Риза Господня

Глава вторая

В этой главе читателю предстоит узнать о том, что интересного обнаружил Урусамбек в отчетах Ахмеда-толстяка, какой сон приснился иранскому послу в ночь после счастливого спасения на московском мосту, кто такой Вахтанг Багратиони и почему Грузинец не смог встретиться с казаком Иваном Кривцовым.

Урусамбек уединился в просторной, украшенной многочисленными разноцветными коврами и дорогим оружием, комнате. Он наслаждался одиночеством.

Невысокий стол был занят тремя кувшинами с напитками и двумя большими подносами – один с сухими восточными ягодами и фруктами, второй с ржаными лепешками.

Никто не мог потревожить покой Урусамбека. Только Ахмеду посол разрешил сообщать важные сведения в любое время дня и ночи. Но и хозяин персидских торговых рядов вот уже как два дня не появлялся – от зари до глубокой ночи рыскал по всей Москве, разыскивая казака Ивана Кривцова, который по какой-то причине понадобился Урусамбеку.

Грузинец переоделся в халат из голубого атласа, расшитый золотыми нитями, расположился поудобнее в просторном мягком кресле, налил из кувшина в большой, украшенный рубинами серебряный кубок красного вина и сделал несколько продолжительных глотков.

Терпкое красное виноградное вино напомнило ему далекую Мцхету. Только в самых редких случаях, в уединении, он позволял себе испробовать вкус самого драгоценного напитка своей многострадальной родины – Картли. Чудесное спасение несколько часов назад на мосту было хорошим поводом.

Урусамбек взял лежащие чуть поодаль отложенные со вчерашнего дня еще непрочитанные отчеты Ахмеда о важнейших событиях, происшедших в Москве за последние годы, и, начал перечитывать. Он в очередной раз убеждался в добросовестности и наблюдательности слуги шаха.

Вот уже двадцать лет, с тех пор, как в 1605 г. по просьбе русских послов царевич Георгий, сын царя Картли и Кахетии Александра, принял клятву на верность русскому царю, за что и был убит вместе с отцом омусульманинным и выросшим у Шах-Аббаса братом Константином, Ахмед, присланный в Москву под видом богатого персидского купца, преодолевая выпавшие на его долю немалые трудности и невзгоды, преданно служил Властителю. Он не только был глазами и ушами шаха в столице русских, но и, как показалось Урусамбеку, смог действительно убедить здешних правителей, что у него есть веская причина, по которой он не возвращается на родину. Чтобы еще более укрепить веру московских властей в то, что он не представляет опасности, Ахмед не только основательно обустроился и вел открытый образ жизни, но и взял в жены дочь богатого купца из перешедших на сторону Москвы крымских татар, владельца селитряных заводов, расположенных близ Курска.

Припомнив, что в 1612 г. вслед за Георгием Саакадзе, своим другом, он поступил на службу к Шах-Аббасу, Грузинец с неподдельным любопытством открыл отчет Ахмеда за тот год и стал читать.

«1612 год. В последние дни сентября, продержавшись два месяца, с 23 августа, потеряв половину своих войск, переев всех лошадей, не имея больше сил питаться собаками, мышами, крысами, разваренной кожей сапог, а затем и человечиной, поляки, захватившие Москву, 24 октября открыли Троицкие ворота на Неглинную и стали выпускать бояр и дворян-изменников, присягнувших польскому королю и иноземным захватчикам, предварительно освободив боярынь и дворянок с детьми. Во главе позорного шествия, опустив голову, медленно, чуть держась на ногах, шел глава Семибоярщины князь Иван Федорович Мстиславский. На следующий день, 25 октября архимандриты, игумены, священники с крестами, иконами и хоругвями, а за ними от церкви Иоанна Милостивого на Арбате ополчение князя Дмитрия Михайловича Пожарского и от Покровских ворот войско казаков князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого встретились у лобного места, и далее возглавляемые архимандритом Дионисием вошли через Фроловские (Спасские) ворота в Кремль, где в Успенском соборе духовенство и ратные люди приняли участие в благодарственном молебне об избавлении царствующего града.

