Ожерелье Зоны

Глава 7. Побег

В молчании прошел час. Сталкеры только меняли позы. В какой-то момент Гриф подошел к топчану, заглянул под него. Наемник лежал неподвижно. Гриф протянул руку, аккуратно достал пинцет, убрал в карман и позвал:

– Карабас, просыпайся. Мне надо кое-что у тебя узнать.

В ответ ему была тишина. Гриф подождал, затем сунул руку под топчан, нащупал плечо, потряс:

– Карабас, хорош…

Послышалось шебуршание, а затем раздался громкий, резкий нечеловеческий то ли визг, то ли сдавленный вопль. Гриф отпрянул, не удержался, упал назад, быстро отполз к стене.

Из полумрака на него смотрели два бешеных, безумных глаза, поедающих его поедом. Они как будто подсвечивались изнутри холодным светом. Такие два стеклянных шарика, за которыми зажглись тусклые светодиоды, а черные точки посередине – зрачки. Желтый оскал поблескивал мокротой. Из дыр между зубов неслось булькающее утробное клокотание. Это уже был не Карабас и вовсе не человек, это было нечто маниакальное с полным разрушением личности. Гриф крепче сжал пинцет, готовый защищаться.

Но нет, обошлось. Свет в глазницах погас, клокотание стихло. Существо медленно отвернулось к стенке, свернулось в клубок и затихло.

– Господи, – выдохнул у стены Алексей, встал с корточек и зашептал, – я не смогу спать, пока он здесь.

– И не надо, – проговорил негромко Гриф, отошел к стене. На месте спайки разломал пинцет на две части, с минуту их вертел в руках, разглядывал и что-то соображал. Затем приблизился к Алексею и стал тихо посвящать его в план побега. Он дважды повторил последовательность их действий и как будут реагировать на ту или иную ситуацию. Алексей прилежно запоминал, морщил лоб, кивал, спрашивал, сталкер терпеливо разъяснял.

– Думаешь, получится? – спросил Алексей в конце. – Если все провалится, нас могут того, ну… пристрелить.

– Запомни, Ява, – проговорил Гриф убедительно, – только сомнения останавливают нас на пути к победе, в данном случае к свободе.

– Ну да, ну да, – Алексей нервно принялся кусать губу.

Еще два часа протекли в томительном ожидании. Когда им принесли на пластиковом подносе две одноразовые тарелки с какой-то баландой и пластиковые ложки, сталкер поинтересовался у Малого, который час.

Малой поставил поднос на пол и послал его на хер, затем вышел. Впрочем, Гриф и без его помощи узнал, что надо. Заглянул охраннику за спину через открытую дверь в узкое окно коридора. Был поздний вечер. А когда минут через двадцать охранник снова возник в проеме, чтобы забрать посуду, Гриф поинтересовался:

– Уважаемый, свет на ночь выключаете? А то у пацана темнофобия (он никак не мог вспомнить, как называется боязнь темноты), паника у него без света, понимаешь?

Малой опять послал Грифа куда подальше и вышел.

– Черт, – с досадой произнес сталкер, – что за урод?

– Свет они из-за меня не вырубают, – снизу донесся сиплый задыхающийся шепот. – Экспериментируют, суки… Я не переношу света… пятый день уже не сплю… твари.

– Тебя, гляжу, и не кормят, – не приближаясь к топчану, Гриф присел на корточки, глянул в сумрак. Карабас не поворачивался, лежал лицом к стене.

– Я сам… не ем, – повисло долгое молчание, – не могу.

– Так они что? Изучают воздействие матрешки? – Гриф в очередной раз попытался разговорить наемника. – Этот Седых, он нарколог?

Молчание было ему ответом. Сталкер не настаивал, ждал, а когда встал с хрустом в правом колене, Карабас просипел: – Нет. Они из-за танка здесь.

– Из-за танка? – Гриф встрепенулся. – Из-за атомного? – и снова вопрос повис в воздухе, как одинокая, парящая в потоке пылинка.

– Эй, Карабас, – сталкер заглянул под топчан, – я спрашиваю, из-за атомного танка они здесь? – хотя в его голосе и звучала настойчивость, приближаться и тем более тормошить наемника он не решался.

