Анонимные собеседники

1

Жаркое лето в Москве – это не то, что на юге, с пальмами и морем. Для чего угодно годится в такое время Москва, только не для того, чтобы здесь жить и работать. Особенно, если вам, как и Полине, на работу ехать в метро. Жарко, тесно, и многим стоило бы хорошенько помыться.

У дверей ее родной фирмы “Сирена” Полину приветствует широченный охранник:

– А, ну что, когда будем с тобой делать это?

– Как только, так сразу, – автоматически отвечает Полина.

Мимо охранника вниз в подвал. Это довольно обширное помещение, разделенное перегородками, часть его выходит окнами на другую улицу, и за счет рельефа оказывается, что некоторые комнаты как бы и вовсе не в подвале, а даже на первом этаже. Таких, хороших комнат всего две, одну занимает хозяин и директор – Игорек, другую – Николай Гаврилович. Полина занимает скромную комнатку-будку без окна. Диванчик, столик, шкафчик, какие-то журналы, блокнотик, чашка и, конечно, телефон. Хоть кричи, хоть песни пой – снаружи не слышно – звукоизоляция. Это ее рабочее место.

Номер Полининого телефона печатают всюду, где есть реклама. ‘’Откровенный разговор… Позвоните нам прямо сейчас…”

Позвоните, и вы услышите голос Полины, если в этот день ее трудовая вахта. Или с вами откровенно поговорит Нинель Ивановна. Или, например, Лиза. И для дам, которые надумают позвонить мужчине, есть отличный собеседник – Николай Гаврилович. Все как у взрослых. Только мало кто знает, что абонент этот находится не где-нибудь в Германии или Венгрии, а в небольшом переулке рядом с Трубной площадью, в центре Москвы.

Николаю Гавриловичу за шестьдесят. И нельзя сказать, что он выглядит моложе. Едва ли его собеседницы представляют себе это дряблое лицо, выцветшие глаза, сальные седые волосы и какие-то невозможные, похожие на ортопедические черные ботиночки, которые он носит зимой и летом. Полина – другое дело. Она, кажется, могла бы понравиться. Тонкая, на длинных красивых ногах, может быть, грудь чуть великовата, но это разве очень плохо? Прикид супер, улыбка, голос, музыкальность, а запах…

– Привет, это снова я! Ты меня помнишь?

– Конечно, я помню вас, Мистер Икс.

– Тебя действительно зовут Лола?

– Да, – сказала Полина.

– Врешь?

– Вру.

– Мне понравилось говорить с тобой. Ты ждала, что я опять позвоню?

– Во всяком случае, я очень рада.

– Понимаешь, с тобой легко, нет, не то, с тобой как с придуманной женщиной, с которой мысленно разговариваешь, ты понимаешь?

– Мне кажется, да, – сказала Полина.

– Тебе платят сдельно?

– А разве это так важно?

– Просто интересно, платят премию за постоянного клиента?

– Хорошо, я отвечу: нет!

– У тебя такой голос, от него не оторваться. Тебе, наверное, часто звонят? – допытывался мужчина.

– Ну, нет, не часто.

– А о чем ты говоришь с ними, с этими онанистами?

– О проблемах. О работе, иногда о семье. О всяких пустяках.

– О сексе?

– Тоже. Это входит в мою работу, – сказала Полина.

Не всякого мужчину можно сексуально удовлетворить разговором по телефону. Мистер Икс удивился бы, если б она призналась, что все почти собеседники, даже сексуально озабоченные, хотят совсем не трахаться, во всяком случае, не только это; у них эмоциональные проблемы или просто нужна психотерапевтическая помощь. Не обязательно быть уродом, но, согласитесь, не всякий ведь ощущает себя первым парнем на деревне. Разве плохо поговорить с невидимой девушкой, подыгрывающей твоему воображению, с девушкой, голос которой будет звучать искренне и заинтересованно?