Благодаря князю Дмитрию Тимофеевичу Пожарскому и старосте Кузьме Захарьевичу Минину, немалому числу людей, таких же доблестных, как и они, русская столица спасена. Но, как сообщают купцы, прибывающие в Москву, города и деревни повсюду разорены. В Москве казна пуста, жалованье служилым людям не платят, кругом бродят шайки разбойников, большей частью из числа казаков и гулящих людей. Крымские и ногайские отряды без конца жгут и разоряют вновь построенные крепости на южной границе. Говорят, что в самое ближайшее время придется уступить Польше Смоленщину и часть Северщины».

На этом рассказ Ахмеда о событиях 1612 г. прерывался и далее следовал отчет о воцарении Михаила Федоровича Романова, который Урусамбек уже читал раньше.

Незаметно для самого себя посол предался нелегким воспоминаниям. Перед ним медленно стали проплывать события, которые в тот же год произошли за тысячи верст от Москвы.

20 ноября 1612 г. после длительной и кровопролитной войны, в которой Иран одержал крупную победу над Османской империей, был подписан мирный договор. Он подтвердил нерушимость условий прежнего договора 1555 г. о разделе сфер влияния. Правитель Ирана Шах-Аббас достиг осуществления многих своих целей, а Иран вступил в период своего расцвета.

Используя победы персов против османов, грузинские царства Кахетия и Картли успешно вели борьбу на стороне шаха, получив на некоторое время больше самостоятельности.

Шах-Аббас вынужден был пойти на отдельные уступки и возвел на престолы Кахетии и Картли молодых царей-христиан Теймураза I и Луарсаба II.

Но, сразу же после подписания мира с османами в Стамбуле, он приступил к подготовке последнего похода против Грузии – Гурджистана, чтобы полностью уничтожить население, а тех, кому удастся спастись – принудить принять мусульманство, и тем окончательно решить судьбу этой непокорной христианской страны.

Шах-Аббас был хорошо осведомлен о том, что картлийские и кахетинские князья, пользуясь молодостью и слабостью царей, ведут бесконечные войны за передел земельных владений и любой ценой противятся укреплению власти Моурави Картли Георгия Саакадзе, который после грандиозной победы в июне 1609 г. в Ташискарской битве над османами приобрел авторитет и любовь в народе и фактически уже управлял Картли, чью судьбу ему как полководцу доверил царь Луарсаб II.

Обеспокоенные укреплением единства Картлийского царства и власти царя, защищенные фирманами шаха – указами о собственной неприкосновенности, князья составили заговор против Великого Моурави, заставили мнительного и подозрительного Луарсаба II поверить, что Георгий Саакадзе готовится к захвату царского трона. И только заступничество рыцаря Бааки Херхеулидзе спасло великого полководца от казни. Это случилось 20 мая 1612 г.

А дальше Георгию и его близким друзьям пришлось несколько месяцев скрываться, после чего созрело решение во имя будущей единой и богатой Грузии податься на службу к Шаху-Аббасу, достигнуть при его дворе высокого положения и уже затем вернуться на родину, чтобы подготовить восстание народа против завоевателей.

Воспоминания навеяли печаль и грусть, вновь вскрыли душевные раны. Переживания мешали думать о главном деле, которое Грузинец намеревался осуществить в Москве, и как он ни старался прогнать тяжелые мысли, ему это долго не удавалось, пока он не подчинился усталости и, не меняя позы, заснул. Через несколько минут пальцы ослабли, и свитки с отчетами Ахмеда выпали из рук посла на пол. Но и околдованный сном он производил впечатление человека бодрствующего. Урусамбек вот уже многие годы спал с открытыми глазами, чем приводил в трепет свое окружение, телохранителей, свиту и прислугу.