Карабас лежал неподвижно, словно мертвый. Затянувшееся безмолвие обещало быть долгим.

– Вот так дела-а-а, – прошептал Алексей.

– Как сажа бела, – пробурчал Гриф и принялся расхаживать по карцеру, усиленно размышляя, встраивая новую информацию в «картину мира», взвешивая ее ценность, возможные варианты развития событий и корректируя приоритеты. «Мало данных, – в итоге заключил он. – Что с того, что из-за танка? При чем здесь Федорыч? И исчез? Сбежал, наверное. Он еще та аномалия. Фига он позволит трогать свою батарейку». Сталкер вспомнил, как стало потрескивать электричеством, когда он нелестно отозвался о Коленьке. «Кстати, а что с Коленькой? Он-то где?».

Временами Гриф подходил к двери и прикладывал ухо к прохладному полотну, вслушиваясь в звуки снаружи. Он каждый раз удивлялся исходящему от него теплу и мелкому дрожанию у себя за грудиной, которое прекращалось, стоило отступить на шаг.

– Скоро начнем, – в какой-то момент прошептал сталкер и посмотрел на Алексея. Тот встрепенулся, выпрямился в спине и побледнел. Теперь Гриф не отходил от двери и все что-то там выслушивал. Минут через двадцать он забрался на топчан, пальцем поманил Алексея и, когда тот подошел, вскарабкался ему на плечи. На трясущихся ногах, скорее от охватившего его мандража, чем от тяжести, небольшими шажками Алексей прошел к центру комнаты и остановился под плафоном.

– Чуть правее, – прошептал Гриф, протягивая вверх руку с половинкой пинцета. С ее помощью он без особого труда открутил два шурупа, крепящих решетку и стеклянный плафон к металлическому основанию. Шурупы сунул в рот. Подрагивающими руками аккуратно положил плафон с решеткой между затылком Алексея и своим животом. Как и предполагал, карцер освещала лампа накаливания. Грифу пришлось стянуть рукав куртки на пальцы, чтобы выкрутить раскаленную грушу. Он чувствовал, как под ним дрожит Алексей, но старался об этом не думать.

– Ява, закрой глаза, – предупредил Гриф, вытянул руку и в стороне, чтобы осколки не попали на парня, коротким ударом разбил колбу о железный потолок.

В кромешной темноте, на ощупь, соблюдая крайнюю осторожность, Гриф нащупал электроды, убедился, что нить накаливания порвалась, после чего попал цоколем в патрон. За штенгель, не касаясь «усов», вкрутил лампу. Затем указательным пальцем осторожно поискал электрод. Ему повезло, попался нулевой.

– Будем надеяться, что УЗО сработает, – прошептал Гриф, согнул тонкую проволочку, замыкая тем самым электрод на «массу». Он докручивал первый шуруп, прикрепляя плафон к основанию, когда за дверью послышались суета и громкие голоса. Гриф не стал его затягивать и быстро на два оборота наживил второй.

– Спускай, – прошептал Гриф. На трясущихся ногах, со сдавленным стоном Алексей опустился на корточки. Гриф слез с него, шагнул к двери.

– К стене встань, – распорядился он и заколотил берцем в дверь. – Эй, Малой, это у нас здесь что-то коротнуло. Иди проверь.

Гриф увидел, как под дверью вспыхнула полоска света, через секунду погасла. Еще дважды повторялись попытки запитать базу. Затем раздался громкий голос:

– Это в карцере замкнуло! – оповещал Малой. – Сюда, Калина, иди!

Через минуту лязгнул засов, распахнулась дверь, и в карцер вошли двое. Яркий луч света резанул по глазам.

– Где искрило? – потребовал ответа писклявый голос из-за пучка света. И сразу же добавил: – Быро к стене прижался.

– Там, – Гриф зажмурился и указал на потолок, отступил к стене. Луч перескочил на плафон. Калина, худой, гнутый в спине парень лет двадцати пяти, с противной прыщавой физиономией под нечесаными лохмами, в сложившейся ситуации чувствовал себя, как никогда, нужным, из-за чего борзота перла наружу крупным фаршем. Он вышел на середину карцера, несколько секунд рассматривал плафон, затем обернулся и сказал темному силуэту в дверях:

– Дай сюда стремянку, Малой.