Такое профессиональное общение называется консумацией, впервые Полина об этом услышала от Николая Гаврилыча. Консумантки в ночных клубах развлекают беседой посетителей, нечто похожее, наверно, делают японские гейши. А вот Полина старается по телефону. Спрос на такие услуги все больше, хоть это и дорого. Потому что людям не хватает общения, внимания, не хватает любви.

– Наш прошлый разговор был очень откровенным, как ты считаешь? Ты помнишь, о чем мы говорили? – спрашивает Мистер Икс.

– Вы имеете в виду мои школьные воспоминания?

– Да, как мальчики… тискали тебя в этом бассейне.

– В раздевалке, – уточнила Полина.

– Я так ясно представлял себе все. Твой голос у всех твоих клиентов вызывает такую реакцию?

– Реакцию?

– Или эрекцию. Ты не проверяла?

– Я говорила, ни с кем из клиентов я никогда не встречалась. Это правда.

– Тебе действительно 23 года?

– Да, 23.

– А мне 42. Давай поговорим обо мне. Как ты представляешь себе меня?

Ему, как минимум, на двадцать лет больше, догадывается Полина. Но она с готовностью включается в игру, рисует привлекательный портрет своего, как он сам говорит, анонимного собеседника. Легко! При этом Полина как бы отключается, и ее, кажется, большая часть сознания остается не занятой беседой. Будь иначе, Полина сидела бы после каждого разговора вся в слезах и в соплях, а, может, и вымерла бы от психологических нагрузок. Но она же актриса, она умеет отключаться и, например, что-то оживленно обсуждая с клиентом, воображать, как она идет по освещенной сцене навстречу наградам, овациям и всему прочему, с чем связан профессиональный успех. Ее окружают корреспонденты, суют микрофоны… ’’Моя жизнь – это театр!” – говорит она с улыбкой.

Полина не против самого откровенного разговора. Ее это не испортит. Подумаешь, слова! Почему и не поболтать, тем более по телефону. Если платят, и неплохо. Но перейти от слов к делу – вот уж нет! Многие клиенты хотели бы встретиться, но нет, спасибо. У Полины все в порядке в личной жизни: вполне клёвые персонажи, хорошо одетые, следят за своими зубами. Зачем ей приключения? И еще в театре узнают, чем она здесь занимается! Конечно, она просто играет роль, и все это полезно для профессии, конечно, все без предрассудков, но тише едешь – дальше будешь.

– Понимаешь, Лола, разговаривая с тобой, я все лучше узнаю себя сам. Я не такой, каким привыкли видеть меня люди. Меня знает очень много людей, все время преодолеваю искушение похвастать и рассказать о себе. Нет, это было бы нехорошо, это испортило бы прелесть анонимного общения. Только так, не встречаться, не представляться, Лола и Мистер Икс, чудесные цирковые имена. Достоинства, я прочел недавно в одной книге, теряют блистательность, если их можно потрогать, а фантазия искуснее, нежели зрение. Да и вообще, не случайно ведь в рыцарские века культ Дамы предполагал ее недосягаемость как нечто само собой разумеющееся. Ничего, что я так часто звоню тебе? Понимаю, ты только рада, в конце концов, это твоя работа. Нет, мне совсем не жаль своего времени. За всю жизнь я уже столько его растерял, когда долго ждал, долго ехал, проводил скучный вечер в компании. По большому счету, это не важно. Можно ведь очень эффективно проводить время, но в итоге прожить не свою жизнь. А с тобой… ты б удивилась, если бы узнала, какой я занятой человек, как выкраиваю каждую минуту, чтобы позвонить тебе. Потому что этот твой голос, Лола, твое умение поддержать мужчину – от тебя не оторваться! Нет, нисколько не преувеличиваю. Тебя, обучали каким-то навыкам общения? Не обучали? Значит, у вас отбирают талантливых по этой части, это даже легче, чем обучать; другие, неталантливые в общении на твоем месте не задерживаются. И вот, благодаря твоим способностям к разговору ты фактически держишь меня на проводе!