Ему в который раз снился один и тот же сон. Георгию Саакадзе и его отряду, в котором служил Урусамбек, тогда в самом конце 1612 года удалось оторваться от преследователей и затеряться в горах. Сто вооруженных воинов, уже не опасаясь встретить противника, едва передвигая ноги, вошли в Мцхету и двинулись к полуразрушенным и разграбленным дворцам картлийцев, пропахшим дымом и гарью. В этом райском месте воды Арагви, с шумом растворяясь в желтых потоках бурной Куры, еще недавно дарили жизнь и изобилие. Теперь же, окрашенные кровью казненных местных жителей потоки этих вечных рек, ударяясь о берега, только и нарушали нестерпимую тишину сожженных и разрушенных поселений Картлийского царства.

Несколько десятков пар испуганных глаз оставшихся в живых жителей Мцхеты, сошедших с ума от резни и насилия, полных слез, страха и мольбы, наблюдали с разных сторон за медленной поступью отряда Великого Моурави.

Не проронив почти ни слова, воины достигли центра города и будто по чьей-то команде разом исчезли в подвалах полуразрушенных домов картлийской знати. Почти все они были родом из Мцхеты, и на этот раз злой рок привел их к родному пепелищу.

Крепкие, красивые мужчины, малой частью из ремесленного и торгового люда Мцхеты, но в большинстве – выходцы из древних, но за века господства иранских Сасанидов, затем императоров Византии и арабских эмиров, то возвышающихся, а то утрачиваюших свое влияние, как это было в период правления династии Багратионов, многократно разделенных княжеских родов, сложив доспехи, сняв снаряжение, развязав походные мешки и достав из них разные принадлежности, остатки пищи, чистое белье, помогали друг другу, поливая из кувшинов на руки и плечи холодную воду, набранную из протекавшего неподалеку горного ручья. Руки воинов, словно мокрые плети, хлестали крепкие тела, находя раз за разом еще сохранившиеся на них пот и грязь. Постепенно движения рук стали более медленными. Влажные, грубые, как щетки, ладони, возвращая в красивые тела бодрость и свежесть, разгоняли по мышцам горячую кровь. В полумраке тела воинов напоминали скопление золотисто-красных облаков в теплые летние вечера и будто зеркала, отражали рыжие языки пламени небольших костров. Казалось, что под печальное пение ветра и грустный шум дождя в причудливом танце слились ритмичные движения бронзовых скульптур и медленно плывущие по бело-серым стенам безобразные тени. Необычная игра света от костров не захватывала всего пространства, где даже днем торжествовала тьма. И в местах их соприкосновения с каждым облачением в военное снаряжение одного за другим воина постепенно исчезали чарующие движения сказочных скульптур и волшебные танцы загадочных теней.

Георгий грелся у костра, укрывшись походной накидкой и равнодушно наблюдал за тем, как его воины то выходили из помещения, то спустя время возвращались обратно, неся в руках кто бревна и хворост, кто охапки неизвестно где взятого сена, кто кувшины с водой и бутыли с вином, кто чаши с большими кусками свежего мяса. Ни бесконечное движение людей, ни кусок жареной баранины, ни кубок красного виноградного вина не могли отвлечь Моурави от безрадостных размышлений о будущем многострадальной родины.

Недалеко от него в стороне расположился он, Урусамбек, в то время – Вахтанг Багратиони, не раз спасавший Георгия от неминуемой смерти. В эти невыносимо трудные минуты, когда наступило время принимать судьбоносное решение, полководец жаждал выговориться, выбросить из сердца сомнения, вновь вернуть себе уверенность в принятом решении, в правоте выбранного пути. И никому другому, кроме Вахтанга, он не мог доверить то, что наболело в его душе.

