Лунный камень Сатапура
Сфотографировав рассвет над горами, Первин дошла до задней стены бунгало и там остановилась, увидев, какая вокруг кипит жизнь. Под кассией собралось целое семейство львинохвостых макак. Снаружи стоял крупный самец, которого Колин назвал Хануманом; он взглянул на Первин – во взгляде читался вызов: не приближайся.
Она медленно подняла фотоаппарат к лицу.
– Прочь, прочь! – выкрикнул мальчишка, подбегая к обезьянам. Они прыснули в разные стороны.
Первин подавила желание отругать мальчишку за то, что он испортил ей отличный кадр.
– Ты Мохит или Хари?
– Мохит. Знаете, Хануман со своим семейством сюда за одним приходит: воровать нашу еду. – Мальчик посмотрел на нее снизу вверх с заискивающей улыбкой. – Рама готовит завтрак к семи, но, может, вы хотите поесть раньше?
Первин улыбнулась в ответ, покачала головой.
– Нет, спасибо! Я позавтракаю в семь, вместе с Сандрингем-сагибом. А сейчас просто гуляю.
– И куда пойдете? – бодро спросил Мохит. Его, в отличие от официантов в Королевском конном клубе Западной Индии, явно не научили тому, что слугу должно быть видно, но не слышно. Ей это пришлось по душе.
– Я слышала, что с Маршал-Пойнт открывается замечательный вид на горную гряду. Туда далеко?
– Несколько минут ходу. Через железняковую рощу – там тропинка есть. Только осторожнее, мемсагиб. В листве змеи прячутся.
Первин приподняла подол сари, показывая застегнутые лайковые ботиночки.
– Хорошо. Спасибо.
Шагая через сад к роще, Первин думала о том, что слугу совершенно не смутило, что она в такой ранний час ходит по окрестностям одна. Возможно, сюда уже приезжали одинокие женщины-путешественницы. В этом случае наверняка это были англичанки – останавливались переночевать на пути в отдаленные поселения, где служат их мужья.
Возможно, англичанку бы и не смутило, что ей придется ночевать в одном доме с холостяком. У них же нет родни в Бомбее, которая переживает за их безопасность и репутацию. Более того, им, возможно, приятно общество Колина Сандрингема. Он не слишком молод, не слишком стар, при этом прямолинеен, что ей очень по душе. Вчера вечером у них возникли разногласия по нескольким пунктам, но он не принуждал ее встать на его точку зрения. И слушать умел хорошо.
Размышляя, Первин не сводила глаз с тропы. Небо светлело, впереди, за рощей, показался травянистый склон. Видимо, это и есть Маршал-Пойнт. Первин подошла ближе, потом замедлила шаг.
На склоне виднелись две человеческие фигуры. Только они не стояли прямо, а скорчились, как раньше обезьяны. Приблизившись, Первин разглядела, что перед ней двое мужчин, каждый на своем коврике – судя по всему, они занимались растяжкой. В том, что пониже ростом, – в жилете и дхоти – Первин, к своему удивлению, узнала по копне седых волос Раму. Вторым был англичанин – Колин. На нем были просторные хлопковые пижамные штаны и такой же жилет, как у Рамы. На руках Колина красиво прорисовывались мышцы, кожа казалась не столько розовой, сколько золотистой.
– Дальше назад. Выше. – Рама произнес это на маратхи, а потом положил ладони Колину на пояс: тот принял неудобную позу наподобие треугольника.
Первин тихонько продвигалась вперед – ей хотелось рассмотреть получше. Колин снова опустился на коврик и выгнулся, точно лук, касаясь животом земли. Через некоторое время он сместился из положения лука на бок, а потом поднялся. Они с Рамой стояли лицом к лицу, потом опустили ладони на коврик и переместили их вперед, задрав вверх заднюю часть тела, как это делают, проснувшись, собаки. Первин смотрела, как тела мужчин перетекают из одного положения в другое, и собственное тело вдруг показалось ей уставшим, заскорузлым, негибким. Она подумала, каково это – делать вот такую растяжку: вроде бы выглядит почти неприлично, а на деле довольно красиво.
Колин опустился на землю, стал плоским, как доска. Пролежал там долгую минуту. Потом снова изогнулся странной дугой – в этой позе он напоминал ей какое-то животное – и резко вытянул одну ногу высоко вверх. Пижамная штанина внезапно обвисла.
Первин моргнула, не веря своим глазам.
У Колина Сандрингема была культя – не хватало правой голени и ступни. Он не хромой, он безногий.
