писать тебе тренировочку. Лады?

– Лады. Спасибо вам большое. – Глеб машинально протянул тренеру руку, но тут же одернул.

– Пожалуйста, – Саныч со смехом пожал парню руку, похлопал по плечу. – Как звать тебя?

– Глеб.

– Ну, до встречи, Глеб. Пойду я. Удачи.

Глеб провожал Саныча взглядом, пока тот не удалился из зала. Потом созерцал взглядом богатыря, выполняющего приседы в силовой раме. Когда атлет закончил и стал стягивать блины с грифа, воодушевленный Глеб помог ему. Затем повесил на гриф по пятикилограммовому блину с каждой стороны. С остервенением начал присед.

Присед дался тяжело. Получилось пять повторений, из которых последнее было с большой погрешностью и кряхтеньем. Снимая блины с грифа, Глеб услышал за спиной шушуканье. Обернувшись, увидел Ирину, которая с жеманной гримаской что-то щебетала подружке.

– Что, поговорил с профи-треном? Поможет?

– Поможет, – Глеб невозмутимо пожал плечом. – А почему же нет. Я вообще, как он говорит, все по плану хреначу. Только надо подкорректировать кое-что.

– В питании? – продолжала злорадствовать Манукада. – Вместо борща с телятиной есть креатин с гормоном роста?

– Креатин с гормоном роста, – ухмыльнулся Глеб. – Это тебе бы не помешало. А то реально одни косточки. Ты потому и не замужем – костьмигремелок даже такие как я не любят.

– Ну-ну-ну! – Фитоняшка обиженно выпятила нижнюю губу. – Выбирай выражения, когда с дамой разговариваешь. Я ведь мясо не качаю.

– Ну да, – послышался низкий женский голос из-за спины Глеба.

Парень обернулся, увидел пышнотелую молодую женщину. Она была в легком спортивном костюме, и, судя по выражению лица и тяжелому дыханию, была не в духе и уже подуставшей.

Подружка Иришки по мере приближения этой агрессивной особы менялась в лице. А когда она приблизилась к ним, метнулась к первому попавшемуся тренажеру.

– Ты не качаешь мясо. – Спокойно, но с потаенной обидой выдохнула женщина в лицо Манукаде. – Ты его откачиваешь.

– И тебе бы тоже самое посоветовала.

– Вот только это ты и умеешь – советовать! – не унималась пышка. – А надо не советовать, а помогать делать.

– Чего же тебе никто не поможет?! – с холодной яростью парировала Иришка. – Неужели никому не нравится общаться с…

– Иришка, – Глеб положил обе руки на плечи Манукаде, отвел ее в сторонку. – Чего ты так! Лояльнее надо быть. Ты в культурном заведении. И Любка тебя не так уж обижает.

– Вот, – резко оттолкнув парня, Ирина показала неа него пальцем: – Вот, только дитя освенцима тебя уважает! Сарделечка!

Любка, недолго думая, подошла к Манукаде, попутно оттолкнув Глеба, тщетно преграждающего ей дорогу. Взяв фитоняшку двумя пальцами за рукав топика, пробасила: – Слушай, ты-то на себя в зеркало смотрела?! Тебя разделать – как нехрен делать! Давай, не выводи меня, ладно?

– А это кто кого? – как можно тише, уже почти без злости буркнула Иришка, аккуратно убирая руку Любки. – Я тебя вообще не знаю и не трогаю.

– Ну вот не знай и не трогай. В твоих же интересах.

Подождав, пока пышка удалится и снова усядется на велоэргометр, Иришка ядовито усмехнулась Глебу: – Вот, вам нужно обменяться диетами, и всё у вас будет вау-вау.

– Че ты такая злая, Ириш? – парень с деланой нежностью взял фитоняшку за руку. – Я почти такой же тощий как и ты – и то вот, вишь какой добрый. Даже от пышки тебя защищаю.

– Спасибо! Я в следующий раз сама, можно?!

– Боюсь, в следующий раз язычок тебе не поможет… Она ведь рукопашкой занималась.

– Да-да, – за спиной Глеба снова появилась Любка. – Выведешь меня из себя – по стенке размажу. При всех! Хотя, что там размазывать – одни кости.

