Дети Сатурна. Серия «Ревизор Роскосмоса»

– Это моя кровь. – пояснил я, аккуратно переступив через тот самый раздвижной кронштейн, которым мне десять минут назад едва не раскроили череп. Кронштейн лежал на полу и на его ножках отчётливо были заметны кровавые пятна. Именно этой ножкой, стало быть, мне и угодили в голову.

А вот чуть далее, у двери в соседний отсек я увидел другие пятна, в точности напоминавшие мои. Но не мои, поскольку там я не стоял.

– Вот эта кровь уже не моя! Стало быть, я попал в одного из нападавших. Надо искать раненого. – я указал командиру на эти брызги.

– Это хорошо! – кивнул Королёв.– Если кто-то ранен, мы его найдём… Но я звал вас поглядеть на другое…

Мы прошли через отсек диагностики и оказались в следующем, который являлся процедурным. Это уже была настоящая больница – с двумя полноценными операционными местами неотложной хирургии. Тут уже можно было пришивать конечности и проводить самые фантастические операции на мозге. У каждого операционного места размещались голографические проекционные планшеты высокого разрешения и герметичные шкафы со стерилизованным хирургическим инструментом – настоящий музей! Командир повёл меня дальше и мы прошли в третий от входа отсек – это был склад и аптека, больше, правда, похожий на банковское хранилище с бесчисленными запертыми ячейками. Ячейки располагались не только вдоль стен, но и рядами на трёх стеллажах до потолка. Королёв завёл меня за самый дальний ряд и мрачно проговорил:

– Гляньте-ка вот сюда!

В полу я увидел широкий квадратный открытый люк. Мне потребовались, должно быть, секунда или две на то, чтобы осознать, что же именно я вижу перед собой.

– Ах ты ж… – я сделал усилие, чтобы не выругаться. – Они ушли в межбортное пространство!

– Да, они покинули медицинский отсек через пространство между прочным и полужёстким корпусами…

Станция «Академик Королёв» ввиду того, что находилась в зоне повышенной метеорной и радиационной опасности, была построена по уникальной технологии: металлический корпус был помещён в армированный сеткой вспененный бетон, образовавший так называемый наружный полужёсткий корпус. В отличие от классического прочного корпуса, воспринимающего одинаково хорошо как нагрузки на растяжение, так и на сжатие, полужёсткий предназначался преимущественного для демпфирования воздействий на станцию извне. Это было важно для защиты операционной базы от микрометеоритов. А вот воздействия направленные изнутри наружу вспененный бетон держал плохо, но в этом и не было особой нужды, поскольку в случае мощного внутреннего взрыва целостность корпуса уже не играла существенного значения для выживания экипажа.

Я лёг на живот и свесил голову в люк. Межбортное пространство было тёмным, лишь падающий через люк свет выхватывал из темноты фрагменты элементов силового набора. Прямо передо мной на расстоянии вытянутой руки находился гладкий бетонный монолит. Королёв, похоже, уловил направление моих мыслей и проговорил:

– Межбортное расстояние в этой части составляет девяносто сантиметров, вполне достаточно для движения ползком или на четвереньках.

– Да уж… там бегать можно! – я сел на пол, пытаясь выстроить в голове цепочку последующих действий. Мысли хаотично скакали и голова просто не успевала думать обо всём сразу. – Контроль состояния наружного корпуса как у вас производится?

– Ремонтно-монтажными роботами. Их у нас целый зоопарк ещё со времени сборки базы.

– Запустите парочку, пусть обшарят межбортное пространство на длине, скажем, сто метров от начала коридора в корму. А ещё лучше – сто пятьдесят метров.

– Да, конечно, – кивнул командир.

– Далее… Открывание люков должно фиксироваться аварийным протоколом. Поэтому если беглецы открыли люк здесь и, пройдя по межбортному пространству, вылезли через другой люк, протокол должен зафиксировать все срабатывания этих замков. Хотелось бы глянуть в аварийный протокол.

– Я понял, сейчас свяжусь с диспетчерской группой и затребую отчёт о срабатываниях счётчиков открытия межбортных люков за последние полчаса.