Она вспомнила, что накануне на нем были джодпуры и ботинки, время от времени он опирался на палку. Ходит дома в ботинках – наверное, у него больная нога. Теперь ей стало ясно, что вчера он надел протез, чтобы она ничего не заметила.
Странное дело: при всей вчерашней маскировке она все же обратила внимание на его увечье. А сегодня, когда он, без всякого протеза, плавно перетекал из одного положения в другое, казалось, что он так же силен и грациозен, как и Рама.
Теперь Колин стоял на голове, опираясь на согнутые в локтях руки. Она поразилась мускулатуре его предплечий и живота. Как можно так удерживать равновесие? Но тут взгляд его задержался на ней, и она внезапно поняла, что он увидел ее в просвет между руками.
Она стояла далековато, чтобы рассмотреть выражение его глаз, однако увидела, что торс его накренился вправо. Одним стремительным шагом Рама подскочил к нему и не дал завалиться в сторону.
Первин развернулась и неловко побежала прочь, гадая, опознал он ее или просто заподозрил, что за ним подглядывают. Лучше, наверное, сделать вид, что ее там не было вовсе, – пусть останется при убеждении, что она не проникла в сокровенную тайну его увечья.
Хотелось перед ним извиниться, объяснить, что она набрела на них случайно, что ее зачаровала красота их упражнений. Впрочем, то была лишь полуправда. Она осталась, потому что хотелось насытить взор видом Колина.
Ответ на вопрос, как лучше поступить, она получила, как только вышла на веранду к завтраку. Стол накрыли для двоих: для каждого вареное яйцо, два чапати и вазочка с красными ягодами. Подошел Рама, молча встал у стола.
– А Сандрингем-сагиб не придет завтракать? – смущенно спросила она на маратхи.
Он не сразу, но ответил на том же языке:
– Я не знаю, придет он или нет. Его удивило, что вы утром за нами подглядывали.
Уловив в его голосе упрек, она решила объясниться:
– Я пошла сфотографировать горы. Не знала, что вы тоже там. Это у вас такой утренний обычай?
– Да. Мы каждый день тренируемся, если нет дождя.
Ее очень смущало, что после этого открытия Колину, возможно, будет с нею неловко. Однако любопытство пересилило стыд.
– А давно вы обучаете Сандрингем-сагиба этим упражнениям?
– Почти год. – После этого он с вызовом добавил: – Ему это полезно для здоровья.
– Я видела, каким они его сделали сильным.
Глубокие морщины у Рамы на лбу слегка разгладились. Он кивнул, будто бы принимая ее похвалу.
Первин решила не отставать:
– Он вчера сказал, что был на войне, но не упомянул, что лишился ноги.
– Это не на войне было.
– Правда? – Она смотрела на Раму в надежде, что он продолжит.
– Он не любит про это говорить.
– Мне кажется, он прекрасно владеет своим телом, – заметила Первин.
Глядя мимо нее в гущу сада, Рама негромко заговорил:
– Когда он служил местным коллектором, он однажды приехал в одну деревню. Многие пришли поведать ему о своих невзгодах, дети их играли без присмотра. Одна девочка близко подошла к змее. К песчаной эфе.
Первин содрогнулась.
– Это одна из самых ядовитых змей в мире!
– Да, – коротко подтвердил Рама. – Змея зашипела, все стали умолять девочку не шевелиться. Но змея все готовилась на нее напасть. Тут Сандрингем-сагиб бросился вперед, чтобы змея отвлеклась от девочки и та смогла убежать. Вот эфа на него и напала.
– И укусила?
Рама мрачно кивнул.
– До ближайшего врача было два дня пути. Когда мы прибыли к доктору Эндрюсу, было уже поздно. Чтобы спасти Сандригем-сагибу жизнь, пришлось отнять ему ступню.
Первин закусила губу.
– И после этого его заставили остаться на государственной службе?
– Никто меня не заставлял, – раздался холодный голос Колина. Первин резко повернула голову и увидела его на веранде. – Прошу прощения, что прервал, но мне не очень нравится, когда такое рассказывают за моей спиной.
Рама поклонился, явно смущенный тем, что не оправдал доверия хозяина.
Первин густо зарделась и пояснила:
– Это я вынудила его на этот разговор. Меня очень впечатлила ваша тренировка.
– Сегодня гордиться нечем, – фыркнул Колин. – Я едва не шлепнулся лицом вниз. Это Рама меня спас – и уже не впервые.