– А двоих? – крикнула подруга Манукады, слезая с тренажера.

– Двоих тоже, но не легко, – недолго подумав, ответила Любка. – У тебя вроде как не одни кости.

– А у Иришки…

– Да, – мягко перебила пышка. – Да, у нее одни кости. Мясцо откачала, один суповой набор остался. Ой, нет-нет. Еще желчь. Да, желчи больше чем крови. Будет чего размазывать.

– Ирка, – подруга, нервничая и немного заикаясь, спешно подошла к Иришке, отвела ее в сторонку, на ушко прошептала: – Давай ее счас вдвоем отлупим?..

– Не надо. – Манукада ответила громко и с презрением, чтобы видела и слышала Любка.

– Не надо. Пожалуйста! – с притворной боязнью взмолилась пышка. – Ой, спасибо, суповой набор! А я уж стою-теряюсь!

Иришка с подругой агрессивно смотрели вслед Любке, пока та не подошла к стойке со штангой.

Глеб наблюдал за женщинами, стоя чуть поодаль, изредка оглядываясь на тренирующихся. Увидев, как в зал входит Вован, он побежал к нему на встречу. Обменявшись рукопожатием и теплым приветствием с коллегой, он рассказал ему о недавнем разговоре с Санычем. Затем спросил: – Вовчик, а чё ты уже два месяца тренишь – а результата ноль?

– А ты? – мягко отчеканил Вовчик.

– Я и сам по себе, и не дезю. А ты – на курсе… Нет, ты только мне не трынди, что не так. Я ведь знаю, кто начинает заниматься с Аскольдом, тот обязательно подсаживается.

– Ну, Аскольд сказал мне сделать базу без "химии". Вот я и треню. Вообще, анаболики не так опасны, если грамотно дезить. А чтобы без анаболиков больше массы и силы сохранялось, надо больше набрать ее в натурашку. Это мне тоже Аскольд сказал. Так что ты с Санычем трень, пока позвоночник не рассыпется. Не пожалеешь. Или ты тоже собираешься соревноваться?

– Нет. Я для себя.

– Ну, раз для себя, тогда фигачь с Санычем, пока он те в ладошки не похлопает. Ладно, пойду я…

– Погоди-погоди, – Глеб дернул за руку Вована, который направился к пек-дек-тренажеру. – Ты смотри, – Украдкой кивнув в сторону подруги Манукады, друг Вована расплылся в широкой улыбке. – Не хочет тебя видеть. Убегает на тренажер.

– Да нет. Она просто серьезная. Позавчерась сидели с ней в "Бизе", так даже ни грамма не потребила. Даже, блин, поговорить цивильно не получилось.

– А чего ты за ней вьешься, Вовик? Она ведь – тоже самое, что Манукада. Только что выглядит лучше и трещит меньше. У нее цели те же – быть топовой, везде сувать фэйс. Она даже сюда в качалку за сто километров ездит – чтобы качаться в брендовой качалке. В качалке под "Паддингом"!

– Ну, мне Аскольд сказал: чтобы нравится дяде Палычу, надо быть лицом своего коллектива. А мужское лицо – это, в первую очередь, котирование у прекрасного пола… Дядя Палыч – это Валентин Павлович. Гуманоид.

– Это я понял, – без энтузиазма и не сразу ответил Глеб. – Ну, с этого и начинаются победы. Победа гендерная стимулирует к тренингу, к одержимости победы физической… Ну, как-то так, да?

6

Войдя в кабинет главного механика, Яков поздоровался, пожелал Василию Кузьмичу приятного аппетита. Кузьмич учтиво кивнул, положил в тарелку вилку с корнишоном, который собирался надкусить. Указал рабочему на стул рядом со столом.

Главный механик предпочитал обедать прямо за своим рабочим столом. Обед носил в дипломате, который, собственно, и носил ради обеда.

– Здрасьте еще раз, Кузьмич. – Присев на стул, Яков щелкнул по стакану с чаем: – Прямо как пивко, Кузьмич, а?

– Да. Как пивко. Хош, на, – механик подвинул слесарю коробку с пакетиками "липтона", – заваривай. Вареньице будешь?

– Нет, Василий Кузьмич, благодарю. Как-то не хочется.