Голос мужчины, проходя мембрану, превращается в электрический сигнал, невидимый ток бежит по шнуру, по бледным виниловым проводкам с просвечивающими медными жилками, затем на лестничной площадке натыкается на контактную панель, и дальше скрученные в кабели провода несут сигнал на станцию, и оттуда сложными путями уже по другим кабелям и проводам, по трубам, подземным колодцам, по дну засыпанных траншей сигнал достигает комнаты, где трудится Полина, и превращается в голос ее собеседника.

Но надо сказать, что в самом начале пути, на стене, рядом с закрытой металлической дверцей контактной панелью, электрический сигнал преодолевал и не совсем обычное препятствие. Это небольшой предмет, продолговатая черная коробочка с палец толщиной, с тремя торчащими из нее тонкими проводками. Два из них подключались к разрыву в цепи, а третий был не чем иным, как передающей антенной.

2

Работа у Валентина Петровича Тузкова не пыльная. Он встречается обычно со вполне цивилизованными людьми, происходит это, как правило, в приличных, хорошо оборудованных помещениях. Если требуется куда-нибудь выехать из Москвы, то оформляется эта поездка с достойным комфортом. Валентин Петрович привык к хорошей мебели, хорошей кухне, хорошему к себе отношению. Поневоле перестаешь все это замечать и ценить.

И чем же Валентин Петрович занимается? Беседует с людьми, принимает участие, соглашается, обещает подумать, иногда протестует, словом, решает вопросы. Он – политик, глава политдвижения “Общее дело”. И, представьте, он нужен людям. В офисе у него висят плакаты, на одном Тузков изображен в обнимку с нищей старой женщиной, на ее лице страдание, на его – деятельное сочувствие. Он не хотел пускать это в тираж, Тузков противник показухи, но Шевчук тогда настоял, сказал, хорошо для рейтинга. А ведь Валентин Петрович действительно многим помог. Собственно, это неизбежно для политика его уровня: хочешь – не хочешь, а все равно очень многие будут тебе благодарны. Да, что ни говори, В. П. Тузков – это имя кое-что значит! Никому, однако, не интересно, какой он, Тузков, на самом деле. Взял на себя роль симпатичного парня, и, пожалуйста, соответствуй. А что у него внутри, никто и не догадывается.

Валентин Петрович внимательно слушал магнитофонную запись, вернее, делал вид, что слушает, а сам исподтишка с любопытством наблюдал за Чудовским, своим соратником. Интересно, какую реакцию ждет от него непроницаемый Чудовский? Они сидели друг напротив друга за большим, овальным столом для совещаний в кабинете Тузкова. Сквозь кремовые занавески с улицы проникал рассеянный свет. Соратник в задумчивости вертел в руках дорогую шариковую авторучку. Безобиднейшая, в сущности, привычка – что-то крутить в руках, но почему-то вызывает раздражение, думал Валентин Петрович, уж лучше бы он ногти грыз, как Левин.

Чудовский Алексей Алексеевич… Туловищем он не вышел, чересчур коренаст. А лицо хорошее, располагающее. Добродушное и в то же время себе на уме. Немолодое. Какого он года, сорок четвертого, кажется? Что, вообще, Валентин Петрович знает о своем верном помощнике?

Полковник КГБ, уволенный в отставку неизвестно при каких обстоятельствах. Женат или был женат, но с женой не живет. Двое взрослых детей, кажется, сыновья. И так, чего не коснись. Никакой определенности. Даже фамилия Чудовский не обязательно подлинная. Ни про кого из своих людей Валентин Петрович не знает настолько мало! И как тому это удается, так маскироваться! Ведь четыре года они уже вместе, срок, как ни крути, не малый. Чудовский всегда спокоен, приветлив, всегда и со всеми на “вы”. Но это не чопорность или что-то подобное. Просто такой стиль, современный такой, симпатичный стиль отношений. Это раньше партийные бонзы тыкали всем без разбора. Сейчас не так. Валентин Петрович Тузков тоже со всеми на “вы”.