– Не надо так говорить, – возразил Рама.
– Но это правда. Ты спас мне жизнь, когда по дороге из деревни заставил выпить этот мерзопакостный древесный сок. – Колин уселся за стол.
– Меня впечатляет, что вы согласились остаться в мофуссиле, – заметила Первин, как раз когда на веранде появился с чайником в руке мальчик, которого она видела в саду.
– А почему нет? – Колин расстелил салфетку на коленях. – Попасть на государственную службу в Индию было чертовски сложно. Работать я и так могу, вот разве что не бегаю. Пока я поправлялся, начальник департамента подыскивал мне место, не предусматривающее частых поездок. Эту должность мы сочли подходящей, потому что здесь политические агенты сидят на месте по полгода, весь сезон дождей. Кроме того, мне любезно предоставили Раму в качестве личного слуги. Можно было бы взять повара из деревни, но мне нравится стряпня Рамы.
– Я готовлю по аюрведе[17]. Как раз то, что нужно для исцеления, – уточнил Рама, наливая Колину чая.
Первин поблагодарила Раму улыбкой, когда он наполнил и ее чашку.
– А в сухую погоду вы всегда вот так упражняетесь?
– Ну, в плохую я упражняюсь даже больше. Для этого есть веранда. – Колин посмотрел ей в лицо. – Аюрведа и упражнения не только лечат тело. Они еще что-то делают с головой. Успокаивают.
Первин следила за Рамой: он пересек веранду, спустился по ступеням, исчез в саду. Его мягкая плавная поступь напомнила ей те необычные движения, которые она видела раньше.
– А эти упражнения как-то называются?
– Настоящее название – йога. Вы никогда не пробовали?
– Про йогу я знаю только то, что у индуистов это такой вид поклонения, доступный лишь очень благочестивым мужчинам. Поразительно, что Рама так хорошо ею владеет, что может еще учить и вас.
– Рама не родился слугой. – Колин намазал чапати тонким слоем гхи. – Он был жрецом в том краю, где я получил травму. Крестьяне позвали его на помощь, он сопроводил меня в больницу. Меня его общество утешало. А еще я мог ему платить – в отличие от крестьян. До того и он, и его семья жили едва ли не впроголодь, теперь он может посылать им деньги.
Первин попробовала ягоды – думала, что будет кисло, но почувствовала неожиданную сладость. История Рамы представляла собой типичный пример того, почему сельские жители покидали родные места. В родном доме Первин тоже работало шестеро слуг, и пять из них вынуждены были покинуть свои деревни, чтобы помогать деньгами родне.
Мысли Первин прервал голос Рамы. Она обернулась и поняла, что он все еще в саду и разговаривает там с худощавым мускулистым мужчиной в протертой до ниток жилетке и дхоти. Первин до того не знала, что в доме чужие.
Колин проследил за ее взглядом.
– Это Лакшман.
– Он тоже здесь работает?
– Нет, у него свое дело в деревне. Но он очень опытный и надежный человек – старший в артели носильщиков паланкина.
Рама умолк, мужчины обменялись долгим безмолвным взглядом. После этого Рама вернулся к столу и недовольно произнес:
– Лакшман пришел сообщить, что ни паланкина, ни носильщиков нет на месте.
Колин нахмурился.
– Ему же известно, что паланкин нужен сегодня.
– Два дня назад они отправились в Лонавалу, якобы ненадолго. Вернуться должны были вчера, но паланкин сломался. Какой-то плотник уже взялся за починку.
Первин с самого начала смертельно не хотелось перемещаться в паланкине. Когда мужчины несут тебя на своих плечах, это не только неловко, но еще и наверняка неудобно.
– А паланкин – это обязательно? Ведь до дворца всего восемнадцать километров. Я могу поехать верхом. – Она решила не думать о том, с каким трудом еще несколько дней назад садилась на Долли.
Колин медленно покачал головой.
– В джунглях есть места, куда лошадь по своей воле не пойдет. Особенно если услышит рев тигра или леопарда.
Первин и самой не очень-то хотелось его слушать, однако она не отступала.
– А почтальоны меня не могут отвезти?
Рама покачал головой.
– Они только что отбыли.
– А есть возможность нанять другой паланкин?
– На конюшне гостевого дома есть несколько старых экипажей, но не паланкинов, – сказал Колин. – Я всегда пользуюсь паланкином Лакшмана. Не переживайте. Рано или поздно они вернутся, тогда и двинетесь.
Первин совершенно не хотелось приезжать с опозданием.