– Да, у вас там всё как надо быть – и вареньице, и чаек. Или у тебя режим – колеса, молоко, мясцо, яйки? Чего лыбишься, ты вроде как качаться ходишь…

– Дык я ж и традиции не нарушаю. У нас вторник, четверг, суббота – треня, а пятница – как положено, праздник.

– И после пьяной пятницы – треня? Ты чё, самоубийца?

– Нет. У меня ведь и там, и там – по чуть-чуточки. А треня в субботу просто так, велосипедик, мешочек, потом поплаваю чуток. И все выходные так здоровски отдыхается. – Поняв по лицу Кузьмича, хрустящего огурцом, что тот его не особо слушает, Яков побегал глазами по углам кабинета, суетливо потер ладони. – Ладно, Кузьмич, еще раз те приятно естьки, я апасля зайду.

– Нет, нет, Яшка. погоди. Чайку все ж себе налей… Разговор у нас серьезный и долгий.

– Во как! – Суетливый слесарь чуть не подпрыгнул на стуле. – Я даже ума не приложу, дискуссия на какую тему?

– На тему… – Механик сурово прищурился, поднял руку с кусочком хлеба. – Спортивную!

– Кузьмич, дай-ка угадаю… Мы будем ходить в качалку, а нам за это будут платить… Нет?

– Холодно, Яшка. – Кузьмич усмехнулся, глядя как слесарь обернулся на дверь. – Да нет, не в кабинете. Не интуитивный ты ни хрена, Яков Ильич. И объявы на проходной не читаешь.

– Да я шучу, Кузьмич. Неужель я настолько идиот – чтобы думать, что нам бугор будет платить за здоровые развлечения!

– Да ладно тебе, – механик неприятно поморщился, замахал на слесаря руками: – Что вы все на бугра тычете! Спартакиада планируется.

– Ух ты, как в старые добрые времена.

– Вот, видишь, не такой и козел наш бугор, правда? – с довольной усмешкой Кузьмич откусил бутерброд, сделал глоток чая. – Будешь принимать активное участие?

– Смотря, в чем… Ну и, смотря, какая премия!..

– Премия. – Главный механик от негодования поперхнулся. Быстро откашлялся. Отвел руку слесаря, который уже собирался хлопать его по спине. – Вы в первую очередь, дрогой товарищ рабочий, должны быть коллективными… Нет?!

– Вообще-то, да, – не сразу ответил Яшка. А сам подумал: легко тебе, товарищ пенсионер, вот так рассуждать, получая зарплату, которая раза в полтора больше зарплаты рабочего, и которую ты не очень-то и заслуживаешь, и получая пенсию, которая тоже заметно больше той, что будет у меня – рабочего, который разбирается в своей работе куда получше тебя!

– Вообще-то, да, – с легкой издевкой передразнил Кузьмич, разрезая сардельку на кусочки. – Ну, так в чем вопрос тогда?

– Ну, хотелось бы, сам понимаешь, Кузьмич, стимула!..

– А че, стимул – бабло? Ты вот слесарь, можно сказать, от бога, – за бабло, что-ли?

– В том и дело, товарищ механик, что слесарь я – по интересу. А участвовать, где нашему высокому начальству надо, надо за бабло. А все эти первые места, грамоты, душевнушающие похвалы – пусть он себе их засунет в…

– Ну-ну! – Главный механик жестким жестом прервал рабочего. – Ты убиваешь два зайца, когда участвуешь. Ты стимулируешь весь коллектив заниматься здоровым делом и ты же, елопень двуличный, помогаешь всем, кто организовывает спартакиаду…

– Зарабатывать вот это растреклятое бабло! Извините, товарищ механик, что нагло перебиваю! – Яков вскочил со стула, не глядя на механика, буркнул: Я не участвую!

У самого входа слесарь резко обернулся, холодно бросил недоумевающему шефу: – А елопень, Кузьмич, не может быть двуличным. Кстати!

7

– Ванго! К ноге!

Услышав властный крик хозяина, Вэйж Ванг встрепенулся, чуть не выронил ноутбук, который держал на коленях. Чуть ни бегом вышел из комнатки.

– Да, Аскольд… – Китаец с привычным благоговением сомкнул ладони перед лицом, сделал полуприсед.