– Вы уже это слушали, много там еще?

– До конца стенограммы девятнадцать минут.

– Текст-то довольно нейтральный, – протянул Валентин Петрович.

– Пожалуй, так, – сдержанно кивнул Чудовский, – но сам факт представляет интерес.

Еще бы, подумал Валентин Петрович, его заклятый соперник Козинец в откровенных пассажах с какой-то шлюхой, Это, согласитесь, нечто!

– И давно длится этот роман по телефону?

Чудовский прекрасно понял скрытую суть вопроса. Валентин Петрович на словах давал ему, своему помощнику, полную свободу действий, но в то же время чрезвычайно обижался, если не получал доклада о каждом шаге. В данном случае оснований для недовольства быть не могло – Чудовский сам прослушал первую запись только вчера вечером.

– Мы фиксируем разговоры два дня. Когда они начались, в точности не скажу, вероятно, давно, но не более двух месяцев назад.

– Два месяца? Откуда известно?

– Козинец беседует с одной и той же девушкой, с Лолой. Она нами установлена, работает в фирме два месяца.

Тузков встал, прошелся вдоль длинного стола и, отодвинув занавеску, стал разглядывать привычный московский пейзаж. Сейчас хорошо бы закурить, задумчиво вытянуть сигарету, щелкнуть золотой зажигалкой… Валентин Петрович давным-давно преодолел эту вредную привычку, и курить совсем не хотелось. Но, исходя из композиции, закурить сейчас было бы очень даже уместно. Ай да Козинец! Надо же, свалится такая удача, и думай, что с нею делать, опять же заботы.

– У вас, Алексей Алексеич, какие идеи? – он повернулся к соратнику. – Подкинуть газетчикам, и делу конец?

– Смотря, что считать концом, – невозмутимо ответил Чудовский.

– Конец, сказал отец, – задумчиво пробормотал Тузков, – и дети ложки побросали… А как вам удалось получить это?

– Стоит ли загружать вас техническими подробностями?

– Кто еще в курсе?

– Вот все, – Алексей Алексеевич обвел рукой кабинет, где они были вдвоем. – Не считая моих людей, задействованных в работе.

– Может, обсудим это с Командой, в узком, как говорится, кругу?

Чудовский пожал плечами:

– Вопрос очень деликатный…

– Дружище, ваше стремление решать все вопросы келейно доходит уже до странного. Если уж Команде не доверять…

– Мне приходится никому не доверять, положение обязывает, – возразил Чудовский. – Но если вы настаиваете, я подготовлю рабочую встречу.

– Да, дружище, – улыбнулся Тузков, – по-моему, это будет то, что надо. И большое спасибо вам от лица нашего “Общего дела”.

Религиозность – удел слабых, Лола, это их утешение. Я никогда не верил в Бога, так нас воспитывали, ни в каком виде, ни в белобородого старца, ни в высший разум. Предназначение? Раньше я считал, что это выдумка мистиков. Я сам создаю свое будущее, балансируя между планами и возникающими обстоятельствами. В моем будущем вообще не было никогда никаких неожиданностей, в каждой своей фазе оно есть продукт соответствующего прошлого, все расписано, спланировано, все осуществлялось. Теперь? И теперь продолжает осуществляться. С детства я как в колее, никуда нельзя свернуть, да и не хотелось. Заранее ясно, кем быть, куда поступать учиться, с кем дружить. Надо идти по стопам отца, опираясь на его советы, на его связи, и с каждым годом становиться все более похожим на него. Я шел, и многого достиг, горизонт отодвигался, всегда так, и я снова шел вперед, другого пути не знаю. Нужно было быть дерзким, агрессивным, и я был таким.