– Ты знаешь, – начал свою исповедь Георгий, – что царь Луарсаб слаб, и это хорошо знают враги Картлийского царства внутри и за его пределами. Все мои призывы усилить царскую власть, ограничить права и привилегии знатных княжеских родов, положить конец предательствам и междоусобным войнам не нашли понимания и поддержки у царя. – Полководец налил полный кубок вина и жадно выпил. – Враги Луарсаба, – продолжал он, – все время играли на его честолюбии и безмерной подозрительности. Они убедили молодого неопытного царя в том, что я не премину воспользоваться славой полководца, победившего турок, отстраню его от власти и попытаюсь завладеть престолом. – Саакадзе пристально посмотрел на своего товарища. – Но ты ведь знаешь, Вахтанг, что это не так! И Луарсаб в угоду князьям отверг свою жену – мою дочь, обесчестил ее, нанес мне тяжелую рану, изгнав ни в чем не повинную женщину из своего дома. Однако я и это ему простил, во имя спасения Картли. – На мгновенье Георгий перевел дыхание. – Князья, – продолжал он, – имеют выгоду от непрекращающихся усобиц. Они увидели для себя опасность в укрепляющемся союзе между Луарсабом и мною. И чтобы он не состоялся, они направили все имеющиеся силы на то, чтобы, пользуясь моим незнатным происхождением, оклеветать меня, казнить, в крайнем случае – изгнать из царства. Они не могут простить мне мои победы над турками, мой триумф, а себе собственное воинское бессилие. Бедный, неопытный царь Луарсаб! – Вахтанг обратил внимание, насколько Саакадзе был искренен в эти минуты. Ему очень хотелось перебить Георгия и произнести слова поддержки, но, зная суровый нрав полководца, удержался, так и не прервав рассуждения Моурави. – Луарсаба ждет страшная судьба, – зло произнес Саакадзе. – Он не разгадал, откуда ему грозит действительная опасность, и я теперь полностью уверен, что он попал в плен подозрительности и честолюбия, утратил доверие ко мне. Но разве как правитель Великий Моурави Тбилиси и Цхинвали я не доказал ему свою преданность, скажи?

Вахтанг молчал. Он чувствовал, что любые слова сейчас излишни, отчетливо понимая, что Георгий разговаривает больше сам с собой, чем с ним. И Вахтанг не ошибся, Моурави не дожидаясь ответа, не сделав даже короткой паузы, продолжил:

– Тогда, во время последней встречи с царем, перед тем как уклониться от явно проигранной битвы с князьями-предателями, я решил полностью раскрыть Луарсабу свои планы и заявил, что не стремлюсь к власти, что не враг ему, но всей душой хотел бы объединить страну. Я просил этого жалкого правителя понять, что пожирающие друг друга картлийские князья не опора власти, а ее скрытые, опасные враги, что ему необходимо создать армию по новому образцу, набрать в нее преданных воинов из народа и награждать их землей за верную службу. Они-то, новые мелкие и средние землевладельцы, получив свои поместья из рук царя, станут самыми преданными его подданными и в любой момент выступят в защиту единого царства, будут ярыми противниками усобиц и, не раздумывая, оставят домашний очаг, чтобы сражаться за целостность Картли.

Саакадзе впился глазами в Вахтанга и только тогда, когда к нему пришла уверенность, что тот понял его великую программу укрепления власти в государстве, заговорил:

– И ты думаешь, он услышал мой призыв? Нет! Царь посчитал, что за этими планами кроется мой коварный замысел оставить его без земельных владений, а значит средств, на которые он мог бы содержать наемное войско и, в конечном счете, захватить освободившийся царский престол. Даже перед лицом реальной внешней и внутренней угрозы он так и не смог оценить мой план, а, наоборот, стал искать заговор и заговорщиков там, где их на самом деле не было. Луарсаб начал договариваться с турками и иранцами, веря, что сможет подчинить картлийских князей своей воле, и объединить царство. Какая трагическая ошибка! И во имя их прихоти отказал мне в благосклонности и фактически отдал меня на растерзание князьям. – Последние слова он произнес с такой горечью, с таким отчаяньем, с такой болью, что Вахтангу показалось, что шум бегущей Куры умолк, дождь затих, птицы перестали петь, и все в природе будто затаило дыхание, ожидая душераздирающий крик бессилия полководца перед коварной и неотвратимой судьбой. Но Моурави не закричал, лишь блеск усилился в его глазах. Он тяжело вздохнул, опустил голову, и его взгляд медленно поплыл по разбросанным кругом камням. В эту минуту он вдруг понял, что именно ему судьбой и предназначено начать их собирать.