Из коридора слышались голоса и беготня.

– Эй, Толян! – крикнул Калина в темноту. – Не включай! Я в плафон полез!

– Услышал! – донесся из темноты грубый голос.

Вошел Малой, поставил стремянку.

– Держи, – Калина протянул ему фонарь, – на плафон свети.

– Что я тебе, торшер, что ли? – пробурчал Малой, тем не менее фонарь взял.

– Побузи мне, – беззлобно говорил Калина, раздвигая лестницу. – Пирцент жрать сел, свет требует.

– Жрать он сел, – все тише бубнил охранник, – ложку мимо рта пронесет, мля.

Гриф некоторое время смотрел в открытую дверь, прислушивался. Вроде бы рядом больше никого не было, вернее, были, только они бегали по коридорам, перекрикивались, матерились и были заняты своими делами. Пока банда не пришла в чувства и еще не все достали фонари, Гриф решил действовать.

Он скользнул к Малому сзади, зажал рот рукой и до основания вогнал в глаз половинку пинцета. Охранник несколько раз дернулся, затем обмяк и осел, словно после смерти отлетела к небесам не душа, а скелет. Гриф выхватил из ослабевшей руки фонарь, аккуратно положил Малого на пол, стянул с него «кобру», при этом неизменно удерживая луч на плафоне. Все это он проделывал бесшумно. Калина ничего не заподозрил.

– Ёп, – бормотал он, откручивая шуруп, – этот дегенерат ничего нормально сделать не может. Даже сраной лампочки поменять нормально. Трудно гайку закрутить? Урод, пальцы бы таким ломать. Не тряси фонарь, – сказал со злобой и посмотрел вниз. Гриф направил луч ему в глаза. Тот зажмурился, отвернулся и прорычал: – На плафон свети, придурок. Ёп, сколько же вас таких развелось.

Тем временем сталкер вытащил из ножен на поясе мертвого охранника нож и осторожно стал подниматься по стремянке. Калина почувствовал неладное, обернулся:

– Эй, дубина, ты куда лезешь? – сказал он, щурясь от света, которым Гриф целил ему в глаза. – Слезь, Малой, сейчас грохнемся, – он попытался лягнуть сталкера. Гриф увернулся, схватил его за куртку и рывком сдернул вниз.

– Ёп, – только и успел сказать бывший электрик, падая в безвременье. Сталкер перерезал ему горло.

– Не стой истуканом, – зашептал Гриф Алексею, – шмонай Малого. Бери все…

– Калина? Че возишься? – басил Толян откуда-то из коридора. – Автомат включать?

– Ща, – отозвался Гриф, пародируя Калину.

– Все, идем, Ява, держись рядом, – Гриф погасил фонарь, выглянул в коридор. Переждал, пока мимо прогромыхает махновец с включенным налобником, затем выскользнул из карцера. Алексей держался за силуэтом, мелькающим на фоне лучей, и суетно пихал по карманам запасной магазин для «гадюки», смятую впопыхах пачку сигарет, дозиметр, гайки.

Они шли на выход. Это Алексей понял сразу, конфигурация комплекса была ему знакома. На середине коридора, там, где он переходил в небольшой холл, Гриф замедлил шаг, включил фонарь и посветил на дверь справа. Затем уверенным шагом подошел к ней, повернул ручку. Дверь оказалась запертой. Гриф огляделся, погасил свет и снова вернулся на маршрут. Смешавшись с махновцами, сталкеры покинули здание.

Ночь окутала беглецов мраком и тишиной. Той мертвой, которая царит над голодными землями. Алексей не услышал воя, тявканья, отголосков выстрелов и поначалу смутился.

Гриф свернул налево, дошел до угла и снова свернул. Оказавшись между БТРом и стеной, остановился, убрал фонарь в карман. Затем ухватился за поручень, поставил ногу на подножку и рывком взлетел на транспортер. По тихому скрипу петель Алексей понял, что Гриф открыл люк.

– Ява, лезь сюда, – шепотом позвал Гриф.

Когда Алексей вскарабкался на броню, то сталкера не увидел. Тот спустился на сиденье механика-водителя, закрыл над собой люк и откинул крышку соседнего. После чего включил фонарь и водил лучом по приборной панели, пробуждая затертые временем знания.