– Да, правильно, – мне оставалось только согласиться. – С вашими диспетчерами надо будет отдельно разбираться, у меня к ним имеются кое-какие вопросы, но этим мы займёмся позже. В конце-концов, никуда они с базы не денутся. Сейчас, Вадим, давай-ка сделаем вот что…

Я примолк на секундочку, подбирая формулировки тому, что хотел сказать, а Вадим Королёв поедал меня буквально глазами. Как преданный домашний пёс. Мне на мгновение даже стало за него неловко – командир базы выглядел настоящим болваном.

– Вот что мы сейчас сделаем, командир: всех мужчин, находящихся на борту операционной базы, надлежит собрать в коридоре… всех – это значит вообще всех… может отсутствовать только находящийся на дежурстве диспетчер – это ясно? Никакие отговорки, вроде золотухи, поноса, молитвы, запоя или операции по смене пола не принимаются. Так вот, все мужчины должны стоять в коридоре через пятнадцать минут. Мы с тобой проведём досмотр. На меня напали двое, одного я подстрелил, так что… Будем искать раненого.

Осмотр мужской половины команды, впрочем, несколько подзадержался. И не по моей вине – доктор Илона потратила четверть часа на обработку раны: просветила и без того светлую мою голову томографом, убедилась, что внутричерепного кровоизлияния нет, после чего живо обрила волосы на моей бедной головушке, стянула скрепками края раны и залила её биогелем. Когда я глянул на себя в зеркало, то тихо ужаснулся, видок был как из фильма ужасов: лысый малосимпатичный мужчина с неприветливым взглядом и небритыми впалыми щеками, огромный V-образный разрыв кожи от темени к уху, залитый толстым слоем похожего на воск лекарства, чёрные круги под глазами, бешеный взгляд… Что тут сказать? Красава!

– Может, надо было просто поплевать? – на всякий случай попытался я отшутиться, аккуратно размазав по лысой голове капельку ещё не застывшего геля.

– На самом деле надо было поступить более радикально – ампутировать голову, – парировала Илона и строго добавила. – Не надо трогать грязными пальцами реконструктивный гель, он работает как рнк-дубликатор и на голове могут остаться пигментные пятна. Потом будете сетовать на антисанитарные условия обработки раны!

Похоже, доктор шутила, но получалось это у неё неплохо. Илона мне всё более и более нравилась. И перламутровая пуговичка на её груди – тоже.

– Да уж, ради такого стоило лететь к Сатурну! – пробормотал я, косясь на пуговичку.

– Поездка действительно началась интересно. – согласилась докторица, явно не поняв скрытого подтекста. – И даже неординарно, не побоюсь этого слова.

– Мне нравится, Илона, что вы так задорно шутите, но у меня будет для вас срочное поручение. Нешуточное и безотлагательное, не побоюсь этого слова. – я позволил себе не без ехидства скопировать интонацию собеседницы.

– Нешуточное и безотлагательное – это два слова! Но я готова поработать над вашим нешуточным и безотлагательным поручением.

Сидя на процедурном столе, я указал пальцем на кровавые брызги на стене.

– Я ранил одного из напавших на меня джентльменов и вон там на стене его кровь. Мне надо, чтобы вы быстренько персонифицировали её обладателя по ДНК-маркерам. У вас же есть образцы ДНК каждого из членов экипажа?

– Конечно, есть. – Илона подошла к тому месту, где на переборке остались следы крови, присела и внимательно их рассмотрела. – Тут даже фрагменты мягких тканей остались. Вы большую дыру в нём проделали! Из «фаустпатрона», что ли, стреляли?

– Нет, у меня зенитка.

– Хорошая зенитка! Какой калибр? Судя по отверстию в переборке, миллиметров двадцать… Я не ошиблась? Пуля прошла навылет – это ж какая дульная энергия? Вы должны были его покалечить! Ногу отстрелить… или пенис… в зависимости от того, присел ли ваш обидчик или стоял на прямых ногах.

Поскольку я промолчал, Илона покосилась на меня, поднялась и подошла к столу с инструментарием.

– Впрочем, отстреленный пенис ваш обидчик должен был унести в штанах. – продолжила она свою мысль, вскрывая стерильный набор для забора биологических образцов.

– Я ценю профессиональный юмор космонавтов и врачей, но углубляться в дебри присущей им профессиональной деформации мы сейчас не станем. Мне нужна идентификация лица, которому принадлежит эта кровь. – я на корню пресёк все возможные размышлизмы на тему отстреленного пениса.