Наблюдая за полководцем, Вахтанг решил, что наступил его черед, и Георгий теперь его не оборвет и выслушает до конца.

– Великий Моурави! Ты не просто мой командир, но и мудрый человек. Этот тягостный и неприятный разговор с царем Луарсабом не главная причина твоих страданий, – Вахтанг пристально посмотрел на Саакадзе. Увидев, что тот слушает и молчит, заговорил вновь:

– Тебе не дает покоя та несправедливость, которая последовала за твои победы и подвиги. Жива еще обида за дочь, за нанесенные оскорбления, за незаслуженные наветы и предательство. Обида тебя съедает, она разрушает твою волю, лишает тебя силы. Ты не раз побеждал турок, не раз ставил на колени врагов Картли и Кахетии, и сегодня нет другого пути, чем попытаться, прежде чем вернуться на родину, дать ранам зажить, превзойти князей в знатности и славе. А этого можно добиться, только опираясь на силу Шах-Аббаса. Обрати свои слабости в свою силу. Научись побеждать не только в бою, но и в интригах. Превзойди своих врагов в искусстве придворных сплетен и слухов. Во имя спасения родины ты должен быть мудрее и хитрее. Иранцы не менее жестокие и коварные враги Грузии, чем турки, но нам ничего другого не остается, как искать покровительства при дворе Шах-Аббаса и бежать в Иран. Ты не можешь позволить картлийским князьям убить себя и своих сподвижников, надо перехитрить противников и достичь поставленной цели. Поверь, что сможешь завоевать высокие положение и авторитет при дворе шаха и тогда попытаешься с их помощью установить мир и прекратить междоусобицу в Картли, а уже потом, собрав силы, при поддержке московского царя, который, я уверен, рано или поздно обратит свой взор на наши христианские земли, начнешь проводить независимую от иранцев политику. Другого пути у тебя нет.

Вахтангу не верилось, что у него хватило духа все это сказать Георгию, но, увидев, как у того загорелись глаза, понял, что нашел нужные слова и, что теперь Моурави именно так и поступит.

– Мой преданный Вахтанг, как же ты прав, – почти шепотом проговорил Георгий Саакадзе. Затем резко встал и быстро пошел к выходу из подвала. Багратиони заметил, что по левой щеке несгибаемого полководца медленно скатывалась одинокая слеза.

Вахтанг хорошо знал характер Саакадзе и понимал, что тому надо некоторое время побыть наедине с самим собой. Утомленный трудным разговором, Багратиони сел поближе к костру, укрылся накидкой. Какое-то время он не мог никак согреться…

Урусамбек проснулся так же внезапно, как и заснул. Сон воскресил картины более чем двенадцатилетней давности, но не оставил на лице Грузинца никакого следа. С того памятного вечера кроме Георгия Саакадзе и Шах-Аббаса никто не знал, куда подевался Вахтанг Багратиони. За эти годы он так изменился, что даже хорошо знавшие его когда-то люди никогда бы не нашли что-то общее между Вахтангом и Урусамбеком.

За дверью кто-то тихо разговаривал. Урусамбек отчетливо различил два мужских голоса – один принадлежал Ахмеду, другой был ему незнаком. Через пару минут раздался стук в дверь и послышался услужливый голос хозяина дома.

– Разрешит ли Великий посол его покорному слуге сделать важное сообщение? – Ахмед произнес эти слова так тихо, что продолжай Урусамбек спать, они бы не потревожили его сна. Опасающийся даже прикоснуться к ручке двери, за которой находились покои посла Шах-Аббаса, толстяк выжидал.

Урусамбек ответил не сразу, не сомневаясь ни на минуту, что повторить свой вопрос Ахмед больше не посмеет. Он встал, собрал лежащие на полу свитки с отчетами Ахмеда и положил их в большой деревянный сундук. Затем двинулся к двери, расправляя халат и поправляя кинжал на поясе. Сделал несколько легких движений обеими ладонями по лицу, окончательно избавляясь от сна.

Только после этого посол приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы в нее могла протиснуться голова Ахмеда, и возвратился в центр комнаты, где опустился в кресло, в котором недавно крепко спал.