Ориентируясь на светлый круг люка, Алексей забрался внутрь, взялся за рукоятку и потянул крышку намереваясь ее закрыть. Она прошла половину пути и упруго остановилась. Алексей с недоумением посмотрел вверх. В тусклом отблеске от фонаря он увидел на краю металлического диска пальцы. В следующую секунду крышка плавно, но сильно пошла вверх. В образовавшуюся щель с опаской вплыла часть головы и один глаз.

– Гриф, – зашептал некто.

Алексей изо всех сил дернул ручку, но противодействующая сила оказалась могущественнее. Люк только качнулся туда-сюда.

– Ты кто? – за спиной Алексея зло шипел Гриф и целил автоматом в щель.

– Не стреляй. Это я, Пистон. Я с вами хочу.

Гриф мгновение колебался, затем опустил «кобру»: – Залазь.

Пистон не спешил, он порывисто зашептал вновь: – Я могу бэтером управлять. И потом, если не договоримся, я уйду.

– Да лезь уже, – проскрежетал Гриф. Алексею сказал: – Пусти его.

Алексей отпустил ручку и отодвинулся на сиденье. Через секунду в отверстие просунулись ноги, а затем и весь наемник оказался внутри бронемашины. Он левой рукой прижимал к груди вещмешок, а в правой держал LR-300. Пистон подозрительно и напряженно смотрел то на Грифа, то на Алексея.

– Не бздехай, жить будешь, – успокоил наемника сталкер, – садись за руль.

Гриф переместился на сиденье командира. Алексей тем временем перебрался назад и смотрел в триплекс. Ничего не было видно. Электрику все еще не починили, слепые прожектора тускло поблескивали отражателями.

– Посвети сюда, – попросил Пистон Грифа, усаживаясь на месте механика-водителя, – я так, не очень. Всего несколько раз ездил, – он сконфуженно улыбнулся суровому лицу справа.

– Высадишь ворота и шпарь по колее, – говорил Гриф бесстрастно, так, словно не слышал признания наемника. – Там в одном месте карусель метров через пятнадцать трамплин. Знаешь, наверное. Объезжай справа.

– Знаю, – наемник защелкал тумблерами, зажглась панель управления. Затем вдавил красную кнопку, над ней вспыхнула контрольная лампочка. – Стартанем сразу, – голос у Пистона стал сухим, напряженным, – без прогрева.

– Давай уже, – Гриф пристально наблюдал за его действиями. Пистон вдавил другую кнопку. Натужно, рывками стартер закрутил маховик. Постепенно с паузами двигатель стал схватывать. Затем все чаще, дольше, и скоро заработал самостоятельно, набирая обороты. Пистон отпустил кнопку. Он ждал еще секунд пять, а когда на громкий рокот дизеля из корпуса посыпали махновцы, опустил ручной тормоз, включил фары, дернул рычаг переключения скоростей, вдавил педаль акселератора. БТР дернулся и покатился прямо на людей. Лицо наемника скривилось в мстительной, злой гримасе.

– Вот вам, шакалье облезлое, за Жеку, – скрежетал он. БТР немного подбросило, словно наехал на кочку, – за Чека, – наемник подработал рулевым колесом вправо. Раздался истошный вопль. Затрещали автоматы, – за Бертолета, – защелкали по броне пули. Машина взревела, рванулась вперед, снесла ворота, с дребезгом прокатила по створе и, как дикий зверь, вырвавшийся на свободу, неудержимо устремилась в темноту ночи, выбрасывая напоследок густое облако выхлопа.

На неровностях машину подбрасывало и переваливало. Жесткая подвеска едва сглаживала неровности. Желтые круги света прыгали по сухой траве, вырывая из темноты колесный след. Узкую колею «батона» Пистон старался пропускать под днищем. Он скинул обороты и был готов в любой момент отвернуть от аномалии.

– Ява, глянь по ящикам, сколько боекомплекта? – Гриф обернулся, посмотрел на патронные ящики, прикрепленные к правому борту. Затем развернулся в другую сторону, взглянул на башенную установку, окинул салон в целом. «Да, уж, – подумал он, глядя на пустующие крепежи, – малость распатроненный».