– Будет вам идентификация, дайте мне только пятнадцать минут. – пообещала Илона, – И заправьте в ухо наушник, чтобы я могла связаться с вами напрямую.

– Наушник не нужен, вы же видите – у меня коммуникативный чип в голове. – я прикоснулся к аккуратному наросту с правой стороны головы, скрытому до этого волосами, а теперь хорошо заметному. – Мой код «Порфирий – пятьсот один». Можно вызывать голосом, канал защищенный в том числе и от местного техперсонала. Так что вызывайте в любое время даже с другой планеты и не сомневайтесь, я вас услышу.

Илона сняла одноразовые перчатки, бросила их в зев утилизатора, тут же надела новую пару и только после этого нацепила на лицо маску.

– Через четверть часа будет вам ДНК-идентификация. – услышал я её приглушённый маской голос. – Вы только далеко не уходите!

Она присела у кровавых пятен со своими стерильными инструментами в руках, но более за ней я уже не следил. Встав со стола, вышел из медицинского отсека и, выйдя из двери, буквально наступил на пятки Королеву.

– Ваша честь, все мужчины из числа обслуживающего и прикреплённого персонала операционной базы построены для проведения… э-э… осмотра согласно вашему поручению. – бодро затараторил Вадим, почти не допуская пауз. – Два человека из списочного состава в настоящее время несут дежурство в Главном командном центре и не могут оставить своё место согласно требованиям действующего регламента. Из сорока семи человек, находящихся на борту, двадцать девять мужчин – здесь… Вы – тридцатый!

Метрах в пяти от нас в коридоре тянулась шеренга мужчин.

– Отлично, командир, ваш пистолет вы носите с собою? – я подчёркнуто обратился к Вадиму Королёву на «вы», давая понять, что далее мы будем действовать официально и без всяких поправок на личные отношения; после энергичного кивка Королёва продолжил. – Будьте готовы его применить, ибо возможны самые неожиданные повороты. Давайте осмотрим ноги присутствующих ниже колен. Командуйте, в конце-концов, я ведь не могу заменить вас!

– Да, конечно… – Королёв прошёл вдоль строя.

Сейчас, когда мужская часть экипажа оказалась собрана в одном месте, хорошо было заметно, что командир старше подавляющего числа подчинённых. Лет, эдак, на двенадцать-пятнадцать. То же самое можно было сказать и про меня, поскольку мы с Вадимом являлись одногодками. Нашему возрасту примерно соответствовали лишь офицеры, которых я видел прежде в ситуационном зале – Олег Капленко, Александр Баштин, Виталий Лось. Они, как старшие по званию, располагались по левому флангу шеренги. Бросалось в глаза, как разношёрстно одет личный состав – одна часть в технологических комбинезонах, другая – в выходных костюмах, кто-то в футболках и каких-то пегих штанах непонятного происхождения, а двое молодых мужчин в противоположном конце шеренги вообще оказались в спортивных кимоно. Видимо, их выдернули на построение прямо из спортзала. Обувь была под стать одежде – ботинки с подмагниченными подошвами, спортивные тапочки-«балетки», какая-то разнофасонная беговая обувь. Ну ладно, хорошо хоть босиком никто не примчался.

– Некоторое время назад, – бодрым голосом заговорил командир, обращаясь к строю. – на прибывшего на борт нашей базы ревизора «Роскосмоса» было совершено нападение. Нападавший был ранен в ногу. До того, как будет проведен осмотр, я предлагаю этому человеку заявить о себе и сознаться в содеянном…

Королёв высказался немного косноязычно, но в целом очень даже доходчиво. Да и интонация у него была вполне подходящей. Я отметил то, что он весьма разумно ничего не сказал о характере ранения и той маленькой детали, что на самом деле нападавших было двое. Лишние детали здесь и сейчас были действительно неуместны.

– Даю десять секунд на то, чтобы виновник имевшего места эксцесса заявил о себе и вышел из строя, – командир прошёл вдоль шеренги, придерживаясь левой рукой за пряжку ремня, а правую словно бы непроизвольно опустил на клапан кармана на правом бедре. Только движение это не было случайным – в длинном узком, так называемом «инструментальном», кармане Королёва, обычно пустующем у всех космонавтов, находился пистолет.

Ну а мой пистолет лежал в кармане на левом бедре. Я как переученный левша пользовался одинаково хорошо обеими руками. А потому пистолет с ложементом-толкателем всегда носил в левом.