Спустя еще минуту он увидел, как в узком проеме двери появилась голова Ахмеда, и тот еще более тихим и заискивающим голосом повторил свой вопрос.

Все его поведение показывало, что он вновь не выполнил приказ Урусамбека, не справился с заданием, не разыскал казака Ивана Кривцова и готов со смирением принять от Великого посла любое наказание.

Последовавшие за этим события уже в который раз убедили Грузинца, что иранский Властитель не ошибся в выборе своего соглядатая в Москве.

Урусамбек сделал уже знакомое Ахмеду движение глазами, которое означало, что тот может войти в комнату и не дожидаясь дополнительного разрешения сообщить все, что считает нужным.

– Не гневайся на меня, Великий посол, что не смог выполнить твой приказ, – на этот раз более твердым и энергичным голосом заговорил Ахмед. – Видит аллах, это теперь не в моей власти. Казака, который с твоим посольством прибыл в Москву, обвинили в измене и бросили в темницу. Поговаривают, что вина его в том, что в плен он к туркам по слабости своей воинской попал. Да, вдобавок, обвиняют также в том, что вам, Великий посол, служить согласился.

– И как же тебе удалось эти сведения добыть? – резко перебил Ахмеда недовольный новостями Урусамбек. – Сам-то ты, что ли в темнице был?

Ахмед, почувствовав заинтересованность вельможи, и поняв, что настал момент продемонстрировать послу шаха свой талант верного слуги и разведчика, не моргнув глазом, и уже совсем уверенно выпалил:

– Я, Великий посол, немало за эти два дня людишек-то московских подкупил, кого медовухой, кого подарком, кого и золотой монетой пришлось одарить. И таки выведал, что нет его, казачка-то вашего, в Москве. А так как, покинуть ее без встречи с вами он бы не осмелился, то выбор у него небольшой – или в острог угодил или, того хуже, среди убитых или замерзших оказался. Дальше мне разузнать, куда он подевался, было несложно. У приказного человека я разведал, что за последние дни схвачены за разные провинности человек двадцать, да среди них ваш казачок оказался. Но, чтоб быть уж точно уверенным и вас не подвести, посчитал я, что надо кого-нибудь из тех, что схвачены за пустяковую провинность, выкупить. У того затем и выведать все доподлинно. И такой человек подвернулся – тверской купчишка. Он не угодил чем-то боярину Шаховскому, то ли не дал товару, то ли спьяна обругал. Боярин тот и состряпал челобитную. Я этого купца выкупил у слуг царских, а перед тем к боярину сбегал да подарками одарил, соврал, что подарки от тверского купчишки. На том и разошлись. А купец-то мне все и выложил. Он с казачком Ивашкой Кривцовым спиной к спине четыре дня проспал.

Ахмед во время своего рассказа так ни разу и не осмелился взглянуть на Урусамбека, докладывал с покорностью и учтивостью, и посол с удовлетворением отметил этот факт про себя. Лишь несколькими произвольными жестами рук к концу доклада Ахмед выдал все нарастающую уверенность в своих действиях. И, наконец, считая, что время для решающего сообщения настало, толстяк, расставляя каждое слово в нужном месте, произнес:

– А тот купец, Великий посол, здесь, за дверью!

Урусамбек ничуть не удивился расторопности Ахмеда, отметив, что задание толстяк выполнил толково. Однако он не исключал, что могло все произойти и по-другому. А вдруг князю Чернышеву стало известно, что он, Урусамбек, с помощью Ахмеда зачем-то разыскивает казака Ивана Кривцова? Что проще всего сделать в такой ситуации? Конечно, подсунуть Ахмеду этого купчишку и заставить Урусамбека поверить его словам.

Но, как бы то ни было, следовало убедиться в том, правильны ли его предположения или он ошибается. Решившись расспросить купца, Урусамбек дал себе одно обещание. В том случае, если купец предложит установить связь с казаком, передать ему весточку, следует считать, что он вовсе не купец, а слуга князя Чернышева.