– А можно сообщить во дворец, что у нас проблема с транспортом? Наверняка они смогут прислать за мной паланкин.
– Как уже сказал Рама, почтальоны уехали, так что, боюсь, письмо нам не отправить, – покачал головой Колин. – Да и в любом случае просить об услуге неразумно. Мы окажемся у них в долгу.
Об этом Первин не подумала.
– Ну, по крайней мере, лишний день здесь не будет потрачен зря. – Лицо Колина прояснилось. – Успеем подробнее обсудить ситуацию во дворце. А вечером я приглашу на ужин нескольких местных жителей. Для них будет целым событием познакомиться с женщиной-юристом, особенно в наших краях.
Первин не хотела обременять Колина – он ведь рассчитывал, что в девять утра она тронется в путь.
– Я рада буду поужинать с вашими друзьями, но чем еще мне занять день? Есть поблизости деревня, которую я могла бы посмотреть?
– Деревня есть, но она не слишком живописная, да и купить там почти нечего. А что вас интересует?
– Ну, я думала порасспрашивать, нет ли там другого паланкина. Чтобы двинуться в путь пораньше.
– Сожалею, но другого, скорее всего, нет, – ответил Колин.
– Тут заранее ничего не скажешь. Я могу взять одну из ваших лошадей, чтобы туда добраться? Одежду для верховой езды я привезла.
Колин посмотрел на нее с опаской.
– Берите, конечно, но я с вами поехать не смогу. Жду сегодня посетителя.
Первин сообразила: он просто не понял, что она пытается облегчить положение для них обоих.
– Ничего страшного. Мне не нужен сопровождающий.
Колин покачал головой.
– Тут недолго заблудиться, а еще можно упасть с обрыва, если ляжет туман. Вас должен проводить Лакшман.
– Благодарю.
Первин встала из-за стола в твердом убеждении, что погода лучше не бывает. То, что возникла проблема с транспортом, казалось ей подозрительным. Да, Колин хочет, чтобы она попала во дворец, – но вдруг кто-то другой иного мнения?
6
Подданные махараджи
Даже после целых двух недель тренировок в Королевском конном клубе Западной Индии Первин неуверенно чувствовала себя верхом на лошади. И кобылка по имени Рани, которую для нее выбрал Мохит, явно сразу же это поняла. Понял и сопровождавший ее Лакшман.
Они двинулись через лес по узким проселкам, местами подходившим к самому склону горы, – и тощая лошадка в яблоках никак не реагировала ни на повод, ни на шенкель. Через десять минут таких мучений Лакшман – он шагал рядом и жевал паан, которым его снабдил Рама, – отобрал у Первин поводья и отвел их обеих в деревню. Первин понимала досаду Лакшмана. Она уже задала ему вопрос, знает ли он владельцев других паланкинов, и получила отрицательный ответ.
Они двигались сквозь какие-то обугленные полуразвалившиеся постройки. Люди буквально жили среди руин: из досок, листов жести и тряпок сооружали подобие крыши. Крыши текли все долгие месяцы муссонов.
– Что тут случилось? – спросила Первин у Лакшмана. – Как будто пожар был.
– Когда махараджа умер от холеры, его солдаты все тут сожгли.
Первин опешила.
– Разве для борьбы с эпидемией необходимо жечь здания?
– Иногда да. Но во дворце на нас были сердиты. Это мы заразили махараджу, и он умер. – Голос Лакшмана звучал сухо и деловито.
Первин покачала головой. Ей вспомнились слова Колина о прогрессивном отношении махараджи Махендры Рао к здравоохранению, и она подумала, что он наверняка не одобрил бы действий, осуществленных после его смерти.
– А почта тут есть? – Первин подумала, что почтмейстер может оказаться надежным источником информации касательно наличия другого паланкина.
Лакшман отрицательно мотнул головой.
Да уж, совсем маленькая деревушка.
– А школа?
Он снова мотнул головой и выплюнул на землю красный сок бетеля.
Первин неуверенно спросила:
– А в каких деревнях есть школы?
– Не нужны в Сатапуре школы. Все в поле работают.
Выходит, покойный махараджа не считал необходимым заниматься умственным развитием своих подданных. Первин огорченно осведомилась:
– А другая работа есть, кроме как в поле?
Лакшман только передернул худыми плечами.
– Некоторые вроде меня, кому нравятся лошади и ослы, перевозят путников. Есть еще несколько лавок. Вы увидите наш базар.
