Движущиеся картинки
Терри Пратчетт
Плоский мирТерри Пратчетт (Эксмо)
Готовьтесь, достойные жители Анк-Морпорка, ибо вас ждет самое необычное зрелище во всем Плоском мире! Движущиеся картинки уже здесь! Так что запасайтесь хлопнутыми зернами, устраивайтесь поудобнее и внимайте подлинной истории Голывуда. Волшебники и тролли, продавцы горячих сосисок и говорящий Чудо-Пес Гаспод, Твари из Подземельных Измерений и отважный Библиотекарь из Незримого Университета. А еще – целая тысяча слонов!
Самостоятельный роман легендарного цикла «Плоский мир» в легендарной «черной» серии! Терри Пратчетт стал легендой и классиком еще при жизни: его романы переведены на 38 языков и проданы суммарным тиражом около 100 миллионов экземпляров.
Терри Пратчетт
Движущиеся картинки
Terry Pratchett
MOVING PICTURES
MOVING PICTURES © Terry & Lyn Pratchett 1990
First published by Victor Gollancz Ltd, London
© Демидов Р., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Смотрите…
Это космос. Его еще иногда называют последним рубежом.
(Вот только, разумеется, последнего рубежа быть не может, потому что тогда ему не для чего будет служить рубежом, но уж предпоследний-то рубеж из космоса получается отличный…)
На фоне звездной россыпи повисла туманность, огромная и черная, и посреди нее сияет, точно безумие богов, красный гигант.
А потом это сияние оказывается бликом в огромном глазу, и затмевается веком, и тьма взмахивает ластами, и Великий А’Туин, звездная черепаха, продолжает свой путь сквозь пустоту.
На спине у него стоят четыре слона. На их плечах, окаймленный водой, блистающий под лучами крошечного солнышка, величественно обращающийся вокруг гор своего ледяного Пупа, лежит Плоский мир – мир в себе и зеркало миров.
Он почти нереален.
Реальность – явление не цифровое, а аналоговое и не работает по принципу «вкл./выкл.». Она градуальна. Иными словами, предметы точно так же отличаются реальностью, как, скажем, весом. Например, одни люди реальнее других. По приблизительным подсчетам, на любой планете живет всего-то около пятисот реальных людей; именно поэтому они все никак не перестанут неожиданно сталкиваться друг с другом.
Плоский мир нереален ровно настолько, насколько это возможно, чтобы сохранять в себе частичку реальности, достаточную, чтобы он существовал.
Достаточную, чтобы он угодил в реальные неприятности.
Где-то в тридцати милях по вращению от Анк-Морпорка, там, где Круглое море встречается с Краевым океаном, на продуваемом ветрами, поросшем взморником, покрытом дюнами клочке земли шумел прибой.
Холм был виден за многие мили отсюда. Пусть и не слишком высокий, среди дюн он высился, точно опрокинутый корабль или особенно неудачливый кит; его покрывали низкорослые деревца. Дождь здесь проливался лишь тогда, когда у него не оставалось другого выбора. И, хотя в окружающих дюнах хозяйничал ветер, на невысокой вершине холма царила вечная звенящая тишина.
На протяжении сотен лет все здесь оставалось неизменным, кроме очертаний дюн.
До сегодняшнего дня.
На длинном изгибе пляжа стояла кособокая хижина, построенная из плавника, хотя в данном случае слово «построенная» оскорбило бы всех когда-либо существовавших умелых строителей кособоких хижин; даже если бы морю доверили накидать в кучу обломки дерева, оно и то лучше справилось бы с работой.
И вот внутри этой самой хижины только что умер старик.
– Ох, – сказал он. Открыл глаза и оглядел внутреннее убранство хижины. Последние десять лет оно выглядело каким-то расплывшимся.
Потом он спустил на землю свои… ну, если не ноги, то, по крайней мере, воспоминания о своих ногах, и встал с подстилки из приморского вереска. И вышел наружу, в алмазно-ясное утро. Он с любопытством подметил, что даже после смерти до сих пор одет в призрачное подобие своего церемониального облачения – оно было заляпано и оборвано, но в нем все еще узнавался бордовый плюш с золотым кантом. Или одежда умирает вместе с тобой, подумалось ему, или твое сознание по привычке облачается в знакомый наряд.
Та же самая привычка привела его к груде плавника рядом с хижиной. Но когда он попытался поднять несколько веток, его руки прошли сквозь них.
Он выругался.
И лишь после этого заметил у кромки воды фигуру, устремившую взгляд в море. Она опиралась на косу. Ветер трепал ее черный балахон.
Он заковылял к ней, потом вспомнил, что умер, и перешел на размашистый шаг. Размашисто шагать ему не приходилось уже несколько десятков лет, однако навык возвращался на удивление быстро.
Не успел он одолеть и половины пути, как темная фигура обратилась к нему.
– ДЕККАН РИБОБ, – сказала она.
– Это я.
– ПОСЛЕДНИЙ СТРАЖ ДВЕРИ.
– Да, что-то вроде того.
Смерть заколебался.
– ТЫ ЛИБО СТРАЖ, ЛИБО НЕТ, – сказал он.
Деккан почесал нос. «Ну разумеется, – подумал он, – самого-то себя касаться можно. А то ведь на кусочки развалишься».
– По-хорошему-то, Стража должна посвятить в таинства Верховная Жрица, – объяснил он. – Только Верховные Жрицы все кончились уж много тысяч лет как. А меня всему обучил старик Тенто, который тут до меня жил. Он просто взял и сказал мне однажды: «Деккан, я, кажись, помираю, так что теперь все на тебе, а то ведь ежели не останется тех, кто помнит, так все начнется по новой, а ты сам понимаешь, что это значит». Ну, я?то был не против. Но порядочным таинст-вопосвящением это не назовешь.
Он посмотрел на песчаный холм.
– Только мы с ним оставались, – проговорил он. – А после него про Голывуд один я и помнил. А теперь…
Его рука взметнулась к губам.
– Ай-ай-ай, – выдохнул он.
– ДА, – согласился Смерть.
Неверным было бы сказать, что на лице Деккана Рибоба промелькнул испуг, потому что в тот момент его лицо находилось в нескольких ярдах от него и носило этакую застывшую усмешку, словно до него дошла наконец-то соль шутки. Но душа Деккана определенно была обеспокоена.
– Видишь, какая штука, – пустилась она в сбивчивые объяснения, – сюда ведь никто не приходит, разве что рыбаки с соседнего залива, а они тут только рыбу оставляют и сразу удирают, суеверные потому что, а я ведь не мог взять и пойти искать себе ученика, потому что нужно было за костром следить и гимны петь…