Знаешь, Лола, у латиноамериканцев есть хорошее слово для обозначения мужчины. Мачо. Это гордость, честь, за все платить, не прощать обид, женщина – это так, между прочим; обладание ею поднимает мачо в его же глазах, это ближе к власти, чем к сексу. Правда ли, что я такой? Не знаю, наверно, нет. Раньше просто не задумывался. Любая схема неточна, ограниченна. Но в чем-то я такой, это есть во мне. Это есть в любом мужчине, по духу он насильник, самец. Таким был отец. Я похож на него; наверное, люди думают, что и я такой. Но я не такой. Могу признаться в этом только тебе, Лола, анонимная собеседница, и еще себе самому. Мне кажется теперь, что прожил не свою жизнь, я другой. Может быть, с кем-то поменялся судьбой, как Принц и Нищий, раньше об этом не задумывался. А сейчас? Я по-прежнему в колее, уже по самые ноздри. Бросить это все не могу. Не потому только, что тысячи людей завязаны, тут скорее инерция движения. И еще, это, может быть, главное, память об отце. Я ведь всю жизнь вынужден был поступать так, чтобы он мною гордился. Привык.

Когда мужчина положил трубку на рычаг, в соседнем подъезде в квартире на четвертом этаже автоматически отключился магнитофон.

Нина Васильевна занимала эту квартиру вначале вдвоем с дочерью, потом в течение уже многих лет одна. Муж давно умер, дочь вышла замуж, сейчас живет в Киеве, в столице другой страны.

В ее небогатую событиями жизнь молодой веселый оперативник с Петровки ворвался как романтический герой. Она, конечно, не сразу впустила его, изучила как следует красную книжечку, даже записала фамилию. Павел, так его звали, поначалу расспросил, обо всех соседях, кого она знает. Долго же пришлось ему слушать, она-то всех в своем подъезде знает. Нина Васильевна догадалась, что его интересует кто-то определенный, но прямо спросить он не решается.

Через день Павел заявился снова, принес вафельный тортик. Вместе посмотрели они “Санта-Барбару”, выпили чаю. Нина Васильевна с радостью согласилась помочь милиции. Спасибо за доверие. Она, если надо, могла бы и посмотреть за кем-нибудь, хоть из окошка. Но, выяснилось, не надо. Магнитофон у нее Павел оставил – ничего не трогать, не выключать. И пошла писать автоматика. А Паша стал наведываться, кассеты менять. Заходит-то все с гостинцами, чаек, тары-бары. Нина Васильевна понимает, что это одни реверансы, охота ли ему со старой волчицей чай пить. И опять же, конспирация – а вдруг в этот самый час кто из соседок нагрянет, увидят его, и что им скажешь? А мы чего-нибудь наврем, смеется Паша. И сверкает своими белыми ровными зубами.

3

Шурик Шевчук, как только прослышал про излучение радиотелефона, сразу же купил удлинитель. Вставляешь в ухо фиговинку, а “Эриксона” подальше от головы – и никакого тебе опасного излучения. А звонят Шурику всю дорогу! Все встречи ведь на нем: телевидение, пресса, просители, избиратели, прихлебатели, холуи всякие, все на нем. Голову надо беречь. Вас ждут великие дела, граф! Сегодня он третий человек в Команде, а кое в чем, можно сказать, и второй, считая самого В. П. Тузкова!

Полный достоинства мраморный подъезд с вывеской “Общее дело” хорошо известен в Москве, да и во всей стране – ведь его так часто показывают в телерепортажах. Припарковав свой неновый “Пежо” у подъезда, облепленного дорогими машинами, Шевчук отмечает скромный облик своего автомобиля, просто отмечает про себя, не более того. Он без напряжения мог бы купить себе “Ягуар”. Любое, скажем, интервью с В. П. стоит и десять, и пятнадцать тысяч долларов. Не говоря уже о других денежных делишках, которые проходят через Шурика. Но ему не нужна шикарная машина. Пока не нужна.

Совещание назначено на 11.00. Сейчас все подтянутся, у них не принято опаздывать. Чудовский завел военную дисциплину. Что будет, если опоздать? Накажут? Смешно как-то. Но пока еще никто не опаздывал.