– Сэнсэй, – бодибилдер с деланым сочувствием подошел к домработнику, положил ему руку на плечо, другой рукой указал на Мишку Манцурова, сидящего в кресле с баночкой пива, который тщетно пытался подавить приступ смеха. – Гляди-ка, даже вот такому сверх-серьезному человеку с тебя ржать хочется. Че ты все время кланяешься?

– Я – обслуга. Это – мое приветствие. Уважение к хозяину.

– Ты у меня уже больше года, Ванго. Если бы ты меня не уважал, честное-пионерское, я бы тебя прогнал. Не из дома. Из страны на хрен бы выгнал.

Китаец бросил на Аскольда недобрый взгляд, но сразу же радушно улыбнулся, часто закивал: – Да, это вполне. Вполне. Влияние у вас есть.

– Вот здесь ты прав, – бодибилдер тепло обнял слугу, с прищуром посмотрел на Мишку: – Вот, видишь, даже Михаэль не смеется. В общем, Сэнсэй, не в службу, а в дружбу, нам еще по такому же чайку и свои травяные лепешки сваргань, штучки по три. Блин, с ними так хорошо тортики идут, если бы ты знал, Ванго.

– Аскольд, тортики с лепешками, а еще много-много чая! – китаец тяжело покачал головой.

– Да, – с притворным сожалением промычал Аскольд. – Не к добру это. Верю, старина Сэнсэй, верю. Но я ведь сам тебя прошу. Верно?.. Верно. Ну, вот, сготовь, пожалуйста. Начиная с завтра умеряю аппетит. Бросаю коньяк… Чего лыбишься? Да, не на долго. Но бросаю. Честное-пионерское… Чего стоишь? Варгань, давай.

– Простите, Аскольд…

– Прощаю, Ванго, – не дав старику высказать, Аскольд взял его за плечи, развернул к выходу. – Прощаю все твои грехи, старче. Прошлые и будущие. Только вот если не будешь готовить, не прощу. Да иди ж ты, Сэнсэй…

Китаец без особого усилия выдержал толчок хозяина. Медленно повернулся к Аскольду.

– Вы не правильно планируете режим… – Вэйж Ванг виновато потупил взгляд. – Я должен вам сказать это. Простите…

– Сэнсэй, – атлет положил ладони на плечи слуги. Улыбнулся широкой улыбкой: – Прощаю, старик. Какие базары. Иди, варгань. Потом прочтешь нам с Мишаней лекцию о вреде ночных клубешников и… И чего там еще, Мишань?

– Да того самого! – Мишаня нервно скомкал пустую банку. Подошел к Аскольду и его слуге. – Ванго, как вас нормально звать-величать?

– Как вам удобно. Друзья моего хозяина – мои друзья. А мои друзья могут звать меня хоть обезьяной.

– Вот это нет, – слегка рассерженный Манцуров поднес к лицу китайца указательный палец. – Вы ни разу не обезьяна! Вы…

– Ну, ладно, ладно, Мишань. – Аскольд аккуратно оттолкнул друга. – Понимаешь, Ванго, это не ты, а я обезьяна – потому что хожу по кабакам, по бабам… Ой-ой-ой, вижу, ты того же мнения?!

– Нет, нет, Аскольд. Вы не обезьяна. Но так не надо.

– Вот, иди варгань, потом прочтешь нам… – поймав недобрый взгляд Михаила, Аскольд потупил взор, медленно выдохнул. – Ладно, не нам. Мне прочтешь лекцию о вреде баб, клубов, пива и так далее. А Мишок посидит рядом, послушает. Окей?

– Это мой долг. – слуга снова сомкнул ладони. Аскольд помешал ему сделать полуприсед, снова развернул к выходу: – Быринько, Сэнсэй. Быринько!

Подождав, пока старик удалится, Манцуров резко обернулся к товарищу: – Аскольд, ты ведь в самом деле как дикарь. Это старик, доктор, верный слуга. Лебезит перед тобой. А ты ему тычешь своей властностью, связями!

– Ты прав. Больше не буду. Ладно, давай еще по…

– Может быть, хватит алкоголя! – Михаил убрал с плеча руку Аскольда. – Или, хотя бы подожди, пока Сэнсэй тебе почитает лекцию?..