– Шмальни по этим уродам с башни, – крикнул Пистон Алексею, не отрываясь от дороги.

– Никуда он шмалять не будет, – веско сказал Гриф. Пистон быстро взглянул на него, затем вновь вернулся к смотровому люку.

– Ящик, Ява, вот этот, что слева, открой.

Машину раскачивало из стороны в сторону, любое действие приходилось корректировать и цепляться за выступы, коих в салоне было предостаточно. Алексей отстегнул замки, поднял крышку.

– Здесь лента для большого пулемета, – сказал он, рассматривая поблескивающие в полумраке крупнокалиберные патроны.

– Понял, – Гриф кивнул.

– Ява, – позвал он спустя некоторое время, – проползи по скамейке, открой верхний люк, посмотри назад.

Согнувшись под низким потолком, придерживаясь за трубу, на которую были накручены гофрированные противогазные шланги, Алексей стал пробираться в десантный отсек.

– Не на чем им гнаться, – проговорил Пистон, поняв, с какой целью Гриф послал парня. – Уазик на ремонте. После твоего кувырка его только и чинили. Сделаем, день-другой покатаемся, потом он на нас.

Глава 8. Разговор в буфете

В институтских архивах Чаушев не нашел мало-мальски стоящей информации. Из разговора с подозрительным, обремененным подпиской о неразглашении младшим научным сотрудником Сошиным, обильно смачивая его «Чивасом», с горем пополам удалось выяснить следующее. Проект засекретили четыре года назад после неудачных испытаний. «Нарвал», по сути, спутниковая программа смежников из какого-то НИИ по агрессивным средам. Их НИИВР на едином концепте ядерной силовой установки разрабатывал три типа механизмов: гусеничный, шагающий и летательный.

– Все очень, очень секретно, – Сошин гнулся к уху капитана, обдавая щеку теплым дыханием и перегаром, шептал: – Новые технологии. Понимаешь, сверхновые, – через толстенные линзы очков классический задрот и ботаник таращился на капитана покрасневшими глазами. – Искусственный интеллект, квантовая механика, пластиковая электроника, микро-нанотехнологии, и все это замешано на артефактах. Каково, а?!

Он смотрел, не моргая, на Чаушева и ждал чего-то. Потом вдруг засуетился, заморгал, завертел головой по сторонам, встал и, скомканно попрощавшись, пошел к выходу, все ускоряя шаг. А за несколько метров до входной двери и вовсе побежал из буфета.

На них не обратили внимание. Редкие посетители коротали тоскливый вечер в неуютном помещении с прилавком, зарешеченными окнами, стенами, оббитыми вагонкой, и пыльными шарами-люстрами под беленым потолком.

Капитан смотрел ему вслед и сожалел. Уже после первого стакана и пятиминутного общения он понял, знает Сошин очень немногое, а деньги, уплаченные за дорогущий виски, потрачены впустую.

Он смотрел рассеянным, остекленевшим взглядом в зарешеченное окно, поверх бетонного забора на темное хмурое небо и допивал спиртное, когда к нему подсел Шарапкин. В приличном подпитии тот, хотя и старался делать вид, что оказался здесь не так просто и к капитану у него серьезный разговор, не мог скрыть своего алчущего взгляда на бутылку. Разговор не клеился, Чаушев ему не наливал, и прапорщик из кожи лез вон, чтобы заинтересовать начальника. И ему таки это удалось.

– …Два дня назад чё было, – начал очередную попытку пьяненький Шарапкин. – Я под «медовым шафэ»… – Чаушев представил, как тот, пьяный в дрыбаган и, очень вероятно, обмоченный (в подобном виде он его встречал как-то), – …лежал на природе (-коей мог оказаться сорняк у забора) и лицезрел (– то есть таращился тупым расфокусированным взглядом), как на задок из «головного хауса» вынесли клетку. Из нее выпустили облезлую сявку, а из пузыря, прифигаченного к ошейнику, брызгала красная краска. На фига это надо, я не врубился. Зато дворнягу гоняли по внутреннему двору как сидорову козу, свистели, кидали бульники, – при чем здесь «зато» капитан не понял, но выяснять не стал. Прапорщик продолжал: – Она носилась и от страха выла. Когда краска закончилась, ее того, изловили, отстегнули ошейник и впихнули обратно. Во-о-от, – протянул Шарапкин и в очередной раз уставился на невзятую вершину. На этот раз горлышко наклонилось, и в еще невысохший стакан Сошина с приятным бульканьем вылилось немного янтарной жидкости. Они выпили не чокаясь.