Первин подумала: вряд ли прекрасные виды могут служить достойным утешением столь обездоленным людям. Ей стало досадно, что Колин не упомянул о том, в какой нищете прозябают жители деревни.
В школе, когда они изучали историю и современность, Первин любила фантазировать о том, какой могла бы стать Индия, если бы превратилась в лоскутное одеяло из маленьких княжеств, в каждом из которых правил бы индус. Юной Первин такой разнообразный и независимый субконтинент казался прекрасной мечтой. Сейчас же ей страшно было смотреть на то, с каким пренебрежением правящее семейство относится к своим подданным.
– А вот и базар, – сообщил Лакшман.
Первин вгляделась: на пыльной дороге стояло несколько обшарпанных деревянных лотков. Сбоку от них сидели мужчины в грубой домотканой одежде, с настороженными лицами. Никто не расхваливал свой товар, не хвастался его качеством. Ничего соблазнительного – в отличие от бомбейских рынков. Но Первин твердо решила не сдаваться.
Губы Лакшмана надменно изогнулись. Он как бы напоминал Первин, что не советовал ей сюда ездить, – и давал понять, что ничего лучше она не дождется.
Первин попыталась придать голосу бодрость:
– Лакшман, вы не подержите лошадь? Я хотела бы слезть и пройтись по базару.
Лакшман кивнул и подвел Рани к одной из лавок – там нашлась ступенька, и Первин смогла слезть. Первин поблагодарила его и отправилась осматривать рынок, чувствуя, что на нее устремлены все глаза. Полсекунды – и началась атака:
– Мемсагиб, мемсагиб, подойдите, купите!
Торговцы были очень худыми и явно мечтали хоть что-то продать. Но на прилавках лежали лишь орехи и зерно местного производства, а еще сахар и соль по тем же ценам, что и в Бомбее. Наконец Первин отыскала лоток со сладостями. Там продавали только плитки засахаренного кешью, так называемые чикки. Первин взяла три коробочки по одному фунту. Сложила их в джутовый мешок, который купила у другого продавца – дороже, чем на рынке Крофорд в Бомбее. Можно было бы поторговаться, но мешала жалость.
– Простите, зерно мне не нужно – я не готовлю, – обратилась она с улыбкой к старичку, продавшему ей мешок.
– Во дворец поедете? – спросил он осипшим голосом.
Первин тут же насторожилась, она считала, что ее поездка – секретное государственное дело.
– А где вы об этом слышали?
– Да все судачат, что дама-путешественница едет туда из гостевого дома.
– Да, но паланкин-то в Лонавале.
– Сломался.
Странно: новости дошли сюда из Лонавалы без телефона и телеграфа.
– А откуда вы узнали про задержку?
Старик указал на Лакшмана, все еще державшего лошадь.
– Он пришел из Лонавалы пешком, один.
– А другие паланкины в деревне есть?
Старик покачал головой. Первин расспросила еще нескольких торговцев, а потом – убедившись, что сделала все возможное, – вернулась к Лакшману: он сидел в тени дерева. Глаза закрыты, будто бы дремлет. Первин подумала, как, наверное, тяжело было добираться сюда пешком, и ей стало стыдно, что она заподозрила его в обмане насчет паланкина.
Лакшман встряхнулся, а Первин обратилась к нему:
– Спасибо, что привезли меня сюда. Все, что хотела, я посмотрела. В гостевой дом вернусь сама. Дорогу знаю.
– Лошадь вас невзлюбила.
Тут не поспоришь. Может, ей и не удастся заставить эту паршивую кобылку идти в нужную сторону. При этом Первин понимала: чтобы передвигаться в Сатапуре самостоятельно, ей придется приладиться к лошадям.
– Если она заупрямится и остановится, я просто слезу и поведу ее за собой. Обувь моя подходит и для езды, и для ходьбы.
Лакшман неохотно кивнул:
– Да, но…
Похоже, он думал, что, если не проводит ее обратно, ему заплатят только половину.
– Сколько я вам должна? – спросила она.
Он сказал: один анна, а она эту сумму удвоила.