– Может и хватит, – не сразу, но очень охотно согласился атлет. – А тортика?

Михаил перевел взгляд на журнальный столик с начатой бутылкой коньяка, тумблерами и тарелками, с двумя кусочками торта в каждой. Тяжело покачал головой: – Бр-р, Аскольд! Лично я уже в ауте.

– Мне тоже надо завязывать, – после недолгого тяжкого раздумья ответил Кононов. – Вот я и с завтрашнего утреца завязываю.

– Честное-пионерское?

– Да, Мишаня, честное-пионерское. Я если слово Ванго даю, я исполняю. Я, знаешь, специально ему честное-пионерское даю – чтобы исполнять. – Подойдя к трюмо, бодибилдер стянул джемпер, оголив торс. Попозировав перед зеркалом, заключил: – Лишнячка вроде почти нет. Но все равно надо с легенькими углеводами завязывать. Ведь нездоровая пища. Да и режиму мешает.

На самом деле причина, побудившая Аскольда резко прекратить потребление сладостей крылась вовсе не в его истинном отношении к вредной пище, а в недавнем инциденте.

Аскольд сидел в ресторане, с аппетитом поедая пирожные и запивая их молочно-ванильным коктейлем. Когда с пирожными было почти покончено, в бар зашел пожилой джентльмен. Пройдя мимо столика с атлетом, он остановился, заторможенно обернулся. Он поглядел на Аскольда, который уже через силу уминал последнее пирожное, взглядом крайне строгого но справедливого начальника. Затем подошел поближе.

– Добрый день… Аскольд… простите, не знаю, как вас по отчеству…

– Зато знаете, как по фамилии, – Аскольд, еле сдерживая отрыжку, небрежно усмехнулся. – Присаживайтесь, гостем будете.

– Спасибо. – Джентльмен, крайне удивленный дружелюбностью атлета, присел рядом. – Вы, конечно, извините, Аскольд…

– Просто Аскольд. Без отчества. Извиняю. Только вот, позвольте… За что?

– А вы с юмором, Аскольд. Ценю. – Мужчина со смехом поднял большой палец. – Только, вот, знаете… Как бы вам сказать?

– Попроще. Если можно.

– Вот неудобно – так сразу, и попроще…

Аскольд замер на месте. Звучно отрыгнул. Развязными жестами попросил, как ему самому показалось, прощения. Сдержал очередной позыв отрыжки. Резко выдохнул.

– Деловой разговор?

– Пожалуй, да…

– Ну так это можно присесть вон за тот столик. – Атлет указал на пустующий столик в самом углу ресторана. Собрался встать из-за стола. Но джентльмен жестами попросил его остаться на месте.

– Нет, Аскольд. Не на столько деловой разговор… Понимаете, вы кумир моего мальчика…

– О, как. – Аскольд, сдерживая порыв смеха и позыв к отрыжке, старался выглядеть как можно серьезнее. – У меня, знаете, киндеров своих нет. Но я их обожаю. Я всем племяшам покупаю игрушки, вожу их на курорты. Или просто деньги своим братьям-сестрам даю на курорты, чтобы они своих дурынд возили… Да нет, вы так строго-то не судите. У меня "дурында" – это самое любовно-ласкательное слово.

– Да нет. – джентльмен казался неким сосредоточенным и в тоже время ушедшим в себя. Он выразительно смотрел на собеседника, но сомкнутые руки неопределенно поигрывали на коленях, а на лице блуждала вялая, будто виноватая, или просто несмелая улыбка. – Вовсе нет. У меня тоже для связки слов такие любовные эпитеты, молодежь за голову хватается. Дело в том, что вы – кумир моего мальчика. – Потупив взгляд, мужчина резко дернул плечами, сомкнул губы, указал на бодибилдера пальцем: – И вы – кумир моего мальчика – вот так зверски уминаете тортики!

– А мальчику сколько? – недолго подумав, спросил Аскольд, с трудом перебарывая желание перейти на снисходительный тон.

– Шестнадцать. Поздний ребенок. Но, благодаря мне – позднему и более-менее разумному отцу – знает, что атлет – это пример благородства, характера, конечно же силы, мужества. Ну и, сами знаете, здорового образа жизни!