– И это еще не все, – произнес Шарапкин, после того, как опорожнил тару и аккуратно поставил на стол. Глядя в сторону, как будто вовсе не слушая пустой треп, капитан небрежно взял пачку и потянул из нее сигарету. Шарапкин по-свойски дернул пальцем, показывая, что тоже не прочь побаловаться. Чаушев краем глаза заметил это движение. Сунул сигарету в зубы, а пачку подкинул под локоть прапорщику. Скоро они дымили в две трубы, и каждый набивал себе цену. Шарапкин был польщен вниманием и чувствовал себя на высоте. Уловил интерес начальника и тянул.

Хотя история заинтриговала капитана, вида он старался не показывать. Бутылка у его руки действовала на прапорщика все равно что поводок на болонку. Молчание затягивалось, сигареты тлели.

– Так вот, о чем это я? – не выдержал Шарапкин и покосился на виски. Капитан перехватил жадный взгляд и плеснул в стакан, поощряя слово.

– Ага, – возбудился охранник и употребил. Чаушеву показалось, что виски тот вдохнул, а не выпил, так это было сделано быстро, даже кадык не качнулся. – Значит, я того, лежу себе, лежу, за жизнь думаю. Задумался так и не заметил, как свечерело. Херак, снова двери заднего хода открываются, и вываливается оттуда… никогда не догадаешься кто, – Шарапкин озорно блестящим глазом посмотрел на капитана. Тот даже не повернулся в его сторону, продолжал скучно смотреть через решетку. Не смутившись, охранник продолжал: – Чучело оттуда в оранжевом комбезе вываливается, с такенным колпаком на башке, – Шарапкин показал размер, скруглив руки над головой. – За спиной у этого копатыча железный ранец, а в руках он держит пуху, от которой шланг тянется к этому самому ранцу. Врубаешься, кэп, о чем речь?

Чаушев не ответил. Его покоробила бестактность, допущенная охранником, кроме того, втягиваться в панибратство с забулдыгой, даже ради дела, он не собирался. Он долго лил себе в стакан виски, пока не заплескалось у краев, затем поставил бутылку. От такой расточительности (эдак скоро ничего не останется) у Шарапкина глаза полезли на лоб. Он осознал свой промах, но не находился, как исправиться. Облизал губы, несколько секунд таращился на колышущийся океан в стакане напротив, потом заговорил сиплым доверительным тоном:

– Я, конечно, извиняюсь за свою… фамильярность. Знаете ли, – он сконфуженно улыбнулся, взмахнул рукой, как бы призывая осмотреться, – обстановка навеяла. В общем-то, я к вам со всем уважением, товарищ капитан. Вы не подумайте… Он не договорил. Извинения были приняты, горлышко стукнулось о край его стакана, рождая волшебный звон бриллиантовой пыли. А потом забулькало. Хорошо так, на три пальца забулькало.

– Ваше здоровье, – охранник быстро взглянул на каменный профиль, затем поднес стакан к вытянувшимся в трубочку губам и быстро, в два больших глотка, опустошил. От удовольствия заулыбался, преданно, по-собачьи взглянул на благодетеля. Он, конечно, любил выпить и тратил на это много денег. В основном это была водка, по большей части паленая, так выходило больше. Виски все же оставалось непозволительной роскошью не только для него. Наверное, уже с год, едва он появлялся в буфете, как бутылка на верхней полки приковывала к себе взгляд. Вожделенно оглаживая литровую бутылку «Чиваса», пока стоял в очереди, прапорщик все намеревался ее купить, не сейчас, а может быть, в день зарплаты, на день рождения или на 23 февраля… Но, когда наступал урочный час, решал, что лучше приобретет «эконом» в большом количестве, чем одну «элит». Наслаждение вкусом того не стоило. Финал в итоге один: зачем тратиться и не факт, что окажется не контрафакт. И тут такой случай… Не паленая, факт. Хорошо идет, в ногу, парадным маршем.