Все молчали: командир, люди в строю, молчал и я. В полной тишине прошли секунд десять или около того. Мне показалось, что напряженность электростатического поля возросла, эдак, вольт на пятьдесят. Удивительно даже, как это у присутствующих волосы на голове не встали дыбом.

– Снять обувь! – приказал Королёв.

Напряженность подскочила ещё вольт на пятьдесят. Народ засопел, запыхтел, захмыкал, но безмолвно разулся.

– Поднять штанины до колен! – последовала новая команда Королёва.

У меня отчего-то вдруг возникло ощущение, что нам не избежать восстания сродни тому, что приключилось во времена оны на броненосце «Потёмкин». Или на крейсере «Очаков». Что-то такое должно было произойти. В строю стояли не мальчишки, а космонавты, которых по праву причисляли к элите «Роскосмоса» и они имели все основания требовать к себе должного уважения даже со стороны командира.

Но все подчинились также молча, как и ранее. Я и командир прошли вдоль строя, рассматривая волосатые ноги от колен и ниже разной степени длины и кривизны. Никто никаких ран не имел. Я переглянулся с Королёвым.

Ситуация явно обострялась, поскольку теперь следовало осмотреть ноги выше колен. Командир это тоже понял.

– Достаточно! – скомандовал Королёв. – Штанины опустить… расстегнуть пояса… спустить штаны до щиколоток…

Строй выдохнул. Никто не шелохнулся. После секундной паузы послышался необычно звонкий голос Олега Капленко. Мне этот крупный человек с круглым добродушным лицом казался самым степенным из находившихся в шеренге, поэтому его мальчишеский голос до некоторой степени меня удивил.

– Я думаю, каждый из нас без особых церемоний может показать свои гениталии, но проблема, похоже, не в этом…

Он не закончил свою мысль, как его перебил рассудительный и многозначительный каждой своей интонацией Баштин:

– Позвольте мне упредить развитие скандала и полностью раздеться в инициативном порядке, так сказать… э-э.. дабы снять с себя подозрения и скорее покинуть этот… э-э… смотр почётного легиона.

– Молчать! – рявкнул Королёв. – Здесь нет женщин, да хоть бы и были… приказы командира обсуждению не подлежат! Прекратить демагогические рассуждения.

– Проблема не в демагогии, – возразил Баштин. – Причём тут демагогия? Ваши требования очевидно абсурдны!

– Что это значит?! – Королёв был явно обескуражен услышанным.

– Почему мы находимся в строю? – напористо развил свою мысль Баштин. – Я имею в виду, руководители экспедиций… Мы ведь все находились в Ситуационном зале, когда его покинул господин ревизор! Очевидно, что мы никак не можем участвовать в нападении на его честь, но вы почему-то поставили нас в общий строй и… я не понимаю, чего вы домогаетесь? То, что вы творите – это произвол. Самоуправство! Кроме очевидной абсурдности, ваши требования просто оскорбительны!

– Это ещё мягко сказано. – лаконично и очень, эдак, к месту поддакнул Капленко. – Мы все находились в Ситуационном зале – Афанасьев, Баштин, Завгородний, Лось, ну и я в их числе… И вы находились там вместе с нами! Мы все видели господина ревизора красивым и с волосатой головой. Теперь мы видим его по-прежнему красивым, но уже без волос. Значит, нападение произошло после того, как господин ревизор покинул Ситуационный зал. Отсюда вопрос…

– Вы не подчиняетесь приказу командира? – заревел Королёв, перебив говорившего без малейшей попытки быть вежливым. – Кто ещё не подчиняется приказу?! Я напоминаю, что согласно главе третьей Устава «Роскомоса» командир экипажа по время выполнения полётного задания принимает на себя полномочия органов дознания и следствия и вправе накладывать ограничения на конституционные права и свободы подчинённых ему членов экипажа. А теперь я повторяю свой вопрос: кто-то отказывается выполнить приказ командира?!