Через залитый солнцем вестибюль перемещает свое крупное тело Ольга Федоровна Прокопчик, специалист по наговорам и дурному сглазу, важный человек в Команде. В какой-то удобный момент Шурик поинтересовался, верит ли сам В. П. во всякую хиромантию и другую продукцию мадам Прокопчик. “Не знаю, – добродушно рассмеялся тогда В. П., – хотя, говорят, эти штуки помогают и тем, кто не верит!”

Шевчук не верит. Но надо признаться, если говорить о судьбе, то в этом что-то есть. Возможно, какие-то провидцы способны проникать в высший замысел. Только не госпожа Прокопчик, она-то уж точно не способна!

Ощущение судьбы может возникнуть вдруг, ни с чего. Шурик уверен, что сегодняшний день для него очень важен, что-то случится, пока неясно, что именно, но это ощущение чего-то важного и, пожалуй, опасного сидит в нем с самого утра.

А вот и Левин, тоже фигура в Команде. Его сфера деятельности отчасти касается прессы, ТВ, то есть того, чем занимается Шурик. Но они прекрасно ладят, ведь по сути роль Левина сводится к поиску нужных людей, а идеология – это уже дело Шурика. У Левина нужные люди есть всюду, и он нужен всем, этакий местный “фигаро”. Финансы, зарубежные и региональные представительства “Общего дела”, гостиницы, путевки, авиабилеты, стоматологическая помощь на дому – всюду «фигаро», очень удобно и никогда никаких сбоев. Иначе нельзя, Чудовский, этот вояка, не потерпит никаких сбоев.

– Привет, Леонид Ильич! – здоровается Шурик. – Что вы думаете об опасности международного сионизма?

– Не будем ее преувеличивать, – равнодушно откликается Левин и сморкается.

Хронические свои сопли он словно упаковывает в платок, тщательно складывает его, прежде чем запрятать в карман. Такие манипуляции с платком проделывают фокусники, отвлекая внимание зрителей. Что это, безотчетно проявляемая увертливость? И чувство юмора у него присутствует, не то, что у мадам Прокопчик.

– Ольга Федоровна, вам удивительно идет это платье, вы и вчера, кажется, в нем приходили, – замечает Шурик, переключаясь на мастерицу экстрасенса.

– Похвальная наблюдательность, – отвечает она, настораживаясь; от Шевчука только и жди злых насмешек.

Втроем они поднимаются по торжественной мраморной лестнице в центральный офис В. П., штаб-квартиру “Общего дела”.

– Вот если бы вы были легкомысленной девушкой, Ольга Федоровна, я бы знал, почему вы не переоделись, – монотонно рассуждает вслух Шурик. – Не сумели попасть домой из-за неожиданных любовных приключений; первое, что могло бы прийти в голову. Но вы ведь не легкомысленная девушка…

Госпожа Прокопчик не девушка, ей уже за сорок, и она не казалась чересчур привлекательной.

– Александр, ну что вы себе позволяете? – вяло возражает Ольга Федоровна, поддерживая опасный диалог.

– А что я себе позволяю? Можно подумать, я вас по попке похлопал, уже и пошутить нельзя! – удивляется вроде бы Шурик, а сам заговорщицки посматривает на Левина. Но Леонид Ильич умеет казаться непроницаемым.

Мраморная лестница, светлый широкий коридор – все это вполне прилично, но внутри, в офисе В. П. уже по-настоящему хорошо.

– Господа, – негромко заговорил Тузков, когда все расселись, – мы с Алексеем Алексеевичем хотели бы предложить вашему вниманию не вполне обычный материал. Прежде, чем вы его услышите, хочу предупредить о полной и безусловной конфиденциальности всего, что с этим связано. К нам попали записи телефонных разговоров известного вам Ивана Дмитриевича Козинца с дамой из фирмы специфических телефонных услуг.