Прежде чем снова сесть на Рани, Первин строго посмотрела ей в глаза и сообщила, что они направляются обратно в гостевой дом. Вряд ли, конечно, лошадь понимает маратхи, но в гостевом доме ее конюшня – и назад она действительно шла с большей охотой. Ехать верхом в одиночестве сперва было страшно, а потом в Первин пробудился азарт. Никто ей ничего не подсказывал – и, видимо, потому, что Первин была теперь здесь единственным человеком, Рани начала ее слушаться. Через пять минут Первин даже оторвала взгляд от лошадиной гривы и стала озираться по сторонам. Когда они снова въехали в лес, она повнимательнее рассмотрела бунгало, которое заметила по дороге в деревню. На чугунных воротах висела медная табличка с надписью «Райское пристанище». Сквозь решетку ворот было видно большое, явно новое, оштукатуренное бунгало в модном неогеоргианском стиле.
За оградой просматривался обширный сад с аккуратно подстриженными деревьями и кустарниками – яркий контраст с буйством зелени в гостевом доме. Первин задумалась, кто может жить в этом доме. Размерами он вдвое происходил государственную резиденцию Колина, а для местного врача выглядел слишком шикарно.
Первин послала Рани вперед. Так они и двигались не спеша, но тут сзади раздался топот – кто-то стремительно скакал по узкой дорожке. Первин несильно, но отчаянно ударила кобылку в бок, сдвигая ее к краю дороги. Они едва успели посторониться: мимо пронеслась галопом рослая вороная лошадь. Первин ждала, что всадник приподнимет шляпу и поблагодарит ее за одолжение, но он этого не сделал.
Ей оставалось лишь сердито посмотреть ему вслед. Всадник был индусом, в джодпурах и пробковом шлеме. Для крестьянина слишком разряжен – наверное, землевладелец, хотя ехал он не из «Райского пристанища».
Через десять минут Первин добралась до гостевого дома и сразу увидела, как Рама уводит в конюшню того самого вороного коня. Закончив, он вернулся к Первин и придержал Рани, пока она слезала.
– Кто приехал? – Она решила не выказывать перед Рамой свою досаду.
– Государственный инженер. На ночь останется.
– Понятно. – Видимо, это и есть тот человек, с которым у Колина была назначена важная встреча – из-за нее он не смог сопроводить Первин в деревню.
– Сандрингем-сагиб уже пообедал. Я принесу вам ланч.
Смыв пыль от поездки, Первин села за стол на веранде; трапеза ее ждала скромная: миска дала, несколько тарелочек с зеленью, парата и чашка чая. Впрочем, все оказалось вкусно. Она поблагодарила Раму и ушла к себе еще почитать переписку с дворцом – в основном это были письма предыдущего политического агента и покойного махараджи Махендры Рао. Судя по письмам, Махендра Рао интересовался стоимостью строительства школы в деревне, в которой только что побывала Первин, а также предлагал построить там завод по переработке зерна, вместо того чтобы продавать урожай на сторону. Первин порадовалась, что натолкнулась на эти сведения: можно будет в разговоре навести на те же мысли обеих махарани.
В половине пятого раздались голоса. Она вспомнила слова Колина о том, что к ужину, возможно, приедут несколько местных. Как же они рано, досадливо подумала Первин. Не будет возможности расспросить Колина, почему планы покойного махараджи так и не осуществились.
У себя Первин сидела в сорочке и нижней юбке, на выход же надела чистую белую блузку с кружевом из Шантильи и фиолетовое патанское сари с каймой, где были вытканы зеленые попугаи. Быстро соорудила на голове прическу-помпадур. Старалась не прикасаться к жемчужному ожерелью, когда натирала кожу пахучим маслом нима – оно отгоняло комаров.
Выйдя на веранду, Первин обнаружила, что тиковый стол, за которым она завтракала и обедала, накрыт к чаю. Опираясь рукой на край стола, Колин стоял лицом к индусу, который проскакал мимо нее в лесу. Она узнала его по могучему телосложению, хотя он снял ездовой костюм и сменил его на бежевую льняную пару, очень похожую на ту, в которой был Колин.
Застучали каблуки, возвестив о прибытии других гостей. Первин обернулась на звук и увидела мужа и жену индусов – они доброжелательно улыбались. Муж – на вид ему было лет шестьдесят – выглядел щеголевато, поредевшие волосы блестели от черной помады, какую обычно носили мужчины куда моложе; одет он был в костюм из легкой шерсти, явно пошитый в Европе. Его спутнице было под сорок, ее облекало очень светло-розовое шифоновое сари – без каймы, а значит, ткань, по всей видимости, произвели во Франции. Голову дама оставила непокрытой, чтобы все могли любоваться ее короткой стрижкой – волосы доходили до подбородка. Подойдя ближе, Первин разглядела у нее в ушах крупные бриллианты, заметила, что глаза подведены, а губы накрашены вишневой помадой.