Я почувствовал как в моей голове мягко тренькнул сигнал вызова и в поле зрения на противоположной стене коридора замигал красный курсор – это встроенный чип оповещал о поступившем сообщении. Быстрым движением глазного яблока я выбрал нужную опцию и увидел во всплывшей менюшке запрос на воспроизведение голосового сообщения от «доктора Илоны Нефёдовой, табельный номер по росписи штатного состава «одиннадцатый». Я подтвердил включение и через долю секунды в моей голове замурлыкал знакомый голос докторицы, неслышимый никому из окружавших меня людей: «Господин ревизор, у меня важное сообщение! Не надо раздевать экипаж, зайдите сначала ко мне.»

Фраза звучала, конечно, двусмысленно, но на то Илона явно и рассчитывала. Дамочка, судя по всему, была та ещё проказница, но я не сомневался, что сейчас она беспокоит меня по весьма прозаичной причине – у неё явно был результат анализа ДНК из крови подстреленного мною человека.

Я похлопал Королёва по локтю, привлекая его внимание, и подмигнул, кивком указав на дверь медицинского отсека, где находилась Илона. Командир понял меня без слов и рявкнув, обращаясь к строю «не расходиться!», проследовал за мной.

Нечасто жизнь наносила мне такие удары. Можно даже сказать редко. Я рассматривал детальную голографическую картинку и думал о том, что такой вот поворота сюжета мне даже в голову не приходил. А это значит, что голова моя думать стала не очень быстро и очень-то логично.

Рядом со мной стоял Вадим Королёв, тупо смотрел на ту же самую картинку и комментировал. Не потому, что что-то понимал, а просто от волнения:

– Похоже на лопнувшие презервативы. На свёрнутые лопнувшие презервативы.

Сравнение было удачным. Эритроциты в своём обычном состоянии действительно напоминают свёрнутые презервативы. Хотя в учебниках такую форму обычно называют обоюдовогнутой, видимо, из уважения к целомудрию учащихся. Только вот те эритроциты, что мы видели на голограмме, в отличие от здоровых человеческих, выглядели странно разлохмаченными и казались обвешены бахромой. Очень неприятный вид и совершенно ненормальный.

– Что это вообще такое? – спросил Королёв, не дождавшись реакции на свои слова.

– Это кровь человека, которого господин ревизор прострелил из своей зенитки. – пояснила доктор Илона. – Как мы можем видеть, эритроциты разрушены…

– Что это значит? – не понял Королёв.

– Это значит, что кровь была заморожена. – пояснил я. – Кристаллы льда разрушили клеточную структуру. Грубо говоря, проткнули все мембраны в процессе роста. Затем лёд растаял, а клетки остались разрушены.

– О-о, я вижу ваша честь кое-что понимает в судебной медицине, – Илона закивала одобрительно головой. – Да, кровь определенно была заморожена.

– Как такое может быть? – командир искренне изумился. – Что вы хотите сказать, у нас зомби ходит по операционной базе?! Ледяные человеки?

– Я этого не говорю, это вы говорите. – Илона пожала плечами. – Как вариант, могу предположить, что люди, напавшие на господина ревизора, принесли с собою емкость с замороженной кровью.

– Что за глупости? Зачем это? – не унимался командир. – Нет, постойте, надо провести анализ, вдруг клетки крови разрушены каким-то заболеванием… вирусным скажем.

– Вадим, помолчи пожалуйста! – попросил я; бормотание Королёва сбивало меня с мысли, а между тем, мне надо было сосредоточиться. Я чувствовал, что упускаю из вида что-то очень важное, но что именно, не мог сообразить.

Кто бы ни напал на меня, он нёс замороженное человеческое тело. Определенно, не живое. Замороженный труп. По-видимому, само нападение на меня было обусловлено тем, что я появился в момент этой самой переноски. Да, действительно, если так и было, то я подошёл некстати…

– Надо искать замороженный труп, – выдал я, наконец, фундаментальную идею. – Он недалеко… здесь нет крематория и шлюзовую камеру так просто не откроешь… а если и откроешь, то толку будет ноль, труп от операционной базы далеко не улетит и будет легко фиксироваться обзорной радиолокационной станцией.

– Порфирий, да ты что такое говоришь…? – командир не окончил очередную умную фразу, поскольку схватился за горошину наушника, закрепленную на козелке уха и повысил голос. – Не слышу, громче… да… где? один? что за мешок?

Ему явно что-то транслировали в ухо и он отошёл от нас на пару шагов, давая понять, что вызов очень серьёзный.

Доктор Илона посмотрела на меня, вздохнула – забавный значок на фальшклапане на её груди заметно пошевелился – и мягко поинтересовалась:

– Прошу прощения, а труп замороженный – он чей? Инопланетный?

– Хорошая шутка, – я сдержанно покивал. – Мне вообще нравится ваш юмор, Илона. Как-нибудь, уверен, мы даже пошутим наедине, в отсутствие глубокоуважаемого командира. Но труп, как мне сдаётся, наш, в смысле – землянский. Выражусь даже более определенно, я уверен в этом на сто процентов.

– Ага, интересный анекдот, хотя и несмешной. У нас на станции никто не погибал, вообще-то. А потому трупов замороженных быть не может. Это, так сказать, аксиома. Очевидное соображение, принимаемое без доказательств. Вы, вообще-то, знаете, сколько времени потребуется для заморозки невскрытого человеческого тела в типовых условиях орбитального морга?

– Вы, Илона, удивитесь, но я знаю. Для проморозки насквозь человеческого трупа потребуется всего сорок часов. Но это время можно сократить посредством использования для орошения трупа хладагента.

– О-о, господин ревизор, я вас недооценила, – Илона, похоже, удивилась теперь по-настоящему. – Теперь вы менее всего похожи на бухгалтера…

– Я не бухгалтер, я – ревизор. – с присущей мне скромностью поправил я собеседницу.

Она явно имела намерение запустить в ответ какую-то колкость, но тут к нам вернулся Вадим Королёв. Взгляд у него был бешеный – это если очень мягко говорить. Он явно услышал нечто, выбившее его из колеи. Вадим даже не стал ничего объяснять, только качнул головой, приглашая меня следовать за ним.

Я так и сделал. Мы все – то есть Вадим, Илона и я – прошли в помещение аптеки, встали возле того самого люка, через который скрылись напавшие на меня люди. Только тут Вадим, склонившись к моему уху, проговорил:

– Ремонтный робот обнаружил в межбортном пространстве у отметки «пятьдесят пятый метр» санитарный мешок. Он не пустой, ты понимаешь? Он не пустой! Я дал команду поднять его сюда…

Мне оставалось только покивать и ответить:

– Шептать не надо, Вадим! Илона Нефёдова будет проводить официальное опознание содержимого мешка, так что тайн от неё быть не может. По крайней мере, в этом вопросе.

– Ты хочешь сказать, что… что там будет что-то, требующее…

Внизу послышался узнаваемое урчание электромоторов и лёгкое посвистывание сервоприводов. Вадим замолчал, открыл замок и откинул крышку люка – мы увидели у самых наших ног приземистое никелированное членистоногое, на боку которого красовалась белая надпись «Академик Королев. Ремонтно-монтажный – 07. Позиционно-ориентированный.» Я мог бы дать руку на отсечение, что надпись эта светилась в темноте, не знаю, правда, для чего. В поле нашего зрения находились три передних конечности, одна была свободной, а раздвоенные клешни двух других оказались продеты в петли на большом пластиковом мешке мрачного, хорошо узнаваемого серо-чёрного цвета. Это был так называемый «санитарный мешок Роскосмоса», в котором хранились и транспортировались трупы. Что поделать! – люди умирают в космосе, в том числе и космонавты России, а потому их тела надо хранить и транспортировать в универсальной оболочке с должным уважением и сопутствующей атрибуцией. А также соблюдением необходимых санитарно-гигиенических норм. Для этого и были созданы эти герметичные серо-чёрные пакеты, которые иные шутники сразу же окрестили «мягкой консервной банкой». «Мягкими» их назвали потому, что они были на самом деле мягкими, а «консервной банкой» – потому, что труп консервировался в таком пакете в среде инертного газа. Нормальная, кстати, шутка, космонавты могли бы назвать такой мешок «шпротой» или ещё как… с них станется – они ребята в своём подавляющем большинстве весёлые, хотя и циничные! Как и я сам.

Ремонтный робот взвизгнул моторами и протянул наверх клешни с зажатым в них мешком. Без лишних слов мы с Вадимом ухватились за петли на мешке и взяли их на себя, через секунду робот убрал свои манипуляторы и мешок повис на наших руках. С учётом увеличенной на десять процентов от земной массы и, считая, что вес между мной и Вадимом распределился равномерно, в мешке находилось нечто, весившее килограммов пятьдесят пять-шестьдесят. По земным весам, разумеется.